Зло в маске

– Ваше императорское величество! Умоляю, выслушайте меня! Я был среди тех, кто кричал: «Слава Александру Павловичу!» утром 12 марта 1801 года. Я друг графа Палена и приехал к вашему двору с дипломатическими верительными грамотами. Поскольку я калека, пеший марш на север убьет меня. Прошу вас, сжальтесь надо мной.

Быстрым жестом поднятой руки царь остановил казака, который собирался вонзить копье в спину Роджера. Глядя сверху на пленного, он сказал:

– Ваше лицо мне слегка знакомо, но без бороды. Кто вы?

Этот вопрос поверг Роджера в замешательство, и, охваченный внезапным порывом, он рискнул жизнью, чтобы получить шанс спасти ее. Он колебался всего лишь мгновение, прежде чем ответить.

– К вашим услугам, ваше императорское величество. Я пользовался доверием и господина Талейрана, и покойного господина Питта. Будьте столь любезны, окажите мне честь и предоставьте короткую аудиенцию, и я уверяю вас, что вы поймете, что я способен сослужить вам боYльшую службу, чем иной батальон гренадер.

Александр холодно улыбнулся.

– Тогда я предоставлю вам шанс доказать, что вы можете выполнить свое хвастливое обещание. – Повернувшись в седле, он сделал знак одному из своих адъютантов и добавил: – Отведите этого джентльмена во дворец. Проследите, чтобы ему дали возможность принять более презентабельный вид и сменить одежду. Затем охраняйте его, пока не получите моих дальнейших указаний.

Беспорядок, внесенный Роджером в ряды пленных, остановил колонну всего на минуту. Увидев, что она снова тронулась в путь, он почувствовал к своим бывшим сотоварищам жалость, которая смешалась с радостью оттого, что его отчаянная попытка спасти свою жизнь удалась. Совсем непросто будет объяснить тот факт, что, когда он в последний раз видел царя, он называл себя Роджером Бруком, секретно аккредитованным полномочным представителем британского премьер-министра, а некоторое время спустя он оказывается пленным русской армии полковником шевалье де Брюком. Но, по крайней мере, ему больше не нужно бояться лютой смерти на обочине дороги под снегом. С гораздо более жизнерадостным прихрамыванием он прошел короткое расстояние до дворца вслед за адъютантом, которого к нему приставили.

Во дворце Роджер насладился горячей ванной. Слуга перевязал ему легкую царапину на плече, избавил его от вшей и постриг волосы по современной моде; затем ему дали тонкую рубашку и галстук, чулки, пару башмаков с пряжками и синий почти новый костюм. Он не спрашивал, откуда эта одежда, но, поскольку он был приблизительно такого же роста, как и царь, решил, что, возможно, это что-то из обносков императора. Для членов королевских семей было обычным делом брать в путешествия гардероб из двух сотен костюмов; будучи близко знаком с Полиной, ставшей теперь принцессой Боргезе, он знал, что у нее было около тысячи пар обуви.

Позднее днем, впервые после долгого недоедания, он отдал дань отличному обеду, который ему накрыли в отдельной столовой, в обществе адъютанта, графа Антона Чернышева, красивого молодого человека, не слишком умного, но с приятными манерами. За едой они обсуждали теперешнюю кампанию и другие интересующие их вопросы. Хотя Роджер и был обеспокоен тем, что в своей отчаянной попытке получить защиту царя он наобещал ему больше, чем мог выполнить, но этой ночью, впервые после того, как он покинул Варшаву, он смог отдохнуть и заснуть в удобной кровати. Перед сном он поблагодарил всех богов за то, что он больше не лежал на соломе в сарае или в вонючей хижине нищего крестьянина, что как раз и было участью его товарищей-военнопленных, бредущих вглубь России.

Но как только рассвело, он проснулся, и в его голове зашевелились новые сомнения. Когда в Санкт-Петербурге он познакомился с царем, он был английским дворянином. Обычно не в правилах дворянина становиться шпионом. Даже если безденежье или пламенный патриотизм, столь сильный, что заставил преодолеть условности, толкнули его к тому, чтобы стать секретным агентом, можно ли счесть благовидным, что через несколько лет он настолько решительно внедрился в ряды французов, что был назначен одним из адъютантов Наполеона и таким образом завоевал положение, позволившее ему быть посвященным во многие секретные планы императора?

