Моя чужая мама

«И тебе, Ленка! Спасибо, что позвала!» – откликнулась подруга.

Лена, напевая себе под нос какую-то веселую мелодию, вернулась в свою спальню. Закрыв дверь, она почувствовала себя самым счастливым человеком на свете. У неё был свой дом, работа мечты, и лучшая подруга спала буквально за стеной. Будто все тревоги последних лет растворились, сменившись легким, почти невесомым чувством эйфории. Впервые за долгое время Лена чувствовала себя по-настоящему свободной и защищённой. Она сбросила одежду, надела старую, уютную футболку и шорты, и, потушив свет, забралась под одеяло. Теплое, приятное ощущение разливалось по телу. Она представляла, как завтра они с Вилкой пойдут пить кофе, как Лена будет рассказывать ей о стажировке, как они вместе обустроят дом. Мысли были легкими, воздушными, полными радости и планов. Улыбка не сходила с её губ.

И вот, когда Лена уже почти задремала, растворяясь в этом теплом, безмятежном состоянии, наступило ОНО.

Резкий, пронзительный ВИЗГ!

Он разорвал тишину ночи, словно острый нож. Не просто крик, не восклицание, а чистый, животный, насквозь леденящий душу визг, полный неподдельного ужаса. Он исходил из комнаты Вилки.

Лена моментально отбросила одеяло. Все приятные мысли, вся эйфория мгновенно выветрились, сменившись ледяной волной паники. Сердце заколотилось с бешеной скоростью, отдаваясь глухими ударами в ушах. Адреналин ударил в кровь, парализуя на мгновение, а затем заставляя действовать.

«Вилка?!» – голос Лены сорвался в хриплый шепот.

Она выскочила из своей комнаты, едва не споткнувшись о порог, и в два прыжка оказалась у двери в гостевую. Распахнула её.

В кромешной темноте комнаты, освещенной лишь тусклым светом из окна, Вилка сидела на кровати, съежившись, обхватив колени руками. Её дыхание было тяжелым, прерывистым, похожим на судорожные всхлипы. Она дрожала всем телом, словно ее охватила нестерпимая лихорадка. Глаза, широко распахнутые, казались огромными черными дырами в полумраке, и в них плескался настоящий, ничем не прикрытый ужас.

«Вилка! Что случилось?!» – Лена бросилась к ней, чувствуя, как её собственная кровь стынет в жилах от вида подруги. Она протянула руку, пытаясь дотронуться до нее.

Вилка вздрогнула, словно только что заметила Лену. Она подняла дрожащую руку и указала куда-то сквозь Лену, в сторону дверного проема. Её голос был едва слышным, надтреснутым шепотом, полным отчаяния:

«Там… там только что… там была… женщина! Прямо в проходе… где ты стоишь!»

Глаза Лены расширились. Она замерла, оглянувшись через плечо на дверной проем, где только что стояла. Пустота. Темнота. Ничего. Но дрожь в голосе Вилки, её искривленное ужасом лицо – это было слишком реально, слишком убедительно.

Холодный пот выступил на лбу Лены. Вся её легкая, счастливая эйфория последних часов разбилась вдребезги. Упавшая рамка. Ее необъяснимые появления. И теперь это. Это было уже не просто "старый дом", не "сквозняк". Это был настоящий, неприкрытый страх, который испытал другой человек, и этот страх был направлен прямо на неё, на её новую жизнь, на её убежище.

В ту ночь они спали вместе. Две испуганные девушки, прижавшиеся друг к другу на старой скрипучей кровати в маленькой спальне, пытаясь найти утешение в чужом тепле и отогнать невидимый, но теперь такой осязаемый ужас.

Тишина после Вилкиного визга казалась еще более зловещей. Прошел час. Два. Три. А потом и четыре. Комната была погружена во мрак, лишь бледный лунный свет, пробивающийся сквозь неплотные шторы, рисовал на стенах причудливые тени. Лена не могла сомкнуть глаз. Каждое дерево за окном, каждый скрип старого дома, каждый шорох ветра казался теперь предвестником чего-то жуткого. Она лежала, прижавшись к Вилке, чувствуя её дрожь, которая передавалась и ей.

Вилка тоже не спала. Её дыхание было неровным, а иногда она тихо всхлипывала. Они обе лежали молча, боясь пошевелиться, боясь вдохнуть, боясь нарушить эту напряженную тишину, которая теперь ощущалась как тонкая пленка между ними и чем-то неизведанным. Ужас, который испытал один человек, стал общим.

