Природа во плоти

– Мне показалось, я услышал крик, – сказал он.

– Крик? – нахмурилась девушка. – Я ничего не слышала. Идем же, – она взяла его под руку, – а то простудишься. Так холодно!

Тем временем несколько южнее, у столпа Майлинсов, Аника отрешенно следила за тем, как сотни капель одна за одной орошают землю. Она услышала шаги бабушки, вернувшейся из подземной пещеры, куда она вновь спрятала кинжал.

До следующего раза.

А он будет. Из года в год ей придется повторять это, терзаясь чувством вины и угрызениями совести – как же она переживет это?

Ведь уже завтра, услышав последние новости о произошедшем этой ночью, она больше не будет списывать это на несчастный случай, не видя связи с тем, что всегда делала в эту ночь и тем, к чему это, оказывается, приводило.

Никто не определит связи, никто не заподозрит неладное. А она будет все знать, и в этом ее главное проклятье.

Лина молча смотрела, как «скорая» увозит тётю Лесму.

Она успела.

Пальцы больно впивались в плечи, но она не замечала ни этой боли, ни хлыстающего ее дождя и бьющего в лицо ветра.

У тети случился сердечный приступ. Прямо сейчас ее везут в реанимацию, где она пробудет как минимум до утра. Врачи отказались брать Лину с собой, своим присутствием она никому не поможет.

Присутствием – нет, но Лина обязательно узнает, кто за этим стоит, и заставит его заплатить. Кто угодно может говорить ей что угодно, но после всего, что она видела и слышала, Лина ни за что не поверит, что приступ тети Лесмы, едва не забравший ее в могилу, это просто совпадение.

Почему из всех людей в этом городе пострадала именно та единственная, кто Лине действительно дорог? Кому дорога она?

Она злилась. Неимоверно, яростно.

И эта злоба, помимо решительности вырвать правду из рук кого бы то ни было, кто ее скрывает, и заставила ее развернуться и, чеканя каждый шаг, уверенно направиться в лес.

Дома горел свет. Несомненно, отец ждал, пока они с бабушкой вернутся, и не мог уснуть.

Именно он встретил Анику в прихожей. Девушка постаралась пройти мимо, даже не взглянув на него. Она была на грани.

– Аника, пожалуйста, я же волнуюсь за тебя! – не сдержался отец. – Мне очень жаль, что тебе пришлось рассказать все, но когда-то ты должна была узнать! А теперь я жалею…

Девушка остановилась, не в силах повернуться и посмотреть на него. В голове все еще звенели вои сирен, которые она услышала по дороге домой. На глаза навернулись слезы, ей стало больно дышать.

– Что я должен… что мне сделать, чтобы тебе стало… лучше?

– Лучше… – прошептала Аника, а затем, не выдержав и обернувшись, уже вскрикнула: – Лучше?! Как мне может стать лучше, когда я знаю, что своими руками отправляю людей на смерть? Как кому-то может стать лучше? Ты вообще понимаешь, о чем говоришь?! Я не убийца! – закричала она уже так, что зазвенели стекла.

Отец потупил глаза. Ему нечего было возразить.

Бабушка Зара вышла вперёд:

– Аника, это необходимая мера, без этого…

– Без этого наши тела не выдержат, и сила раздавит нас? – продолжила кричать Аника. – Как случилось с мамой?

На лицах отца и бабушки отразилось потрясенное удивление.

– Так ты знаешь… – пробормотал отец, и опустошенность как будто поглотила его. – Дочка…

– Я заслуживала узнать это раньше, – выдавила девушка, начав захлебываться в слезах. – От вас, а не от посторонних!

– Мы бы обязательно рассказали тебе, но позже, – заверила бабушка. – В правильное время, когда ты была бы готова…

– Разве к этому можно быть готовой? – воскликнула девушка, и боль в ее голосе была такой осязаемой, что даже бабушка беспомощно опустила голову.

– Что здесь происходит? Почему все кричат?

В комнату ворвалась растрепанная тетушка Сафира, которую, должно быть, бессовестно вырвали из сладкого сна. Ее темные волосы были закручены в бигуди, выбившиеся волоски торчали во все стороны, голубой халат небрежно запахнут, а лицо искажено от раздражения.

– Колен, твоя дочь не знакома с правилами приличия? – недовольно процедила тетушка. – Какой воспитанный человек станет заявляться домой в такой поздний час, да ещё и поднимать на уши весь дом?

