Зло в маске

В те дни за всеми армиями тащились толпы сопровождения: женщины, которые зарабатывали на жизнь как войсковые проститутки, и мужчины, которые после каждой стычки выходили ночью на поле боя, чтобы грабить раненых, лишая их всего, чем они владели, и даже сдирая с них одежду. Но, судя по всему, он будет лежать здесь в снегу, пока не замерзнет до смерти.

Ему казалось, что он пролежал под тушей уже много часов, но было лишь немного за полночь, когда до него донеслись голоса. Откинув меховой капюшон плаща, он услышал резкий голос, который произнес по-французски:

– Вон еще один. Судя по его лошади и плащу, подбитому мехом, он, должно быть, офицер, так что это будет хорошая добыча.

В поясе, который Роджер всегда носил с собой, у него было около сотни золотых монет. Он понимал, что предлагать их в обмен на свою жизнь было бесполезно. Эти стервятники только посмеются, убьют его и заберут луидоры. Изогнувшись, он достал свой пистолет из кобуры, находящейся на седле его лошади.

Его движение насторожило мародеров, и один из них воскликнул:

– Быстрее, Жан! Этот еще жив. Стукни его по голове своим железным стержнем и пошли его вслед за остальными, которых мы уже прикончили.

С бешено бьющимся сердцем Роджер повернулся. Над ним нависли две высокие фигуры, показавшиеся ему огромными из-за меховых одежд, которые они украли у нескольких убитых и накинули на себя. Подняв пистолет, он прицелился в ближайшего к нему. Молясь про себя, чтобы порох не оказался отсыревшим, он нажал на спуск. Сверкнула вспышка, и раздался грохот, прорезавший тишину ночи. Мужчина, в которого он целился, приглушенно вскрикнул, согнул колени и замертво упал в снег.

С бешеными проклятиями другой бросился на Роджера. Пистолет был однозарядным, поэтому он не смог еще раз выстрелить. Несмотря на свою застрявшую ногу, он все еще мог рассчитывать на свои мускулистые руки и торс; поэтому он отчаянно вцепился в нападавшего, притянув его к себе.

Мужчина был сильный и жестокий. Схватив Роджера за глотку, он принялся его душить. В таких случаях обычно Роджер ударял коленом в пах, но его положение не позволяло ему это сделать сейчас. Ловя воздух, чтобы не задохнуться, он сжал пальцы и сильно ткнул ими своему обидчику в лицо. Один его палец попал противнику в левый глаз. С криком боли тот ослабил захват на шее Роджера и отскочил вверх. Понимая, что его жизнь висит на волоске, Роджер не упустил этого мгновенного преимущества. Он быстро схватил мужчину за глотку. Произошла ожесточенная схватка. Противник яростно бил Роджера кулаками по лицу, стремясь освободиться от него. Как в кошмаре Роджер ощущал, что ему подбили глаз, разбили рот, губы его распухли, и он чувствовал солоноватый вкус крови, текущей из носа. Но, не обращая внимания на боль, он не разжимал рук.

Постепенно получаемые им удары слабели, затем прекратились. В лунном свете, отраженном снегом, он увидел, что лицо нападающего посинело. Глаза его выкатились, между неровных зубов был виден язык. Через некоторое время, показавшееся Роджеру вечностью, мародер потерял сознание, удушенный, и упал рядом с Роджером.

Обессилевший, едва сдерживающий стоны, Роджер слабо оттолкнул от себя свою жертву. Задыхаясь от напряжения, он лежал, все еще не в силах освободиться от трупа лошади. То, что ему удалось отразить это нападение, было чудом. Бешеная схватка на время согрела его, но была еще ночь, заметно холодало, и это не оставляло ему надежды дожить до утра.

Глава 2

Счет представлен

От нападения мародеров Роджер даже получил некоторую выгоду: оба были одеты в толстые меховые тулупы, которые они, по всей видимости, сорвали с других своих жертв, найденных на поле боя. Хотя зажатая тушей нога не позволяла Роджеру двигаться, он ухитрился стащить большой грубый медвежий тулуп с мужчины, которого он задушил. Тот, которого он застрелил, лежал вне пределов досягаемости, но Роджер смог воспользоваться медвежьим тулупом, чтобы укрыть от холода тело и свободную ногу, почти окоченевшую.

Через некоторое время его мысли снова вернулись к Джорджине. Без сомнения, цыганская кровь, унаследованная ею от матери, позволяла ей довольно точно предсказывать будущее и установить с Роджером странную психическую связь, которую он сам объяснял их полным взаимопониманием и долголетней привязанностью. Случалось, когда он переживал опасные моменты, а она находилась за много миль от него, он ясно слышал ее голос, предостерегающий его и подсказывающий, как ему спастись. Однажды, когда она чуть не утонула в Карибском море, он, находясь в Париже, потерял сознание и упал с лошади, а позднее узнал, что его дух пришел к ней на помощь и дал ей сил доплыть до берега.

Теперь же он гадал, знает ли она о его отчаянном положении и сможет ли каким-нибудь образом помочь ему. Однако он не представлял, как это возможно, поскольку перепробовал уже все способы освободиться, и ему не нужно было никакого предупреждения о приближении стервятников, пока он мог удержаться от сна.

От Джорджины его мысли перешли к другой красавице – графине Марии Валевской, последней любовнице Наполеона.

Когда Наполеон женился на Жозефине, он любил ее отчаянно, а она была к нему равнодушна, она лишь позволила своему прежнему любовнику, в то время всемогущему члену Директории Баррасу, уговорить себя согласиться на этот брак. Она была настолько равнодушна к нему, что не скрывала своей измены с красивым армейским интендантом по имени Ипполит Шарль, случившейся, пока Наполеон участвовал в Итальянской кампании. Ее супруг узнал об этом, но он находился под властью ее чар, поэтому простил ее. Потом, когда он отправился в Египет, Жозефина позволила себе другие любовные связи.

Семья Наполеона ее ненавидела и, когда он вернулся, представила ему точный и подробный отчет о ее неверностях в надежде, что он от нее отделается. Находясь в Египте, Наполеон имел страстную связь с неотразимо очаровательной женщиной, известной под именем Беллелотта, и теперь был склонен уступить требованиям семьи, но дети Жозефины от первого брака, Эжен и Гортензия Богарне, которых Наполеон любил как своих, со слезами заступились за мать, и так убедительно, что и на этот раз супруга была прощена.

Но с этих пор Наполеон без всяких угрызений совести овладевал любой женщиной, которую желал, а безразличие Жозефины к нему, к несчастью для нее, сменилось вдруг любовью. В интервалах между интрижками с красотками из «Опера» и «Комеди Франсез», которые проводили одну-две ночи в его постели, были более длительные романы: с Грассини, итальянской певицей; мадемуазель Жорж – Нелл Гуин[3]его сераля, которая искренне любила его и часто поднимала ему настроение своими остроумными замечаниями; с талантливой драматической актрисой Терезой Бургуэн; своевольной и заядлой картежницей мадам де Водей, которая была одной из придворных дам Жозефины; и, наконец, с мадам Дюшатель, восхитительной блондинкой с васильковыми глазами, еще одной придворной дамой Жозефины.

В этот период сообщения об изменах Наполеона вызывали у Жозефины бурные истерики. Чуть не сходя с ума от ревности, она порой врывалась в комнату, где ее супруг развлекался с Дюшатель. А он гневно заявлял, что не таков, как остальные мужчины, и выше пошлых супружеских условностей, потом выставлял Жозефину из комнаты.

Однако он продолжал испытывать к ней большую привязанность. Он по-прежнему часто спал с ней, а когда Наполеон находился в тревожном настроении, она читала ему на ночь. Ему сильно недоставало ее во время Прусской кампании, и он часто писал ей нежные письма, уговаривая ее ради него броситься навстречу северным ветрам и суровой зиме и приехать к нему.

Но вскоре после его приезда в Варшаву тон писем к Жозефине изменился: их основным мотивом становится уверение, что климат здесь слишком суров для нее и ей лучше остаться в Париже.

Причина такой резкой перемены настроения была известна всем, кто находился поблизости от него. 1 января по пути в Варшаву его карета была окружена огромной толпой, приветствующей легендарного полководца, который, по слухам, собирался вернуть Польше ее былую славу. В гостинице, куда вкатили его карету, две дамы умолили Дюрока, старшего адъютанта Наполеона и его гофмейстера, позволить им воздать честь герою. Дюрок вежливо согласился. Одной из этих дам была светловолосая, голубоглазая восемнадцатилетняя графиня Мария Валевска.

Наполеон, пораженный ее красотой, конечно, узнал ее, когда она появилась на большом балу, данном в его честь через несколько дней в Варшаве, где он обосновался в древнем дворце польских королей. Но от застенчивости юная девушка отказала ему, когда он пригласил ее на танец. Вне всякого сомнения, это разожгло его аппетит, и он преследовал ее несколько дней, с досадой и разочарованием получая отказы в ответ на письма и приглашения.

Мария Валевска, юная жена семидесятилетнего дворянина, была невинна, чрезвычайно сдержанна и набожна. Мысль о том, чтобы завести любовника, пугала ее. И хотя Наполеон не привык слышать «нет» в ответ на свои домогательства, в этом случае ему пришлось прибегнуть к посторонней помощи.

Князь Понятовский, глава движения за освобождение Польши, объяснил ей, сколь важно было бы для дела ее родины, если бы она стала любовницей всемогущего императора. Взволнованная до слез подобным обращением к ее патриотическим чувствам, она все еще упорствовала в своем отказе.

Эту историю стали обсуждать в городе; мужчины и женщины, знакомые и родственники объединились, чтобы выклянчить у бедной маленькой Марии согласие выполнить свой патриотический долг. Доведенная до отчаяния, бедняжка наконец позволила Дюроку проводить ее в покои Наполеона. Дюрок, который был одним из ближайших друзей Роджера, впоследствии рассказал ему, что, хотя эта пара провела наедине три часа, Мария все это время была в слезах и покинула комнату столь же невинной, какой вошла в нее.

Доведенный до крайнего отчаяния, Наполеон выложил свою козырную карту – послал своего драгоценного министра иностранных дел Талейрана поговорить с ней. Сей элегантный аристократ, бывший при прежнем режиме епископом, лидером либералов во время революции и ссыльным в годы Директории, в последние восемь лет стал одним из самых могущественных после Наполеона людей во Франции и недавно был наделен титулом князя Беневентского; он был не только хитрым как змей дипломатом, но и непревзойденным мастером в обольщении женщин. После того как все потерпели неудачу, он убедил Марию, что Бог благословил ее, подарив ей возможность послужить своей родине и в то же самое время согреть любовью самого могущественного человека на земле.

Наполеон всегда был добр и вежлив с женщинами и необыкновенно великодушен и щедр со своими любовницами. Его благородство и обаяние вскоре завоевали сердце Марии. Их счастливый союз длился несколько лет. Она была одной из немногих женщин, которых он по-настоящему любил, и с течением времени она родила ему сына.

Шарль Морис де Талейран-Перигор, внук графа Шале, не мог наследовать от своего отца титул маркиза, потому что, перенеся в молодости неправильно сросшийся перелом лодыжки и оставшись на всю жизнь хромым, был непригоден к службе в армии. Он сыграл самую значительную роль в жизни Роджера.

В девятнадцатилетнем возрасте Роджер был сильно избит и без сознания принесен в дом Талейрана. Прислушавшись к тому, как бредил его гость, Талейран узнал, что тот не был, как он предположил, французом, родившимся в Страсбурге и после смерти матери воспитанным ее сестрой в Англии, но на самом деле был сыном леди Мэри Брук и британского адмирала. Он сохранил секрет юноши и в течение многих лет верил, что Роджер, как это было довольно распространено в те дни, был иностранцем, решившим сделать карьеру в другой стране и полностью лояльным к ней.

Но в конце концов Талейран узнал, что Роджер оставался лояльным по отношению только к своей родине, и уже в 1798 году благодаря связям, которые у него были во Франции, он работал шпионом на британского премьер-министра. Но у Талейрана были две важные причины, которые удерживали его от того, чтобы арестовать Роджера. Во-первых, в годы Террора Роджер раздобыл для Талейрана документы, которые помогли ему сбежать из Франции. Во-вторых, с самого начала своей дипломатической карьеры Талейран имел тайную цель примирить Британию и Францию; он был убежден, что не может быть прочного мира в Европе, пока эти две могущественные державы окончательно не перестанут воевать.

Для своей эпохи Талейран был человеком уникальным: аристократ по рождению и воспитанию, он сохранил привычку одеваться в шелка и надевать на приемы пудреный парик, но при этом ухитрялся повелевать толпой решительных, выбившихся из низов людей, которых революция привела к власти. Циничный, корыстный, аморальный, он невозмутимо пробивал себе дорогу на поле боя и при дворе, хотя и ненавидел отправляться вслед за Наполеоном в его военные походы – на пути в Варшаву его карета на целую ночь застряла в снегу.

В Париже он жил в величайшей роскоши и, чтобы оплачивать колоссальные расходы, домогался огромных взяток от иностранных послов; однако эти подношения он взимал лишь за то, чтобы выслушать их просьбы, а не содействовать их удовлетворению – подобная практика была на протяжении многих столетий распространена в министерствах иностранных дел в каждой европейской стране. Он никогда не отрицал того, что он аморален, он мог насчитать множество красивых женщин, с которыми в то или иное время он ложился в постель. Но он был человеком огромной прозорливости, чьим постоянным стремлением было добиваться прочного мира и процветания Франции.

У большинства людей, придерживающихся подобных взглядов и находящихся на службе у господина, для которого война является жизненной необходимостью, давно бы уже опустились руки. Но не таков был Талейран. Снова и снова спокойно, хладнокровно, даже с явной охотой он склонялся под ударами бурь и вел переговоры о заключении соглашений, разработанных вопреки его советам; в нем не угасала надежда, что если он останется на своем посту, то придет время, когда он сможет упрочить положение Франции в ее естественных границах и добиться от других государств Европы дружеского к ней отношения.

Еще в октябре 1805 года Талейран направил из Страсбурга Наполеону тщательно продуманный документ. Его смыслом было то, что разрушение Священной Римской империи может только навредить Европе. Оставшись сильной, она могла бы служить противовесом Пруссии и противостоять диким варварским ордам России. После того как Наполеон с триумфом вошел в Вену, Талейран принял его политику, умоляя императора позволить поверженным австрийцам потихоньку уйти, а затем заключить с ними союз и таким образом избежать отделения Венгрии и ее объединения с царем.

Депеша Талейрана попала к императору сразу после Аустерлица; в этом сражении он нанес последний решающий удар по Австрии, а также разгромил русскую армию. Воодушевленный двойной победой, он отверг мудрый совет своего министра иностранных дел и наложил суровый штраф на императора Франца, забрав у него его венецианские и далматинские территории, а также и другие обширные земли, чтобы отблагодарить немецких князей, которые послали свои войска сражаться на стороне французов.

Тем летом он объединил тридцать шесть немецких князей и образовал под своим протекторатом Рейнский союз. Талейран послушно заставил их подчиниться, хотя воротил от них свой слегка курносый нос. Он и его австрийский коллега князь Меттерних прекрасно понимали, что такая разноперая рыба, собранная в одном котле, не может служить заменой сильной Австрийской империи.

Тем же летом Талейран снова попытался заключить мир с англичанами. Всю свою жизнь Чарльз Фокс был таким непоколебимым франкофилом, что его приход к власти этому способствовал, но переговоры зашли в тупик из-за будущего Сицилии.

Это была эпоха, когда Наполеон принялся разбазаривать старинные троны Европы. Совсем недавно он сделал своего старшего брата Жозефа королем Неаполя, своего младшего брата Людовика – королем Голландии, а своего зятя Иоахима Мюрата назначил великим герцогом Берга. Но до тех пор Жозеф владел землями в половине Королевства двух Сицилий. Король Фердинанд Бурбонский убежал из Неаполя на остров и под защитой британского флота удержал его. Наполеон настолько ненавидел королеву Каролину, жену Фердинанда, – старшую сестру-интриганку Марии-Антуанетты, – что решил отвоевать остров при первом же удобном случае и объявил его частью королевства Жозефа. Торжественно поклявшись защищать Бурбонов и связав себя этим словом, британцы не могли бросить их на произвол судьбы. Тогда же, в сентябре, страдающий чрезвычайным ожирением Фокс последовал за своим предшественником и многолетним оппонентом Питтом в могилу.

Затем развернулась стремительная Прусская кампания. После поражения при Йене и Аустерлице Фридрих Вильгельм стал просить о переговорах. И снова Талейран настаивал на том, чтобы император проявил милосердие к побежденным и связал их с собой союзом. Наполеон об этом и слышать не захотел. Союз – да, но не раньше, чем Пруссия отдаст половину своих территорий. Напрасно Талейран настаивал на том, что после полного поражения Пруссии и Австрии не останется силы, способной противостоять полчищам русских, которые заполонят Центральную Европу и вторгнутся во Францию. Но Наполеон, ставший к тому времени властелином Европы от Южной Италии до Балтики и от Карпатских гор до Северного моря, был слишком уверен в своем могуществе и способности разобраться с любой и каждой ситуацией, отказался его слушать. Пруссаки мрачно отступили на север и оказывали царю любую помощь, какую могли.

Снова пошел снег большими, пушистыми, тяжелыми хлопьями. Роджер еще плотнее закутался в свои меха и подумал, что скоро всему придет конец. В этот день при Эйлау французы получили ужасную взбучку, но никто не мог оспаривать военный гений Наполеона. Роджер поспорил бы на годовое жалованье, что еще до конца года с помощью одного из своих молниеносных маневров войск император застанет русских врасплох и нанесет им ужасное поражение. Но что потом?

Одна только Великобритания останется в боевой готовности, чтобы противостоять мощи европейского владыки. Но она находится в гораздо худшем положении, чем раньше, в начале войны. Так называемое «Министерство всех талантов» почти полностью состоит из слабых, некомпетентных людей, у которых нет твердой политики, и они постоянно ссорятся между собой.

Если наполеоновская континентальная блокада окажется действительно серьезной угрозой для британской торговли, интересы промышленников могут вынудить теперешнюю никчемную шайку правителей согласиться на унизительный мир. А если Наполеон добьется успеха в войне против русской армии, то у него не останется врагов, кроме Англии, и он переместит Великую Армию назад, в Булонь. В данный момент благодаря поражению при Трафальгаре вторжение наполеоновской армии в Англию немыслимо; но, получив в свое распоряжение любую верфь Европы, император сможет за год или два построить достаточно сильный флот, чтобы противостоять британским военно-морским силам. Великий Нельсон умер. Сможет ли его преемник нанести поражение французскому флоту, или – эта мысль невыносима! – гусары Лассаля и гренадеры Удино будут жечь и разорять мирные фермы Кента или Сассекса?

По мере того как падающий снег покрывал толстым слоем скрюченное тело Роджера, он понимал, что скорый конец неотвратим; но он старался подбодрить себя и посмотреть на вещи оптимистически.

Имеется и другая возможность. За последний год у императора развилась мания величия. Он полностью поверил в свою звезду и возомнил себя высшим существом, которое никогда не ошибается. Поэтому он резко сменил политический курс, отказавшись от дальновидной политики Талейрана. Недаром говорится, что гордыня до добра не доводит. Не только армии и правители Австрии и Пруссии были унижены поражением. Народы этих стран, бесчисленные тысячи людей внезапно стали гражданами иностранных государств, и были крайне возмущены судьбой, которую уготовил им Наполеон.

По крайней мере, есть шанс, что в патриотическом порыве они обратят свой гнев на угнетателей. Именно народ Франции в период с 1792 по 1796 год не только сверг монархию, но и бросил вызов, а затем нанес поражение хорошо обученным армиям Австрии, Пруссии, Пьемонта и Испании. Если Наполеон отвернется от них, – например, отвлечется на вторжение в Англию, – не могут ли немцы и астрийцы объединиться, вырезать французские гарнизоны, оставленные в их городах, и отвоевать свою свободу?

Фанатизм, присущий в прошлом республиканской армии, а также храбрость, позволявшая добиваться поразительных побед, навели Роджера на мысли о теперешней Франции, управляемой милостивой, но твердой рукой императора. В 1799 году, когда он стал первым консулом, страна находилась в состоянии анархии. Правосудия не существовало. У каждого муниципалитета был собственный закон, и каждого гражданина, который не сбежал за границу, откровенно грабили любыми возможными средствами. Дороги не приводились в порядок и постепенно стали почти непроезжими. Страна наполнилась шайками дезертиров, которые безнаказанно убивали и грабили. Церкви в городах превратили в игорные дома и бордели, половина домов была разрушена и кишела крысами, а улицы были завалены мусором и отбросами.

За год благодаря своей неистощимой энергии, преодолевающей любое препятствие, первый консул навел порядок во всей стране. Продажные муниципалитеты были заменены префектами, отчитывающимися только перед ним. Дороги были отремонтированы, снова стали ходить дилижансы по расписанию, города были очищены, открылись тысячи новых школ, правосудие было восстановлено, финансы упорядочены. То, что один человек смог достичь такого в столь короткий срок, было чудом. Наполеон-администратор вызывал у Роджера искреннее восхищение. Но не цена, которую пришлось заплатить стране за его услуги. Французский народ потерял свою с трудом завоеванную свободу. Благодаря ряду быстрых, ловких изменений в Конституции Бонапарт стал диктатором, чья воля не могла быть никем оспорена. Однако из-за того, что Наполеон навел порядок в этом хаосе и снова дал народу безопасность, французы безропотно приняли это новое иго.

Когда Роджер вспоминал те дни лихорадочных попыток вывести Францию из ужасающего беспорядка, в который она впала за десять лет революции и Директории, в его голове возникал образ еще одной личности.

Он вспомнил Жозефа Фуше. Если не считать Наполеона, именно он, наравне с Талейраном, в течение многих лет был одним из самых могущественных людей Франции. Он также был тем вторым человеком, который знал, что Роджер на самом деле сын английского адмирала.

Фуше был полной противоположностью Талейрана. Он начал свою карьеру как мирской учитель в религиозном ордене, тесно сдружился с Робеспьером и стал депутатом от Нанта в революционном Конвенте. В 1793 году он оказался самым жестоким и безжалостным среди якобинцев. Будучи комиссаром Невера, он разграбил кафедральный собор и отправил на гильотину бесчисленное множество буржуа. В Лионе он подавил мятеж либералов, заставил вырыть вокруг города траншеи, затем выстроил в ряд пойманных мятежников – мужчин, женщин и детей – вдоль этих траншей и расстрелял их шрапнелью из пушек.

В годы реакции во время Директории ему посчастливилось бегством сохранить свою жизнь. Находясь в сорока лье от Парижа, он зарабатывал на жизнь, разводя свиней. Каким-то образом ему удалось стать вербовщиком в армию, накопить небольшое состояние, а затем внезапно выплыть наверх в должности начальника полиции.

С первого года пребывания во Франции и до осени 1799 года между Роджером и Фуше существовала жестокая вражда. Оба имели друг на друга зуб и не упускали случая, чтобы позлословить друг о друге. Но во времена Брюмера, когда Наполеон попытался завоевать власть, их интересы совпали, и они прекратили вражду.

Роджер втайне объединял аристократа Талейрана и грубого демагога Фуше, потому что он знал, что Бонапарт станет «человеком с мечом», способным расчистить авгиевы конюшни, в которые превратилась Франция. Талейран тщательно готовил государственный переворот в Сен-Клу, а в это время Фуше закрыл ворота Парижа, предотвратив тем самым вмешательство войск, все еще лояльных Конвенту и Революции.

Получив от Бонапарта подтверждение своей должности начальника полиции, Фуше стал творить чудеса. Его шпионская сеть была всеобъемлющей. Его досье содержали подробные отчеты о каждом заметном французе на территории страны и за ее пределами. Он работал по восемнадцать часов в день и окружил себя обширным штатом высококвалифицированных подчиненных. Он знал о каждом зарождающемся заговоре и о каждом более или менее значительном любовном романе. Сам будучи якобинцем, он безжалостно уничтожал своих прежних коллег, если они были против Бонапарта. Он управлял огромной армией агентов, и его могущество возросло до такой степени, что его слово стало законом на всей территории Франции. Тем временем он успел сколотить себе огромное состояние.