«Ну и ночка,» – наконец, прошептала Лена, пытаясь придать голосу хоть какую-то небрежность.

Вилка тихонько хмыкнула. «Ага. На работе завтра будем выглядеть как две вяленых рыбы. Если вообще сможем пошевелиться.»

«Точно,» – согласилась Лена, пытаясь улыбнуться в темноту. – «Будем такими зомби, что покупатели разбегутся. "Внимание, в магазине работают живые мертвецы, не подходите близко, они могут случайно составить вам букет из своих волос!"»

Вилка фыркнула, затем тихонько засмеялась, её смех был нервным, но все же смехом. «Ой, Лена! Не шути так! А я на складе буду стяжки ронять, и они будут сами паковать себя в коробки и уходить!»

«Ну, хоть какая-то польза от твоего призрака,» – Лена подхватила шутку, пытаясь удержаться на плаву в этой абсурдной ситуации. Они обе понимали, что пытаются нелепыми шутками снизить градус тревоги, как дети, которые свистят в темноте, чтобы прогнать страх.

«Может, она нам еще и пиццу закажет, если ей так скучно?» – предложила Вилка.

«Да, и полы помоет, если такая беспокойная,» – Лена попыталась развить тему, но быстро осеклась. Шутки становились все более натянутыми, не в силах скрыть тот липкий страх, который сковал их.

«Серьезно, Лена,» – голос Вилки снова стал тихим и серьезным. – «Кого ты видела? Или что?»

«Я… я ничего не видела, Вилка. Ничего,» – честно ответила Лена. – «Я просто стояла в дверном проеме. Это… это правда была женщина?»

«Да!» – Вилка зажмурилась. – «Нечеткая… какая-то серая, полупрозрачная… но абсолютно точно силуэт женщины. Она просто… стояла. Смотрела на меня. А потом, когда ты прибежала, она просто исчезла. Как дымка.» Её голос дрожал.

Лена обняла Вилку крепче. «Тише. Все хорошо. Может, это… сон? Кошмар?»

«Ты видела мой визг, Лена?» – голос Вилки был полон возмущения. – «Так не визжат во сне! Моя душа вылетела из тела и покинула этот город! Это был не сон! Это было…» Она не договорила.

Обе понимали, что спать уже не смогут. Через пару часов нужно было вставать. Солнце еще не скоро взойдет, но на востоке уже, наверное, брезжили первые, едва заметные отблески. Ну и ночка. Этот дом, который еще вчера казался такой безопасной гаванью, теперь хранил тайну, которая наполнила его невидимым, но ощутимым ужасом. Лена чувствовала, что её новая жизнь, едва успев начаться, уже столкнулась с чем-то необъяснимым и пугающим.

Оставшиеся часы до рассвета тянулись невыносимо. Каждая минута казалась бесконечной, наполненной невидимым присутствием и шепотом неуверенности. Наконец, когда серые тени на окнах стали светлеть, уступая место бледным проблескам предрассветного неба, Лена тихонько вздохнула.

«Может, кофе?» – прошептала она, и Вилка в ответ лишь кивнула, не открывая глаз.

Они поднялись, медленно, словно каждый сустав болел от недосыпа и нервного напряжения. В кухне было сумрачно, но уже не так страшно, как в темноте спальни. Лена насыпала зерна в кофеварку, налила воду. Привычный утренний ритуал, обычно такой успокаивающий, теперь казался актом мужества. Каждый шорох за спиной заставлял их обеих вздрагивать.

Первая чашка кофе была спасением. Горячий, ароматный напиток обжигал язык, но его тепло разливалось по телу, принося крошечное, почти незаметное облегчение. Они пили молча, глядя в окно, где небо потихоньку наливалось первыми, неуверенными розовыми оттенками.

«Ладно, сидеть в темноте и ждать рассвета – не наш метод,» – нарушила молчание Лена. – «Пошли в гостиную. Хоть что-то посмотрим, чтобы отвлечься.»

Вилка кивнула, глотнула остатки кофе и поставила кружку на стол. «Да, хоть что-то. Мозг отказывается принимать информацию, кроме "там было что-то страшное".»

Они перебрались в гостиную, где Лена включила свой маленький, но такой желанный телевизор. Экран вспыхнул голубым светом, заполняя комнату искусственным сиянием. Из динамиков полился тихий, фоновый шум утренних новостей или какой-то нейтральной программы, предназначенной для тех, кто просыпается рано.

