(Не) чистая сила

Белый Мерседес, новенький, только-только из салона, стоял во дворе на парковке. Мы всей компанией спустились вниз, чтобы оценить неожиданный и неприлично дорогой подарок вживую. Макс с горящими глазами успел посидеть за рулём, облазить весь салон, детально рассмотреть в свете уличного фонаря всё, что было возможно, громко и эмоционально комментируя каждое действие. Влад, видимо, до сих пор не отошедший от шока, был крайне сдержан, лишь робко улыбался, слушая подробные характеристики автомобиля из уст Артура. Родители молча кивали. А я не знала, куда себя деть.

Почему-то было неуютно присутствовать при демонстрации покупательской способности богатого родственника, в моих глазах это выглядело именно так. И хотя моя семья далеко не бедствовала, позволить себе машину стоимостью в несколько миллионов мы не могли.

– Завтра повезёшь Раю в университет на железном коне, – белозубо оскалившись, заявил Артур и довольно похлопал ладонью по капоту. – Зачем мёрзнуть? Правда, Рая?

– Да тут всего несколько остановок… – попыталась сопротивляться я, но увидев странный блеск в карих глазах, осеклась.

– Отвезу, без вопросов, – согласился Влад.

– Тебе хоть понравился подарок?

– Спрашиваешь! Конечно, просто очень неожиданно…

– Ну и отлично! Давайте за стол что ли вернёмся, а то мороз приличный. – Артур плотнее запахнул полы чёрного пальто и указал рукой в сторону подъезда.

Дальше вечер шёл тихо, без потрясений. Я успокоилась, позволила себе шутить и смеяться в приятной компании, наслаждаться обществом людей, ставших мне небезразличными. Артур к моей нескрываемой радости потерял ко мне интерес, ударившись в обсуждение своего бизнеса с отцом Влада. Ольга Дмитриевна рассказала много историй из детства моего парня, заставив моё сердце сжиматься от нежности, а Влад весело комментировал каждую свою детскую выходку.

Как же я мечтала стать частью этого, погрузиться в тёплую семейную атмосферу, почувствовать себя значимой и нужной – той, которая достойна, чтобы её возили на дорогом авто… И вот, моё желание исполнилось. Счастье наполнило душу до краёв, норовя вот-вот выйти из берегов. А когда, проходя мимо белого шикарного Мерседеса под руку с любимым человеком, я представила позеленевшее лицо сестры при виде меня, изящно выходящей из кожаного салона на парковке универа, радость и вовсе достигла апогея.

Теперь можно смело предложить Аде вместе встречать Новый год. Она мне больше не соперница.

Глава 20

Ада

Опять этот день… До невозможности печальный, разбивающий сердце вдребезги снова и снова, год за годом. День, когда понимаешь, насколько хрупким бывает человеческое счастье.

Сегодня всё могло быть по-другому. Так, как показывают в фильмах про большие дружные семьи. Я бы проснулась раньше всех, надула самые красивые и большие шарики, воткнула именинную свечку в заранее купленный кекс, и, поцеловав пухлую сонную щечку моего любимого мальчика, тихонько разбудила его и поздравила с новым годом жизни.

Но вместо этого я поеду с подарком на кладбище… Жестокая правда, от которой не скрыться.

Смахиваю навернувшиеся на глаза слезинки и медленно выползаю из своей комнаты. Никого не хочется видеть, слышать и знать. Но к моему величайшему сожалению, я дома не одна.

За дверью ванной шумит вода – отец с утра собирается по своим делам. Мать бледной тенью проскальзывает мимо меня в сторону кухни, и я, недовольно вздохнув, следую за ней.

– Мы в двенадцать поедем. Успеешь с пар вернуться? – не поднимая головы и усиленно пытаясь занять хоть чем-нибудь свои руки, спрашивает мать.

Её затравленный взгляд, насквозь пропитанный чувством вины, вызывает горькую ухмылку.