– А вы не лезьте! – гаркнула на нее эта обычно тихая, незаметная и послушная девушка. Ее собственная племянница, никогда не смевшая перечить ни единому ее слову, даже если была не согласна.

Оскорбленная в лучших чувствах, тетушка пораженно открыла рот, но Аника вновь перебила ее криком:

– Оставьте свои нравоучения при себе, никому здесь нет дела до вашего мнения!

– Аника! – подступила к ней бабушка, повергнутая в настоящий шок.

– Не подходи! Оставьте меня все в покое!

И тут раздался грохот. Гораздо сильнее раскатов грома – это был грохот, вырвавшийся из-под самой земли, вызванный гневом, болью и обидой. Замигали лампочки и заскакало напряжение. Аника в испуге оглянулась вокруг себя, а затем, попятившись, пулей ринулась в свою комнату, где сможет, наконец, дать волю слезам, и никто не станет ее донимать.

Зара Майлинс подошла к окну, откуда послышался шум. Ливень продолжал хлестать землю, теперь расколотую пополам в одном месте. Кусок ее был вздернут, а трещина под ней разошлась почти на метр.

Пожилая женщина огорченно вздохнула. Сначала ее дочь, теперь внучка. Всплески силы в таком возрасте – лишь малая часть проблем Аники. Ее ранимая добрая душа и благие намерения однажды могут привести ее к печальным последствиям, как случилось с ее матерью. Зара не смогла помочь дочери, но она сделает все, чтобы Аника не повторила судьбу Илоны.

В лесу было холодно. Вдруг начавшийся мороз пробирался под одежду до самых костей. В опускающимся на влажную землю тумане Лина двигалась в глубь леса, не разбирая дороги, следуя инстинкту, за нитью силы, тянущей ее все дальше и дальше. Бурный поток дождя пошел на спад, но Лина чувствовала, что метаморфозы погоды только начинались. Странный энергетический ураган сбил с толку уклад вещей, привнес хаос в их размеренное течение, и она, как никто другой, ощущала это на себе.

Почва под ногами скользила, каждый шаг мог привести к падению, и Лина шла с осторожностью, прислушиваясь к своим ощущениям, к дыханию ночного леса и любым его шорохам.

Уханье филина внезапно перебил вой, раздавшийся неподалеку.

Волки. Не один, целая стая. И такие же обезумевшие, как и всё вокруг. Лина почувствовала удары десятков лап о землю, ее вибрацию, отдающуюся в ногах. И они бежали сюда.

Лина поторопилась. Если поспешит, она уйдет достаточно далеко, чтобы они не учуяли ее.

Но с каждым скорым шагом она понимала, что опоздала. Они уже следуют за ней. Она слышит их приближение, их топот, утробное рычание и становящийся все громче вой.

И вот Лина уже срывается на бег, пренебрегая осторожностью. Спотыкаясь о корни и поскальзываясь на ходу, мчится вперед, спасая свою жизнь от кровожадных животных.

Перепрыгнув через поваленное дерево, она угождает в кусты. Оборачивается, чтобы увидеть злобный звериный оскал. Волки так же напуганы происходящим, как и она, и Лина легко может стать их жертвой.

Живо поднявшись и выпутав платье из веток куста, она бежит дальше, тогда как от страха ее сердце само готово сбежать прочь.

И вдруг земля уходит из-под ног, все внутри нее переворачивается, из груди вырывается сдавленный вскрик, а левую лопатку разрезает жгучая боль. Лина осознает себя летящей вниз. И полет заканчивается, едва начавшись.

Несколько секунд ничего не происходило. Сбитая с толку, Лина оглянулась вокруг себя и поняла, что свалилась прямиком в тот овраг, где однажды уже чуть не очутилась, спасая корзинку тети Лесмы.

Шум прямо сверху заставил замереть. Чье-то частое дыхание, глухое рычание – и внезапно уши пронзил волчий вой. Лина вздрогнула всем телом.

Она не двигалась, затаив дыхание. И выдохнула с облегчением, скинувшим с нее оковы страха, услышав, как стая убегает прочь, дальше в лес, оставляя ее целой и… почти невредимой.

Лина, скривившись и зашипев от боли, схватилась рукой за плечо. Левая лопатка горела от пореза. Должно быть, она оцарапала кожу об ветку, когда падала.

Она медленно поднялась на ноги, все еще дрожащие от адреналина, и подошла к торчащему из земли корню дерева, которое росло на краю оврага. Покрепче взявшись за него, Лина подтянула себя, и рывок за рывком довольно быстро взобралась наверх, с удивлением отмечая, с какой лёгкостью ей это далось.

Лес снова замолчал, слышно было лишь капе́ль после дождя. Из-за тумана, плотно окутавшего землю, Лина не видела ничего дальше своего носа. Но ей достаточно было чувствовать, чтобы знать, куда идти. И это чувство скоро привело её на небольшую поляну, окруженную деревьями, посреди которой виднелись очертания чего-то небольшого. Подойдя ближе, девушка признала в нем открытую круглую беседку из шести колонн, увенчанных куполом.

След привел ее сюда. Но почему?

И тут ее как будто ударило током – Лина порывисто обернулась даже раньше, чем до ее слуха донесся этот негромкий, низкий голос, словно бы пронзивший ее насквозь:

– Не следует девушке одной гулять здесь в такой час. Если она не хочет, чтобы случилось что-то нехорошее.

Лина сделала вдох – воздух как будто клочками вошёл в легкие.

Незнакомец стоял в нескольких шагах от неё, сокрытый в таком густом тумане, что Лина могла видеть один лишь его силуэт. И почему-то ей казалось, что, если он приблизится еще хоть на шаг, она совсем задохнется.

– А… – хрипло произнесла она, – что здесь делаете вы?

Незнакомец – рослый мужчина с широкими плечами, выше неё как минимум на полголовы – помедлив, ответил:

– Никогда не удавалось уснуть в эту ночь. Такое напряжение витает в воздухе.

Лина была согласна. Казалось бы, ещё чуть-чуть, и это напряжение раздавит ее.

– Ты тоже это чувствуешь, – произнес он, как будто прочитав ее мысли. – Я вижу это в твоих глазах.

Лина задалась вопросом, как он смог это разглядеть, когда из-за плотного тумана она не видела не то что говорившего, но даже собственных ног.

– Я впервые вижу такое, – задумчиво произнес мужчина. – Тебя им не удалось оставить в неведении.

– В неведении от чего? – тут же вскинулась девушка. – И кому? Что произошло здесь сегодня?

Лина едва удержала себя от того, чтобы не отскочить назад, когда силуэт вдруг сдвинулся с места. Но незнакомец лишь сделал пару шагов в сторону, прежде чем ответить:

– И не только здесь. Ещё в шести таких же местах, разбросанных по границе города. За столько лет никому из смертных не удалось узнать их тайну. А ты здесь, и именно в эту ночь… Что же привело тебя сюда?

Если бы Лина сама знала ответ на этот вопрос.

– Любопытство, – соврала она. И это убедило бы кого угодно, но только не этого загадочного незнакомца, которого ей не обмануть. Это Лина осознала сразу же, не успев и закрыть рта.

– Любопытство редко доводит до добра, – произнес он так, что Лина поняла: она совершила ошибку, попытавшись ему солгать.

А потом Лину осенила догадка – такая диковинная, что ей понадобится немало времени, чтобы признать: она была верной.

– Вы часто здесь бываете? – спросила она.

И в ответ получила молчание, как будто незнакомец над чем-то задумался. В беззвучии ночи Лина, казалось, слышала даже его дыхание.

– Часто, – все же ответил он.

– И вы… живете здесь? – осмелилась она задать второй вопрос.

– Волей случая.

«Неприятного случая», – договорила за него его интонация.

– Тогда вы знаете, что случилось этой ночью?

– А к чему это знать таким маленьким девочкам? Лучше им держаться подальше от опасности.

– Я вовсе не маленькая девочка, – возразила Лина, невольно подступив к нему.

И в этот момент – она готова была поклясться – в нем что-то изменилось. Будто незнакомец, что-то почувствовав, едва заметно напрягся, но вовсе не от страха и опасения, а от чего-то совершенно иного.

– Скажите мне, что здесь случилось. – Сама Лина не поняла, было ли этой просьбой или же требованием.

Незнакомец снова замолчал, над чем-то раздумывая.

– Ты, должно быть, слышала легенду о страшном звере, обитающем в этих лесах. – Он снова принялся мерить землю неспешными шагами. – О семи столпах вокруг города, которые сохраняют его границы неприступными, не давая зверю вырваться наружу.

– Но это только легенда. Выдумка.

