Мариэль

– Я сотру вас в порошок, если у меня появится хоть малейшая зацепка о вашей причастности. И зарубите себе на носу: если по вашей милости с её головы упадёт хоть один волосок, я уничтожу вас собственными руками. Искореню, как последний сорняк! – добавил он, сдерживая желание обрушить на него кулак сильнее молота.

– Я ясно объяснил?!

– Предельно! Что тут неясного?! – торопливо ответил Эван, глядя перепуганными глазами.

– Вы, конечно, можете возмущаться и требовать что угодно, ибо я дал немало почвы, но смею заверить, что к этому событию я не причастен. Предполагаю, что существует ещё кто-то, с кем вы что-то не поделили. Стало быть, вы не там ищете, милый друг! – ощутив ослабленную хватку Эштона, воспрял духом оторопевший Эван.

– Говорите, да не заговаривайтесь, этакий вы ублюдок, и не вздумайте произносить свои безрассудные допущения, потому что ваш прелый, слабый разум не способен ни на одну здравую мысль! – прорычал Эштон и, отбросив Эвана в объятия стоящего неподалёку лакея, пулей покинул поместье Робинсонов…

– И с чего это он меня недоразвитым обозвал, я уж молчу о репейнике. Однако?! А вы что смотрите, олухи, нет чтобы заступиться. Ротозеи! – злобно пробормотал Эван, изливая своё негодование на, впавшую в немилость, прислугу…

Эштон шёл, почти не видя дороги и не различая улиц. С неба сыпались снежинки, в блаженном неведении о его трагедии. Всё было обильно окутано снегом, словно зима силилась заключить в свои холодные объятия весь праздничный город. Но для Эштона нынешнее Рождество стало крахом, и едва ли существует какая-то сила, способная это изменить.

– Я отыщу вас, Мари, чего бы мне это ни стоило, – лихорадочно повторял Эштон, сидя на запорошенной лавочке в центральном парке города. Его пальто и цилиндр густо припорошило снегом, а лицо было омрачено печалью. Пурга разогнала людей по домам, и это было, как никогда, на руку скорбящему брату. Сейчас он меньше всего желал слышать многоголосье толпы, наблюдать за беззаботно шествующими прохожими или, того хуже, столкнуться с кем-либо из знакомых. По натуре добрый и любезный, сейчас он был как натянутая струна, подозревая всех и вся. Эштон предпочитал скитаться в одиночестве по улицам, словно лишённый крова, бродить до полуночи по Лондону, только бы не возвращаться домой, не находиться там, где её больше нет. С каждой минутой, без вестей о Мари, внутри него что-то погибало, пожалуй, это погибала надежда.

Его бескровное, осунувшееся лицо пугало Дону. За эти несколько дней он сильно исхудал, а взгляд стал безучастным и блеклым…

* * *

Пробудившись, Мари, приподнявшись на локтях, огляделась по сторонам. Девушка осторожно села в кресле, и вдруг почувствовала, что в комнате не одна. Свежие дрова в камине стали прямым доказательством его присутствия. Также на кухонном столе лежал небольшой свёрток бумаги, которого давеча точно не было. Мари задрожала от страха: он был здесь, наблюдал за ней, пока она спала. Посидев с четверть часа, она устала выжи-дать обидчика и осмелилась проверить, не забыл ли тот запереть дверь перед уходом. Конечно, ночной побег в заснеженный лес – это верная смерть, однако существуют версии и похуже.

Но подойдя ближе к двери, девушка вздрогнула – дверь была заперта. Изнутри…

На цыпочках она побежала наверх и укрылась в маленькой комнатке. Закрыв дверь, для пущей крепости подперла тяжелым деревянным стулом. Мари посмотрела на камин, в котором всё так же пылал огонь.

– Будь он неладен! – возмутилась пленница…

* * *

Зайдя в переднюю, Эштон сразу услышал мужские голоса и оживлённый разговор у камина. «Как кстати», – подумал он и, оставив одежду дворецкому, прошёл дальше.

Отец сидел в своём кресле у камина, ещё два джентльмена разместились напротив на диване. Это был Робинсон-старший, что тут же стало раздражать Эштона. «Странно, что я сразу не узнал его по голосу, – мелькнуло в голове у Эштона. – Ну да бог с ним!».

Второй же, неприлично высокий, худощавый мужчина с забавно закрученными кверху усиками, старый знакомый его отца, а по совместительству их семейный адвокат мистер Кэмбелл, которого Эштон почитал гораздо больше. Он был ровесником мистера Дэвиса, но выглядел несколько старше своих лет, однако обладал приятной наружностью.

Не желая долго изъясняться, Эштон поприветствовал мужчин рукопожатием и, присев рядом с отцом, поспешил пояснить, где был всё это время, дабы избежать лишних вопросов.

– Я долго работал сегодня, отец, а затем прогулялся по

Гайд-парку.

– В такую метель? – возмущённо спросил отец.

– Всё верно, – хмуро отмахнулся собеседник.

Эштон и мистер Робинсон встретились взглядами. Наступило неловкое молчание.

Паузу нарушил мистер Кэмбелл, обратившись к только что вошедшему молодому человеку:

– Ох, Эштон, у вас такое измождённое лицо!

– Я бы добавил, что на нём его и вовсе нет, если не учитывать тёмные круги под глазами, – невесело подтвердил хозяин дома.

Но на эти встревоженные реплики Эштон лишь криво усмехнулся, сдвинув брови.

Между тем мистер Робинсон молча наблюдал за происходящим, вращая в правой руке свою «третью ногу», то бишь трость. Вторично окинув Эштона оценивающим взором, он, вероятно, всё ещё не мог забыть художественную роспись на лице своего отпрыска, предпочитая покрывать его выходки и мириться с тем, что есть.

– Есть ли у вас какие-либо подозрения по поводу произошедшего? – вновь обратился мистер Кэмбелл к Эштону.

– Безусловно! – протяжно ответил Эштон и взглянул на второго гостя. Тот удивлённо вскинул широкие брови.

– А что, если я и в самом деле нахожу произошедшее весьма подозрительным и благоприятным для этой семейки?

– Эштон! Прекратите, бога ради! – прокричал мистер Дэвис, крайне возмущённый нетактичной выходкой сына. Сперва сын, затем его отец – они оба бередили раны Эштона уже одним своим видом. Душевная боль которого, поверх того, была чудовищной.

– Дорогой Эштон, в силу всего произошедшего, я более снисходительно отнесусь к вашим ничем не обоснованным обвинениям, предполагающим мою причастность или соучастие Эвана в исчезновении вашей милой сестры. Но только сегодня и лишь потому, что лично разделяю вашу тревогу и опасения, допуская, каково вам нынче. И всё же убедительно прошу впредь не пускать в сторону моей семьи реплики, за которые вам потом будет совестно. В частности, поскольку ни я, ни мой сын никоим образом не причастны к горю, постучавшему в ваш дом. На этот счёт у нас имеется железное алиби. Завтра же, ранним утром, мы приглашены для дачи показаний. Уверен, этого будет достаточно, чтобы устранить всякие подозрения. Затем вам предстоит, в свою очередь, преклонить колено в знак признания своей вины за нанесённое публичное оскорбление! – претенциозно и уязвлённо произнёс мистер Робинсон.

На что Эштон ещё больше вспыхнул и дерзко ответил, продолжая сверлить взглядом своего оппонента:

– Я не стану просить прощения ни за одно из вышесказанных слов. Ибо, в моём понимании, истина не требует извинений! Не бывать тому, можете немедленно выбросить эту блажь из головы! Ведь это ваш сын-негодяй посмел оскорбить Мари, и уже за этот мерзкий проступок вашей семье должно быть стыдно!

Исходя из этого, кому, как не вам, должно преклонить голову, высокочтимый мистер Робинсон!

Мужчина, перед которым разыгралась данная сцена, поспешил унять пылкость убитого горем брата и униженного гостя.

«Надобно как можно скорее пресечь эту размолвку, разрастающуюся с каждой последующей репликой», – подумалось мистеру Кэмбеллу.

Но оскорблений и ложных обвинений, по его мнению, Робинсон-старший не намеревался более терпеть. Побагровев, как варёная свёкла, он вскочил на ноги, не сразу вспомнив о трости, которую уронил на пол. Казалось, ещё чуточку, и его круглая голова треснет прямо на затылке. Вытаращив глаза, он закричал:

– Довольно! Я ни минутой больше не задержусь в стенах этого дома, где перестали чтить человеческое достоинство и доброе имя! Видит Бог, я был готов решить это дело миром, но теперь буду следовать другим путем!