– Я не с вами.

– Ну… Хорошо, как знаешь… – Она нервно звенит посудой и отворачивается.

А я не понимаю, зачем стою здесь. Зачем в эту самую минуту дышу одним воздухом с убийцей. Жалкий вид матери ещё больше добавляет злости, и аппетит окончательно пропадает.

Оттолкнувшись от стены, выхожу в коридор и почти врезаюсь в выруливающего из-за поворота отца.

– О, с добрым утром, – бодрым голосом произносит он.

Я знаю это его поведение. Оно – защитное, временное.

– Ага.

– Ты уже позавтракала?

– Типа того… – Пытаюсь обойти внушительную фигуру отца, но он преграждает мне путь, уперев ладонь в стену.

– В двенадцать выезжаем. Там отпросись, пропусти… – Отец хмурится, в синих глазах вспыхивают отголоски старой боли, и мне на секунду становится жаль его. Но не настолько, чтобы согласиться присутствовать на этом фальшивом скорбном празднике.

– Не приду. Без меня.

Я подныриваю под родительской рукой, но отец резко хватает меня за локоть и разворачивает к себе.

– Ада! Хоть раз будь взрослой! – шипит он, сощурившись. – Мы не поход в кино обсуждаем.

– Знаю!

– Тогда прекращай свои подростковые бунты, в двенадцать жду, – безапелляционно заявляет отец.

Меня начинает неслабо потряхивать. Они не понимают, что я не хочу видеть их перекошенные страданиями лица там – в месте покоя. Это кино я видела уже ни раз, и ни два: мать на коленях в снегу обнимает и гладит холодный гранит, отец просто смотрит в никуда, плотно сжав губы, не произнося ни звука. Сцена продолжается бесконечно долго, пока губы матери не приобретут багрово-фиолетовый оттенок, а слёзы – окончательно не иссякнут. На обратном пути в машине – гнетущая тишина, способная раздавить своей тяжестью стадо слонов. В этом всём нет места для моего общения с братом, а мне так много хочется ему сказать…

– Не ждите!

– Ада!

– Что «Ада»? Сама съезжу! – Сталкиваюсь с поникшим взором матери, которая тут же виновато отводит взгляд. – Я уже не маленькая, пап! Хочу одна…

В горле застревает болезненный ком, но у меня получается не дать подступившим слезам прорваться наружу. Моя трагедия не для их глаз.

На улице рваными кусками ваты с неба летит снег, устилая тротуары пушистой шалью. Глазам больно от его ослепительной белизны, и я непроизвольно щурюсь. Руки в карманах, наушник – в ухе, громкие басы – в израненном сердце. Пока не плачу, но точно знаю: придёт миг, и я не смогу себя сдержать.

Привычной дорогой бреду в сторону универа, почти не глядя по сторонам. Любимая песня сменяется новым неизвестным треком, слова которого внезапно совпадают с моим состоянием. На сколько ещё меня хватит?

Поравнявшись с Раечкиным домом зачем-то вспоминаю о недавнем семейном ужине и нервно хихикаю. Спасибо тебе огромное, моя дорогая память, что и в такой день ты не можешь дать мне отдохнуть от влюблённой парочки. Низкий поклон до земли.

В этот момент, как по заказу, в нескольких метрах от меня тормозит большой белый Мерседес, к моему величайшему удивлению из открывшейся подъездной двери выплывает фея в бежевом пальто и уверенно садится на переднее сидение. Автомобиль трогается, оставляя позади себя снежные завихрения, унося мою разлюбезную сестрёнку в неизвестном направлении. Водителя я разглядеть не успеваю, но шок от увиденного на некоторое время затмевает все прежние эмоции. Рая умеет удивить!