Постепенно он пришел к мысли, что наилучший выход для него – сказать правду, и будь что будет – или, по крайней мере, как можно ближе придерживаться истины, чтобы рассказ был правдоподобным. Но прошло еще одиннадцать часов, прежде чем его позвали для разговора, от которого зависело его будущее, а может быть, и жизнь.

Он провел приятный день у потрескивающей изразцовой печки, то беседуя с Чернышевым, то просматривая русские и немецкие газеты, которые принес ему адъютант. В десять часов он лег спать, а двумя часами позже Чернышев его разбудил и сказал, что его императорское величество в данный момент ужинает, но, когда закончит, пожелал видеть Роджера.

Вспомнив о странном обычае русских заниматься делами посреди ночи, Роджер поспешно оделся и в сопровождении адъютанта отправился через целую галерею комнат и коридоров в свободную библиотеку. Там им пришлось подождать около двадцати минут, затем появился царь.

Александр был красивым мужчиной, с густой кудрявой шевелюрой и залысинами у лба, бакенбардами, прямым носом и красиво очерченными губами. На нем снова был простой мундир, но с расшитым золотом четырехдюймовым стоячим воротником, доходящим сбоку до ушей и даже частично их закрывающим, а плотный шелковый шарф был завязан под подбородком.

Не считая Наполеона, Александр обладал самым интересным и оригинальным характером среди современных им монархов. Он был воспитан при либеральном дворе своей бабки, Екатерины Великой, а воспитателем его был швейцарец Лагарп. Благодаря ему Александр проникся основополагающими принципами Французской революции о человеческих правах, и если бы не объединенное противостояние знати, которое он не смог преодолеть при восхождении на трон, то император освободил бы миллионы крепостных рабов, которые составляли большую часть его подданных.

Екатерина настолько ненавидела и презирала своего сына Павла, что решила сделать молодого внука Александра своим наследником, но умерла, не успев подписать составленное уже новое завещание. Однако в жены ему она предназначила очаровательную принцессу Марию Луизу Баденскую, и молодые люди влюбились друг в друга с первого взгляда. Результатом этого было то, что их двор считался самым респектабельным в Европе.

Великий князь Павел в царствование своей матери был весьма эксцентричен, все свое время он проводил в муштровании и обучении бригады солдат, которую предоставили в его распоряжение, чтобы отвлечь от каких-либо проказ, а когда он взошел на трон, то начал проявлять все более явные признаки душевного нездоровья. Его часто охватывали неконтролируемые вспышки гнева, и в такие моменты он без всякого повода ссылал придворных в Сибирь. Одержимый идеей, что против него готовится заговор с целью его устранения, он счел необходимым удалиться от жены, сыновей и своих министров, хотя семья была абсолютно лояльна по отношению к нему. Однако этого нельзя было сказать о министрах, которые, опасаясь за свое положение, решились на его убийство.

Если учесть, что все эти восемь лет царствования Павла I его наследник беспрестанно находился под угрозой пожизненного заключения в крепость, было поразительным, что, взойдя на престол, Александр не превратился в мрачного тирана. Напротив, он сохранил свои высокие идеалы, и хотя на некоторое время он оставил на местах министров своего отца, позже собрал вокруг себя группу своих друзей: Виктора Кочубея, Николая Новосильцева, Павла Строганова и Адама Чарторыжского, которым не терпелось ввести широкие реформы для облегчения положения русского народа. Однако вопреки своей склонности к демократии Александр продолжал ощущать себя самодержцем, чье мнение неоспоримо и окончательно.

Коротким кивком он ответил на глубокий поклон Чернышева и Роджера, затем отпустил адъютанта. Сидя перед прекрасным столом в стиле Людовика XV, царь несколько минут изучал Роджера, прежде чем начать разговор.

Роджер стоял по стойке смирно. Он подумал, что, наверное, когда на тебя так внимательно смотрит император, стоит опустить глаза. Но по опыту он знал, что дерзость всегда бывает вознаграждена, поэтому не отвел взгляда от царя, хотя и придал ему выражение, в котором читалось глубокое восхищение.