Возмущённый гость покинул дом, несмотря на многочисленные просьбы мистера Дэвиса остаться. Трое джентльменов продолжили сидеть у камина, держа в руках по бокалу с коньяком, благодаря которому глава семейства пытался унять тревоги и поразмыслить, каким образом наладить многолетнюю «стезю», целостность которой одним махом подорвал Эштон, поставив

под угрозу ВСЁ. Отец был крайне недоволен выходкой сына, но не стал хулить его при госте. Не сейчас.

Тем временем мистер Кэмбелл, закинув длинную костлявую ногу на ногу, закурил сигару и обратился к Эштону:

– А что, если вы ошиблись, Эштон, станет ли вам совестно за нанесённые оскорбления в адрес мистера Робинсона?

– Маловероятно! – резко ответил Эштон. – Поначалу я присматривался к их «нешаблонной семейке», закрывал глаза на странности и фривольность. Не говоря уже о том, что по глупости искал в них что-то стоящее! Даже звучит абсурдно!

Эштон криво усмехнулся.

– Возьмём, к примеру, мистера Робинсона: он-то явно знает больше, но тщательно это скрывает. Вот и пользуется разными способами манипуляции, опираясь на уязвлённое самолюбие. Этакий отвлекающий манёвр! Ну, невозможно оскорбить достоинство того, кто уронил его самолично лишь бы достичь намеченной цели. Разве вы не чувствуете, от него так и разит лицемерием и коварством? А его сын такой же отборный, изворотливый циник, к тому же редкостный кретин! А что о дамах, спросите вы. О них я говорить не стану, уж крайне негодное это дело, – вкушая каждое слово, ответил Эштон, восковое лицо которого осветилось пламенем камина.

Мистер Дэвис омрачился пуще прежнего.

– Какой вздор! Мой единственный сын теряет рассудок. Пропустите мимо ушей всё, что он вам сейчас наплёл, мистер Кэмбелл. Право, не узнаю его в последнее время. А что нашло на него сегодня – для меня и вовсе загадка! – раздражённо произнёс мистер Дэвис, не выдержав красноречивых излияний сына.

– С меня на сегодня довольно! Прошу извинить, но мне нужно удалиться. Сердце не к чёрту в последнее время. А тут ещё эта сцена!

Он поднялся, пожал сухую, жилистую руку старого товарища и покинул помещение, зорко покосившись на сына, на которого затаил глубокую обиду.

«Совсем уж распоясался», – уходя, добавил полушёпотом. Эштон закатил глаза, раздосадованный, очередной размолвкой с отцом, который никогда не принимал его сторону, дабы стать ему верным соратником…

* * *

Спустя несколько дней, около шести часов вечера, Эштон сидел за столиком в одном из местных клубов, которые он иногда посещал, хоть и крайне редко. Вечерние сумерки опустились на город вместе с продолжительным снегопадом. Баловни судьбы беззаботно и звонко смеялись, неспешно прогуливаясь по улицам. Между тем он наблюдал и тихо ненавидел снег, а также сопровождавший его мороз. Благо в заведении было светло и комфортно. Это был один из тех клубов, где встречалась исключительно культурная и элитная часть лондонских господ, за чем тщательно следило руководство клуба. Это место славилось порядком, и именно по этой причине завоевало расположение Эштона.

Выдохнув, он достал часы из кармана жилета.

– Всё в порядке, видимо, я тороплю время, – мысленно успокоил себя подавленный молодой человек. Заказал две порции двой ного джина, одну для себя, вторую для джентльмена, появления которого он напряжённо ожидал.

Ровно в шесть к нему подошёл мужчина и окликнул по имени.

– Сэр Эштон Дэвис?

– Всё верно, – подтвердил Эштон, поднимаясь с места.

Перед ним стоял мужчина лет тридцати, на голову выше самого Эштона, крепкого телосложения. Облачённый в тёмно-серое пальто, сюртук и брюки в той же цветовой гамме и шёлковый жилет на несколько тонов светлее, он производил впечатление педантичного человека. На голову господина был натянут чёрный цилиндр, в руках – чёрные перчатки из матовой кожи и небольшой саквояж.

Поспешно освободив правую руку, он протянул её Эштону и представился:

– Детектив Блэквуд… Рой Блэквуд.

Его рукопожатие оказалось крепким и уверенным.

– Эштон. Эштон Дэвис.

– Приятно.

– Взаимно.

Присев напротив Эштона, мужчина, предварительно отдав пальто и шляпу управляющему, оставил при себе только саквояж и перчатки.

Несколько удлинённые волосы, ранее разделённые пробором набок и аккуратно зачёсанные вверх, немного растрепалась под головным убором. Но гость поспешно пригладил волосы, дабы непослушный вихор по традиции не спадал ему на лоб.

Джентльмен обладал аккуратными пропорциональными чертами лица с треугольным подбородком. Лицо обрамляла коротко остриженная чёрная борода с бакенбардами до висков, придавая ему ещё большую мужественность, хотя и несколько прибавляя в возрасте. Облик мужчины смело можно назвать идеальным. Красивые чёрные глаза и пышные ресницы, над которыми тянулись длинные, в меру густые брови, красивой формы нос, живые и достаточно объёмные губы, ухоженная борода.

Солидно, со вкусом одетый, с дорогими часами и перстнем на левой руке, он легко мог сойти за богатенького сына лондонской знати. Быть может, таковым он и являлся, что нынче мало заботило отчаявшегося брата. Однако первое впечатление этот джентльмен производил приятное. И он был необходим Эштону по совсем другому вопросу. Крайне важному.

– Я много слышал о вас, как о профессионале своего дела, мистер Блэквуд, – произнёс Эштон, глядя на собеседника. – И скажу честно, был крайне удивлён, что в столь молодом возрасте вам удалось достичь таких успехов.

– Благодарю. Но я всего лишь делаю свою работу. Причём не за малые деньги. И возраст здесь явно ни при чём, – вежливо, но резко ответил Рой Блэквуд.

– Освежите мне память, пожалуйста, я, запамятовал, кто именно порекомендовал вам меня? Я нечасто разбрасываюсь визитными карточками, посему полагаю, что просто так вам, вряд ли, удалось бы выйти на меня, – поинтересовался детектив, немного прищурившись.

– Кэмбелл. Патрик Кэмбелл. Он давний друг нашей семьи и отличный адвокат. Собственно говоря, именно ему удалось достать вашу визитку, а я имею честь познакомиться с вами лично! – слегка улыбнувшись, ответил Эштон.

– Мистер Кэмбелл, вот как, припоминаю такого. Как я сам не догадался, – по какой-то личной причине иронично молвил детектив. – Кэмбелл действительно хорош в своём деле.

– Всё верно! – подтвердил Эштон.

– Что ж, мистер Дэвис, начнём! Сейчас я стану вносить в записную книжку всю нужную информацию о пропавшей, и мы приступим непосредственно к делу, которое свело нас с вами. Вы же, в свою очередь, должны как следует восстановить в памяти хронологию событий и рассказать мне о случившемся во всех подробностях, которые вам известны, стараясь не упустить мелких, но важных деталей.

Эштон утвердительно кивнул.

– И так, назовите имя пропавшей.

– Мари… То есть, Мариэль Дэвис, – со вздохом и болью в сердце произнёс Эштон.

– Возраст?

– Семнадцать.

Затем последовала череда вопросов, на которые Эштон отвечал развёрнуто и честно. Иногда он переспрашивал, иной раз лишь кивком головы подтверждал понимание слов собеседника.

Чуть погодя Блэквуд достал портсигар и извлёк одну сигару. Она была длиннее обычной сигареты, из тёмно- коричневой бумаги, обрамлённая золотистым кольцом у конца. Он угостил и Эштона, но тот вежливо отказался, не имея пристрастия к вредным привычкам.

Сам же Блэквуд с удовольствием закурил и, сквозь густой дым, внимательно посмотрел на убитого горем молодого человека. Безусловно, будучи непревзойдённым в своём деле, его было сложно чем-то удивить, и всё же, наряду с приобретённым мастерством, Блэквуду удалось сохранить простое человеческое сострадание…

– То есть у вас возникли подозрения лишь на почве возникшей симпатии Эвана Робинсона к пропавшей девушке, то есть вашей сестре?

– Не только: этот человек – крайне скользкий и гнусный тип, внушающий отвращение. Полагаю, он на многое горазд, в частности, и на само похищение. Этот вопрос меня беспокоит с первой минуты исчезновения Мари, – с презрением к упомянутому Эвану, сказал Эштон.

– Стало быть, у вас на руках нет никаких улик, кроме личной неприязни к данному субъекту? Я правильно понимаю? А в нашем деле предвзятость только вредит и мешает трезвому взгляду на саму ситуацию. Презрение – тонкая трость, а потому плохая опора, – сухо ответил детектив и отложил карандаш с тонким острым грифелем.

Подняв одну бровь, он сложил руки на груди и вызывающе посмотрел на Эштона, сверкнув чёрными глазами.

– Мистер Дэвис, я частный, независимый специалист по сыскному делу. Вместе с тщательно лично подобранной командой, я раскрыл полдюжины разных нестандартных и запутанных дел, десяток из которых ждут разоблачения со дня на день. Данная деятельность имеет свою специфику, но мой опыт и методы работы почти никогда не давали осечки. Моя дотошность порой мне самому досаждает, но таков уж я есть. Пусть кажется, что дело зашло в тупик, я укажу вам на свет, вскрыв всю истину. Тем самым выведу на «чистую воду» и упомянутого вами мистера Робинсона. Нас интересует, имеет ли он какое-либо отношение к делу, а ваша личная неприязнь меня мало волнует, – произнёс он строго и уверенно.

Эштон внимательно наблюдал за его жестами, прислушивался к каждому слову. Он подметил, что привлекательные черты детектива иной раз портит едва заметная жёсткость. К тому же тот оказался весьма прямолинейным человеком.

– Полагаю, вы правы, – со вздохом произнёс Эштон, покосившись в сторону.

– Итак, мистер Дэвис, выдыхайте! Не существует преступника, способного увернуться из моей цепкой хватки. Такие изощрённые мне, во всяком случае, не попадались.

Впервые за весь вечер мужчина «подобрел» и белозубо улыбнулся. Эта улыбка была ему чертовски к лицу. Докурив сигарету, он почему-то не бросил её в пепельницу, а завернул в лоскут бумаги и положил обратно в портсигар. Эштона это впечатлило, но он попытался скрыть своё удивление.

– Эштон, я могу к вам так обращаться?

– Да, безусловно, – добродушно ответил он.

– Благодарю. И хочу вас предупредить, что главное условие моего сотрудничества с кем-либо, и с вами, в частности, – это инкогнито.

– Да, сэр, конечно, мистер Кэмбелл предупредил меня.

– Полнейшее, – подчеркнул Блэквуд.

– Видите ли, я много лет кручусь в этом деле. Существует много людей, которым я посодействовал, но ещё больше тех, кому усложнил праздную жизнь, внося в неё «иную палитру красок», так сказать. Но никто не любит, когда достают его чертей из табакерки. Ну, вы понимаете, о чём я, – добавил Блэквуд, сделав глоток из бокала.

– Как вам угодно, сэр. Я уповаю на Господа и ваше содействие, готов чётко следовать любым указаниям. Всё прочее не столь важно, ведь без неё всё утратило свою значимость, – положительно покачав головой, ответил окончательно сокрушённый собеседник.

– Уповать на господа? Нет уж, извольте, в этом деле мне напарник не нужен, в особенности столь сомнительный, – с ухмылкой произнёс Блэквуд.

– Я давно полагаюсь лишь на собственные силы, ищу опору в самом себе, вместо того чтобы рассчитывать на снисходительность мнимых богов. Они там, мы здесь. Их много, а мы одни. Каждый сам за себя, – добавил он, как истинный вольнодумец. И Эштон понял, что имеет дело с подлинным безбожником.

– Что ж, на сегодня достаточно! Я немедля поставлю в известность свою, так сказать, «кавалерию», и мы тут же приступим к тщательному поиску. И ещё мне нужно фото пропавшей.

Видимо, вы упустили столь важную деталь. Подготовьте небольшой снимок. И да, не ищите меня, я сам найду вас, как только вы мне понадобитесь! – заключил Рой Блэквуд, поднимаясь.

Попросив свою верхнюю одежду, он одарил Эштона крепким рукопожатием и слегка улыбнулся. Затем, уже у двери, добавил:

– Виски.

– Что, простите? – не сразу понял Эштон.

– Я предпочитаю виски. Медовый! – произнёс мужчина и, надев чёрный цилиндр, поспешно удалился…

Эштон смотрел ему вслед и молился Господу о том, чтобы этот «атеист- детектив», с явно выраженной «бесовщиной», поскорее отыскал его Мари.

К слову, мистер Кэмбелл не только рекомендовал Блэквуда, как лучшего сыщика в Лондоне, но также добавил, что это весьма скрытный, скептичный и осмотрительный человек. Он ответствен и дисциплинирован. Блэквуд не оставляет дело до последней зацепки, тактично рассматривая все возможные варианты исхода. Но стоит лишь раз отклониться от установленных им правил, как он тут же разрывает все контракты и прекращает вести расследование. Все дивились его прыткости и остроумию: он появлялся из ниоткуда и исчезал в никуда. Безусловно, жертвы, найденные им, не всегда были живы и невредимы, но это уже другой разговор. Его главной задачей было отыскать пропавшего и вернуть его родным. Своим ходом или в гробу – уж как повезёт. За это он никогда не ручался, что было само собой разумеющимся. Со всем прочим Блэквуд справлялся блестяще, безошибочно указывая и на самого преступника. Многие подражали ему, коллеги откровенно завидовали его матёрости, но, тем не менее, за долгие годы ещё никому не удалось его превзойти. Никто достоверно не знал, где именно проживает мистер Блэквуд. На этот вопрос он отвечал с ироничной улыбкой:

– Я отовсюду и ниоткуда в тот же час…

Так же не существовало и тех, кто был с ним «на короткой ноге», или мог похвастаться, что знает о нём что-то существенное. По сути, это и делало его персону таинственной и почти неуязвимой.

Имя этого джентльмена было на устах всего Лондона, однако тех, кто имел честь быть с ним знаком лично, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Прежде всего Рой лично принимал решение: браться за дело или отклонить предложение, исходя из симпатий и типа преступления. Другая сторона – высокая цена его услуг. А она была на порядок выше, чем у других сыщиков. Вместе с тем и гораздо эффективнее.

Обратившись к Блэквуду, Эштон знал, что это ему дорого обойдётся. Но он и вообразить не мог, во что именно обернётся эта судьбоносная встреча…

* * *

На пятый день своего пребывания в одиноком лесном домике Мари обнаружила странное проявление заботы похитителя к своей персоне. На нижнем этаже её ожидала небольшая ванна с горячей водой и корзинка с одеждой и принадлежностями для купания. Заметив среди свежей одежды чулки и дамское бельё, Мари смутилась, хотя понимала, что без них не обойтись. Чуть погодя она убедилась, что одна, и только потом осмелилась искупаться. Уж больно некомфортно было ей без надлежащих водных процедур, вот уже пять дней к ряду.

Будучи очень чистоплотной, желание привести себя в порядок взяло верх над гневом и страхом. А запах тушёного мяса в горшочке, стоявшем перед камином, выманив её из воды, не оставил шансов противостоять желанию впервые вдоволь поесть. Так пленница и поступила.

Сытая и чистая, девушка решила немного прибраться в доме, ведь она всё ещё здесь находилась, не гоже дышать пылью, по меньшей мере это вредно для здоровья. Засучив рукава, она приступила к уборке. Не щадя рук, использовав воду после ванны и старую одежду из чулана, вымыла пол, а с помощью метлы собрала паутину со стен, куда кое-как могла дотянуться. Затем, сорвав старые шторы, впустила в дом свет, а вместе с ним и жизнь.

Впервые Мари представилась возможность самостоятельно навести порядок, и ей это даже понравилось. Закончив уборку внизу, ей вздумалось немного прибраться и на верхнем этаже. Там ее ожидало новое открытие. Девушка увидела, что одна из дверей приоткрыта. Просунув голову, Мари убедилась, что никого нет, затем, осмелев, заглянула внутрь, где обнаружила просторное помещение, больше походившее на библиотеку и личный кабинет.

Высокие стеллажи и небольшая антресоль, заставленные книгами разных размеров и фактур. Она не удержалась от желания прикоснуться к ним. Обложки разных цветов и текстур: от кожаных до лаконично спокойных, убранных в мягкий замш, а некоторые даже в бархат. У окна стояла софа, обтянутая изумрудным велюром, пусть и изрядно пожившая, но хорошо сохранившаяся. Тут же на полках находилось множество статуэток и подсвечников, также горделиво стояла высокая серебряная «Менора» на семь свечей. Видимо, когда-то здесь жили ценители искусства – люди с тонким изящным вкусом. Несомненно, это были изделия ручной работы: тонкая лепнина, покрытая серебром и золотом, а на некоторых из них вместо глаз были вставлены камни, вполне вероятно, не искусственные. В общей сложности все эти сувениры могли стоить целое состояние – в разы дороже самого дома, куда их запрятали. Вот только в эту картину никак не вписывался похитивший её варвар. Единственным объяснением было то, что ему, каким-то образом, удалось всё это заполучить и накопить здесь, как ненужный хлам. Предположительно, а если быть точнее, вполне вероятно, все они попали сюда отнюдь не законным путём. Как, в частности, и она, находится здесь не по доброй воле. Подумалось девушке, разглядывавшей различные мраморные фигуры людей, животных, мифических богов и несуществующих, фантастических существ.