Я пришёл дать вам победу

– Давай ребятишек, – сказал Сергей и протянул руки.

Даже Алёне удалось выбраться на берег, не замочив ноги.

– Спасибо, отец! Нет у нас ничего, чем отблагодарить тебя, – сокрушённо произнёс Васюнин и похлопал себя по карманам.

– Вот, возьми, – протянул он начатую пачку папирос.

– Не обессудь. Ей-ей, больше ничего нет.

– А я чё, за награды твои вас вёз, чё ли? – обиженно вскинулся мужик, но папиросы принял.

– Прощевайте.

Звякнули вёсла в уключинах, и лодка, оставляя небольшие буруны за кормой, заплескала в темноту.

Ныло плечо, затылок долбил нудный дятел, но Васюнин, усадив на загривок одного из братьев, уверенно пошёл в сторону гор. Мужик, что переправил их через Чарыш, человек, может быть, и хороший, но искушать судьбу не следует. Лучше убраться от этих мест подальше. Отдыхать некогда.

Доверчивость прошлого раза, когда они попросили у бабки в Красноярке картошки, едва не обернулась их арестом. Бабулька была услужливо-сердобольной. Сочувственно всплеснула руками, подскочила к ребятишкам, прижала их к подолу. Подол пах парным молоком, и голод усердно потянул струнки желудка.

– Да чёй-то вам картошечку голую исти? К присидателю нашему давайте вас сведу. Он в колхозной столовой накормит, как подобат.

– Да нет у нас часу – расхаживать. В Пристань торопиться надо.

– А чегой-то пёхом?

– Лошадь копыто сбила. У Чарышского кинули. Вы, бабушка, не волнуйтесь. Мы картошки немного возьмём и тронемся дале.

Хозяйка согласно закивала головой.

– Да–да–да! Картоху, это можно. Картохи-то чё ж не дать? Вот, в сенках, ведёрко стоит набратое. Оттуль и нагребите сколь.

Алёна стянула с головы платок и протянула Михаилу. Он сноровисто стал выкладывать картофелины из ведра. Бабулька нежно гладила головёнки братишек.

Уходили озираясь. Хозяйка стояла у плетня и провожала подслеповатым взглядом из-под ладони.

Удалившись метров на двести от деревни и укрывшись за невысоким курганом, беглецы торопливо развели костерок и бросили в угли клубни. Дожидаться, когда картошка пропечётся, не хватило терпения. Михаил палкой выкатил картофелины из костра и, подув на них, поперекидывав с ладони на ладонь, немного остудив, протянул младшим. Молодые зубы вонзились в грязную, хрустящую кожуру клубней. Васюнин улыбнулся.

– Что, вкусно?

Ребятишки утвердительно мотнули головой.

– Сергей, посмотрите туда, – протянула руку в сторону деревни Алёна.

Васюнин резво вскочил на ноги. Вдоль ветхих плетней цепочкой растекались тёмные фигурки.

– Уходим. Это за нами.

Все вытянулись в струнку и уставились в сторону деревни.

– Быстро, быстро, – подгонял Васюнин, запихивая в платок оставшуюся картошку.

– Вот, бабка! Сдала, стерва!

Они успели уйти.

Сейчас Сергей решил подстраховаться и, не греша на переправившего их через реку мужика, поспешил поскорее покинуть прибрежную зону. Путники медленно углублялись в предгорье.

– Надо двигаться в сторону Чемала.

– Чемал? – переспросил Михаил.

– Да. Это в Ойротии. Мне один арестант рассказывал про это место. Благодатное, говорил. Климат там мягкий.

Васюнин устало опустился на поваленное дерево. Бережно снял с плеч уснувшего Стёпку и, бросив на траву мягкий узел с одеждой, уложил мальца.

– Название чуднОе какое-то, – хмыкнул Михаил. – Как будто вопрос задаёшь: «Чё мал?» Ну, вроде, чё не вырос?

