Я пришёл дать вам победу

– Хабаров, – представился он и протянул руку.

Васюнин ощутил крепость рукопожатия.

– Так вот, повторюсь, Сергей Ерофеевич. Мне нравится Ваша позиция. Но если по совести, то давайте по совести. Вы не боитесь, что в таком случае и сами попадёте в жернова?

Васюнин посмотрел на Кубасова, затем на Хабарова. Они напряжённо ждали его ответа.

– Отчего же не боюсь? Я ведь не дурак. Всё прекрасно осознаю. И даже уверен, что доносы на меня полетят в верха после первого же моего разбирательства с особо ретивыми сотрудниками, которые признания из арестованных выбивают ногами. Боюсь, конечно… Но вы знаете, товарищи, я думаю, что если мне удастся оградить хотя бы десяток простых колхозников, граждан, от произвола, я буду готов пойти под эти жернова.

– А ты не допускаешь, что твои труды будут напрасны? Вот ты выпустишь человека, а после твоего ареста его опять закроют, – прищурился Кубасов.

– И такое вполне возможно, – спокойно ответил Сергей Ерофеевич. – Но я буду знать одно точно. Я хотя бы попытался, а не закрыл на беспредел глаза.

– Ну что же, – потёр подбородок Кубасов, кинул взгляд на Хабарова и продолжил: – Могу сказать однозначно, Сергей Ерофеевич, что ты можешь быть уверен в том, что с нашей стороны… – он опять посмотрел на Хабарова и, увидев его кивок в знак согласия, закончил: – получишь полную нашу поддержку. Пока это будет в наших возможностях. Мы ведь тоже ходим по лезвию. И в завершение – возьми под себя Барнаульский округ и Рубцовский.

… Дружбин протёр впалые от усталости и недоедания глаза и откинул дверной засов.

Васюнин приехал с Филиным. Сергей Ерофеевич пытался отвертеться от сопровождающего, искал причину отправить помощника куда-нибудь в район, но не смог ничего придумать и вынужден был взять Филина с собой.

Филин сразу же по-хозяйски, не удостоив взглядом Михаила, прошмыгнул в избу, решительным рывком откинул занавеску на печи, перешевелил ручищей головёнки спавших ребятишек и, нагнувшись, дёрнул кольцо подполья. Васюнин грустно вздохнул и устало опустился на скамью у входа.

– Вот, гражданин Дружбин, поступило на Вас донесение!

Из погреба высунулась фуражка Филина. Он нервно срывал с лица прилипшую паутину.

– Нету тут ни шута. Ветер празднует победу.

Васюнин обвёл взглядом скудную обстановку жилища.

– Зерно куда спрятали?

Михаил обречённо посмотрел на Алёну и достал из печурки [3]миску с пшеницей.

– Вот. Сушить поставил.

Филин тупо уставился на жёлтые зернышки.

– Ты чё, издеваешься? Это всё?

Михаил дёрнул плечом.

– Всё. Я и принёс-то только то, что в сапог через голенище насыпалось. Не вру. Ей богу! – и осёкся.

Уловили… Филин вскинулся, как наскипидареный.

– Ей бо-огу? Комсомолец? Богом кроешься?

Васюнин поморщился. Опёрся руками в колени и рывком встал.

– Собирайтесь. Поедем! Будем разбираться.

Алёна заломила в молчаливой истерике руки. Кинулась к Михаилу. Он растерянно смотрел по сторонам, не соображая, что нужно сделать. Он понимал, что его забирают, но не мог сосредоточиться и построить очередность своих действий.

«Собирайтесь. А что брать-то?»

Что могла собрать Алёна, когда в доме и так нет ничего? Положила пяток картофелин, одно яйцо варёное, исподнее чистое, портянки сухие. Васюнин толкнул дверь и вышел в сенки. Противна была ему процедура увода людей из их насиженных мест.

Он стоял у крыльца и нервно курил, мелко затягиваясь и с силой, со свистом выталкивая сизый дым из ноздрей. Со стороны колхозной конторы по улице, спотыкаясь, спешил секретарь парткома. Шаг его мог бы быть расторопнее, но мешала подбитая колчаковцами нога.

Рядом с ним, пытаясь на ходу пожаловаться на кого-то, семенила Марчиха. Женщина она была дородная, невысокая, и юбка у неё была объёмная. Пылил подол Марчихи прилично, издалека можно было принять за шлейф от двуколки председателя. Васюнин понял, что спешат по его душу и, дабы облегчить страдания инвалида, шагнул на встречу Юдину.

– Товарищ Васюнин! Товарищ Васюнин! – ещё на подходе заголосил секретарь запыхавшимся голосом. – Звонят… Вам… Звонят… Из городУ… Быстрее…

Сергей Ерофеевич оглянулся на избу Дружбина. Филин ещё не вывел Михаила.

– Садись в машину. Сейчас поедем.

В дверном проёме показался Дружбин с небольшим дорожным узелком в руках. За ним, зычно сморкаясь, вынырнул на ступеньки Филин. Следом, прижав к глазам платок, появилась Алёна.

– Так! Быстро все в машину. Город на проводе, – объяснил Васюнин Филину.

Звонил Горлов, старый знакомый Васюнина. Они не были друзьями, но Горлов, как и Васюнин, прошёл армейскую школу и в органы попал так же по приглашению секретаря горкома партии.

– Слушай внимательно и не перебивай.

Голос звучал взволнованно и зажато. Телефон трещал. Напряжённость терялась частично по пути, но испуг чувствовался в каждом слове.

– Дома тебе появляться не стоит. Твоя лояльность кое-кому не по нраву. Дополнительно поклонись Филину. Ты меня понял?

Сергей не стал благодарить Горлова. Он понимал, что Горлову это ни к чему. И ещё он понимал: то, что сейчас сделал для него Горлов, нельзя измерить никакими словами благодарности. Горлов дарил Васюнину жизнь.

– Тэк…тэк! – задумчиво протянул Сергей, протирая ладонью мокрую от пота трубку телефона.

Решение сформировалось в голове и он кивнул сам себе, словно соглашаясь с вариантом.

– Т-э-эк! Филин! Придётся тебе, брат, баранку сегодня покрутить, – выглядывая в окно конторы обратился Сергей Ерофеевич к своему заму, курившему на крыльце. – Савчук! – крикнул он водителю.

Савчук с трудом вынул своё тело из машины и притрусил к окну конторы.

– Я! – вскинул он руку к козырьку.

– Остаёшься в деревне. Скоро должен прибыть отряд. В Войково кулачьё вздыбилось. Приведёшь отряд туда.

– Сергей Ерофеевич, – подошёл Филин, – да какое там кулачьё в Чупино? Их там и не осталось вовсе. Мирошниченко рази чё, Никола. Дак и то, он свою хату под контору колхозную добром отписал. Сам пришёл и предложил. И лошадь с коровой, и инвентарь – всё в колхоз сдал. Без утайки. Я лично проверял. А остальных чупинских я ещё по зиме определил в Колыванскую комендатуру на спецпоселение.

Васюнин прожёг подчинённого ненавистным взглядом.

– Не знаю. Может залётные какие нагрянули. Нам информацию донесли – значит должным образом надо отреагировать.

– Ну, эт конечно. Это само собой. А мы то с Вами куда? И с этим чё теперь делать? – мотнул головой в сторону Дружбина Филин.

– Отряд идёт из Ильинки. Пока дойдут до Чупино, мы с тобой арестанта успеем доставить на станцию. Поезд как раз подойдёт. Отправим его с кем-нибудь из Шипуновских в округ. Вернёмся в Барнаул, допросим. В Шипуново возьмём пулемётыв машину и сюда вернёмся. – на ходу изворачивался Васюнин.

– Понято! – вытянулся Филин, поддёрнул локтями галифе и втиснулся на место водителя.

Озёра Чаячьего блестели зеркальными блюдцами. Вдоль дороги тянулась поросль мелкого кустарника.

– Тормозни! – тронул Филина за рукав Сергей Ерофеевич.

– Припёрло, – пояснил он, увидев в глазах водителя немой вопрос.

– А-а! – понимающе осклабилсяФилин и свернул на край дороги.

Он не успел ещё заглушить машину, как раздался выстрел. Особенно громкий в малом замкнутом пространстве. Жгучая молния вонзилась Филину куда-то под вздох, он хватанул ртом воздух, но воздух не пошёл в лёгкие. Филин испуганно хлопнул глазами и ещё раз разинул рот. Нет. Это всё!

– Дружбин! – позвал прижухшего на заднем сидении Михаила Васюнин.

– Вот что, брат, Дружбин! Жизнь так повернулась… Сейчас мы с тобой вернёмся в деревню. Машину бросим под горой. Ты… очень… – размеренно, с паузами, чтобы пассажир успевал воспринимать смысл слов, произнёс Сергей Ерофеевич.

– Ты меня слышишь? – неожиданно рявкнул он, и Дружбин, вздрогнув,подскочил на сиденье.

– Д-да! Я слышу!

– Прекрасно, – выталкивая Филина из машины под откос, продолжал Васюнин.

– Ты очень осторожно проберёшься домой. Соберёшь своих, необходимую мелочь и выйдешь так же осторожно к Чёрной забоке [4].Так, чтобы никто не видел. Я вас ждать буду.

Машина дребезжала на кочках, слова Васюнина прерывались, но Михаил понял, что ему дали свободу. Не такую, о какой он мечтал, обнимая Алёну на свадьбе, но эта нынешняя свобода была много дороже. Это была свобода жизни. Он понял, что будет его семья теперь, скорее всего всю оставшуюся жизнь, беглой. Беглой, но живой. И рядом с ними будет этот человек. Спаситель… Васюнин…

… Ночь подмигивала звёздами, когда путники подошли к реке. Чарыш тихо шумел тёмными волнами. Где-то, на другом берегу, незлобливо тявкнула собачонка, ей лениво откликнулась другая, и это всё, что нарушило беспокойную тишину. Здесь, именно у этого обрыва, в тихом закутке на мелководье, местные жители причаливали свои лодки после дневной рыбалки. Неожиданно с воды раздался едва слышный всплеск и звякнули уключины. Не торопясь, проблёскивая металлом вёсел, лунную дорожку на реке преодолевала небольшая лодка.

– Ждите здесь, – прошептал Васюнин и осторожно стал спускаться с крутояра к воде.

Он ступил на скользкую, омытуюи утрамбованную волной, прибрежную глину как раз, когда днище плоскодонки зашуршало о мелководье.

– Доброй ночи, хозяин! – окликнул Васюнин гребца.

– Кого тут черти носят? – недовольно вскинулся мужик. – А ну, отыди дале, не искушай, человече! Не ровён час, зашибу!

– Да ты не остынь, уважаемый, – как можно спокойнее сказал Сергей. – Я из органов. Помощь твоя требуется.

– Эт чего-жь надать? – раздалось из лодки и сверкнул огонёк спички.

Луна, полужирным месяцем, не успевшим ещё нагулять бока, вырвалась из небольшой тучки и, обрадовавшись простору, заиграла лучами на волнах. Васюнин увидел, что в лодке стоял мужик годами за шестьдесят. Нечёсаная борода клинышком торчала из-под капюшона дождевика.

– На ту сторону нам срочно надо переправиться, отец! Время не терпит.

– Хм! – взлохматил бородёнку мужик и осветил папироской крупный нос.

– Эт можно, конечно, коль надать! Дык чёжь свету не дождатси? По ночи блукать, чай не с руки?

– Дело важное, сам понимать должен! Нельзя до утра тянуть, отец! Выручай!

Мужик тяжело засопел. Бросил окурок в воду, сел на доску.

– Добро! Полезай! Надать, так надать. По темени мотыляться туды-сюды, радости намурлыкали, – забурчал он себе под нос.

– Не один я. Сейчас остальных кликну.

– Ишшо не лучче! – хлопнул ладонью себя по коленке мужик.

– И сколь там вас?

– Дак – пятеро.

– Ишь как. Пятеро. И куды я вас сажать буду? Потопнем. Не паром у мне, чай.

– А если в два захода? Грести и мы сможем, чтоб тебя не утруждать. А, отец? Выручай.

– Та не хай! Волна вроде не велика. Авось пронесёт. Кличь своих.

– Тю, так вы с малятами, – пропуская Михаила с ребятишками, протянул мужик.

– И носят вас черти. Видать и впрямь дело важное, коль с детьми прётесь в ночь. Ну, расселись, чё ли? С Богом, тронемся, – и осекся было, но поняв, что сотрудник из органов не зацепился за фразу, спокойно выдохнул.

Вёсла глубоко ушли в волну и лодка, дрогнув, отчалила от берега. Борта практически сравнялись с водой и мужик грёб аккуратно, без рывков. Плыли молча. Пацанята прижухли на корме на коленях Михаила, уткнувшись головёнками ему в плечи. Ноги немели, но Дружбин боялся пошевелиться, чтобы не опрокинуть лодку.

– Тут пристать то трудно, – нарушил тишину мужик. – Берег пологий. Отмель большая. Брести вам придётся. Хотя, погодь-ка. Тут коса серпом изогнутым идёт.

– Ничего. Чай не сахарные, не растаем, – откликнулся Васюнин.

– Ну, ну, – буркнул мужик и осторожно затабанил веслом, выруливая в заводь, образованную вклинившимся в русло реки длинным песчаным клином.

– Тут ловчее будет. Тихонько прыгай. Вишь, до берега чуток. Глядишь и не намокнете.

Стараниями гребца, действительно, как он только увидел в темноте, удалось подплыть к небольшому песчаному языку. До сухого песка лодку отделяла полоска воды с полметра шириной.

Васюнин допрыгнул без труда. Лодка отчалила по инерции назад, и мужик подгрёб вновь.

– Давай ребятишек, – сказал Сергей и протянул руки, принимая пацанят.

Даже Алёне удалось выбраться на берег, не замочив ноги.

– Спасибо, отец! Нет у нас ничего, чем отблагодарить тебя, – сокрушённо произнёс Васюнин и похлопал себя по карманам.

– Вот, возьми, – протянул он начатую пачку папирос.

– Не обессудь. Ей-ей, больше ничего нет.

– А я чё, за награды твои вас вёз, чё ли? – обиженно вскинулся мужик, но папиросы принял.

– Прощевайте.

Звякнули вёсла в уключинах, и лодка, оставляя небольшие буруны за кормой, заплескала в темноту.

Ныло плечо, затылок долбил нудный дятел, но Васюнин, усадив на загривок одного из братьев, уверенно пошёл в сторону гор. Мужик, что переправил их через Чарыш, человек, может быть, и хороший, но искушать судьбу не следует. Лучше убраться от этих мест подальше. Отдыхать некогда.

Доверчивость прошлого раза, когда они попросили у бабки в Красноярке картошки, едва не обернулась их арестом. Бабулька была услужливо-сердобольной. Сочувственно всплеснула руками, подскочила к ребятишкам, прижала их к подолу. Подол пах парным молоком, и голод усердно потянул струнки желудка.

– Да чёй-то вам картошечку голую исти? К присидателю нашему давайте вас сведу. Он в колхозной столовой накормит, как подобат.

– Да нет у нас часу – расхаживать, мать. В Пристань торопиться надо.

– А чегой-то пёхом?

– Лошадь копыто сбила. У Чарышского кинули. Вы, бабушка, не волнуйтесь. Мы картошки немного возьмём и тронемся дале.

Хозяйка согласно закивала головой.

– Да–да–да! Картоху, это можно. Картохи-то чё ж не дать? Вот, в сенках, ведёрко стоит набратое. Оттуль и нагребите сколь.

Алёна стянула с головы платок и протянула Михаилу. Он сноровисто стал выкладывать картофелины из ведра. Бабулька нежно гладила головёнки братишек.

Уходили озираясь. Хозяйка стояла у плетня и провожала подслеповатым взглядом из-под ладони.

Удалившись метров на двести от деревни и укрывшись за невысоким курганом, беглецы торопливо развели костерок и бросили в угли клубни. Дожидаться, когда картошка пропечётся, не хватило терпения. Михаил палкой выкатил картофелины из костра и, подув на них, поперекидывав с ладони на ладонь, немного остудив, протянул ребятне. Молодые зубы вонзились в грязную, хрустящую кожуру клубней. Васюнин улыбнулся.

– Что, вкусно?

Мальчишкиутвердительно мотнули головой.

– Сергей, посмотрите туда, – протянула руку в сторону деревни Алёна.

Васюнин резво вскочил на ноги. Вдоль ветхих плетней цепочкой растекались тёмные фигурки.

– Уходим. Это за нами.

Все вытянулись в струнку и уставились в сторону деревни.

– Быстро, быстро, – подгонял Васюнин, запихивая в платок оставшуюся картошку.

– Вот, старая! Сдала всё-таки, стерва!

Они успели уйти.

Сейчас Сергей решил подстраховаться и, не греша на переправившего их через реку мужика, поспешил поскорее покинуть прибрежную зону. Путники медленно углублялись в предгорье.

– Надо двигаться в сторону Чемала.

– Чемал? – переспросил Михаил.

– Да. Это в Ойротии. Мне один арестант рассказывал про это место. Благодатное, говорил. Климат там мягкий. Эх, карту бы нам. Но по моим расчётам Ойрот-Туру мы уже стороной обходим, это у них главный город, а дальше по-над рекой и до Чемала дойдём. Горами, конечно, ближе будет вёрст на тридцать, чем вдоль трассы, но там по ходу посмотрим, как парнишки себя чувствовать будут.

Васюнин устало опустился на поваленное дерево. Бережно снял с плеч уснувшего Стёпку и, бросив на траву мягкий узел с одеждой, уложил мальца.

– Название чуднОе какое-то, – хмыкнул Михаил. – Как будто вопрос задаёшь: «Чё мал?» Ну, вроде, чё не вырос?

Сергей, осторожно помяв пальцами плечи, в блаженстве вытянул гудевшие ноги.

– Чемал, если перевести с алтайского, это – муравейник. Понимаешь, на месте села паслись огромные стада овец и коз. Сверху они казались муравьями. Вот отсюда и пошло название. Там есть миссионерский стан. И храм на острове Патмоса. Надеюсь, что нас приютят на время и не сдадут.

Алёна устало клевала носом. Сон разморил всех, но Васюнин безжалостно толкнул женщину сапогом в ботинок.

– Пора. Встаём. Ещё с часок пройти надо, потом отдохнём подольше.

Михаил разбудил братьев. Ребятишки закуксились, но, посмотрев на усталые лица старших, умолкли и медленно пошли вслед за Сергеем.

Горы упорно не хотели приближаться. Казалось, протяни руку – и вот они. Но тонули в вечности минуты, оставались позади цветочные ковры, а первые взгорки с неумолимым постоянством почему-то убегали прочь.

Всадников заметили поздно, когда они вынырнули из ложбины и намётомприпустили в сторону путников. До спасительной рощи беглецов отделяла широкая луговина плачущего седого ковыля. Спотыкаясь о кочки, нарытые кротами, путаясь в белёсых метёлкахтравы, люди бежали под защиту густых зарослей дикой облепихи.

– Михаил! Дуйте в горы, не останавливаясь. Я их задержу, – бросив узелок с вещами на землю, крикнул Васюнин.

– Да как же? – остановился Дружбин.

– Твою… Не время цацу из себя строить. Сказал – спасай шибздиков, – и, увидев, насколько испуганные и печальные глаза у Алёны, добавил:

– Я догоню вас… Ну, правда!..

Дружбины стояли. Было уже слышно, как хрякали под седлом взмыленные лошади.

– Я постараюсь. Бегите!

Выстрел хлестко шибанул по перепонкам Михаила. Заорали, спешиваясь, всадники. Ответно забухали их карабины.

Васюнин стрелял прицельно, не торопливо, размеренно. Прятаться было бессмысленно и негде. Он перекатывался в шёлковых нитях ковыля, стараясь как можно чаще менять месторасположение. Главное – не предоставить удовольствия стрелкам поймать себя в прицел.

С каждым шагом дышать становилось всё труднее и труднее. Наконец-то пошёл затяжной пологий предгорный подъём. Рот хватал разреженный воздух. Кислорода не хватало. Сердца бешено колотились.

Дружбины бежали через боль. Звук выстрелов резко оборвался и наступила гнетущая тишина. Михаил остановился. Где-то внизу и уже далеко тревожно ржали лошади. Людей слышно не было.

Ребятишки загнанно повалились на траву. Михаил рухнул рядом. Он понимал, что надо встать и идти дальше. И он мысленно поднимал себя на ноги, подгонял в горы, но побороть усталость не мог.

«Надо дождаться Васюнина», – убеждал он себя, оправдывая свою задержку. И между тем он прекрасно осознавал, что Сергей не придёт. Он понимал, что это свинство по отношению к Сергею со стороны Дружбиных, если они не поднимутся сейчас и не двинутся дальше. Гибель Васюнина станет бессмысленной жертвой.

Пересилив томную сонливость, которая незаметно подкралась и повесила пудовые гири на веки, Михаил поднялся. Присел два раза, разминая ноги, подпрыгнул, размахивая руками и тихонько потрепал за плечи братишек.

– Степан! Иван!

Дружбин – старший старался показать братьям, что считает их взрослыми и значит вести себя они должны тоже по-взрослому.

– Вставайте. Идти надо. Отдохнём попозже.

Пацанята нехотя, но молча, поднялись и ухватились вдвоём за узелок с вещами.

Горы медленно вплывали в сумеречный туман. Казалось, будто солнце зацепилось игривым лучиком ненадолго за краешек горы, потрепало им на прощание замшелые камни, и усталое, обессиленное рухнуло на ночлег в невидимые отсюда покои.

Ночь упала сразу. В недалёкой вышине заморгали, просыпаясь, звезды. Ещё намедни луна была крутобокая, а вот теперь, погляди ж ты, продрал глаза остророгий месяц и лениво озарил, отдававшую небесам тепло, землю. Где-то в горных трущобах глухо протрубил рогач – марал. Может, зазывал на бой соперника, а может – искал убежавшую маралиху.

Испуганно вспорхнула из кустов пичуга, и к костру, раздвинув ветки неизвестного Михаилу кустарника, стоявшего плотной стеной, вывалился бородатый мужик.

Искорки костра, словно стремясь познакомиться, потянулись к слипшейся бороде незнакомца.

– Вот ишшо. – недовольно буркнул тот, отмахнувшись, ловко скинул заплечный мешок, взбил его слегка и сел на него.

– Судьба погнала, али люди спровадили? – обратился мужик к Михаилу.

– Да вы не тушуйтесь. Не тушуйтесь, – успокаивающе произнёс он, и достал из-за пазухи листок бумаги.

Разгладил его на колене и, водя грязным пальцем по строчкам, зашевелил губами.

– Вот грамотку по деревням расклеили. За убийство сотрудника госорганов разыскиваются Дружбины.

Алёна испуганно зажала рот ладонью.

– Сказал же – не тушуйтесь, – успокоил мужик, увидев реакцию женщины.

– Зовут меня Фрол. И, думаю, вам я буду полезен, чада.

––

[1] Пузики – растение называется ластовень сибирский, полевые огурчики.

[2] Чернышев Василий Васильевич – 1930—1937 г.г. -Командующий войсками Дальневосточного пограничного округа.

[3] Печурка – (также встречаются названия горнушки или гарнушки) – неглубокие ниши в корпусе русской печи. Такие ниши служат для сушки посуды, грибов, трав и др.

[4] Забока – Лесок, роща по берегам рек или озера.

––

Эпизод двенадцатый. Год 1998.

… Соловьёв откупорил вторую бутылку водки, наполнил стаканы и посмотрел на Стёпу.

Степан отрешённым взглядом уставился в банку с маринованными домашними огурцами и не видел ничего вокруг.

– Главное, что сам живой, – вставляя стакан в руку Глумову, произнёс Соловьёв.

Кинолента событий последней недели прокручивалась в сознании Степана.

Начиналось всё, как нельзя лучше. Искусственные цветы в Новосибе он купил с таким изумительным дисконтом, что не мог представить себе даже в самых дерзких мечтах. Прибыль вырисовывалась солидная, даже при условии, что часть товара ему придётся скинуть по оптовой цене, чтобы по быстрому запустить вырученные деньги в выезд поискового отряда, пока позволяли погодные условия на местах раскопок.Приближалась Троица. Не будут справляться продавцы на рынке, можно будет выставить точку на кладбище. Спрос на цветы будет – товар проверенный.

Утром Глумова разбудил телефонный звонок. Ещё без истерики, но трясущимся голосом, продавец Галина спросила:

– Степан Сергеевич, Вы что, товар вчера не привезли?

Степан сел на диване.

– Почему не привёз?! Гараж забит под завязку. Перечень и ценники у входной двери на полочке, как обычно.Разбирайте с Ниной, сортируйте по палаткам.

– Степан Сергеевич, гараж пусто-ой, – завыла Галина. – Пришла сейчас – замок закрыт. Открыла дверь, а тут пусто.

Шутить Галина была не обучена. Тем более, когда дело касалось денег.

– Вызывай милицию. Я – скоро!

Местный «Пинкертон» лет двадцати двух, выбрасывая, как цапля, свои длинные худые ноги-ходули, важно прохаживался у дверей гаража.

– Куды прёшь? – заорал он на Степана, когда тот попытался подойти к своему складу.

– Это – хозяин, – встала с полосатого баула зарёванная Галина.

– Что ж Вы, гражданин, этак то? Ни сигнализации, ни охраны. Тут можно было от соседей запитать энергию и поставить тревожную кнопку, – приступил к нравоучениям следователь.

– Всё упёрли, Степан Сергеевич. Вот, только перчатки в бауле остались, – хлюпала носом Галина.

– Я уж и не знаю даже, как теперь воришек искать. Подходи – бери, кто хочешь. Дурак не воспользуется, а мне теперь, что прикажете делать?

Минут двадцать Глумов слушал лекцию, потом отвернулся к Галине:

– Галина Викторовна, закончите с… милицией, пожалуйста. Я – к местным авторитетам побегу. От них пользы явно больше будет, чем от лектора.

– Вы… Вы… Да я, – забрызгал слюной сыскарь, но Степан, не обращая на него внимания, молча сел в машину и уехал.

Он не успел доехать до «Масла», местного авторитета, как зазвонил мобильный.

– Привет, Стёпа, – раздался в трубке приветливый, наполненный жизненной энергией,голос.

Это был голос довольного жизнью человека. Человека, которому удалось что-то совершить, и от этого совершённого он находится в ожидании получить ещё большее удовлетворение.

– Узнал? Это я – Паша. Синица на хвосте принесла – у тебя проблемы. Или врут?

– Разберёмся, – как можно спокойнее, придавая голосу тональность безразличия,ответил Глумов.

– Ну-ну! Ты уж разберись, будь ласка. А то мне денюфказавтрема нужна будет.

– Почему завтра? Мы с тобой договаривались, что деньги ты даёшь на месяц. Прошло только десять дней.

– Планы изменились, Стёпа. Денюфка моя? Моя-а! Я хозяин своему слову? Хозя-яин! Кады хочу – даю его, а кады хочу – забираю. Бумажки у нас промеж собой есть? Не-ету, Стёпа-а! Так что – завтра жду. – твёрдым излым голосом закончил Павел.

«Вот урод», – Степан со злостью отбросил «сотик» на сиденье.

«Ладно, об этом с Маслом тоже перетру», – подумал он, успокаиваясь, но авторитет отдыхал в Горном Алтае.