Они обе рухнули на диван. Лена прижала к себе колени, обхватив их руками, Вилка подобрала подушку, положила её на колени и уткнулась в неё лицом, лишь изредка поднимая голову. Взгляд Лены блуждал по экрану, не задерживаясь ни на чем конкретном. Новости, прогноз погоды, какие-то кулинарные рецепты – все это пролетало мимо сознания, не оставляя и следа. Главное было – шум. Фоновый, нейтральный, отвлекающий шум, который заполнял собой пространство и не давал мыслям снова скатиться в бездну ночного ужаса.

Усталость была колоссальной. Веки налились свинцом, глаза жгло от напряжения. Тело ощущалось разбитым, словно она всю ночь разгружала фуры со стяжками вместо Вилки. Настроение было странное: с одной стороны, присутствовала легкая истерическая рассеянность от пережитого шока, с другой – тяжелая, давящая усталость. Сквозь эту усталость пробивалось какое-то отстраненное любопытство, перемешанное с недоверием. Неужели это действительно произошло? Или это был просто коллективный бред от недосыпа и стресса?

Вилка вдруг подала голос, её голос был хриплым и сонным. «Лена, слушай. Может, это… старый дом? Всякие же истории бывают. Домовые там, или…»

Лена пожала плечами. «Не знаю, Вилка. Я в это не очень верю. Но…» Она замолчала, вспомнив упавшую рамку. Теперь это не казалось простым совпадением.

«Ну да, ты же у нас реалист,» – Вилка откинулась на спинку дивана, потирая глаза. – «Но вот я тебе точно говорю, это было не что-то там «старый дом скрипит». Это было… это был силуэт. Я не знаю, как это объяснить.»

Они замолчали снова, погрузившись в свои мысли, пока телевизор монотонно вещал о чем-то совершенно неважном. Атмосфера была тяжелой, но уже не панической. Скорее, это было ощущение опустошения после выброса адреналина, смешанное с глубокой, всепоглощающей усталостью. Теперь, когда за окном становилось светлее и мир просыпался, ночной ужас казался чуть менее острым, но его отпечаток оставался в их сознании.

В конце концов, они просто сидели, глядя в экран, позволяя потоку света и звука заполнять пространство, пока не пришло время готовиться к работе. Эта ночь стала не просто первым испытанием для Лены в новом доме, но и первым предвестником чего-то, что выходило за рамки её привычного, рационального мира.

Вилка ушла первой, её машина тихо шуршала по гравийной дорожке, увозя подругу на склад фасадных стяжек. На прощание они обменялись уставшими, но понимающими взглядами. «Позвони, как закончишь,» – сказала Вилка, и Лена лишь кивнула. С её уходом дом снова погрузился в тишину, но теперь эта тишина была совершенно иной. Она не успокаивала, не обволакивала, а давила, казалась наполненной невидимым присутствием.

Лена осталась одна. Ощущение недосыпа было нестерпимым, голова гудела. Ноющая тревога, поселившаяся где-то под рёбрами, не давала сосредоточиться. Однако на стажировку нужно было идти. Это была её новая жизнь, её шанс, и она не могла его упустить.

Она быстро собралась, стараясь не задерживаться ни в одной комнате дольше необходимого. В спешке проверила, выключен ли свет, взяла ключи, которые теперь казались не символом свободы, а ключами от клетки. Подойдя к входной двери, Лена почувствовала легкую дрожь в руках. Мысль о том, что она оставит дом пустым, но при этом, возможно, не совсем пустым, вызывала озноб.

Она повернула ключ в замке. Раздался щелчок, подтверждающий, что дверь надежно заперта. В этот момент, когда её рука ещё лежала на холодной ручке, а тело находилось на пороге между домом и внешним миром, откуда-то из глубины дома, словно прямо из стены, раздался шепот.

Тихий, но отчётливый. Леденящий.

«Пока…»

Голос. Женский. Старый. Протяжный. Он прозвучал так близко, так ясно, что Лена ощутила его вибрации кожей. Это был не скрип, не шорох, не игра воображения. Это были слова. Обращённые к ней.

Ужас.

Не тот ужас, что от крика Вилки, который можно было хотя бы разделить. Этот ужас был чистым, личным, всепоглощающим. Лена издала едва слышимый, перехваченный горлом звук. Ноги подкосились. Рука оторвалась от дверной ручки. Она потеряла равновесие.