Лина же жаждала узнать правду.

– А выдумка ли то, что из года в год в эту ночь здесь умирают люди?

Перед глазами Лины возникла «скорая», увозящая от нее тётю Лесму. Мужчина, потерявший сознание посреди празднества. И холод пробрался ей под кожу.

– Подумай над этой легендой. И поскорее возвращайся домой, – посоветовал незнакомец. – Пока с тобой снова не случилось беды.

И через несколько мгновений он исчез в тумане, оставляя Лину наедине с миллионом вопросов, в полном замешательстве.

«Снова?»

Глава 9

Сильвия ненавидела поездки. Эти сборы, скучные часы сидения в транспорте, затекшие мышцы и потраченное впустую время.

Тем не менее желание поскорее убраться из Дегхельма обнуляло все неудобства, поэтому Сильвия была готова запрыгнуть в машину и исчезнуть из города на следующее же утро после ритуала.

Прямо сейчас она занималась теми самыми ненавистными сборами. Благо, Сильвия пробыла дома совсем недолго, не успев толком ничего разложить, поэтому, чтобы собрать сумки, ей не понадобится больше получаса.

Девушка на миг застыла, буквально кожей почувствовав, как в комнате стало холоднее. Ирида Амаринс с важным видом вплыла в гостиную, на ходу застегивая сверкающие серьги, и подошла к зеркалу.

– Не успела и приехать, как уже пакуешь чемоданы? – сказала она, не удостоив дочь и взглядом.

Сильвия хотела было полюбопытствовать, где именно мать увидела «чемоданы», в то время как все пожитки Сильвии уместились всего лишь в две сумки, но промолчала.

Внешнее сходство между матерью и дочерью было ярким: стройная фигура, светлые чуть вьющиеся волосы, фарфоровая кожа, голубые, глубоко посаженные глаза, создающие впечатление серьезного, задумчивого взгляда. В отличие же от дочери, Ирида обладала изящными тонкими пальцами пианистки, более высоким ростом и такой аристократической манерностью, что утомлять Сильвию своим обществом ей удавалось в считанные минуты.

Сильвия нахмурилась, видя, как тщательно прихорашивается мать перед зеркалом. Она уже принарядилась в строгое бежевое платье и сейчас поправляла прическу, разглаживая светлые пряди и без того идеальной укладки. Сильвия не разделяла такой же любви к заботе о своем внешнем виде. Конечно, это не значит, что ей на него плевать, но у всего есть своя мера. Самолюбование Ириды, однако, этой меры не имело.

– Ты хоть планировала попрощаться? – осведомилась мать.

– Ты ведь и так не отпустила бы меня без своего материнского напутствия, – кисло улыбнулась Сильвия. – Где отец?

Уж его бы она не оставила без прощания.

– У него как всегда нашлись дела поважнее семьи.

Сильвия едва поборола желание закатить глаза, услышав хорошо знакомую надменность в голосе матери.

– Ну, он мэр города. – Девушка закинула в сумки, лежащие на диване, последние мелочи из необходимых. – Не пойдет же он в утро субботы устраивать с нами пикник.

Что вполне сделала бы нормальная семья. Как семья Аники, например. Хотя не скажешь, что сейчас в их доме царит благополучие. Сильвия не считала, что Риа поступила справедливо вчера на Северных Холмах, вывалив всю правду на Анику, в то время как та и без того страдала. Это было жестоко. Но если вспомнить, как Киан Фредерри в этом случае поступил с Рией, и как поступили с ней, Сильвией, то это уже не кажется таким уж несправедливым. Всем им пришлось несладко.

О скрытых доселе подробностях ритуала Сильвия узнала, естественно, от матери, которая являлась единственным старшим носителем силы среди Амаринсов, и, конечно, подачи информации в мягкой форме ждать не приходилось. Ирида просто выложила перед шестнадцатилетней дочерью голые факты, как бесстрастный адвокат, только получающий деньги за предоставление сведений. Сильвии понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя, и она благодарна Рие за то, что она была рядом.

– Во сколько вы собираетесь в дорогу? – поинтересовалась Ирида.

– Не раньше обеда. А куда собираешься ты? Не припомню, чтобы отец приглашал тебя на свидание.

За последние лет десять.

Сильвия встретилась взглядом с матерью, явно не оценившей сие замечание. Ее тонкие губы на мгновение сжались в сдержанном недовольстве, а затем растянулись в одной из тех самых неестественных улыбок, которые Сильвии так не нравились. Лучше уж и вовсе не улыбаться, чем это.

– Райосы чем-то обеспокоены, – ответила Ирида. – Киан собирает Совет Хранителей. Но это позже, а пока мне нужно заняться некоторыми делами.

В этот момент Риа в своей неподражаемой манере упрекнула бы подругу в бесчувственности, – и, возможно, была бы права – потому что Сильвию совершенно не заинтересовало, какие там проблемы могли возникнуть у Райосов. Она мечтала покинуть Дегхельм ещё до окончания Совета, так и не узнав этого, но Ирида будто прочитала эту шальную мысль о побеге, уже закравшуюся в голову дочери, и обратила все свое хищное внимание на нее. Она приблизилась к девушке за два коротких шага, отдавшихся стуком каблуков по плиточному полу, и спина Сильвии как будто покрылась инеем от взгляда таких же голубых, как у нее, глаз. Только вот толщина льда в них, крепнущая с годами, девушке не передалась по наследству. Сильвия от всей души ненавидела вот такие моменты, когда мать разговаривала с ней этими полутонами, смотря на неё сверху вниз, отчего она вновь чувствовала себя шестилетней девочкой, с замиранием сердца ожидавшей наказания за свою провинность.

Она говорила себе, что перестала бояться, как только поступила в университет и начала самостоятельно жить вдали от нелюбимого дома, но раз за разом Ирида доказывала обратное. Вот и сейчас она, подцепив пальцем подбородок дочери, произнесла так, что Сильвия, несомненно, даже не подумает ослушаться:

– И не вздумай покинуть Дегхельм раньше, чем я вернусь, моя милая.

Больница была первым местом в Дегхельме, где побывала Лина. Она помнит белые стены и потолок, жесткий матрас с неудобной подушкой, утренний свет, льющийся из окна, и почти абсолютную тишину. И ужасную, раскалывающую напополам боль в голове, которую она почувствовала, еще даже не открыв глаз. Ей сообщили, что она была найдена прошедшей ночью у порога дома Перкенсонов, что невдалеке от леса, без сознания и с многочисленными ушибами. В черепно-мозговой травме нет ничего приятного, теперь девушка знала это на себе.

И тут же, к своему внезапному ужасу, она поняла, что это все, что она знала. Вообще. О месте, где она находится, об окружавших ее людях и о том, кто она сама такая, она не имела ни малейшего понятия. Она не помнила ни единого события, предшествовавшего ее пробуждению – даже воспоминание о собственном имени кануло в лету. Доктор и медсестра были безуспешны в своих попытках унять начавшуюся у пациентки панику. Она кричала и плакала, хватаясь за голову и без остановки спрашивая себя: «Кто я?», «Кто я?», «Кто я?»

Девушка, как помешанная, не переставала метаться по комнате, несмотря на головокружение, тошноту и боль во всём теле. А затем в палату вошла другая женщина. Она подошла к Лине и мягко поймала ее за руки, уговорив посмотреть на нее и послушать. Это была Лесма Перкенсон. Ее успокаивающий завораживающий голос утихомирил бурю, разразившуюся внутри девушки, и она в немом бессилии вернулась в кровать. Миссис Перкенсон убедила ее поесть и отдохнуть, пообещав, что со всем остальным они разберутся позже.

Следующие несколько недель ушли на восстановление. Каждый вечер перед сном Лина усиленно пыталась вспомнить хоть буковку своего имени, хотя бы один неясный образ близкого человека – пустота. А потом она начала фантазировать. Что она супер-герой, спасавшийся от погони и угодивший в западню злодея, или же беглая преступница, на которую объявила охота вся страна. Но если бы было и так, ее бы уже нашли. В своем отчаянии она уже была готова обрадоваться, даже если бы за ней пришли органы правопорядка, чтобы задержать или даже отправить за решетку – в этом случае хотя бы они рассказали ей, кто она и что сделала.

Но время шло, а девушку, появившуюся в дегхельмском лесу при таких странных обстоятельствах, так никто и не смог – или не захотел – найти.

Единственным лучом света в этом черном омуте беспамятства для девушки стала тётя Лесма. Женщина навещала ее почти каждый день, приносила вкусности и делилась новостями, историями из своей жизни и о чудны́х пациентах, которых ей довелось встретить за годы работы в больнице. А однажды тётя Лесма призналась, что Лина очень походит на ее дочь. Сейчас ей было бы уже двадцать два, но до этого возраста ей было не дано дожить.