Наконец Александр холодно произнес:

– Я заглянул в ваши документы. Оказывается, вы полковник, командор Почетного легиона и член персонального штата императора Наполеона. Теперь, когда вы сбрили бороду, я без сомнения узнаю в вас англичанина, который был в Санкт-Петербурге весной 1801 года и был замешан в смерти моего отца. Что это значит? Я не понимаю, кто вы на самом деле. Объясните, если сможете.

Роджер знал, что Александр непричастен к убийству отца, он даже упал в обморок, когда ему сообщили об этом. Помнится, он с большой неохотой согласился не казнить убийц; так что первое препятствие, которое Роджеру надо преодолеть, – это объяснить, что он не один из них.

– Государь, – торжественно сказал он. – Вы помните, что отец вашего императорского величества из ненависти к вашей венценосной бабушке отказался от всей ее политики. В то время как она была готова присоединиться к державам, вошедшим в Первую коалицию, чтобы уничтожить банду террористов, которые тогда господствовали во Франции, царь Павел Первый заключил с ними соглашение. Это было такой серьезной угрозой интересам Англии, что я был послан премьер-министром Питтом поддержать царских министров и других влиятельных людей, которые опасались потерять свое положение и состояние, в выступлении против вашего отца. Я клянусь, что не убивал его, но вынудил его отречься, чтобы сделать вас регентом – подобно тому, как у нас в Англии назначили принца Уэльского, когда король Георг Третий стал душевнобольным. Это верно, что я был среди полусотни других заговорщиков, которые собрались в доме графа Палена в эту роковую ночь, что позже я пришел во дворец вместе с генералом Беннигсеном и братьями Зубовыми; но ни генерал, ни я ни в коей мере не причастны к убийству вашего отца. Все происходило в полном мраке, неведомо для нас, после того как отец вашего императорского величества отказался подписать отречение.

Александр кивнул:

– Да, это я допускаю, я получил в свое время объяснения генерала Беннигсена. Но это не ответ на вопрос, почему вы, аккредитованный всего несколько лет тому назад как секретный представитель британского премьер-министра, возникаете сейчас как член штаба императора Наполеона.

Пожав плечами, Роджер развел руками и ответил:

– Позвольте сказать, ваше императорское величество, я был лишь игрушкой в руках обстоятельств. На самом деле я англичанин, сын адмирала сэра Кристофера Брука, но сестра моей матери вышла замуж за дворянина из Страсбурга, и у них был сын примерно моего возраста. В юности я был зачарован новым идеалом «Свобода, Равенство, Братство», рожденным либеральной революцией во Франции. Я убежал из дома к своей тете в Страсбург и, живя в ее семье, научился свободно говорить по-французски. Я мечтал поехать в Париж и внести посильный вклад в дело революции. Случилось так, что мой кузен погиб, а затем Британия вступила в войну с Францией. Поэтому я приехал в столицу как француз, сменив мое имя на «де Брюк» и выдав себя за него.

Роджер замолчал, и царь кивнул:

– Это очень интересно. Продолжайте.

Роджер поклонился.

– Я прожил там всю Директорию и понял, что революция сменилась кровавой анархией. Разочарованный и недовольный тем, что увидел, я вернулся в Англию. Отец направил меня к премьер-министру, чтобы я как очевидец описал ему, что происходило в Париже. И тогда господин Питт предложил мне вернуться туда и информировать его о том, что происходит во Франции.

Царь нахмурил брови. Откинувшись назад, он спросил с мрачным неодобрением:

– Вы хотите сказать, что вы, дворянин, согласились стать шпионом?

