Зло в маске

Роджер считал его пустоголовым, тщеславным глупцом, чьим единственным достоинством была беззаветная храбрость; и в политическом отношении он был бы ничем, если бы не женился на умной и болезненно тщеславной сестре Наполеона Каролине.

Героем Витю был Массена. Быть может, на пристрастия капрала повлиял тот факт, что маршал тоже родился на юге Франции – в Ницце. Но бесспорно, это был один из величайших солдат наполеоновской армии. В 1799 году, когда Наполеон все еще не вернулся из Египта, Массена удержал бастион в Швейцарии от натиска превосходящих сил, разбил врагов Франции и спас ее от вторжения неприятеля. Затем вместе с Сультом и Сурье, которые были его заместителями, он осадил Геную, гарнизон которой страдал от голода, а население было настроено враждебно, к тому же, изнуренный английским флотом, он не отступал ни на шаг в течение многих недель. Таким образом он удержал за пределами города сильную австрийскую армию, дав возможность Наполеону выиграть решающую битву при Маренго.

Массена все еще находился в Италии. Наполеон присвоил своему приемному сыну Эжену Богарне титул вице-короля, но господствовал на севере маршал, он требовал от городов большие суммы для поддержания своих войск, большая доля от этой дани осела в карманах маршала. Тем временем благодаря его обаянию и щедрости в раздаривании краденых драгоценностей у него не было отбоя от красивых итальянских женщин, желающих разделить с ним ложе.

В Центральной Италии маршал Макдональд господствовал над тем, что прежде называлось Папской областью. Ниже на юге слабоумный король Фердинанд и его вечно интригующая супруга, королева Каролина? опрометчиво пригласили в Неаполь англо-русские силы численностью в 20 тысяч человек, тем самым разорвав договор, по которому Франция соглашалась отвести свои войска.

Наполеон, сам будучи коварнейшим человеком, выл от ярости из-за того, что на этот раз ему отплатили его собственной монетой, и приказал талантливому Гувьену Сен-Сиру свергнуть Бурбонов с их трона. Последний поспешно сделал это, вынудив их сбежать на Сицилию.

К тому времени Бонапарт решил, что недостаточно ему одному носить корону для того, чтобы повлиять на древние династии Габсбургов и Романовых или даже не столь древние, как Гогенцоллерны и англо-германские Гвельфы. Поэтому он уговорил своего старшего умного, доброго, лишенного честолюбия брата-юриста Жозефа стать королем Неаполя.

Можно себе представить, как завидовали французские войска, участвующие в холодной кампании в Польше с ее покрытыми льдом озерами, обедневшими деревнями и ужасными метелями, своим собратьям, до бесчувствия напивающимся вином и греющимся на солнце в Италии. Однако, куда бы ни заставляла императора идти его решимость стать владыкой Европы, у них не было выбора, как только следовать за ним.

Сколько бы Роджер и его товарищи по несчастью ни оплакивали свою судьбу, они вынуждены были ей покоряться. Во всяком случае, им повезло, они остались живы, а по мере того, как их раны заживали, у них появилась надежда, что они смогут найти способ сбежать, перехитрив белобрысого великана барона Знаменского, который держит их в плену.

Баронесса Фрида слабо разбиралась в медицине, но ее знаний хватало для того, чтобы содержать их раны в чистоте, перевязывать расколотую коленную чашечку сержанта и держать в лубке сломанную лодыжку Роджера.

Поэтому через две недели они уже могли кое-как передвигаться. Основание оторванного пальца Витю зажило, хотя иногда и побаливало. Таким образом, все трое ужасно хромали. Но барон Знаменский решил, что они уже достаточно поправились, чтобы приносить пользу, поэтому их заставили работать: пилить бревна на первом этаже сарая.

Кутци стоял рядом и, когда их усилия ослабевали, с удовольствием подбадривал то одного, то другого быстрым ударом кнута по спине. Фурнье и Витю разражались бранью и оскорбляли его. Роджер переносил наказание молча. По натуре он не был мстительным, но, потея над пилой, он обещал себе, что рано или поздно придумает для Кутци ужасную смерть.

Но как это устроить? Смерть барона и его прихвостней – это была непростая задача. Бежать из замка было почти невозможно с их ранами, барон с его людьми легко бы их догнали.

Днем и ночью обдумывал Роджер эту проблему, пока не пришел к выводу, что нет никакой надежды ему с его двумя товарищами победить полдюжины немцев; но если получилось бы поймать барона, то у них появился бы шанс обмануть остальных, лишенных руководства, и добиться их покорности.

Наконец в начале марта ему пришла в голову мысль, как устроить ловушку для барона. Пилы, которыми они делили на поленья стволы сосен и лиственниц средней величины, могут в руках умелых людей стать опасным оружием, но, когда ими пользуются едва пришедшие в себя полуинвалиды, с трудом волочащие ноги, опасности никакой нет, поэтому, когда заканчивался рабочий день, пилы вешались на стену на первом этаже сарая.

Будучи почти калеками, они не смогли бы далеко уйти от своих преследователей, поэтому на ночь их оставляли без охраны, и им ничто не мешало взять пилу и поднять ее наверх, на свой чердак. План Роджера был таков: они должны были выпилить в полу чердака часть досок, образовав люк, который держался бы на задвижке; если бы ее убрали, крышка люка открылась бы вниз.

При таких ограниченных средствах задача была весьма сложной. К тому же, чтобы люк не обнаружили, надо было места спилов и снизу и сверху замаскировать грязью и упрятать устройство, открывающее люк, и веревку, идущую от люка к потолку.

На все это у них уходило по нескольку часов три ночи подряд, и, когда все было закончено, Роджер вовсе не был уверен, что план сработает. Он рассчитывал на то, что барон испытывает особое удовольствие, издеваясь над своими пленниками и делая оскорбительные замечания об их стране. Очень часто во время обеда или ужина Знаменский поднимался по лестнице на чердак и проводил там минут десять, дразня их и насмехаясь по поводу того, что они никогда больше не увидят своего дома; он с ухмылкой разглагольствовал о том, что, поскольку всем известно, что французские женщины – шлюхи, они могут не сомневаться, что их милашки прекрасно проводят время с целой кучей любовников.

Люк был пропилен на том месте, где обычно стоял барон, ухмыляясь до ушей, тряся клочьями своих пшеничных волос и произнося свои глумливые монологи. Вопрос состоял в том, что произойдет после того, как Роджер отпустит веревку и крышка люка упадет вниз.

Из-за проходящей балки они могли сделать люк шириной около 76 сантиметров, а Знаменский был высоким и крупным человеком. Однако, поскольку у него не было толстого живота, были шансы, что он не застрянет в отверстии; но сколь серьезно он покалечится, упав на твердый пол сарая? Хотя он свалится с высоты около четырех метров, трудно надеяться, что он свернет себе шею, ведь ясно, что он упадет на ноги. Но он может сломать ногу или, если повезет, спустившиеся вниз пленники смогут вывести его из строя, пока на его крики не сбегутся люди.

На следующий день после того, как они закончили люк, пленники ждали с почти непереносимым волнением, когда придет барон Знаменский, чтобы по обыкновению насмехаться над ними. Но их ожидание не оправдалось. И на другой день он не появился во время обеда, и они уже начали опасаться, не надоело ли ему их дразнить. Наконец настал вечер, и они с бьющимся сердцем услышали его тяжелые шаги на лестнице. Однако и тут оказалось, что какой-то злой рок предупредил его об опасности. Вместо того чтобы занять свою обычную позицию, с широко расставленными ногами и руками на бедрах, то ухмыляясь, то злобно глядя на них, он без устали ходил взад-вперед, изредка что-то бормоча. Ясно было, что у него что-то нехорошее на уме, и через некоторое время он все им выложил.

– Слушайте, вы, французские собаки, – выпалил он на своем гортанном немецком языке. – Если вы услышите всадников, скачущих в сторону замка, и много голосов, не воображайте, что это ваши люди, и не поднимайте шум, зовя на помощь. В окрестностях много казаков, и это могут быть только они. Если они найдут вас здесь, они заберут вас в лагерь военнопленных. Но я этого не допущу. Вы будете работать на меня. Работать, пока не упадете. Поэтому я пришлю Кутци с ружьем. Он теперь будет ночевать здесь. Если появятся казаки, первый из вас, кто начнет их звать, получит горсть свинца в живот.

Кончив говорить, он остановился посреди люка. Роджер сильно дернул за конец невидимой веревки, которую держал в руках, и крышка люка с шумом обрушилась.

Барон широко разинул рот, вытаращил глаза, и его светлые волосы, казалось, отделились от черепа, когда он рухнул вниз. Но, широко расставив руки, он сумел удержаться над дырой.

Пленники тайно запаслись чем-то вроде коротких дубинок из неотесанного дерева. Понимая, что исполнить свой план они могут либо теперь, либо никогда, они одновременно бросились на барона. Сержант первым нанес удар, затем Роджер. Каждый из этих ударов мог бы наповал убить человека, но тевтонский череп обладал железной прочностью и к тому же был защищен копной волос. Знаменский лишь издал крик, дико заморгал и, чтобы защитить себя от третьего удара, который ему готовился нанести Витю, он внезапно перестал опираться на края люка локтями и исчез из вида.

– За ним! – закричал Роджер и вместе со всеми бросился вниз по лестнице.

Они нашли барона на коленях на полу сарая. Он старался подняться, но, очевидно, у него была сломана нога. С воплем ярости и боли, с ненавистью в бледно-голубых глазах, он вытащил большой охотничий нож из-за пояса кафтана. Было ясно, что он еще не побежден, а любой из них, кто подойдет близко, чтобы прикончить его, не сможет увернуться от удара его ножа.

Решение пришло капралу Витю. Схватив трехметровый ствол лиственницы, он воспользовался им как копьем и ринулся на скорчившегося Знаменского. Заостренный конец ствола вошел ему в горло. Из шеи хлынула кровь, он упал назад. Фурнье наклонился над ним и принялся наносить удар за ударом своей дубинкой по черепу, пока барон не замер неподвижно.

Хромая на бегу, Роджер добрался до двери сарая и, приоткрыв ее, выглянул наружу, боясь, что крики барона всполошили Кутци или кого-нибудь еще в замке. Но никого не было видно.

– А теперь что, полковник? – прокричал сержант, все еще задыхаясь от напряжения.

– Когда Знаменского хватятся в замке, кто-нибудь придет, чтобы посмотреть, что его задержало, – быстро проговорил Роджер. – Кто бы это ни был, мы нападем на него и прибьем. Вероятнее всего, это будет женщина или Кутци. К тому времени остальные усядутся ужинать, потом пойдут спать. Если повезет, они до утра не узнают о том, что произошло. Но Кутци придет сюда наверняка. Барон приказал ему ночевать здесь и стеречь нас с ружьем.

Наступили сумерки, и, напряженно прислушиваясь, они стояли в тени, один с одной стороны двери, двое с другой. Время тянулось нескончаемо, и все трое понимали, что, возможно, их отчаянная попытка не удастся. Кутци может прийти с одним-двумя приятелями для компании, и нет никакой надежды, что им удастся захватить более одного человека врасплох. У всех людей барона были ножи, и они не колеблясь воспользовались бы ими. Трое искалеченных мужчин, вооруженные лишь дубинками, имели мало шансов выйти победителями из подобной схватки, и они знали, какую цену заплатят в случае своего поражения. Несомненно, за убийство своего мужа баронесса прикажет их убить, и, скорее всего, это будет мучительная смерть.

Им показалось, что они ждали целый час, однако прошло не больше пятнадцати минут, когда они услышали звук приближающихся шагов и свист. Они с облегчением поняли, что к сараю направляется Кутци – его щербатость придавала свисту особое звучание. Но был ли он один? От этого зависело все. Но они не осмеливались выглянуть наружу, потому что он мог бы это заметить и понять, что они спустились с чердака и устроили ему засаду.

Откуда-то сверху в сарай пробился луч света. В следующий момент, ничего не подозревая, вошел Кутци. Он нес под мышкой ружье, а в левой руке зажженный фонарь. Он даже не успел вскрикнуть. Ему на голову с одной стороны опустилась дубинка сержанта, а с другой стороны – дубинка капрала. Хотя на нем была меховая шапка, удар сбил его с ног. Колени его подкосились, он бросил ружье, фонарь и упал.

– Что нам делать с этой свиньей? – спросил сержант. – Редко я встречал подобных подлецов. Грех было бы убивать его на месте. У меня до сих пор побаливают раны от его кнута. Я предлагаю дать ему прийти в себя, а затем забить до смерти.

– Я с вами согласен, – поддакнул Витю. – Однако было бы лучше положить его ногами на раскаленные камни и держать, пока он не потеряет сознание, а затем бросить его всего в огонь и сжечь дотла.

– Нет, – резко ответил Роджер. – Если мы станем всем этим заниматься, на его крики сбегутся его сотоварищи. К тому же мы не можем понапрасну тратить время. Хотя я согласен, что негодяй должен умереть.

– Придумал! – воскликнул Витю. – Мы заткнем ему рот, свяжем, привяжем его руки за спиной к коленям и бросим его свиньям.

Фурнье засмеялся:

– Отличная мысль. Свиньи любят человечину. Я слышал о детях, которые падали в хлев, и эти твари съедали их в один миг, прежде чем кто-нибудь успевал их хватиться.

Без лишних слов двое подчиненных принялись срывать с находящегося без сознания Кутци его одежду.

Роджер хотел было вмешаться, но он понимал, что его товарищи возмутятся любым проявлением милосердия с его стороны к этому пруссаку, который с восторгом бил кнутом всех троих; он решил, что быть сожранным свиньями – менее болезненная смерть, чем быть заживо сожженным. Поэтому он предоставил младшим чинам осуществить их замысел.

Раздетого, связанного Кутци, с кляпом во рту, не способного издать даже тихого бормотания, выволокли из сарая и бросили в хлев к хрюкающим свиньям. Никогда в жизни не доводилось Роджеру присутствовать при более жестоком зрелище, но он прекрасно понимал, что его собственное выживание зависит от желания капрала и сержанта подчиняться его приказам, а тут, даже если бы он был самим архангелом Гавриилом, он был бы бессилен против их стремления убедиться, что смерть Кутци будет медленной и ужасной. Подобный метод сведения старых счетов вызывал у них радость и счастливый смех; нужно было смириться, чтобы они были готовы в дальнейшем безропотно выполнять приказы Роджера.

Отделавшись от барона и Кутци, они снова несколько минут напряженно прислушивались. В противоположной от замка стороне, но несколько ближе к нему, находилось помещение, в котором, как они знали, жили крепостные. Оттуда слабо доносились звуки печальной, но мелодичной песни.

Удовлетворенный этим, Роджер направился к другому сараю, в котором находились лошади. Там было семь лошадей. Выбрав из них три, он подсыпал им овса, а затем запряг их в тройку; упряжь они притащили из соседнего каретного сарая.

У него не было ни малейшего представления, где находится французская армия, но, сориентировавшись по звездам, он решил направиться на юго-запад, понимая, что, если им удастся в этом направлении избежать встречи с неприятельским патрулем, они рано или поздно доберутся до своих соотечественников.

Отвязав колокольчики, которые висели под дугой над шеей средней лошади в тройке и позванивали при езде, они влезли в повозку. Роджер взял в руки вожжи, и они поехали.

Взошла почти полная луна, и в ее отраженном от снега свете было все видно почти как днем. Когда тройка быстрой рысью выехала из-за деревьев, окружавших замок, Роджер увидел вдалеке черное пятнышко, быстро продвигающееся через белую замерзшую равнину. Почти сразу он сообразил, что это отряд всадников и они едут в их сторону. С внезапным ужасом он понял, что, по-видимому, казаки, которых опасался барон, решили навестить замок. В тот же самый момент Фурнье закричал:

– Это казаки! Я узнал их по малорослым лошадям!

Сильно натянув ближайшую к нему вожжу, Роджер заставил тройку почти развернуться вокруг собственной оси, желая сделать поворот и уехать в противоположном направлении, пока они не столкнулись нос к носу с русскими. Он мог только надеяться, что на фоне темных деревьев их тройка останется незамеченной. Пустив лошадей галопом, они мчались под прикрытием деревьев.

Казалось, что их маневр удался. Но вдруг сзади него Витю закричал:

– Боже мой! Они нас увидели. Они тоже сменили направление.

Роджер бросил быстрый взгляд через плечо. С рыси отряд перешел на легкий галоп. Их было около двадцати всадников, и на некотором расстоянии впереди ехал высокий офицер, который кричал, чтобы тройка остановилась.

Мгновение Роджер думал выскочить из повозки и броситься в лес, но далеко бы они не убежали со своими увечьями, если бы, конечно, казаки захотели их преследовать. А если и нет, долго бы они продержались без пищи и убежища, неспособные к пешей ходьбе в этом промерзшем лесу?

Поняв, что им не сбежать, Роджер отпустил поводья и остановил тройку. Он гневно ожидал, пока казаки, низко склонившись над своими малорослыми лошадками, с дикими криками радости неслись к их тройке. Отлично владея верховым мастерством, они резко осадили своих лошадей и замерли как вкопанные.

Наклонившись со своего седла, офицер спросил у Роджера по-русски:

– Кто вы такие? Почему хотели от нас убежать? Куда вы направляетесь?

Роджер достаточно хорошо знал русский, чтобы ответить ему:

– С вашего позволения в Вильно, господин.

Сколь ни испачкана и ни изорвана была их военная форма, в них легко было опознать французов.

Хлопнув себя по бедрам, офицер от души расхохотался:

– Что? По направлению к главному штабу неприятеля? Вы думаете, что я этому поверю? Вы французы и мои пленники.

Глава 4

Отчаянная попытка

Спорить было бесполезно. Если Роджер мог бы в крайнем случае сойти за литовца или украинца, который снял французскую форму с мертвого воина, он никак бы не смог объяснить, кто его спутники.

Поскольку он смиренно опустил голову, офицер сказал:

– Мы направляемся в замок барона Знаменского. Это не такое уж плохое место для ночлега. Поверните вашу тройку и езжайте за нами.

Роджер сделал, как им было велено, но, когда их маленькая кавалькада направилась в просвет между деревьями, ведущий к въезду в замок, ему внезапно пришла в голову мысль, которая заслонила собой все остальное. Она настолько испугала его, что мгновенно кровь отхлынула от его лица.

Отказаться от надежд вырваться на свободу и попасть в плен к русским было само по себе достаточно неприятным. Но возвращение в замок неизбежно приведет к обнаружению тела барона, и ни у кого не будет сомнений в том, кто его убил. Фрида, тряся огромным задом и грудью, будет вопить и требовать отмщения, и Роджер был убежден, что офицер казаков не откажет ей в этом, немедленно приказав расстрелять Фурнье, Витю и его самого.

Спустя десять минут, когда они оказались около замка, Роджер увидел, что его наихудшие ожидания, по-видимому, оправдываются. Несколько зарешеченных окон нижнего этажа были освещены, и кучка людей с фонарями двигалась по направлению к большому сараю.

Как только кавалькада остановилась около Фриды, грудь которой вздымалась от рыданий, а прекрасные длинные волосы развевались на ветру, она подбежала к офицеру, отчаянно ругаясь на немецком языке. Следом за ней шли двое мужчин, неся грубые носилки, на которых лежало тело барона. Указав на него, а потом на Роджера и его товарищей, женщина объявила, что они убийцы ее мужа, и потребовала, чтобы их отдали ей для наказания, которое полагается за такое чудовищное преступление.

Большую часть ее требований русский офицер не понял, потому что она обращалась к нему по-немецки, но труп и тирада Фриды, направленная против пленников, вместе с тем фактом, что он поймал их убегающими из замка, не оставили у него сомнения в том, что произошло.

В подобной ситуации, когда их вина была столь очевидна, у Роджера было лишь одно слабое преимущество. По крайней мере, он мог говорить на неплохом русском языке и таким образом свободно общаться с человеком, в руках которого была их судьба. Когда баронесса наконец замолчала, чтобы набрать воздуха, он спокойно сказал офицеру:

– Конечно, мы убили эту свинью-пруссака. И я даже не буду оправдываться, говоря, что мы сделали это в целях самозащиты. Мы преднамеренно поймали его в ловушку и убили. Если бы вы попали в наше положение, вы бы сделали то же самое. Никогда не встречал подобного чудовища, он заслужил свою участь.

Русский удивленно посмотрел на него:

– Значит, вы признаетесь, что убили его? Я полагаю, вы понимаете, что, если вы не представите какое-то необыкновенное оправдание вашему поступку, я прикажу вас повесить.

– Офицеров, – спокойно заявил Роджер, – не вешают, а расстреливают.

– Верно, – согласился казачий офицер. – И хотя ваши эполеты и галуны сорваны с вашей формы, по вашим манерам и речи я могу понять, что вы не простой солдат. Но чин не дает права на убийство. Я гетман Сергей Дутов. А вы кто?

Роджер наклонил голову, чтобы скрыть блеск надежды, появившийся в его глазах. Значит, он имеет дело не с простым, вышедшим из низов казачьим офицером, но с гетманом – дворянином, с которым он может найти общих знакомых. Что ж, это поможет перевесить чашу весов и спасти его от расстрельной команды. Он поднял голову и гордо произнес:

– Я полковник шевалье де Брюк, командор ордена Почетного легиона, адъютант его величества императора Наполеона.

– В самом деле! – воскликнул гетман. – Значит, вы очень важный пленник. Настолько, что можно оставить в стороне это дело с убийством барона Знаменского.

– Я не ожидал, что так получится, – пожал плечами Роджер. – С вашего позволения, я предложил бы всем проехать в замок и там обсудить все за бутылкой вина.

– Клянусь святым Николаем Угодником! – засмеялся русский. – Вы, однако, хладнокровный человек. Но вы подали отличную идею. Мне не повредило бы что-нибудь согревающее.

Баронесса и ее слуги ни слова не поняли из их разговора. Она снова принялась кричать на Роджера, указывая на тело своего мужа. Роджер повернулся к ней и резко сказал:

– Замолчи, женщина! Этот русский дворянин требует пищи и вина для себя и своих людей. А потом он намерен расследовать обстоятельства смерти вашего мужа. А после этого, возможно, он расстреляет меня и моих товарищей.

Смягчившись от таких слов, баронесса повела их в замок и отдала приказания своим слугам подать еду и вино. Фурнье и Витю, оба очень встревоженные, были помещены казаками в высокий, скудно обставленный центральный зал, в котором единственным украшением были изъеденные молью головы оленей, медведей и рысей на стенах. Гетман и Роджер последовали за баронессой в смежную с залом столовую. Там была ужасная мебель из желтой сосны, и стоял застарелый запах пищи и собачьей мочи.

Неуклюжий слуга принес графин франконийского белого вина. Затем под неусыпным взглядом баронессы мужчины начали свой разговор. Русский дал понять, что намеревается вынести окончательный приговор, если Роджеру не удастся убедить его, что у него были достаточно веские основания самому свершить правосудие над бароном. Никогда прежде Роджер так ясно не сознавал, что его жизнь зависит от ловкости его языка. Если он не сможет убедить гетмана, что он не убивал Знаменского, а казнил его, Фурнье, Витю и он еще до наступления утра встретят свою смерть.

Но прежде всего Роджер постарался как можно дольше оттягивать расследование; он расспрашивал Дутова, когда тот в последний раз видел князя Петра Ивановича Багратиона, главнокомандующего русской армией, по происхождению немца[5].

Дутов хорошо был знаком с Багратионом; к его удивлению, оказалось, что Роджер тоже хорошо был с ним знаком. Затем он стал справляться о других друзьях и знакомых, которых он завел во время своего последнего пребывания в Санкт-Петербурге: о графе Александре Воронцове, брате русского посла в Лондоне, о капитане Мизянове из Семеновского полка Императорской гвардии, о бывшем премьер-министре графе Палене, в чьем загородном имении он провел целый месяц, и даже о самом царе Александре I, которому был представлен.

На Дутова не могло не произвести впечатления, что этот загнанный, изможденный француз был вхож в круг наивысшей знати его страны, а Роджер принялся описывать, какому ужасному обращению подвергался он и его сотоварищи у барона Знаменского. Но баронесса, которая мрачно и со всевозрастающей яростью взирала на то, как гетман с сочувствием выслушивает рассказ Роджера, внезапно вмешалась с бешеной руганью на исковерканном немецком. Поскольку она не умела объяснить дела словами, она указывала пальцем на Роджера и жестом пыталась изобразить, что его надо повесить.

Русский ободряюще покивал в ее сторону, погладил свои пышные усы и сказал:

– Полковник, все, что вы мне рассказали, не оставляет у меня сомнений в том, что вы жили в Санкт-Петербурге, пользовались там дружбой многих могущественных и знатных людей и что вы являетесь аристократом и в то же время храбрым солдатом. Кроме того, я испытываю к вам глубокое сочувствие за то грубое обращение, которому вы здесь подвергались. Но все же остается факт, что всего несколько часов тому назад вы вместе с вашими товарищами заманили в ловушку владельца этого замка и предали его чрезвычайно мучительной смерти. За такое преступление, как бы мне лично ни было жаль, вас и ваших товарищей придется расстрелять.