– Ее звали Эйлин, – поделилась в тот вечер тётя Лесма. – Она была такой же доброй и участливой, также искренне смеялась, а ее улыбка была способна растопить даже самое холодное сердце.

– Эйлин… Тогда… что если меня будут звать… Лина? Раз уж мы так похожи, – она неуверенно посмотрела на тётю, ожидая ее одобрения.

– Лина, – задумчиво повторила женщина. – Это очень красивое и необычное имя. Совсем как ты, дорогая.

Когда подходило время ее выписки, теперь уже Лина вновь начала впадать в отчаяние: ведь ей было совершенно некуда идти.

– Даже не думай, что я теперь куда-то отпущу тебя одну, – с улыбкой сказала тогда тётя Лесма, взяв девушку за руку. – У меня большой дом, в котором мне одиноко. Животные в округе и те разбежались. Что делать, им не по вкусу мое утреннее пение, – пожурила женщина.

Придя в дом тети Лесмы в первый раз, Лина чувствовала себя ужасно неловко и совершенно не к месту.

– Это была комната Эйлин, – сказала тётя в тот день, отведя Лину на второй этаж. – Здесь остались и ее вещи, у вас с ней почти одинаковый размер. Надеюсь, ты не возражаешь.

А как Лина могла возражать, когда кроме этой комнаты и благосклонности тети Лесмы у нее в этом чужом городе больше ничего не было.

А насчет своего пения тётя Лесма слукавила: на самом деле она прекрасно пела. Лина часто просыпалась под приятные звуки ее веселых напевов, слыша, как уже скворчит сковорода с оладьями или блинчиками и чувствуя дивный аромат свежезаваренного чая. Как-то раз Лине захотелось встать раньше тети и самой порадовать ее завтраком, но оказалось, что ее кулинарные способности также временно вылетели из памяти: девушка едва не спалила кухню, попытавшись, к тому же, потушить разгоревшийся огонь подсолнечным маслом. Тётя Лесма на это только расхохоталась, признавшись, что сгоревшая сковорода ей все равно никогда не нравилась, а учиненный воспитанницей беспорядок – только лишний повод прибраться.

Теперь они поменялись местами. Только вот Лину не пускали в палату к тете, чтобы она могла успокоить ее, если ей это было нужно. Всего лишь подержать за руку и уверить, что все будет хорошо, услышит это Лесма или нет – это все, чего хотела девушка.

На улице резко похолодало, а отопление еще не включили. Лина переживала, как бы не замёрзла там тетя Лесма, плохо переносящая холод. Сама Лина промерзла до мурашек в одном черном пуловере и тонких джинсах. По правде говоря, собираясь утром в больницу, она совсем не думала о погоде и тем более о том, что следует надевать – все ее мысли занимало беспокойство за опекуншу, которая до сих пор так и не очнулась. Ее состояние удалось стабилизировать, но на этом все.

Поначалу Лина не обращала внимания на суету среди сотрудников больницы, но постепенно она начала присматриваться к ним, пытаясь понять, в чем дело. Она окликнула медсестру, шедшую по коридору, и спросила, что такого случилось. Это была, если можно так сказать, одна из её старых знакомых, помогавшая Лине с реабилитацией.

– Много поступивших, – пояснила медсестра. Кажется, ее звали Рита. – Кто с жалобами на слабость, кто с рецидивом. Ночью и утром еще привезли двух сердечников, одного не удалось спасти. Ещё двое с другими диагнозами в тяжёлом состоянии. В конце осени у нас тут всегда такой переполох, боже сохрани, – вздохнула девушка.

– А что с мужчиной, которому стало плохо на фестивале?

– У него был инсульт. Даже не успели довезти до больницы.

Лина растерянно поблагодарила ее, и медсестра скрылась за дверью одной из палат.

Ожидание изводило. Но это все, что оставалось делать Лине – ждать. Конечно, глупо надеяться, что своим присутствием она поможет тёте Лесме скорее очнуться, но ждать новостей дома было бы невыносимо.

– Лина, – позвал чей-то голос, вырывая ее из мрачных раздумий. Девушка вскинула голову.

– Джейк… – промолвила она в неясном смятении, а потом в мозгу как будто что-то щелкнуло, и она повторила уже жёстче: – Джейк.