Покачав головой и отказываясь верить в реальность картинки, я какое-то время смотрю вслед давно скрывшемуся с глаз автомобилю, вслух описываю происходящее не самым приличным словом, и… решаю, что сегодня не настроена видеть счастливые голубые глаза. Серые – тоже… И пусть кто-то посчитает это слабостью, даже я сама, но в этот день не могу иначе.

Разворачиваюсь и, не спеша, бреду в сторону торгового центра. Яркие витрины книжных магазинов сразу захватывают моё внимание. Когда-нибудь, Павлик, наши с тобой приключения тоже будут стоять на этих стеллажах. Красивые книжки с золотым тиснением и красочными иллюстрациями на законных основаниях займут место среди тысяч других историй. Ты, мой родной, побываешь в разных домах, в разных городах, у тебя появятся новые друзья. Потому что ты – особенный, и ты как никто другой заслужил это.

В соседнем отделе игрушек вижу чёрного дракона из известного мультфильма – мягкого, с очаровательной зубастой улыбкой, невероятными глазизщами, и, не задумываясь, покупаю. Прижимаю подарок к груди, и отчего-то так сильно щемит сердце, что я до боли кусаю губы. Как я оставлю это чудо там – среди холода и снега, на маленьком холмике? Он же промокнет, потеряет вид… Ноги тут же несут меня в упаковочный павильончик, и спустя пять минут в моих руках оказывается завёрнутый в плотный прозрачный целлофан сказочный зверёк.

Поправляю голубой бант на подарке для самого дорогого человека в моей жизни и выхожу на улицу. И пусть он никогда не сможет обнять дракончика и порадоваться новой игрушке, я верю: он слышит меня и чувствует. Правда же, Паш?

Когда подхожу к дому, во дворе на парковке вижу старенький Ниссан отца, понимаю, что родители уже вернулись с кладбища, и желание идти домой моментально пропадает. Теперь моя очередь навестить брата.

Простояв на остановке добрых полчаса, чувствую, как коченеют пальцы на некрепком морозе. Я давно не ношу варежки, но сейчас спрятать руки в карманы нет никакой возможности. Да и не особо хочется… Музыка в ухе заходит на третий круг, ненавязчиво напоминая о себе любимой, и я отключаю её.

Наконец подъезжает полупустой автобус.

Запрыгиваю в салон и забиваюсь в самый дальний угол у окна. Дорога предстоит длинная. И невыносимо печальная. До конечной…

В другой реальности мы бы ехали сейчас с Павликом на этом самом автобусе до крупнейшего в городе торгового центра. Он с искренним восторгом комментировал бы предновогоднее убранство улиц: горящие на окнах разноцветные огоньки, яркие вывески, мишуру и гирлянды на ёлках у администрации, а я бы впитывала его эмоции, бесконечно радуясь, что он рядом. Что-то отвечала бы, чтобы не омрачить образ умной старшей сестры, смеялась бы над его детскими представлениями об окружающем мире и грядущем празднике. А потом мы пошли бы в кино, купив огромные вёдра попкорна с карамельным сиропом и одну большую бутылку сладкой газировки на двоих, уселись в красные мягкие кресла и смотрели мультфильм о приключениях Беззубика. Уверена, Павлику бы понравилось…

«Городское кладбище. Конечная.» – объявляет механический голос в динамике, безжалостно разрушая мою хрупкую фантазию. И мир вокруг снова становится чёрным, пустым и холодным. Как же я скучаю, братик…

Узкая тропинка, припорошенная свежим снегом, уверенно ведёт меня к нужному месту. Туда, куда не должны приходить старшие сёстры.

Синяя оградка вокруг невысокого гранитного памятника несмело прикрывает источник моих многолетних страданий. И я снова чувствую это.

Ну, привет, мой маленький.

Паша смотрит на меня глазками – смородинками и беззубо улыбается, будто ждал свою непутёвую сестрёнку-неудачницу, и внутри меня всё болезненно сжимается. Рука непроизвольно тянется к чёрно-белой фотографии, стряхивая налипшие снежные хлопья, а по щекам, снося все преграды, солёным жгучим потоком текут накопившиеся слёзы.