– Государь, – Роджер пожал плечами, – я стал им. Я был убежден, что это самая ценная услуга, которую я могу оказать моей стране. И мне не стыдно за ту роль, которую я играл эти последние шестнадцать лет. Мне повезло, что я познакомился с генералом Бонапартом, когда он был неизвестным артиллерийским офицером во время осады Тулона. С тех пор я выполнил много миссий как под моим собственным именем Роджера Брука, так и под именем шевалье де Брюка, которые дали возможность Англии срывать планы Наполеона. Не последнюю роль сыграл я в том, чтобы ускорить ваше вступление на трон, что привело к разрыву союза между Францией и Россией и вашему союзу с Англией. То, что время от времени мне приходится предавать императора, который считает меня своим другом, много лет помогает моей военной карьере, награждает меня, часто противно моей натуре, потому что во многих отношениях я им восхищаюсь. Но для меня на первом месте стоят интересы моей страны. И я могу только просить у вашего величества понимания моей странной судьбы, приведшей меня сюда в качестве французского пленного, который на самом деле много лет служит Англии как секретный агент.

Лицо Александра смягчилось, и он произнес с легкой улыбкой:

– Господин Брук, хотя ваши этические принципы остаются на вашей совести, я не могу не выразить своего восхищения человеком, который много раз рисковал своей жизнью, чтобы достать для своей страны важные сведения. Состоите ли вы, или, вернее, состояли ли перед пленением, в связи с британским правительством?

Роджер покачал головой:

– Нет, государь, после смерти господина Питта у меня нет склонности служить его бездарным преемникам. Я вернулся на европейский материк только из-за скуки. Мне надоело вести праздную жизнь в Англии, и, поскольку во французской армии я человек известный и у меня там больше друзей, чем в моей родной стране, я решил вернуться в штаб императора. После Трафальгара Англия больше не опасается вторжения наполеоновской армии, так что теперь она находится в стороне от центра конфликта. Я никогда особенно не любил пруссаков, так что не возражал повоевать против них, просто из-за того удовольствия, которое я испытываю от деятельной жизни. Но стоит только Англии вновь почувствовать какую-нибудь угрозу, я, разумеется, сделаю все, чтобы помочь ей.

Немного помолчав, царь сказал:

– Господин Брук, мне кажется, вы не осознаете реального положения дел. Я союзник Англии. Стоит моим армиям потерпеть поражение, храни нас Николай-угодник, Бонапарт тут же воспользуется тем, что у него развязаны руки для нанесения вреда вашей стране. Хотя, быть может, он больше не будет в состоянии вторгнуться в Англию, он всегда вынашивал честолюбивые замыслы стать вторым Александром Македонским на Востоке. Вполне возможно, что он направит свои легионы против Турции и Персии, затем изгонит Англию из Индии и лишит таким образом вашу страну одного из главных источников богатства. Желаете ли вы, как вы заявили позавчера, когда, нарушив строй, бросились к моим ногам, служить мне, как вы служили господину Питту, помогая готовить поражение Франции?

И снова Роджер поклонился.

– Мне понятно, что вы имеете в виду, ваше императорское величество. Если вы устроите дело так, чтобы меня обменяли на русского офицера такого же звания, я сделаю все, что смогу, чтобы быть вам полезным.

– Хорошо, – кивнул царь. – Тогда завтра мы продолжим наш разговор. – Взяв со стола серебряный колокольчик, он позвонил в него.

Вошел Чернышев, который ждал снаружи, он проводил Роджера обратно в его комнату. Было уже около часа ночи. Удовлетворенный тем, какой оборот приняли его дела, Роджер разделся и повалился на кровать.

На следующий день, в воскресенье, после окончания службы в большой православной церкви, царь послал за Роджером. На этот раз Александр был вместе с князем Адамом Чарторыжским и секретарем, сидящим за маленьким столиком и готовым записывать. Князь Адам, хотя и поляк по национальности, был министром иностранных дел и близким другом царя. Он много путешествовал, два раза подолгу бывал в Англии и бегло говорил по-английски.

Александр был совсем не так прост, и, по-видимому, он решил убедиться, что Роджер и в самом деле был англичанином, а не французом, говорящим по-английски и втайне преданным Наполеону. Поэтому разговор начал Чарторыжский, который задал ему ряд вопросов о лондонских клубах и хозяйках известных салонов.

Это слегка позабавило Роджера, ведь он был членом клуба консерваторов и легко сумел убедить князя, что ему хорошо известен лондонский свет; вскоре выявилось, что у них много общих знакомых, включая ближайшего друга Роджера лорда Эдуарда Фицдеверела, которого близкие друзья называли Друпи[7]Нед.