Сергей, осторожно помяв пальцами плечи, в блаженстве вытянул гудевшие ноги.

– Чемал, если перевести с алтайского, это – муравейник. Понимаешь, на месте села паслись огромные стада овец и коз. Сверху они казались муравьями. Вот отсюда и пошло название. Там есть миссионерский стан. И храм на острове Патмоса. Надеюсь, что нас приютят на время и не сдадут.

Алёна устало клевала носом. Сон разморил всех, но Васюнин безжалостно толкнул женщину сапогом в ботинок.

– Пора. Встаём. Ещё с часок пройти надо, потом отдохнём подольше.

Михаил разбудил братьев. Ребятишки закуксились, но, посмотрев на усталые лица старших, умолкли и медленно пошли вслед за Сергеем.

Горы упорно не хотели приближаться. Казалось, протяни руку – и вот они. Но тонули в вечности минуты, оставались позади цветочные ковры, а первые взгорки с неумолимым постоянством почему-то убегали прочь.

Всадников заметили поздно, когда они вынырнули из ложбины и в галоп припустили в сторону путников. До спасительной рощи беглецов отделяла широкая луговина плачущего седого ковыля. Спотыкаясь о кочки, путаясь в белёсых метелках травы, бежали люди под защиту густых зарослей дикой облепихи.

– Михаил! Дуйте в горы, не останавливаясь. Я их задержу, – бросив узелок с вещами на землю, крикнул Васюнин.

– Да как же? – остановился Дружбин.

– Твою… Не время цацу из себя строить. Сказал – спасай шибздиков, – и, увидев, насколько испуганные и печальные глаза у Алёны, добавил:

– Я догоню вас… Ну, правда!..

Дружбины стояли. Было уже слышно, как хрякали под седлом взмыленные лошади.

– Я постараюсь. Бегите!

Выстрел хлестко шибанул по перепонкам Михаила. Заорали, спешиваясь, всадники. Ответно забухали карабины.

Васюнин стрелял прицельно, не торопливо, размеренно. Прятаться было бессмысленно и негде. Он перекатывался в шёлковых нитях ковыля, стараясь как можно чаще менять месторасположение. Главное – не предоставить удовольствия стрелкам поймать себя в прицел.

С каждым шагом дышать становилось всё труднее и труднее. Наконец-то пошёл предгорный подъём. Рот хватал разреженный воздух. Кислорода не хватало. Сердца бешено колотились.

Дружбины бежали через боль. Звук выстрелов резко оборвался и наступила гнетущая тишина. Михаил остановился. Где-то внизу и уже далеко тревожно ржали лошади. Людей слышно не было.

Ребятишки загнанно повалились на траву. Михаил понимал, что надо встать и идти дальше. Он мысленно поднимал себя на ноги, подгонял в горы, но побороть усталость не мог.

«Надо дождаться Васюнина», – убеждал он себя, оправдывая свою задержку. Он прекрасно осознавал, что Сергей не придёт. Он понимал, что это свинство по отношению к Сергею со стороны Дружбиных, если они не поднимутся сейчас и не двинутся дальше. Гибель Васюнина станет бессмысленной жертвой.

Пересилив томную сонливость, которая незаметно подкралась и повесила пудовые гири на веки, Михаил поднялся. Присел два раза, разминая ноги, подпрыгнул, размахивая руками и тихонько потрепал за плечи братишек.

– Степан! Иван!

Дружбин – старший старался показать братьям, что считает их взрослыми и значит вести себя они должны тоже по-взрослому.

– Вставайте. Идти надо. Отдохнём попозже.

Пацанята нехотя, но молча, поднялись и ухватились вдвоём за узелок с вещами.

Горы медленно вплывали в сумеречный туман. Казалось, будто солнце зацепилось игривым лучиком ненадолго за краешек горы, потрепало им на прощание замшелые камни, и усталое, обессиленное рухнуло на ночлег в невидимые отсюда покои.

Ночь упала сразу. В недалёкой вышине заморгали, просыпаясь, звезды. Ещё намедни луна была крутобокая, а вот теперь, погляди ж ты, продрал глаза остророгий месяц и лениво озарил, отдававшую небесам тепло, землю. Где-то в горных трущобах глухо протрубил рогач – марал. Может, зазывал на бой соперника, а может – искал убежавшую маралиху.

Испуганно вспорхнула из кустов потревоженная пичуга, и к костру, раздвинув ветки, вывалился бородатый мужик.

Искорки костра, словно стремясь познакомиться, потянулись к слипшейся бороде незнакомца.

– Вот ишшо. – недовольно буркнул тот, отмахнувшись, ловко скинул заплечный мешок, взбил его слегка и сел на него.

– Судьба погнала, али люди спровадили? – обратился мужик к Михаилу.

– Да вы не тушуйтесь. Не тушуйтесь, – успокаивающе произнёс он, и достал из-за пазухи листок бумаги.

Разгладил его на колене и, водя грязным пальцем по строчкам, зашевелил губами.

– Вот грамотку по деревням расклеили. За убийство сотрудника госорганов разыскиваются Дружбины.

Алёна испуганно зажала рот ладонью.

– Сказал же – не тушуйтесь, – успокоил мужик, увидев реакцию женщины.

– Зовут меня Фрол. И, думаю, вам я буду полезен, чада.

––

[1] Пузики – растение называется ластовень сибирский, полевые огурчики.

[2] Чернышев Василий Васильевич – 1930—1937 г.г. -Командующий войсками Дальневосточного пограничного округа.

[3] Забока – Лесок, роща по берегам рек или озера.

––

Эпизод одиннадцатый. Год 1998.

… Соловьёв откупорил вторую бутылку водки, наполнил стаканы и посмотрел на Стёпу.

Степан отрешённым взглядом уставился в банку с огурцами и не видел ничего вокруг.

– Главное, что сам живой, – вставляя стакан в руку Глумову, произнёс Соловьёв.

Кинолента событий последней недели прокручивалась в сознании Степана.

Начиналось всё, как нельзя лучше. Искусственные цветы в Новосибе он купил с изумительным дисконтом. Прибыль вырисовывалась солидная, даже при условии, что часть товара ему придётся скинуть по оптовой цене. Приближалась Троица. Не будут справляться продавцы на рынке, можно будет выставить точку на кладбище. Спрос на цветы будет – товар проверенный.

Утром Глумова разбудил телефонный звонок. Ещё без истерики, но трясущимся голосом, продавец Галина спросила:

– Степан Сергеевич, Вы товар вчера не привезли?

Степан сел на диване.

– Почему не привёз?! Гараж забит под завязку. Перечень и ценники у входной двери на полочке. Разбирайте с Ниной, сортируйте по палаткам.

– Степан Сергеевич, гараж пусто-ой, – завыла Галина. – Пришла сейчас – замок закрыт. Открыла дверь, а тут пусто.

Шутить Галина была не обучена. Тем более, когда дело касалось денег.

– Вызывай милицию. Я – скоро!

Местный «Пинкертон» лет двадцати двух, выбрасывая, как цапля, свои длинные худые ноги-ходули, важно прохаживался у дверей гаража.

– Куды прёшь? – заорал он на Степана, когда тот попытался подойти к своему складу.

– Это – хозяин, – встала с полосатого баула зарёванная Галина.

– Что ж Вы, гражданин, этак то? Ни сигнализации, ни охраны. Тут можно было от соседей запитать энергию и поставить тревожную кнопку, – приступил к нравоучениям следователь.

– Всё упёрли, Степан Сергеевич. Вот, только перчатки в бауле остались, – хлюпала носом Галина.

– Уж и не знаю, как теперь воришек искать. Подходи – бери, кто хочешь. Дурак не воспользуется, а мне теперь, что прикажете делать?

Минут двадцать Глумов слушал лекцию, потом отвернулся к Галине:

– Галина Викторовна, закончите с милицией, пожалуйста. Я – к местным авторитетам побегу. От них пользы явно больше будет, чем от лектора.

– Вы… Вы… Да я, – забрызгал слюной сыскарь, но Степан, не обращая на него внимания, молча сел в машину и уехал. Он не успел доехать до «Масла», местного авторитета, как зазвонил мобильный.

– Привет, Стёпа, – раздался в трубке приветливый голос. – Узнал? Это я – Паша. Синица на хвосте принесла – у тебя проблемы. Или врут?

– Разберёмся, – как можно спокойнее ответил Глумов.

– Ну-ну! Ты уж разберись, будь ласка. А то мне денюжка завтрема нужна будет.

– Почему завтра? Мы с тобой договаривались, что деньги ты даёшь на месяц. Прошло десять дней.

– Планы изменились, Стёпа. Денюфка моя? Моя-а! Я хозяин своему слову? Хозя-яин! Кады хочу – даю его, а кады хочу – забираю.Так что – завтра жду. – твёрдым, злым голосом закончил Павел.

«Вот урод», – Степан со злостью отбросил «сотик» на сиденье.

«Ладно, об этом с Маслом тоже перетру», – подумал он, успокаиваясь, но авторитет отдыхал в Горном Алтае.

В семь утра дома затрезвонил телефон.

– Стё-о-па, ау-у, это я!

Звонил Паша. Глумову хотелось послать его куда подальше, но, скрипя зубами, он решил поговорить.

– Слушаю тебя, Паша.

– Что там с нашей денюшкой? Можно заехать забрать?

– Паш, я не врублюсь, ты прикалываешься или на полном серьёзе? – попытался перевести всё на смех Степан, но на том конце провода почувствовали жертвенного барана и решили бить до конца.

– Какие шутки, Глумов? Мне бабки нужны сегодня! Сейчас!

– Нет у меня сейчас денег. Ты же знаешь, что я в поисковый отряд вложил и товар закупил.

– У тебя нет ни товара, ни денег. А своим поисковым отрядом можешь подтереться. Он мне в хрен не брякал. Ну, короче, это – твои головняки. Мне… нужны… мои… деньги. Жду до вечера. И не чуди, Стёпа. Светке своей накажи, чтобы тоже не терзала телефон звонками куда не следует.

Глумов совершенно забыл о жене. Светлана уже неделю гостила у матери в деревне.

«Господи, она же завтра собиралась вернуться в город, – спохватился Степан. – Надо остановить её».

Ситуация подгоняла всё делать незамедлительно. Ему хватило хладнокровия не звонить с домашнего телефона. Конечно, Паша с дружками мог и не успеть поставить прослушку, но люди они тёмные и с обширными связями. А за хорошие «бабки» можно сделать всё быстро и минуя закон. Он позвонил с переговорного пункта.

Светлана поняла сразу, что муж не шутит.

– Я у нотариуса переписал на тебя весь бизнес. Все мои активы, доли. На всякий случай. Если что, тебе поможет Соловей.

– Я сделаю всё, как ты велишь! Ты не волнуйся за меня. Сам не рискуй напрасно и знай, что бы ты ни сделал, – я всегда на твоей стороне. Я тебя люблю!

Степан немного успокоился. Главное, что Светик в безопасности, и она в него верит. Теперь надо решать проблему с деньгами. Где найти в течение дня триста тысяч он не знал.

– Витёк, Глумов беспокоит. Узнал? Помнится, ты хотел приобрести мой «Виндом». Не передумал?

Витёк действительно не давал Степану проходу, клянчил продать ему машину. «Тойоту» Глумов пригнал из Японии всего два месяца назад. По городу таких авто бегало не более пяти штук.

– Что это вдруг? – поинтересовался Витёк. – Дефект нашёл?

– Да нет! С тачкой полный ажур. Мне деньги срочно нужны.

– Окей! Давай, часа в два состыкуемся.

Степан расслабился. Суммы за машину для расчёта с Пашей хватало.

… Горело уже, вероятно, минут двадцать. Пожарные машины заполонили двор. Пожарные команды суетились у подъезда, тянули брандспойты, карабкались по лестнице к окну. Дым валил с четвёртого этажа. Степан вначале и не понял из-за этого дыма, что пылает его квартира. Транспорт весь тормозили у соседнего дома. Он выскочил из машины и ринулся к подъезду.

– Куда? – остановил его милиционер.

– Пусти! Это моя квартира! – попытался вырваться Глумов, но милиционеру пришли на помощь двое пожарных.

– Не дёргайся, парень! Квартире своей ты уже ничем не поможешь, а в дыму пропадёшь. Подожди, скоро закончим.

Степан словно плетями опустил руки.

– Ладно, отпусти, – попросил он милиционера. – Дай закурить.

Глумов присел на корточки, прикурил сигарету, и с блуждающей улыбкой уставился в небо.

Шумела в брандспойтах вода, кричали пожарные, гудела пересудами сочувственно толпа зевак, и Степан с трудом услышал трель мобильного телефона.

– Степчела, какая-то чёрная полоса у тебя по жизни пошла. Говорят, хата у тебя пыхнула?! –

– Паша… – Степан замолчал, и вдруг понял. – Паша, если это ты – я тебя урою! Понял?

– Да ты не кипишуй, братан. Так громко пугаешь, вдруг люди услышат. У меня есть предложение: заправка на Змеиногорском тракте, и ты ничего не должен. Живи спокойно.

Только теперь достучался до Стёпиного сознания смысл всего происходящего. И почему деньги с такой лёгкостью Паша занял ему. И почему за три года торговли впервые, и так не вовремя, взломали склад. И почему подожгли квартиру. Всё встало на свои места. К заправке Паша принюхивался давно. Получил её Глумов в качестве свадебного подарка от больного раком отца.

– Молчишь? Говно кипит, наверное?! – издевался Паша.

– Я… тебе… – медленно, подбирая слова, стараясь не сорваться на мат, процедил сквозь зубы Степан, – ничего не должен. А твои фортеля обсудим у Масла.

– Ой, ой! Всё пучком! Будь уверен – всё разведём, как надо. И запомни: после этого предупреждения за твою жизнь и жизнь твоих близких никто и рваной сотки не даст… Дурак ты, Глумов!

Паша не договорил. Степан неожиданно услышал пронзительный крик возле соседнего дома.

– Машина горит. Воды! Сюда! Пожарные-е!

– Дурак ты, Глумов, – повторил Паша и отключился от связи. Стёпа понял, что горит именно его трёхлитровый «Ви́ндом».

… «…сам живой», – пробились слова сквозь пелену раздумий.

– Что? – переспросил Степан.

– Главное, что сам живой, говорю, – повторил Соловьев.

– Ну да, ну да, – вытолкнул из себя Глумов. – Главное – живой. Извини, расклеился. И ещё… Беда-бедой, а торжественное мероприятие срывать нельзя. Ты ведь знаешь – я не парадный поисковик. Я этому делу отдаю всю душу. Представляешь, в последнее время запал я на Гражданскую войну. Ты себе представить не можешь, сколько я материалов перелопатил. Действия на фронтах отдельных командиров, подковёрные интриги. Это оказывается настолько увлекательно и… страшно. Ты начинаешь реально понимать, какой ценой рождалась социалистическая страна. И завтра для меня особый день.

– Точно… Давай-ка мы с тобой бутыль закупорим и на боковую. Завтра надо быть свежими.

… Народу в поселковом Доме культуры набилось под завязку. Вдоль стен разместили сколоченные наспех из неструганых досок лавки, и на них теперь стояли люди. Сиденья из зала вынесли в фойе, и всё опустевшее пространство заполнили жители посёлка. Разговаривали тихо, но эти тихие разговоры сливались в единый гул.

Степан вышел на ярко освещённую сцену. В центре стоял накрытый алым кумачом стол, на котором возвышался, оббитый красной же материей, небольшой гроб.

– Товарищи! Земляки! – подойдя почти к краю сцены, обратился к залу Глумов.

– Многие из присутствующих меня знают. И я знаю, что люди по-разному ко мне относятся. Кто-то считает меня коммерсантом, хапугой… Скажу прямо: я – не коммерсант… Нет у меня этой жилки, коммерческой. К другому у меня душа лежит. И другому обучен. Режиссёр я по профессии. А мой бизнес…

Голос предательски дрогнул. Степан кхэкнул в кулак и продолжил:Не для кого не секрет, наверное, что основную часть доходов я направляю на деятельность созданного у нас поискового отряда «Это надо живым». Мы в вечном неоплатном долгу перед теми, кто совершил невозможное – добыл, отстоял честь и независимость нашей Родины.

– Войны закончатся тогда, когда будет погребён последний солдат…

Наш поисковый отряд ежегодно выезжает на места сражений. Много мы поднимаем безымянных бойцов. Редко, до обидного очень редко, но нам удаётся установить данные погибшего воина. В этом году произошло настоящее чудо. Нами были подняты останки нашего земляка, красногвардейца из Алтайской губернии, сложившего свою голову в восемнадцатом году. Мы не знаем, как он оказался в тех местах, но имя его установлено точно. Свои данные он нацарапал на алюминиевой ложке. Вернее сказать, он указал и родню.

«Вострецов. Бийск. Даша. Усп.11». Неимоверных усилий нам стоило установить, что в девятьсот десятом в Бийске на Успенской проживала лишь одна Даша. Дарья Лукичёва. С помощью товарищей из краевого архива мы узнали, что по этому же адресу отбывал наказание за вооруженное нападение на офицера Степан Вострецов. Видите, как много нам открыла надпись на простой ложке.

Глумов повернулся к столу, на котором лежала ложка, и не успел сделать и шаг, как вверху что-то затрещало, вырвался сноп искр и металлическая конструкция софитов сорвалась вниз. А народу в зале показалось, что в этот миг через крышу в место, где стоял Степан вонзилась световая стрела.

Эпизод двенадцатый. Год 1998.

Слухи о том, что в городе кто-то небольшими партиями сбывает приисковое золото, до Сысоя доходили с постоянной периодичностью. В основном сбыт шёл через геолого-разведочную партию, которая имела лицензию и официально занималась разработкой месторождений и добычей благородного металла.

«Есть, есть в наших местах золотишко»

Проблема доступа к информации о залежах золотоносного песка была успешно решена, и Сысой теперь ждал Зубова. Зубов ждал движений со стороны Полянова. Он не понимал, каким образом желает добывать «презренный» металл Гурий. Официально или контрабандно. Но больше его заботило решение вопроса личного плана.

Столица встретила смогом и децибельным гулом. Толстые, огромные змеи машин, пробивающие клубы выхлопных газов, довольно урча, медленно тянулись на встречных курсах. Казалось, что живому человеку здесь не осталось места для существования. Всё пространство мегаполиса сожрало новое и ржавеющее железо.

Зубов, впрочем, был не очень озабочен проблемой существования всеми нелюбимых москвичей.

«Нас…рать и рать… и рать», – пробубнил он себе под нос, рассматривая через окно авто небольшой, но очень разрекламированный ювелирный салончик, и блаженно потянулся, представляя, как в скором времени он обязательно посетит это заведение.

«Их – тьмы, и тьмы, и тьмы… Хоть чем-то пусть жертвуют, господа «присоски». Не задарма же из бедолаги матушки соки тянуть. Жируют, суки, а мы, холопы расейские, сиську московскую отсасываем. Бля…»

Настроение на секунду захмарилось, но тут же солнце приятных воспоминаний поглотило тучку раздражения…

… Полянов поднял Ивана Семёновича с постели, как всегда, не церемонясь, посреди ночи. Ему было наплевать на четырёхчасовую разницу во времени.

– Это я! Вопрос подошёл к стадии завершения. Тебе спасибо, что не стал тянуть вола за все причиндалы и всё решил оперативно. Чем быстрее, тем богаче. Ха-ха!

Зубов явственно представил, как Гурий с фальшивой радостью встряхнул требухой.

«Шутник. Твою…», – вытирая тыльной стороной ладони взмокший лоб, подумал Иван Семёнович. – «Дебильный юмор. И похохмить не умеют. Только и могут, что нагибать тех, кто им нужен, да «котлеты» с большими нулями в семейный бюджет хавать.»

Нет, страх перед фигурантом на другом конце провода у Зубова исчез уже давно. Он стал разговаривать с ним более нагло, развязнее, переходя на панибратство. Но предательская влага непроизвольно выступала на поверхности жирной кожи, стоило приступить к разговору.

– Ты подбеги на денёк. Надо «процентовочку» твою подмахнуть. Люди в курсе. Ждут.

Зубову нравилась эта черта Полянова. Если он что-то обещал, то непременно выполнял. Вот и теперь, обещание о безбедной старости воплощается в реальный договорчик с получением хорошего куша.

Великолепие офиса оглушило видавшего различные и чиновничьи кабинеты и хоромы коммерсантов Зубова. Не-ет, это был не офис. Это был зал дворца турецкого хана.

«Да-а! Это тебе не морковкина жопка! Сразу видно – поляновские выкормыши. Небось не один пирожок с бюджетного стола дюбнули, попилили», – подумал Зубов, плавно передвигая утопавшие в мягком ворсе ковров ноги.

– А-а! Семён Иванович! – ласково улыбаясь, раскинул в приветствии руки хозяин, правую выставив чуть вперёд для рукопожатия.

Было ему на вид слегка за сорок. Богатый костюм цвета слоновой кости ладно сидел на спортивной фигуре. Галстука не было и ворот белой рубашки был распахнут. Всем своим естеством хозяин кабинета отлично гармонировал с обстановкой офиса.

– Иван Семёнович! – небрежно сунув мягкую ладонь в чугунное рукопожатие Абрамовича, поправил Зубов.

– Да-да-да! Склероз, прошу прощения! – звонко хлопнул себя по лбу двумя пальцами хозяин кабинета.

– Иван Семёнович, конечно же. Правильно, Иван… Семёнович. Прошу, – он призывно указал рукой в направлении стола. Убранство стола настраивало на расслабленное, непринуждённое общение, и никак не предвещало деловое подписание каких-либо бумаг.

– Может быть, вначале официальную часть закончим, а там уж и коньячку пригубим? – повернулся к Абрамовичу Зубов.

– Разговор не копеешный у нас с Вами. Разум трезвый нужен, Вы уж не обижайтесь. Я мужик сибирский, деревенский, юлить не привык. Поставим свои закорючки, ударим по рукам, тогда и присядем ладком. Основательно… По мужицки.

Абрамович в молчаливом согласии развел руки. Мол, «ну что с тобой поделаешь?». Замысловатые фразы договора плясали перед глазами Зубова. Он усердно шевелил губами, проговаривая каждое слово, вникая в смысл его. Отрывался от листка, вдумчиво рассматривал портрет президента на стене и вновь впивался взглядом в чёрные строчки. Текст был длинный, юрист постарался на совесть. Зубов отдавал себе отчёт, что грамотно составленный документ оградит его от подозрений в получении взятки, поэтому искренне в душе поблагодарил юриста за труды. Обставлено всё было как подобает. К середине договора Иван Семёнович уже устал от переваривания всех этих изысков юридической казуистики и стал выискивать то основное, что его больше всего привлекало в этой писанине.

«Ага, вот оно», – заметив цифры, обрадовался Зубов.

Понимание количества нолей в цифре договора радостно разогнало кровь по немолодым сосудам. Три процента от суммы предвещали хорошее количество нолей и в личный бюджет Ивана Семёновича.