Больно. Столько времени прошло, а оно, как в первый день… Но сегодня нельзя плакать. Праздник же…

– Поздравляю, мой мальчик! – шепчу я, присаживаясь на корточки и укладывая несопротивляющегося дракона к заснеженным плюшевым мишкам и зайцам. Тот покорно, с какой-то обреченной радостью скалит свою зубастую пасть, словно понимая, кому теперь придётся служить. – Познакомься, это – Беззубик, твой новый друг. Он волшебный, немного строптивый, но с ним не соскучишься. Он будет охранять тебя, когда я не смогу быть рядом. – Я тяжело вздыхаю, вытирая ладонью застилающую глаза влагу. – Скоро был бы твой первый школьный Новый год, Павел Олегович. Представляешь? Я даже знаю, в каком костюме ты пошёл бы на праздник. Уверена, ты затмил бы всех одноклассников. Да что там одноклассников, сам дед Мороз в восхищении хлопал бы в ладоши! Вот так, Павлик! Вот так…

Я смотрю сквозь слёзную пелену в застывшие глаза брата, наивно глядящие на меня с серого гранита, и опускаю голову. Это невыносимо…

Почему всё настолько несправедливо? Почему?! Не должны маленькие мальчики умирать! Это неправильно! Это нечестно! Это обидно до невозможности! До болезненной безысходности! До обезоруживающей хищной пустоты, в которую хочется провалиться с грохотом, ломая сердце, разрывая душу, отдавая ей всю себя на растерзание. А она пережуёт тебя и выплюнет обратно в опостылевший мир, в котором ты будешь отчаянно барахтаться на глазах у всех, только этого никто даже не заметит…

Я долго сижу с восковой маской на лице, совершенно забыв о времени и погоде. Жду, когда Павлик ответит. Хоть что-то. Слово, звук, знак – мне неважно. Но он молчит. Будто уже не здесь. И я снова проваливаюсь в боль.

Слёзы продолжают катиться из глаз сами по себе – им больше не нужны причины. Они живут своей жизнью.

Тяжесть на сердце не даёт говорить, сковывая голосовые связки тугими путами. И я понимаю, что пора уходить. Сколько я вот так просидела? Час? Два? Да какая разница!

Ещё раз провожу пальцами по холодному камню, по шелестящему целлофану, прячущему ни в чём не повинного дракончика от непогоды, по промокшему голубому банту, безвольно повисшему под тяжестью липких снежных хлопьев, по пухлой щёчке на старом фото, глубоко вздыхаю и медленно поднимаюсь.

От холода и голода кружится голова – не удивительно, со вчерашнего дня у меня во рту не было ни крошки. Всё вокруг начинает плыть и качаться, в глазах неожиданно темнеет. Я ошалело хватаюсь озябшими руками за воздух, но теряю равновесие и едва не падаю в сугроб. Чувствую, как вокруг талии уверенно смыкаются чьи-то руки, и окружающая реальность неумолимо гаснет.

Глава 21

Влад

– А мы с мамой сделали по-своему, представляешь! И оказалось, что правы были мы, а не папа, – смеётся Рая, складывая тетради в сумку, а я понимаю, что давно потерял нить нашей беседы.

Киваю, натянуто улыбнувшись, и на секунду оглядываюсь на задний ряд. Там никого. И снова гнетущая пустота вползает в душу, запирается на крепкие засовы и сидит, сидит до победного.

Болтовня Раи слышится фоном, и не то, чтобы раздражает, но не вызывает прежних эмоций. Да и вообще в последнее время наше с ней общение стало каким-то пресным, бесцветным. С того самого дня, когда я познакомил её со своей семьёй. Я будто перешагнул невидимую черту, заходить за которую не особо и собирался, но странная неизвестная сила толкнула меня вперёд, и я перелетел через ту линию, запнувшись о собственные интересы. И вот, теперь я в точке, в которой то ли должен был оказаться, то ли нет. Но я – здесь, а моё сердце – где-то далеко, в той самой пустоте на заднем ряду.