И рухнула на пол.

Глухой удар. Она упала прямо на пятую точку, боль пронзила копчик, но она её не почувствовала. Всё внимание было приковано к невидимому источнику голоса. Её глаза метались по темной прихожей, но там не было никого. Только пыльные стены, старая вешалка, и проём, ведущий в гостиную.

Сердце колотилось в груди с бешеной силой, отбивая молотом в висках. Дыхание стало прерывистым, судорожным, словно ей не хватало воздуха. Руки дрожали, а по телу пробежал такой сильный озноб, что зубы стучали.

Это не кошмар. Это не недосып. Это не паранойя. Это было реально.

В этом доме она была не одна. И то, что здесь было, знало о ней. Могло говорить.

«Пока…» – эхо этого шепота всё ещё стояло в ушах, не оставляя сомнений.

Глава 4. Сквозь стекло

Время остановилось, а затем разбилось на тысячу острых, несвязанных друг с другом осколков. Лена не знала, сколько просидела на холодном пороге – минуту или вечность. Ее тело, сжавшееся в комок от падения и ужаса, отказывалось подчиняться. Но потом включился какой-то древний, первобытный инстинкт, тот самый, что заставляет раненое животное ползти прочь из логова хищника. Она поднялась. Движения были медленными, роботизированными, словно она управляла чужим, непослушным телом.

Она не оглянулась. Захлопнула дверь, повернула ключ в замке. Щелчок прозвучал оглушительно громко в наступившей тишине, но одновременно казался далеким, как будто донесся из другого конца улицы. Она пошла. Ноги сами несли ее по гравийной дорожке, прочь от дома, который еще вчера был мечтой, а сегодня стал ее персональным адом.

Именно в этот момент мир начал меняться.

Сначала отслоились звуки. Утреннее пение птиц, обычно такое жизнерадостное и многоголосое, превратилось в набор бессвязных, высоких нот, лишенных всякого смысла. Хруст гравия под ее кедами звучал отдельно от самих шагов – сначала хруст, потом, спустя долю секунды, осознание того, что ее нога опустилась на землю. Она шла, а мир вокруг нее превращался в плохо смонтированный фильм, где звук и изображение не совпадали.

Потом изменилось зрение. Все вокруг стало казаться ненастоящим. Деревья по краям дороги, которые вчера казались ей величественными и живыми, теперь выглядели плоскими, как картонные декорации, грубо вырезанные и расставленные на сцене. Небо, чистое и голубое, утратило свою глубину, превратившись в натянутый над головой блеклый холст. Солнечный свет был ярким, но не теплым. Он просто был, заливая эту фальшивую сцену ровным, безжизненным сиянием.

Между ней и реальностью выросла невидимая стена. Тонкая, как стекло, но абсолютно непроницаемая. Она видела мир через эту стену, но не чувствовала его. Холодный утренний ветерок касался ее щек, но она не ощущала холода – лишь знала, что он должен быть. Она была зрителем в кинотеатре собственного черепа, наблюдая, как на экране девушка по имени Лена идет по дороге.

Мысли в голове тоже отделились. Они текли медленно, вязко, как смола. Одна, самая главная, постоянно возвращалась, пульсируя тупой болью: «Пока…» Шепот. Он не звучал в ушах, он жил теперь где-то внутри, в самой структуре ее сознания. Это не могло быть правдой. Этого не могло быть. Но ужас, который она испытала, был настоящим. Он жил в ее животе холодным, извивающимся узлом, и именно этот узел страха был единственным, что связывало ее с реальностью. Все остальное – декорации.

Она вошла в Кастийск. Город, который вчера очаровал ее своей живостью и уютом, сегодня встретил ее стерильной пустотой. Дома казались нарисованными. Редкие прохожие, спешащие по своим делам, двигались как заведенные куклы, их лица были невыразительными масками. Лена смотрела на них, но не видела людей. Она видела лишь движущиеся фигуры, статистов в этом странном спектакле. Ей казалось, что если она протянет руку и дотронется до одного из них, ее пальцы пройдут насквозь, как сквозь голограмму.

Она шла, глядя себе под ноги. Трещины на асфальте. Брошенный кем-то окурок. Сухой лист. Она пыталась зацепиться за эти мелочи, за их реальность, но они тоже казались частью общей иллюзии.

