Моя чужая мама

Владимир Лазовик

Моя чужая мама

Глава 1. Бегство в тишину

Двигатель старенькой «Лады» натужно чихнул в последний раз и, кряхтя, затих. Лена выключила зажигание, и наступила абсолютная тишина. Такая густая, что, казалось, ее можно потрогать. Единственный звук – тихое шуршание шин по гравийной дорожке, которая вилась от основной трассы, почти полностью поглощенной пыльной обочиной. Навигатор, который до этого монотонно бубнил, будто тоже застыл в ожидании, его экран мерцал синим светом, обозначая конечную точку пути.

Лена откинулась на спинку сиденья, медленно выдохнув накопившееся за долгие часы пути напряжение. В воздухе стоял вечерний аромат леса – смола, влажная земля, едва уловимый запах прелой листвы. Приоткрыла окно, и прохладный, свежий ветер ласково коснулся лица, стряхнув с него остатки дорожной усталости. Это был воздух свободы. Воздух без привкуса затхлого алкоголя, без нарастающей тревоги в груди, без вечного ожидания скандала или бессильной жалости.

Она приоткрыла глаза и посмотрела на дом. Он стоял чуть в стороне от дороги, заросший кустарником и высокими травами, будто сознательно прятался от мира. Небольшой, казалось бы, совсем крошечный по сравнению с тем хаотичным миром, из которого Лена сбежала. Деревянный, с выцветшими от солнца и дождей стенами, когда-то, возможно, выкрашенными в нежно-голубой или светло-зеленый цвет. Сейчас же краска облупилась, обнажая потемневшее дерево, по которому витиеватыми узорами полз мох. Крыша, покрытая старой черепицей, местами просела, но в целом держалась стойко. Две-три ступеньки на крыльце покосились, а резные перила с одной стороны отсутствовали вовсе, словно их вырвало ветром.

Он был не идеален. Далек от картинок из глянцевых журналов о загородной жизни. Но это был ее дом. Только ее. Никаких общих стен, никаких общих проблем. Никаких ночных звонков из полицейского участка, никаких разбитых тарелок, никаких вечно умоляющих, а потом ненавидящих взглядов. Лена чувствовала, как с каждым глубоким вдохом внутреннее напряжение, стягивавшее ее месяцами, понемногу отпускает. Она сделала это. Сбежала.

Ее собственный дом, где она провела всю свою жизнь, был похож на большую, но при этом душную клетку. Стены в нем были увешаны когда-то яркими, а теперь потускневшими обоями, видавшими слишком много ссор. Запахи там были другие: стойкий, липкий дух сигаретного дыма, который мать безуспешно пыталась перебить освежителями воздуха, и тот самый, невыносимый, сладковато-горький запах вчерашнего алкоголя, пропитавший каждую щель, каждую ткань. В их общей квартире не было уголка, где Лена могла бы почувствовать себя в безопасности, не ожидая очередного всплеска материнской депрессии или агрессии. Комната Лены, которую она старалась держать в чистоте, всё равно казалась частью этого хаоса, местом, куда мать могла ворваться в любой момент, чтобы излить свои обиды или, наоборот, притворно-ласково попросить денег на очередную бутылку. Здесь же, на этой уединенной гравийной дорожке, под сенью старых деревьев, даже пыль казалась другой – чистой, первозданной.

Лена выключила фары и некоторое время сидела в полной темноте, привыкая к ней, впитывая. Затем, медленно, словно не желая нарушать эту хрупкую тишину, она открыла дверцу машины и вышла. Скрипнула кожаная обивка, захлопнулась дверца. Под ногами захрустел гравий. Воздух был прохладен, вечерний ветерок играл с ее волосами. Она подняла голову, посмотрела на звезды, которые здесь, вдали от городских огней, казались крупнее и ярче, чем когда-либо.

Она подошла к крыльцу, поднялась по скрипучим ступенькам, которые, вопреки опасениям, выдержали ее вес. Перед ней была старая деревянная дверь, с облупившейся зеленой краской и тяжелой, чуть ржавой ручкой. На двери висел небольшой замок, который легко поддался ключу, присланному риелтором. Осторожно провернув его, Лена потянула дверь на себя.

Раздался долгий, стонущий скрип петель, эхом отразившийся от стен. Дверь подалась неохотно, открывая путь в темное, пыльное помещение. Изнутри пахнуло смесью старого дерева, земли и какой-то необычной, чуть сладковатой затхлости – запахом давно нежилого, но не забытого дома. Солнечный свет, пробивающийся сквозь щели в жалюзи и грязные окна, лишь подчеркивал танцующие в воздухе пылинки, создавая призрачные столбы света.