– Ты какой-то задумчивый сегодня. – Рая окидывает меня внимательным взглядом и усаживается на переднее сидение автомобиля. Моего автомобиля, к которому я всё никак не могу привыкнуть.

– Разве?

– Да. Дома всё хорошо? – Её голубые глаза глядят пронзительно, будто в самую душу, которую в эту минуту мне совсем не хочется ни перед кем выворачивать.

– В порядке. – На моих губах снова растягивается неестественная улыбка.

Поворот ключа зажигания, и Мерс приглушённо гудит, привлекая к себе взгляды студентов и преподавателей.

– Ну хорошо, – Рая согласно кивает. – А что насчёт знакомства с моими родителями? Я бы хотела, чтобы вы узнали друг друга. Уверена, ты им понравишься.

Я на мгновение зависаю.

– Да в принципе, не против, – произношу, с напускным интересом изучая швы на кожаной оплётке рулевого колеса.

– Здорово! – Рая довольно подпрыгивает на сидении и хлопает в ладоши. – Я тогда с мамой поговорю, и с датой определимся.

– Угу.

Мы выезжаем с университетской парковки, всё мое внимание приковано к дороге. Опыт вождения у меня небольшой – отец иногда позволял брать его Вольво – поэтому я максимально осторожен.

– По поводу Нового года не думал ещё? – интересуется Рая. – Где будем встречать?

– Не думал. Готов рассмотреть любые варианты.

– Ну и отлично. Значит я сама займусь организацией и приготовлениями.

У подъезда, когда Рая привычно тянется ко мне за поцелуем, я вдруг чувствую, что не хочу всего этого: знакомства с родителями, совместной встречи Нового года, ночных свиданий и продолжения нашей с ней истории. Но не могу себе позволить оттолкнуть Раю. Не сам я, а какая-то сила внутри меня. Я словно в заложниках в своём собственном теле, и это бессилие вытягивает мне жилы.

И всё, что мне дозволено, – отказаться от сегодняшнего совместного вечера с Раей, придумав нелепую отмазку. Глупо, но… Даже слова о том, что у нас срочные дела с Артуром, о которых я внезапно и так «не вовремя» узнал, даются с трудом.

Рая недовольно вздыхает, коротко чмокает в губы, вызывая у меня виноватую улыбку, и нехотя выходит из машины. У подъезда разворачивается, посылает воздушный поцелуй, и скрывается за металлической дверью. А я испытываю неожиданное облегчение и ругаю себя последними словами за это. Она ведь ни в чём не виновата. В том, что я неправильно истолковал собственные чувства – уж точно.

Угораздило же вляпаться.

Выворачиваю руль в сторону выезда со двора и тут же резко нажимаю на тормоз. Тело по инерции подаётся вперёд, а взгляд устремляется в сторону автобусной остановки, где, прижимая голыми ладошками к груди черное нечто, обёрнутое в целлофан, стоит Ада. Сердце тут же заходится оглушительным стуком, а мир вокруг сужается до хрупкой девичьей фигурки.

Кто она такая? Почему так интересует меня? Ведь я не вспоминаю о её существовании, когда не вижу. Но стоит Аде появиться в поле моего зрения, и меня неудержимо тянет к ней, как наэлектризованного. Чертовщина какая-то!

Пока я, как ненормальный, таращусь на ничего не подозревающую девчонку, к остановке подъезжает автобус, и Ада исчезает в нём. Конечный пункт маршрута, крупными буквами выведенный на табличке, слегка напрягает. Но вряд ли она едет туда.

От желания разгадать её маленькую тайну сводит скулы, и я, вырулив на проезжую часть, незаметно пристраиваюсь за автобусом.