Полностью удовлетворенный проверкой, Александр пригласил его сесть и выпить вместе с ними бокал вина, а затем начал задавать ему вопросы о французской армии.

Роджер сказал, что, по его мнению, ее численность достигла 75 тысяч человек и среди них только половина французов. Но схватка под Эйлау, длившаяся целый день, была столь кровавой и жестокой, что на треть сократила численность воинов за счет убитых, раненых и пленных.

В ответ на это царь улыбнулся:

– Мы тоже очень тяжело пострадали, но мои владения более просторны, чем у Франции, Австрии и Пруссии, вместе взятых. Мобилизовать солдат и доставить их на фронт занимает много времени, но со дня на день пополнение прибудет. Кроме того, в ближайшее время я уезжаю в Мемель для встречи с прусским королем, и я очень надеюсь, что мы вместе сможем выставить армию значительно более многочисленную, чем французкая.

Роджер покачал головой:

– Я бы на это не рассчитывал, государь. Главным козырем Бонапарта всегда являлись его организаторские способности и быстрота выполнения своих планов. Вы должны знать, что в течение двенадцати часов после того, как ему оказали сопротивление при Эйлау, его начальник штаба разослал множество курьеров в страны, находящиеся в данный момент под владычеством Франции, – в Польшу, Ганновер, Рейнский союз, Голландию, Пьемонт, Венецию, Далмацию и Италию, а также и во Францию, – с требованием немедленной присылки подкреплений. Меня не удивит, если численность его армии удвоится к следующему генеральному сражению с вами.

– Может быть, – заметил Чарторыжский. – Но тогда его войско будет состоять из плохо обученных новобранцев. Если судить по поведению некоторых полков при Эйлау и по пленным, которых мы там взяли, то ясно, что Великая Армия уже не та неодолимая сила, что при Ульме и Аустерлице.

– Совершенно верно, князь, – ответил Роджер. – Инородные элементы, естественно, недовольны тем, что им приходится воевать за величие Франции, да и французы больше не проявляют тот пыл, что раньше, кроме тех случаев, когда на них смотрит император или когда их привлекает легкая добыча. Многие из них мечтают поскорее покончить с кампанией и вернуться домой. Это относится и к некоторым маршалам. Они бы не слишком огорчились, если бы им больше не пришлось рисковать жизнью, а вместо этого довелось бы оставшиеся годы провести в роскоши, богатстве и почестях.

Царь взял щепотку нюхательного табака.

– Должно быть, они очень необычные люди, сведения о неприятельских генералах никогда не бывают лишними. Расскажите мне, что вам о них известно.

Роджер улыбнулся.

– Единственное, что у них у всех общего, государь, – их сравнительно молодой возраст и большой военный опыт. Из тех, кто активно действует в настоящее время, за исключением Бертье, начальника штаба императора, и тупоумного Монси, шефа жандармерии, все возрастом чуть выше сорока. Это вздорная, упрямая компания, и они так болезненно завидуют друг другу, что только один Наполеон может держать их в узде. Вероятно, самый талантливый из них – это Массена, но, когда их в 1804 году всех произвели в маршалы и друзья поздравляли его, он с отвращением воскликнул: «Не вижу, чему тут радоваться – всего лишь один из четырнадцати».

– Я думал, их было восемнадцать, – вставил князь.

– Так и было, но четверо из них – Келлерманн, Лефевр, Периньон и Серюрье – были только почетными маршалами, с учетом их заслуг в революционных войнах. Как вы знаете, политикой императора было преодоление враждебности самых влиятельных якобинцев, которые не могли простить ему, что он стал монархом. Ланн, Ожеро, Журден и Бернадот были пламенными республиканцами, но после этого стали послушными. Последнему, хотя он и был злейшим врагом Наполеона, он присвоил титул князя де Понто-Корво, почти все остальные носили титулы герцогов.

– А кто из них, по вашему мнению, самый смелый? – спросил царь.

– Ней, Ланн и Мюрат могут разделить эту честь, государь. Как командующий кавалерии Мюрат неподражаем. Он сам руководит каждой крупной атакой, в им самим придуманном мундире, усыпанном золотом и драгоценными камнями, украшенном кивером со страусовыми перьями длиной в фут.

– А самый способный?

– Массена, Сульт, Мортье и Даву. Когда им всем присвоили звания маршалов, все презрительно усмехались, услышав имя Даву, но с тех пор он не раз оправдал это звание.

При Ауэрштедте без помощи и руководства императора он одержал большую победу над армией, вдвое превышавшей численностью его корпус, а после этого, я уже говорил об этом, он спас французов от разгрома при Эйлау. Быть может, я должен включить и Бертье, не как генерала, а за особые таланты. В его большой голове просто живая картотека. Он сможет в любой момент сообщить вам, где находится какое-либо армейское подразделение и сколько потребуется времени, чтобы переместиться из одного места в другое. Он бесподобен в качестве начальника штаба.

– Вы не упомянули Бессьера и Брюна.

– Продвижение Бессьера тоже многим не понравилось, ваше высочество, из-за его молодости. Но как командующий Императорской гвардией он превосходен – я не хочу ничего дурного сказать о вашей Дворцовой гвардии! – он превратил свой корпус в самую слаженную военную машину во всей Европе. Что же касается Брюна, то он полное ничтожество и получил свой маршальский жезл только потому, что победил англичан, когда они послали свой экспедиционный корпус в Голландию незадолго до того, как Наполеон вернулся из Египта. Но любой болван мог бы превзойти в военном искусстве такого глупого человека, как наш герцог Йоркский.

– А что вы можете сказать об остальных? – спросил князь. – Судя по тому, что я слышал, Мармон, Макдональд, Сюше, Виктор и Жюно были не хуже многих других.

Роджер рассмеялся:

– Это надо было видеть, чтобы поверить, – ярость, которую они проявляли по целым неделям. Мортье фактически был назначен вице-королем Далмации, и я не знаю, почему он не получил свой маршальский жезл. Макдональд, Сюше и Виктор также заслужили жезлы за свои подвиги в Италии. Но Жюно – другое дело. Наполеон понял, что он не годится в командующие корпусом, но император никогда не забывал своих старых друзей, а ведь много лет назад Жюно фактически содержал его, когда у Наполеона было очень мало денег. Поэтому он успокоил старого друга, сделав военным комендантом Парижа.

Они беседовали около часа о военных кампаниях Наполеона и его административных способностях. Наконец царь сказал:

– Хоть он и выскочка, я не могу не восхищаться человеком, который вывел Францию из состояния анархии и установил в ней порядок, а также его кодексом законов, воплотившим в жизнь многие послабления, которые я хотел бы дать своему народу. По очевидным причинам, господин Брук, я должен обращаться с вами как с военнопленным, но, как только будет возможно, договорюсь о вашем обмене, и питаю надежду, что в течение месяца после того, как вы будете освобождены, вы найдете способ передать мне информацию о наиболее важных намерениях Наполеона.

– Это будет нелегко сделать, государь, – задумчиво сказал Роджер. – Не могли бы вы назвать хоть один способ, которым я смог бы воспользоваться?

На это ответил Адам Чарторыжский:

– Вы составили неверное мнение о польском народе по тому, что вы видели. Моя нация разобщена сейчас. Половина верит смутным обещаниям Бонапарта, что если поляки помогут нанести поражение России, то он восстановит независимость Польши. Другая половина, которая включает большинство наших знатных семейств и просвещенных людей, не верит расплывчатым посулам самозваного императора, который не раз нарушал свое слово. Они предпочитают довериться его императорскому величеству, который обещает, что под защитой России они получат независимое правительство. Вам нетрудно будет познакомиться с несколькими польскими офицерами, служащими в настоящее время во французской армии; прощупайте их на предмет их взглядов, если вы найдете одного или нескольких, которые неохотно воюют с Россией, убедите их дезертировать при первой же возможности и передайте с ними любую полезную информацию, которая у вас будет для нас.

Роджер знал, что он еще жив потому, что за исключением тех редких случаев, когда у него не было выбора, он никому не рассказывал о том, что он секретный агент; поэтому он сразу решил, что не может принять план князя. Тем не менее он ответил: