Мариэль

Все они явно были из разных эпох и вмещали в себя множество историй и тайн прошлого. Всё в этом месте завораживало и пугало. Посреди кабинета расположился большой дубовый стол с кожаным креслом тёмно- зелёного цвета и такого же цвета небольшой диван, неподалёку от камина. На столе стоял большой подсвечник «трикирий» на три свечи, чернильница и целая кипа различных бумаг, прикоснуться к которым у Мари не хватило решимости. Здесь же находился и высокий узкий шкаф до самого потолка. Висевший на нём большой замок из тёмного сплава говорил о том, что его хозяину есть что скрывать. Нечто очень тёмное и запретное. «Само собой», – подумала Мари. Её отец тоже любил хранить в тайне свои дела, но даже у него не было такого странного замка.

В отличие от остальных помещений, этому кабинету хозяин уделял должное внимание, ведь даже на верхней части антресоли не было больших скоплений пыли, чего нельзя было сказать о столовой. Однако.

Громкий стук входной двери застал Мари врасплох. Девушка растерянно выбежала из кабинета и, забежав в свою теперь спальню, дрожащими руками захлопнула дверь и прислонила к ней стул.

Послышались шаги на лестнице, затем поворот ключа в двери. Угроза вернулась.

– Заметил. Конечно, он всё понял. Теперь грабитель меня точно убьёт! – прошептала девушка в слезах.

Мари по-прежнему была уверена, что похититель вовсе не человек. И крайне опасен.

Уснув прямо на полу перед камином, она проснулась поздно вечером, и жажда заставила узницу спуститься вниз. Ей везло, казалось, он и сам её избегает. Их нежелание столкнуться было обоюдным, и Мари была уверена, что и на сей раз ей удастся проскользнуть незамеченной. Девушке удалось бесшумно спуститься и осторожно проникнуть в столовую. Передвигаясь, как мышь, она добралась до воды, вдоволь напившись, взяла несколько поленьев, дабы поддержать огонь в камине. Возвращаясь обратно, подумала, что в большой камин стоило бы подбросить парочку поленьев, ведь и он вскоре потухнет, а значит, утром здесь будет зябко. «Снабдить очаг – обеспечить себя теплом», – подумала она. Мари вернулась и подбросила дров, которые с треском воспламенились.

Вдруг за спиной девушка услышала глубокое, ровное дыхание. В миг её ноги вросли в деревянный пол, а сердце застучало в висках. Это был он, он спал в одном из кресел перед камином.

Именно в том, которое предпочитала и она.

Раскрыв широко глаза и зажав свободной рукой рот, она заглянула в лицо своему самому большому страху.

Тут же ватные руки разомкнулись, выронив на дощатый пол поленья. «Субъект её опасений» проснулся…

Мари бежала по заснеженному лесу, мокрые локоны от слез и снега прилипали к щекам и подбородку. Спотыкаясь, падая и поднимаясь, она продолжала бежать, сломя голову. Громкие шаги за спиной не давали ей покоя. Вот-вот он её настигнет. Вокруг ничего, лишь большие сугробы и единственная узкая тропинка вперёд.

Ростом выше семи футов, облачённый в чёрную длинную мантию на фоне белого леса, её преследователь был истинным исчадьем ада. Иначе как «выходцем из преисподней» его и не назовёшь.

Руки в перчатках, сжатые в кулаки, показались ей длиннее человеческих. Это наводило ужас.

Тут у преследователя что-то выпало. Наклонившись, он ловко отыскал уроненный во мраке предмет.

– О боже, это же мой браслет с жемчужинками! – вырвалось у девушки.

Убегая, она понимала, что в глубине леса не найдёт ничего, кроме смерти. Но обратного пути не было.

Крик ночных птиц, неестественные звуки, шелест не опавших листьев на верхушках деревьев – всё это приводило её в панический ужас. Пальцы онемели, ноги отказывались идти дальше. Сил почти не осталось. Подняв крупные, чёрные, как агат, глаза, Мари с замиранием сердца посмотрела на небо, усеянное звёздами и с нависшей огромной полной луной. Ей раньше не доводилось видеть такое… Могло показаться, что, отыскав небольшой холм и взобравшись на него, до луны «подать рукой». Гамма чувств и эмоций овладела ею: от радости до испуга и отчаяния, от восторга до равнодушия и апатии.

Неистовый волчий вой, раздавшийся неподалёку, вернул девушку к действительности. Древний инстинкт самосохранения заставил её бежать дальше. Прилив новых сил дал возможность попытать удачу.

Но чем дальше она бежала, тем ближе подступали волки. Жертва нутром ощущала их присутствие, это сложно объяснить словами, лишь будучи добычей, можно почувствовать, какие эмоции проникают под её тонкую кожу ещё до столкновения с самим хищником. Мари осознала, что их несколько и они окружили её, заведомо загнав в «кольцо смерти».

Сердце стучало, как у перепуганного ягнёнка, казалось, это конец. Но внезапно вдали появился свет, он был предназначен для неё. Без всяких сомнений, бедолага бросилась к нему. Не единожды оступившись, она падала, изранив тонкие запястья, прикусив нижнюю губу. Испытывая боль, ощутив привкус крови, Мари отчаянно продолжала борьбу. С каждым шагом свет становился ближе и ярче. Деревья реже, тропинка шире. Она выбежала на опушку леса, где перед ней раскинулась переходная полоса. Узкая поляна не шире трёхсот футов. Здесь кое-где из-под снега выглядывали невысокие деревца и кусты. Мари на миг остановилась и представила всю красоту края летом. Пожалуй, в тёплое время года здесь очень зелено и красиво. Неподалёку журчит небольшой ручей, а вокруг растут прекрасные полевые цветы. Осенью, в октябре, в этом уголке природы, должно быть, благодать. Всё покрыто золотой листвой, а на кустах дозревают маленькие плоды голубики. Можно предположить, что обилие света и полутени позволяет полноценно развиваться тем растениям, которым в глухой чаще леса не хватает солнечных лучей…

Сейчас же всё обстояло иначе: поляна была полностью покрыта высокими сугробами. Местами снежные сугробы были огромными. Волчье рычание послышалось в нескольких шагах от неё. Мари решила – конец близок. Это страшная участь, но лучше трагическая гибель, чем опороченное существование.

Выбежав в центр, она испуганно оглянулась вокруг: злобные, огромные серые существа окружили её и медленно надвигались. Их было шестеро. Красные, безумные глаза, белый оскал, острые когти, впивавшиеся в снег при каждом шаге. Но всё, ему полагается, – плоть, пустой сосуд не более, тогда как душа всецело принадлежит Господу. Девушка мысленно произнесла молитву.

– Мариэль, девочка моя! – Послышался голос из-за спины.

– Матушка! – закричала Мари и, не веря своим ушам, резко обернулась.

Мертвенно- бледная, тощая, в тонкой ночной сорочке, с подсвечником в руке, босоногая женщина стояла на снегу. Мари, в смятении, бросилась в объятия измождённой матери, громко зарыдав.

– Свеча догорает, дитя моё, меня не должно быть здесь. Но позволь мне приоткрыть тебе завесу грядущего. А потому слушай внимательно и беспрекословно, – впервые заговорил фантом приятным, родным голосом.

Девушка вздрогнула, глядя заплаканными глазами на осунувшееся лицо матери.

– «На испытания суровые, настигшие душу чистую, гляди через призму сердца, а не разума. Ибо разум откажется верить увиденному воочию».

– Что это значит, матушка, о чём вы? – недоумевая, переспросила она.

Но мать, приложив тощий палец к губам дочери в знак молчания, добавила:

– Две половины водной глади воедино соедини, больно изранишься, не отступай, прямо над бездной раскинулся рай…

Вдруг поднялся порывистый ветер, а кровожадные волки созвучно завыли неистовым голосом. Их жуткий, дикий вой пронизывал до костей. Луна исчезла за огромной чёрной тучей, предвещая нечто худое. Женщина, ещё секунду назад стоявшая рядом, будто рассеялась в потоках воздуха, уронив подсвечник, как знак своего присутствия. Тут непрочный, молодой покров затрещал, предупреждая об опасности, затем поверхность озера местами стала обваливаться, а волки, оказавшиеся совсем рядом, заскулили, попятившись назад. Они опасались не ледяной глади, а того, кто тяжёлыми шагами ступал по ней…

Непомерная тяжесть идущего, его стальной гнёт, не выдержал бы даже самый прочный ледник. Каждый последующий шаг приводил к неминуемой беде. Подняв голову, Мари впервые столкнулась с ним взглядом и онемела от ужаса.

В чёрной мантии и, в прикрывавшей вытянутое лицо маске, с остроконечными ушами, тёмной густой шерстью и налитыми кровью глазами, на неё надвигалось безудержное мифическое существо. Одно лишь его обличье нагоняло лютый ужас. Оно ступало легко и ровно, гибко минуя хрупкую кромку непрочной поверхности озера. Мари посмотрела на его огромные, цепкие лапы с длинными когтями, в которых тот крепко сжимал её украшение. Девушка громко вскрикнула, схватив подсвечник, оставленный матерью.

В тот же час прозрачная изморозь, покрытая толстым слоем снега, звонко треснула и Мари провалилась под лёд. Вода в пруду оказалась настолько холодной, что в миг девушка почувствовала, как её лёгкие наполняются льдом, а кровь стынет в жилах.

Пальцы непроизвольно разомкнулись, выпустив подсвечник, который упал на дно водоёма. Последние судороги пробежали по телу, затем она затихла, медленно опускаясь всё глубже и глубже в бездонное озеро с широко раскрытыми глазами. Сквозь толщу воды, Мариэль смотрела вверх на воротившуюся, вновь озарившую опушку луну, полагая, что это их последняя встреча…

Но тут крепкая мужская рука ухватила её за запястья и выдернула на поверхность. У её страха оказались такие же, как у неё, жгучие чёрные глаза…

Вскочив с постели, девушка обнаружила, что ночная рубашка насквозь промокла. Затуманенным взором она обвела всё вокруг.

– Такого не может быть! – изумлённо прошептала она, мотая головой.

Тот же маленький стол, стул, зашторенное окно и камин с догорающими дровами.

Задыхаясь от обиды и отчаяния, Мари снова упала на постель, будто бы вновь провалилась в прорубь…

НЕИСПОВЕДИМЫ ПУТИ ГОСПОДНИ

– Мистер Дэвис, – услышал Эштон спустя несколько недель после исчезновения сестры.

Эштон торопливо обернулся.

– Блэквуд? Рой Блэквуд, это вы? – удивлённо произнёс Эштон, глядя на неожиданного визитера.

– Нам следует поговорить, предпочтительно в более укромном местечке, – произнёс Блэквуд, вежливо улыбаясь, по обыкновению элегантно одетый, с кожаной сумкой в руке.

– От вас не было вестей почти месяц, я уж и не знал, что и думать, – сказал Эштон, когда они зашли в один из местных пабов.

– Тут не о чем думать, Эштон, я не стану давать ложных надежд и беспокоить попусту. С первого дня мы приступили к поискам пропавшей девушки, тогда как люди прокурора сидят в шикарно обставленных кабинетах и чинно выполняют свои обязанности, перебирая ненужную макулатуру. Между тем мы действуем более оперативно, а значит, в разы эффективнее, – выгнув бровь, он сделал глоток эспрессо и замолчал.

Щетина на запавших щеках Эштона не могла скрыть хроническое недосыпание и потухший взгляд. На фоне молодого Дэвиса, сидевший напротив брюнет выглядел словно джентльмен, только что сошедший с обложки модного журнала. Борода аккуратно острижена, чёрные густые брови, пытливые глаза, до краёв переполненные рвением к жизни и тягой к справедливости.

Но крепко изнурённый Эштон был не в силах выдержать долгие паузы детектива. Поэтому поторопился внести ясность в текущий разговор.

– То есть вам удалось кое-что разузнать? Верно?

– Абсолютно верно! Мы выяснили, что вашу сестру вывезли из Лондона в ночь с двадцать четвёртого на двадцать пятое декабря на дилижансе. Есть извозчик, видевший подозрительный проворный экипаж, быстро мчавшийся в окрестностях Лондона. Извозчик попытался заговорить со странником, так как его карета вышла из строя на въезде в город. Но тот не пожелал ему помочь, даже не слез с сиденья, лишь бросил несколько фунтов и поспешно скрылся. Свидетель был удивлён такой щедростью, а также его угрюмостью и таинственностью. Извозчик утверждает, что мужчина был одет во всё чёрное. Подозреваемый ловко управлял четверкой резвых смолянисто – чёрных лошадей. Увы, очевидцу не удалось разглядеть лица путника. С его слов, при встрече по неведомой причине, этот тип погасил фонари дилижанса, что было крайне неразумно, учитывая столь поздний час и непогожее время года, – произнёс Блэквуд и допил свой виски, тогда как Эштон даже не пригубил его. Он нервно чесал щетину.

– Это плохо! Поздно, может быть, слишком поздно! – тревожно произнёс он и посмотрел в глаза собеседнику.

– Предполагаю, он решил залечь на дно и сидит где-нибудь в подполье, выжидает удобный момент, чтобы заявиться и потребовать выкуп, обычно они так и поступают. Но если раньше вымогатели сразу выходили «на свет», так сказать, то нынче наблюдается противоположное. Стало быть, они усвоили уроки своих предшественников и решили действовать иначе. На моей практике такое встречалось довольно часто. В некоторых случаях дело доходило до нескольких месяцев, а иной раз и того

более. Однако, может быть и с точностью до наоборот. Возможно, он лично, не сегодня, так завтра станет посылать вам письма. Инкогнито, разумеется, – добавил Блэквуд, закинув ногу на ногу. Эштон тяжело вздохнул.

– И да, я просил иметь при себе фотографию сестры. Надеюсь, вы не забыли о моей просьбе?

– Нет вовсе, я ношу её с первого дня, как вы мне сказали, что в любой момент можете меня встретить и потребовать её! Ну, это я так, образно, – невесело усмехнулся Эштон. Он стал торопливо искать фото по карманам пальто и в бумажнике, но не нашёл.

– Чёрт возьми, моя забывчивость доведена до крайности! Стало быть, я по рассеянности оставил её у сотрудников прокуратуры. Они должны будут напечатать фотоснимки и развесить по городу! – виновато произнёс Эштон.

– Не беда, мне не составит труда забрать его у них. Почти незаметно! – лукаво улыбнулся Блэквуд и, достав часы из кармана, посмотрел на время, затем торопливо поднялся.

– А сейчас прошу извинить, у меня запланирована ещё одна важная встреча, и джентльмен, как и вы, будет удивлён моим визитом!

Когда Рой поднялся, Эштон вспомнил что-то важное.

– Одну минуточку, сэр! Будьте любезны, скажите, стало ли что-то известно об Эване Робинсоне?

– Эвана Робинсона мы разбираем по косточкам уже вторую неделю, и нам удалось найти много «занимательного» про вышеупомянутого господина, но всё это никак не связано с нашим делом, – заявил Блэквуд.

– Вы считаете, что он невиновен?

– Нет, я считаю, что он тот ещё аферист, но это никак не связано с исчезновением вашей сестры! – заключил детектив.

– Ну что ж, я, пожалуй, пойду. Вам тоже пора поторопиться, не заставляйте даму ожидать вас, это дурной тон. А мисс Робинсон и вовсе! – произнёс Рой, одарив обаятельной улыбкой и пожав руку удивлённому мужчине. А спустя секунду он уже захлопнул дверь паба «Caff e Gold» с обратной стороны.

«Какой всё-таки странный тип этот Блэквуд», – подумал Эштон, взглянув на нетронутую чашку эспрессо. Затем сделал большой глоток, и тут же скривился: остывший, чертовски горький, настолько крепкий, точно густой, как ему показалось.

– Редкостная гадость, однако! Люди, вливающие в себя ежедневно этот яд, причём, прошу заметить, добровольно, явно лишены вкуса к жизни. Ибо как почувствовать полноту, сладость бытия, испив столь горький, неприятнейший напиток?! Или же, напротив, после него всё прочее покажется нектаром, – произнёс негромко Эштон, посмотрев на заснеженную улицу за окном.

Тут он вспомнил о Люси. Блэквуд был прав, и у него была запланирована встреча с этой норовистой и взбалмошной девчонкой. Вот только каким образом Рою удалось это выяснить, для Эштона оставалось загадкой.

Встреча была назначена самой девушкой, она настаивала на ней уже несколько дней. Сидя в прогулочном экипаже, они колесили по главным улицам Лондона и несколько натянуто разговаривали о произошедшем. Вместе с тем Люси несколько раз косвенно попыталась реабилитировать в глазах Эштона репутацию неприглядного брата, на что Эштон ощутимо помрачнел.

– Настоятельно не рекомендую вам становиться посредником в этой тёмной истории, Люси. К тому же, какой резон оправдывать того, к кому вы и сами давно не питаете ни доверия, ни почтения? – глядя в окно экипажа, молвил мужчина.

Девушка, положила руку в перчатке на руку сидящего напротив Эштона и зорко посмотрела ему в глаза. Но он не подал виду, оставив её взгляд незамеченным.

– В ваших словах столько правды, в которой я боюсь себе признаться. Но жить в таких муках, в поисках возмездия, точно не стоит. Как погляжу, вы вовсе себя не бережёте, совсем истаяли, как воск. Не могу безучастно наблюдать за вашими мучениями, – обеспокоенно произнесла девушка в неприсущей ей сострадательной манере.

И по ноткам её голоса было понятно, что она рвалась к нему навстречу по «личному делу». А разговор о пропавшей Мари – не что иное, как предлог: открытый флирт, прикрываемый дружбой.

«Видимо, сейчас, как никогда кстати, объяснить Люси, что я не могу ответить на её чувства, дабы не давать ей ложных надежд», – промелькнуло в голове Эштона.

Он хотел было убрать руку, но не желал обидеть девушку. Принуждённо улыбнувшись, чуть погодя Эштон произнёс:

– Послушайте, Люси, дело не в вас, а во мне. К сожалению, я исчерпал все средства и абсолютно иссяк, как ручей, – произнёс он, дабы избежать очередной неловкой паузы. – Никоим образом я не желал бы оскорбить ваши чувства, но ответить на них взаимностью я тоже не готов!

Эштон почувствовал дискомфорт от того, что обидел девушку.

– Пожалуй, мне пора. Извините, но я и в самом деле паршивый собеседник, особенно сейчас. Дальше я пойду пешком, хочу подышать морозным воздухом, нынче он мне, как никогда, кстати.

Неловко улыбнувшись, он попросил кучера остановить экипаж.

Воротившись домой, Эштон застал Дону, одиноко сидящую у камина. Она улыбнулась ему, и это, пожалуй, была самая красивая улыбка, которую ему когда-либо доводилось видеть.

Говорят, любовь рождается и умирает в один из дней, так зачем прикипать к чему-то, чему выпало на долю истлеть, оборваться? Но что, если, глядя на эту женщину, он верит в её неувядаемость?

Дом по-прежнему был убран в рождественские декорации, так как накануне на вопрос прислуги, когда велено убрать украшения и саму ель, Эштон серьёзно ответил: «Никогда. Всё останется, как есть, до самого возвращения Мари».

– Пусть она по возвращении лично уберёт всё, как и развесила!

И он явно не шутил…

* * *

Солнце ещё не полностью ушло за горизонт, мягкий, рассеянный свет плавно опустился на землю, едва заметно переходя от теней к бликам.

Один из самых мистических и богатых особняков Лондона был погружён в малиновые сумерки.

Это был огромный особняк в готическом стиле со множеством композиций, отличавшихся от всех прочих, в частности от нашумевшего рококо, экспрессией, динамикой и напряжением фигур. В свою очередь, готический архитектурный стиль отображал мир в фокусе религиозных взглядов общества.

В центральном портале фасада упомянутого особняка был искусно изображён образ Девы Марии, а на цоколе – молодой месяц и символы времён года. Став олицетворением человеческого упорства и труда, глядя на эту архитектуру, чувствовался величественный размах идеи средневековых зодчих, отображающих возвышенную религиозность, воспевание и поклонение высшим силам. Ибо величавость поместья и других, наряду с ним, готических храмов несоизмерима с размером простого смертного, тем самым, оказывая сильнейшее эмоциональное воздействие, в особенности на верующего человека. Данное поместье, скорее, походило на роскошный родовой замок с длинной галереей. Многовековые, потемневшие наружные стены придавали ему ещё большую загадочную и мистическую атмосферу. Как и многие готические и неоготические храмы- крепости с удлинёнными башнями, это строение также стремилось ввысь к вертикали.

Арочные окна с мозаикой, контрфорсы (вертикальные столбы) для устойчивости снаружи здания, аркбутаны (опорные арки) изумляли монументальностью готической живописи и утончённостью архитектуры. Сияние витражей, взлетающие небо колючие иглы шпилей – ничто иное, как шедевр, симфония камня, стекла и света!

Смотря на величие и масштабность сей конструкции, поражающей своей изящностью и сложностью форм, складывалось впечатление, что это средневековое сооружение не может принадлежать своему веку и времени. Но это непреложная истина. Готика – венец Средневековья!

Все эти, исключительные по своим достоинствам, характерные особенности готического стиля были искусно выдержаны в архитектуре отдалённого особняка в окрестностях Лондона: пространство, свет, высокие колонны, продолговатые арки, резные перила, фасады, украшенные всевозможной резьбой и гравировкой.

Известно, что обитель является отображением своего господина, и крепость чаще всего формируется по его образу и подобию. Пристанище олицетворяет характер, интересы, образ жизни, мировоззрение и даже степень ума. Родной кров становится символом душевных качеств и нрава своего обладателя. Любопытно, какое умозаключение создал сам детектив Рой Блэквуд о своём впечатляющем, но в крайней степени мрачном родовом особняке.

Он сидел в своем кабинете в отдалённом крыле дома. Изысканность и роскошь сооружения не ограничивались лишь фасадом. Внутреннее убранство было таким же величественным, богатым и ещё более таинственным и завораживающим.

Казалось, здесь нет места простым смертным, только богам. И всё же, самый скрытный и многоуважаемый детектив Лондона родился и прожил в стенах этого мрачного поместья с высокими сводами всю свою сознательную жизнь. Рой сидел в гордом одиночестве, вдумчиво рассматривая декоративных химер и водоотводы- горгульи через стрельчатые окна своей обители.

Ещё с детства он слышал, что существует множество легенд об этих мифических существах, вплоть до того, что каменные фигуры – это падшие души, которым был запрещён вход в храм.

Как говорят, во мраке химеры оживают и разлетаются вокруг здания, защищая его от вампиров и других тёмных сил, не позволяя им овладеть телами и душами живущих в доме, а поутру они возвращаются, занимая свои прежние места. Химеры охраняют достаток и здоровье. Изображение этих мистических, крылатых тварей с жутким оскалом, неуязвимых стражников на высоких каменных колоннах, всегда находило большой отклик и вместе с тем опасение в сердцах суеверных людей.

Сейчас Рой сидел в кожаном кресле и, уйдя глубоко в себя, смотрел на языки пламени в мраморном камине, держа в руке стакан медового виски со льдом. Сделав небольшой глоток, он поставил стакан на стол из красного дерева с изящной резьбой.

Напротив камина находился небольшой шкаф из того же материала. Дверца шкафа была не заперта, из неё выглядывали стопки папок различных оттенков серого и бежевого цвета, педантично сложенные по цветовой гамме.

Закинув ноги на край стола, мужчина вдруг что-то вспомнил, окинул беглым взглядом стол и потянулся к комоду.

Его длинные ухоженные пальцы извлекли из ящика невзрачный, плотный конверт, а из него – небольшую фотокарточку.

Развернув её, он впервые взглянул на изображение юной девушки на ней. Он смотрел на неё с необъяснимой заинтересованностью, не отрывая глаз. Впервые за долгие годы его сердце наполнилось теплом, а в глазах зажглась искра. Ему вдруг стало неловко от невольно нахлынувших эмоций. Рой резко отложил снимок и встал. Выкурив сигару, он неспокойно зашагал по кабинету. Потом он подошёл к зеркалу во весь рост, висевшему на одной из стен, и пристально посмотрел на своё отражение под ярким светом настенной канделябры.

– Игра не стоит свеч! – бархатным голосом произнёс он, выпустил густой едкий дым с ароматом кедра и хвои, после чего отвернулся.

Раздражённо взъерошив рукой непослушные волосы, он вновь поднёс стакан виски к губам. Несколько небольших завитков тут же упали на его высокий лоб. Чёрные, как воронье крыло, пряди слились с его густыми, удивительно красивой формы бровями.

Неутолимое желание взглянуть на неё ещё раз отбросило все предрассудки, и он снова достал конверт.

Длинные волосы, чёрные глаза, пышные ресницы, алые нежные губы. А что самое главное – взгляд. Он ещё никогда не встречал глубокого и осмысленного взгляда, к тому же у столь юной, очаровательной особы. Девушка была настолько утончённой и нежной, но вместе с тем, в ней чувствовалась непомерная воля.

Безусловно, речь шла о силе духа, о внутренней свободе.

– Где же вы? Кто осмелился на столь гнусный поступок? – прошептал Блэквуд, глядя в глаза девушки на фотокарточке, на обратной стороне которой было написано «Мариэль Дэвис».

– Мариэль.

Произнёс он её имя впервые…

* * *

Мистер Дэвис хлопнул дверью кабинета и посмотрел на сына, стоявшего перед его рабочим столом.

– Признайтесь, Эштон, вы кончины моей желаете?! – возмущённо прокричал он.

– О чём вы, отец? Право, я не понимаю, – поднял руки удивлённо Эштон.

– Неужто, сын мой?! Какие у вас иные объяснения на сей счёт имеются, гм..? Вы повздорили с Томасом, облили человека нечистотами и чуть было не с тумаками выставили за дверь. За что мне нынче приходится склонять пред ним колено, а он ни в какую не желает даже выслушать меня! А я говорил вам – это плохая идея!