Страшно было невыносимо. Но страх был где-то там, за стеклом, вместе с остальным миром. Она знала, что ей страшно, но не могла полноценно пережить это чувство. Оно было приглушенным, далеким. Вместо него была лишь всепоглощающая, ледяная отстраненность. Что со мной? Я схожу с ума? Может, я все это придумала? Недосып, стресс… Но Вилка. Вилка тоже видела. А шепот? Неужели я могла его вообразить так явственно?

Она остановилась. Прямо перед ней была витрина цветочного магазина. «Букет счастья». Название, которое вчера вызвало у нее улыбку, сегодня резануло по сердцу своей издевательской иронией. За стеклом витрины буйствовали краски. Ярко-алые розы, нежно-розовые пионы, фиолетовые ирисы, сочная зелень папоротников. Они были живыми. Слишком живыми на фоне этого плоского, мертвого мира. Их яркость казалась агрессивной, почти болезненной для глаз.

Она должна войти. Должна улыбнуться. Сказать «Здравствуйте, это я, Лена, ваш новый стажер». Она должна притворяться нормальной. Но как можно притворяться, если ты даже не уверен, что твоя собственная рука, поднятая к двери, – настоящая?

Лена глубоко вдохнула, но воздух показался искусственным, без запаха. Она подняла руку. Пальцы дрожали. Она смотрела на них, на эту дрожащую, бледную руку, и не узнавала ее. Она висела в воздухе перед медной ручкой двери, натертой до блеска. В ручке отражалось ее лицо – искаженное, чужое, с огромными, пустыми глазами.

Собрав остатки воли в кулак, Лена толкнула дверь. Колокольчик над входом звякнул тонко и мелодично, и этот звук, такой реальный и близкий, на мгновение пробил стеклянную стену, заставив ее вздрогнуть. В нос ударил густой, одуряющий аромат цветов – сладкая лилия, пряный эвкалипт и свежая, влажная горечь срезанных стеблей. Этот концентрат жизни был таким мощным, что у нее на секунду закружилась голова.

«Доброе утро!» – раздался бодрый голос Ольги Петровны. Она стояла за стойкой, ловко подрезая стебли белоснежных хризантем. – «Лена, проходите, очень рада вас видеть. Как добрались?»

«Здравствуйте. Хорошо, спасибо», – голос Лены прозвучал глухо и чуждо, словно принадлежал кому-то другому. Она заставила себя улыбнуться, но чувствовала, что улыбка получилась кривой и натянутой, как резиновая маска.

Рабочий день начался. И это стало ее спасением.

Ольга Петровна оказалась прекрасным наставником – спокойным, методичным, без тени раздражения. Она провела Лену в подсобку, показала огромный холодильник, где, словно спящие красавицы, ждали своего часа десятки видов цветов. Затем объяснила систему учета, показала, как работать с кассой и программой заказов. Рутина, правила, четкий алгоритм действий – все это стало для Лены спасательным кругом. Ей не нужно было думать, не нужно было анализировать свои чувства. Нужно было просто делать.

Первым заданием было разобрать новую поставку. Лена доставала из картонных коробок тугие бутоны роз, завернутые в шуршащую бумагу, охапки альстромерий с их нежными, тигровыми лепестками, ветки гипсофилы, похожие на облака. Каждое растение нужно было «отпоить» – подрезать стебель под углом и поставить в ведро с чистой водой и специальной подкормкой.

Работа руками заземляла. Острые шипы роз царапали пальцы, оставляя тонкие красные полоски. Прохладная вода омывала кисти рук. Шелковистые лепестки касались щеки, когда она переносила очередное ведро. Эти тактильные ощущения были настоящими. Они медленно, по крупицам, возвращали ее в собственное тело. Стеклянная стена не исчезла, но стала тоньше, в ней появились трещины.

Ольга Петровна доверяла ей все больше. «Лена, пришел заказ. Нужно собрать небольшой букет для молодой девушки, день рождения. Бюджет скромный, но хотят что-то нежное и воздушное».

Лена кивнула. Она подошла к холодильнику, выбирая цветы почти инстинктивно. Нежно-кремовые кустовые розы, несколько веточек лаванды, чей суховатый аромат успокаивал, белая эустома, похожая на бумажный цветок, и много-много эвкалипта с его серебристыми листьями. Она работала, и мир вокруг сузился до этого букета. Она оборачивала его в тишью, потом в крафтовую бумагу, подбирала атласную ленту в тон. Пальцы двигались сами, вспоминая сотни букетов, собранных в прошлой жизни. Когда она закончила, то с удивлением посмотрела на свое творение. Оно было красивым. И она, Лена, создала его. Это было первое настоящее чувство за весь день – тихая, робкая гордость.

Потом пришел мужчина. Суровый, лет пятидесяти, в рабочем комбинезоне. Он долго мялся у входа, а потом неловко попросил: «Мне бы… жене. Мы поссорились. Сильно. Нужно что-то такое… чтобы без слов».

Лена посмотрела на его смущенное, уставшее лицо, на мозолистые руки, и вдруг поняла, что ему нужно. Не пышные розы, не экзотические орхидеи. Она взяла несколько ярко-синих ирисов – символ доверия и мудрости, добавила к ним простые, но жизнерадостные белые ромашки, напоминающие о юности, и пару веточек солидаго, похожих на маленькие солнечные лучи. Она не стала перегружать букет упаковкой, лишь перевязала его грубой бечевкой. «Ирисы быстро вянут, – тихо сказала она, протягивая ему букет. – Их нужно ценить, пока они есть». Мужчина посмотрел на нее с благодарностью, кивнул и, заплатив, быстро ушел.

Дереализация отступала и накатывала волнами. Когда Лена работала с цветами, она была здесь и сейчас. Но стоило ей остановиться, чтобы смахнуть со лба пот или ответить на звонок, как стеклянная стена вырастала снова. Мир снова становился плоским, звуки – далекими, а ее собственные действия – автоматическими. Она отвечала на вопросы клиентов, улыбалась, принимала оплату, но делала это словно на автопилоте, наблюдая за собой со стороны. Холодный узел страха в животе никуда не делся, он просто затаился, напоминая о себе тупой, ноющей болью.

К концу дня она вымоталась так, словно разгрузила вагон. Усталость была не столько физической, сколько эмоциональной. Постоянная борьба за то, чтобы оставаться в реальности, чтобы не выдать своего состояния, отняла все силы.

«Ну что ж, Лена, для первого дня – просто отлично», – Ольга Петровна выглядела искренне довольной. – «Вы очень способная, и у вас есть вкус. Жду вас завтра в то же время».

«Спасибо. Я обязательно буду», – ответила Лена.

Она сняла рабочий фартук, пахнущий зеленью и цветочной пыльцой. Мысль о возвращении в тот дом была невыносимой. Она не могла. Не сегодня. Она не переживет еще одну ночь в этой звенящей, говорящей тишине. Только одна мысль давала ей силы – Вилка. Нужно позвонить Вилке. Попроситься на ночь. На две. Навсегда. Лишь бы не оставаться одной.

С этой мыслью она вышла из цветочного магазина. Колокольчик над дверью снова звякнул, на этот раз провожая ее. Вечерний Кастийск встретил ее прохладой и мягким светом фонарей. Мир все еще казался немного отстраненным, но уже не таким враждебным. Лена достала из кармана телефон, ее пальцы уже искали в списке контактов спасительное имя "Вилка". Она остановилась на тротуаре, под раскидистым кленом, и посмотрела на свой маленький островок света и жизни – магазин «Букет счастья». Сегодня он оправдал свое название. Он подарил ей несколько часов забвения. И надежду на то, что она сможет выкарабкаться.

Лена нажала на вызов. Гудки, короткие и тревожные, отдавались в ушах ударами пульса. Один, второй, третий… Наконец, на том конце провода раздался запыхавшийся, но такой родной голос Вилки:

«Ле-ена! Привет! Я как раз руки мою после этих железяк! Ну как ты? Как стажировка? Не уволили в первый же день за то, что ты слишком гениальна?»

Ее жизнерадостность была такой искренней, что у Лены на глаза навернулись слезы. Она сглотнула комок в горле, пытаясь придать голосу твердость.

«Привет. Нет, не уволили. Все… все хорошо прошло».

«А чего голос такой, будто ты не букеты собирала, а кросс бежала на десять километров?» – Вилка моментально уловила фальшь. – «Что-то случилось?»

Лена замолчала, не в силах произнести правду по телефону, посреди оживленной улицы.

«Вилка… можно я… можно я у тебя сегодня переночую?» – слова вырвались сдавленным шепотом. – «Я не могу туда вернуться. Не могу одна».

На том конце воцарилась тишина. На секунду. А потом голос Вилки изменился, стал серьезным и собранным.