Маршрут длинный, остановки мелькают одна за другой, но ни на одной из них Ада не выходит. Сквозь замерзшее заднее стекло в салоне невозможно ничего разглядеть. Но я знаю, что она там. Ощущаю каким-то шестым или седьмым чувством странную нить, связывающую нас, тонкую, но прочную, способную вывести меня из дурацкого лабиринта, в котором я по собственной глупости заблудился.

Наконец, мы добираемся до конечной, и я непроизвольно хмурюсь. Серьёзно?! Она – здесь? Но все сомнения мгновенно испаряются, когда я вижу её, сжавшуюся в комок, печально следующую по заснеженной дорожке к высоким кованным воротам. И внутри что-то болезненно трескается.

Припарковав машину на безопасном расстоянии, провожаю глазами чёрную куртку с капюшоном, и, стараясь не привлекать внимание, ступаю на территорию кладбища.

Тут холодно и пусто. Высокие сугробы скрывают под собой чужие печальные истории, но Ада уверенно следует к своей. На секунду мне кажется, что я чувствую отголоски её боли, которая шлейфом тянется за худенькой фигуркой, превращая и без того пасмурный день в непроглядную черноту.

Ада тем временем подходит к одной из могил и на мгновение замирает, а я останавливаюсь, как вкопанный, ощущая, как колотится в груди внезапно взбесившееся сердце. На фото – малыш, совсем кроха. Кем он приходится Аде – не имею представления, возможно, родственник, но от вида склонившейся над безжизненным холмиком девушки в душе больно скребёт.

Она садится на корточки, кладёт к памятнику мягкую игрушку – теперь я вижу, что это мультяшный дракон – и сквозь приглушённые всхлипывания бормочет неразборчивые слова. Не без труда сдерживаю порыв подойти и утешить – наверняка ей сейчас не до меня. Так и стою поодаль, чтобы не напугать, хотя отчего-то кажется: подойди я в упор – Ада не заметит.

Время то тянется, то летит скачками, проглатывая минуты, вот уже и сумерки незаметно подкрались, и я не понимаю, почему с ней – так. Я не чувствую ни холода, ни усталости, хотя прошёл уже почти час, но чувствую её боль, как свою собственную. Она пробивается сквозь нежность, растёкшуюся по венам горячим потоком, сквозь невыносимое желание обнять, прижать к своей груди так крепко, чтобы стук наших сердец слился в единую звуковую дорожку. И при этом не в силах пошевелиться, словно парализованный. Стою, как последний идиот и не могу отвести глаз.

Ада всё так же неподвижно сидит у гранитного памятника, будто в эти бесконечные мгновения малыш с фото для неё – самое важное в жизни, и кажется такой беззащитной, одинокой, что я не выдерживаю – иду в её сторону. Она же наверняка замёрзла.

Как только я приближаюсь к сгорбленной спине, укрытой короткой чёрной курткой, Ада поднимается на ноги, и в мои лёгкие врывается тонкий запах лаванды, густо смешанный с морозной свежестью. Опускаю веки, чувствуя, как нежный аромат пробирается глубоко внутрь щекочущим вихрем и краем глаза успеваю заметить, как Ада вдруг начинает оседать.

***

Ада открывает свои невероятные глаза, и я снова зависаю, совершенно не понимая, как природа могла создать такой поразительный цвет. Это что-то нереальное!

В салоне автомобиля тепло, окна затянуты тонким слоем инея, а за стеклом – тьма, подсвеченная ксеноновыми лучами.

Ада ошарашенно оглядывается, и так похожа в этот момент на маленького взъерошенного воробышка, что я не могу сдержать улыбку.

– Ты?! – хриплым голосом выдаёт она, резко подскакивает и чуть не ударяется головой о потолок. – Что…? Как…?

– Спокойно, это всего лишь я. – Поднимаю ладони вверх в попытке успокоить мечущуюся на сидении недотрогу. – Я не кусаюсь.

Ада выглядит бледной, измождённой, до смерти напуганной, но чертовски недовольной. Она безуспешно несколько раз дёргает ручку на двери, разворачивается ко мне и нервно цедит:

– Выпусти меня!

– Куда?

– Подальше отсюда! – она снова нервно тянет дверную ручку и отчаянно стучит по стеклу. Кажется, вот-вот начнёт звать на помощь.

– Ада! – говорю тихо и замечаю, как она вздрагивает, услышав своё имя. – Не нужно так реагировать. Я ничего плохого не сделаю.

– Да? А как я здесь оказалась? Что это вообще за тачка?

– Моя.

– Что?! – Её и без того большие глаза распахиваются ещё шире. – В смысле – твоя?

Я с трудом подавляю усмешку. Да, я и сам в шоке, если честно, но не думаю, что ей следует об этом знать.

– Вот так! Подарок богатого дядюшки.

– Охренеть, у вас родня… – бормочет Ада себе под нос, и, пристально глядя на меня, добавляет: – Поздравляю! Это на день рождения?

– Нет.

– На Новый год?

– Будем считать, что так.

– Чёрт…

Ада хмурится, что-то прокручивая в голове, затем натягивает глубже на лоб чёрную вязаную шапку и, прикусив нижнюю губу, задаёт вполне логичный вопрос:

– И почему я в твоей тачке?

Я некоторое время молчу, позволяя себе полюбоваться её колючками. Кто же тебя так обидел, девочка моя, что ты выпускаешь шипы при каждом шаге в твою сторону?

– Ты упала в обморок. Там, на кладбище.

– Врёшь!

Из моего рта вырывается сдавленный смешок.

– Ну, значит, ты телепортировалась.

Фиолетовые радужки тут же вспыхивают злобными огнями, аккуратные губы еле заметно шевелятся в немом укоре, я задерживаю на них свой взгляд дольше, чем следовало бы, нервно сглатываю и отворачиваюсь, мысленно ругая себя за неуместные желания.

– Да ты! Ты! – Ада кривится, резко разворачивается к двери в новой попытке открыть её. Но на этот раз замок на самом деле заблокирован. – Открой! Сейчас же!

– На остановку пойдёшь?

– Проницательный какой! – сквозь зубы шипит эта колючка, не оставляя попыток разнести к хренам двери моего Мерса. – Давай, это вообще-то уголовно наказуемо!

– Что именно!

– Ты меня незаконно удерживаешь! – Наконец, перестав терзать ни в чем неповинную дверную ручку, Ада фыркает и скрещивает руки на груди. – Я жду!

Громко вздыхаю и отрицательно качаю головой.

– Автобусы редко ходят здесь, – стараюсь подобрать подходящие аргументы, чтобы она не пыталась сбежать от меня во что бы то ни стало. – На улице темно и холодно, а у тебя ногти на руках до сих пор синие, не смотря на работающую печку.

Ада ещё сильнее сводит брови к переносице и сжимает руки в кулаки.

– Это не твоё дело!

– Я вообще то… – осекаюсь, опасаясь раздраконить недотрогу ещё больше.

Вот что мне с ней делать? Что? Ей ведь не скажешь, что я не хочу её отпускать. Не хочу – и всё! Не могу в себе это изменить! И сам не понимаю, как до этого докатился! А хочу… смотреть на неё, открыто, не стесняясь, вдыхать тонкий аромат лаванды, говорить с ней неважно о чём, лишь бы слышать голос, хочу уже согреть эти маленькие посиневшие ладошки своим дыханием, и безумно, просто до жжения на губах хочу её поцеловать, вот прямо сейчас в эту самую минуту, когда она глядит на меня, как на врага всего человечества. Но вместо всего этого я опускаю голову и тихо говорю: