Прядильщица Снов

– Либо тебя ждет кошмар, – закончила Астра. – Худший из всех возможных.

«Но есть шанс? Есть возможность?»

Вдруг одно из призрачных яблок упало и разбилось о землю с хрустальным звоном. Но вместо сочной мякоти из него высыпалась эфемерная серебристая пыль, мерцающая в лунном свете. Она поднялась в воздух, закружилась и медленно растворилась, не оставив следа.

– Мне нужно найти Ноктюрна, – Аля решительно поднялась со скамьи. – И прядильщицу снов. Даже если для этого придется пройти через кошмар.

«Даже если для этого придется вспомнить себя настоящую».

Астра и Роза снова обменялись многозначительными молчаливыми взглядами. Сочувствие? Восхищение? Зависть?

– Что это за символы надежды? – спросила Аля, чувствуя, как всё внутри сжимается от страха и возбуждения, словно перед прыжком в неизвестность. – Как их найти?

Роза поджала губы, её взгляд стал отрешенным, словно она вспоминала нечто, давно погребенное в глубинах памяти. Она смотрела сквозь Алю, сквозь яблоневые деревья, сквозь сам воздух – в прошлое, которое, как она утверждала, уже не помнила.

– У каждого они свои, – в её голосе впервые послышалась хрипотца, не характерная ей ранее. – Что-то глубоко личное. Что-то, что может вернуть тебе настоящую силу, настоящую суть.

Астра вздрогнула, словно от холода, хотя ночь была теплой, её пальцы нервно скользнули к медальону и обратно.

Она боялась вспоминать. Боялась даже думать о возможности вспомнить.

– Чтобы понять, какие символы твои, нужно окунуться в кошмары, – Роза наклонилась ближе, и Аля снова ощутила запах старых книг. – Погрузиться в свои страхи, в свои самые темные мысли.

«Страхи. Самые тёмные мысли. То, от чего я бежала всю жизнь».

– Ты… поняла, что нужно искать тебе? – спросила Аля, чувствуя, как предательский холод пробегает по позвоночнику.

– Да, – Роза кивнула, и её лицо на мгновение изменилось, стало старше, изможденнее. Появились морщинки в уголках глаз, тени под скулами, складка между бровей.

Не уродство – просто человечность.

– И едва не исчезла навсегда.

Её голос дрогнул, а пальцы непроизвольно коснулись шеи, словно проверяя, что она все ещё может дышать.

– Меня спасла только прядильщица снов, – продолжила она тише, с неожиданной благодарностью. – Она… вытащила меня из тьмы. Вернула сюда.

Роза сделала глубокий вдох, и её лицо снова стало идеальным; следы усталости и возраста исчезли, словно смытые невидимым дождём. Совершенство вернулось, стерев проблеск человечности.

– И ты стала тем, кто ты сейчас, – закончила Аля за нее. Не вопрос – утверждение. В горле снова возник комок горечи.

Роза не ответила, лишь посмотрела на призрачные яблоки над их головами.

– Даже не думай искать эти символы, – голос Астры зазвенел от напряжения. Холодные, влажные пальцы впились в запястье Али. – Это безумие. Никто ещё не смог противостоять прядильщице снов. Никто.

– И никогда не стоит её ослушиваться, – Роза оглянулась по сторонам, словно боясь, что даже деревья могут подслушивать. – Последствия… могут быть ужасными.

– Ты можешь исчезнуть, – аметистовые радужки Астры потемнели до почти чёрного, зрачки расширились. – Навсегда. Везде.

«Исчезнуть навсегда. Стать ничем».

– Мне нужно найти Ноктюрна, – Аля крепко сжала кулаки. Ногти впились в ладони – боль настоящая, живая. Голос прозвучал твёрже, чем она ожидала. – Я готова на всё. Даже… исчезнуть.

«Хотя это ложь. Я боюсь исчезнуть больше всего на свете».

Астра и Роза переглянулись с восхищением и ужасом. Они знали, что не смогли бы рискнуть так, как Аля сейчас. Они цеплялись за свои иллюзии, за отблеск совершенства, стоивший им настоящих жизней.

– Как мне попасть туда? – спросила Аля, высвобождаясь из хватки Астры. – В кошмары?

– Нужно уснуть на Ткани Снов, – голос Розы прозвучал твёрже, увереннее. Она не отводила взгляд, смотрела Але прямо в глаза. – Рядом с тем, что пугает тебя больше всего.

– Сон внутри сна, – подхватила Астра, и её голос тоже изменился – стал глубже, человечнее. – Уровень ниже этого.

Она подняла руку, словно хотела прикоснуться к лицу Али, но остановилась, не решаясь.

«Комната с диваном».

Образ всплыл в памяти Али яркой вспышкой. Комната с диваном, обитым алым бархатом. Псише в старинной раме, в котором она впервые увидела своё прекрасное лицо в этом мире. Теперь оно пугало её больше всего – забавно.

– Я знаю такое место, – Аля поднялась со скамьи. Решимость горела внутри, разгоняя страх, придавая силы. – Спасибо вам.

– Не ходи туда, – Астра отчаянно вцепилась в ее руку. – Пожалуйста. Ты не понимаешь… там нет ничего, кроме боли.

Аля посмотрела на них обеих – две прекрасные пленницы в саду иллюзий. Были ли они когда-то такими, как она? Простыми девушками с мечтами и страхами? Что они потеряли, обретя это совершенство?

– Пожалуйста. Просто… забудь, – Роза потянулась к Але, но её рука замерла в воздухе, не коснувшись ее. – Танцуй на балу. Будь счастлива. Смирись.

Але хотелось задать ещё тысячу вопросов, но внезапно она поняла, что больше ничего не узнает – по крайней мере, от них. Их глаза снова затянул туман, будто чья-то невидимая рука опустила занавес между ними. Что-то не давало им говорить дальше. Что-то контролировало их даже сейчас.

«Или кто-то».

– Нет, – решительно выпрямилась Аля. – Никогда.

Она развернулась и побежала обратно к дворцу, не оглядываясь. Платье развевалось за спиной, словно крылья, а сердце едва не вырывалось из груди.

«Беги. Не оглядывайся. Не останавливайся».

Она не хотела видеть их лица – боялась прочитать в них отражение собственного страха. Или, что ещё хуже, отражение собственного будущего – если не найдёт выход, если не узнает правду, если поддастся соблазну забыть всё и просто танцевать, танцевать, танцевать на балу, среди других красивых кукол с пустыми глазами.

Лунный свет заливал сад, превращая каждую каплю росы в крошечную звезду. Музыка из дворца становилась громче, обещала эфемерное счастье, легкость, забвение.

Но теперь она слышала в ней тревожные фальшивые ноты, которые раньше не замечала. Она не манила, а предупреждала.

Впереди сиял болезненно знакомый дворец из стекла и камня, каждое окно пылало мягким золотистым светом. Прекрасный, идеальный, безопасный. Ловушка.

«Я не стану ещё одним призраком в этом идеальном мире. Клянусь».

За спиной остались Роза и Астра – две тени среди светящихся яблонь. Две пленницы собственных желаний.

***

Коридоры дворца казались бесконечным лабиринтом из мрамора, хрусталя и серебра. Они изгибались и петляли, как живые, меняли форму за спиной Али. Музыка бала преследовала её, становилась то громче, то тише. Она бежала, не обращая внимания на других гостей, на их колкие, пронизывающие взгляды.

«Они знают. Они все знают».

Шепот следовал за ней, стелился по полу невидимым туманом, обвивал лодыжки. Тихий, неразборчивый, но настойчивый.

О чем шептались эти прекрасные куклы? О девушке, которая отказалась от правил? О той, что бежит прочь от бала, вместо того чтобы танцевать до рассвета – который никогда не наступит?

Картины словно следили за ней. Тревожные образы оживали, рассказывая свою историю. Мужчина разрывал цепи, но ноги его оставались скованными. Лицо искажалось от боли, вены на руках вздувались, а свобода казалась недостижимой. Женщина смотрела в зеркало и видела чудовище: открытый рот, безмолвный крик, но никто не мог помочь. Ребёнок стоял на краю обрыва, протягивая руку к луне – маленький, хрупкий перед бескрайним ночным небом.

«Это мы. Все пленники этого места».

Она отвернулась и ускорила шаг. Сердце колотилось в груди, отдаваясь в ушах; пальцы похолодели. Образы преследовали её, сплетались в историю, которую она пока не могла понять. Символы и ключи смешались в голове, пока она пыталась найти выход из лабиринта дворца. Каждый поворот коридора сулил свободу, но обманывал. Каждая дверь была знакома, но вела не туда.

«Где я? Куда я иду?»

Паника накатывала волнами, грозила захлестнуть её. Дыхание сбивалось, перед глазами мелькали чёрные точки. Аля остановилась, прижалась к холодной стене. Мрамор пульсировал, как живой, или это кровь стучала в её висках? Она закрыла глаза, сделала глубокий вдох.

«Сосредоточься. Найди дверь. Ту самую дверь».

Наконец, она заметила знакомую дверь из тёмного дерева с изящным узором. Прикоснулась к холодной ручке – металл обжег пальцы. Поверхность двери на мгновение пошла рябью, как отражение в воде, затем стала твёрдой.

Аля толкнула дверь и оказалась в комнате с французскими окнами и бархатным диваном. Лунный свет проходил сквозь тяжелые шторы, отчего создавалась иллюзия сумерек. В воздухе пахло лавандой и старыми книгами. Где-то – вероятно, за лестницей – тикали часы, отсчитывая ничего не значащее здесь время.

Светловолосая девушка вновь встретила её с идеальной, отточенной улыбкой. Золотистые волосы струились по плечам, ни одна прядь не выбивалась.

– Александра, как прошёл бал? – её голос зазвенел колокольчиками. – Вы танцевали? Ноктюрн был там?

Аля ответила той же фальшивой улыбкой. Притворилась, что этот мир реален, что эмоции настоящие, что они всё ещё живы.

– Бал был чудесен, – она постаралась, чтобы голос не дрожал. – Но я очень устала. Не могли бы вы оставить меня одну? Мне нужно отдохнуть.

На мгновение лицо девушки застыло, как воск. Улыбка не покинула лица, но глаза стали пустыми. На долю секунды Аля увидела испуганную девушку в идеальном теле, кричащую из-за стеклянной стены.

«Прости меня. Я не могу спасти всех».

Потом блондинка снова улыбнулась и кивнула.

Механизм вновь запустился, маска вернулась на место.

– Конечно, дорогая! Отдыхайте. Если понадобится что-то еще – просто позовите.

Она выскользнула – а точнее, скорее перетекла, как дым или туман – за дверь. Аля сразу заперлась изнутри. Она не была уверена, что это поможет, если кто-то действительно захочет войти, но почувствовала себя немного спокойнее.

«Ловушка захлопнулась. Теперь только вниз».

Комната казалась меньше, чем Аля помнила – пространство словно сжималось вокруг неё. Тяжелые шторы едва заметно колыхались, хотя окна были закрыты. Тени густели, приобретали форму, готовились ожить. Тиканье часов становилось громче, настойчивее – каждый удар отдавался в висках.

Псише на позолоченных балясинах стояло в углу, словно выжидало подходящего момента, чтобы явить Але образы всех ее кошмаров.

Она опустилась на край дивана, чувствуя под пальцами слишком мягкую бархатную обивку.

Что будет, если уснуть во сне? Что, если она попадет на другой уровень реальности?

И что будет, если она умрет здесь? Исчезнет ли она в реальном мире? Навсегда останется танцевать с тенями в призрачном бальном зале?

«Нет, нет, нет!»

Образы из реальной жизни всплывали в памяти Али, но теперь они помутнели и размылись, словно старые фотографии, залитые водой. Она видела лицо матери – черты расплывались, но волосы отливали той же роскошной рыжиной, что и у Али в идеальном мире. Слышала её голос, слишком бодрый и весёлый, но не могла вспомнить, о чем они говорили в последнюю встречу. Может быть, о её будущем? О её оценках? О глупых комплексах?

Аля вспомнила школьный коридор, полный толпящихся учеников, но лица одноклассников сливались в одно безликое пятно, их голоса – в неразборчивый гул, поднимающийся и опадающий, как волны прибоя.

«Я забываю. Я теряю себя».

Паника холодными пальцами сжала горло. Она перевоплощалась. Становилась частью этого мира. С каждым ударом сердца её настоящее «я» растворялось, уступая место идеальной Александре – красивой, уверенной, но пустой. Скоро от неё настоящей не останется ничего, кроме смутного воспоминания, тающего зыбким туманом.

«Нужно спешить. Пока я ещё помню».

Решившись, Аля поднялась с дивана. Колени дрожали, но каждый шаг становился тверже предыдущего. Она подошла к псише и развернула его резким движением.

Зеркало вспыхнуло от лунного света, проникающего сквозь шторы. В стекле отразился ее идеальный образ – прекрасная девушка с огненными волосами и выразительными глазами. Но каким-то образом она всё равно разглядела настоящую себя, словно второе отражение, призрачное, полупрозрачное. Неуверенную, напуганную девочку, слишком полную и неуклюжую. Девочку с тусклыми волосами и блеклыми глазами, которая всю жизнь боялась своего отражения, но теперь пыталась быть храброй.

«Вот она я. Настоящая».

Зеркальная поверхность пошла рябью и на мгновение стала жидкой, текучей, затем снова затвердела. Отражение дрогнуло, исказилось, слилось с тенями. В глубине стекла мелькнула размытая тёмная фигура. Она наблюдала за Алей из-за барьера между мирами.

Страх сжал горло, но она заставила себя не отворачиваться. Она должна была встретить все кошмары лицом к лицу.

Аля развернула зеркало так, чтобы оно оказалось напротив дивана. Каждое движение отдавалось звоном в голове, словно она нарушала древний запрет. Вернувшись к дивану, она устроилась на бархатной подушке, глядя на своё отражение. Её руки дрожали, но она старалась дышать ровно, глубоко. Тени в углах комнаты удлинялись, искажались, тянулись к ней чёрными щупальцами. Тиканье часов замедлялось и растягивалось. Даже зеркало переставало быть просто отражающей поверхностью – оно превращалось в окно, портал, дверь в иную реальность. И там, по ту сторону стекла, её ждали кошмары.

Закрыв глаза, Аля почувствовала, как сознание начало плыть. Ощущение тела постепенно исчезало, заменяясь невесомостью, словно она растворялась, распадалась на частицы, уносимые невидимым ветром. Последним усилием воли она цеплялась за образ Романа, за ощущение его руки в своей, за звук его голоса.

«Я найду тебя, Роман. Обещаю».

Тьма поглотила её полностью. Она падала. Падала. Падала.

В кошмар.

***

Аля открыла глаза. Комната осталась прежней: тот же диван, та же бархатная обивка, тот же роскошный ковер на полу и столик из красного дерева, тот же запах лаванды и старых книг. Но что-то изменилось. Воздух потяжелел и загустел так, что каждый вдох давался с трудом, а откуда-то доносился тяжелый и сладкий запах, словно аромат гниющих цветов смешался с металлическим привкусом крови.

Французские окна покрылись кружевом серебристой паутины. Сквозь неё пробивался тусклый красноватый свет, как от вечного кровавого заката; толстые нити пульсировали. Шторы висели неподвижно, но Аля чувствовала холодные прикосновения ветра к своей коже.

«Откуда ветер? Здесь же нет выхода».

На туалетном столике здесь появилась незнакомая музыкальная шкатулка. Старинная, покрытая патиной времени, с щербатой крышкой. Шкатулка была закрыта, но оттуда доносилась едва слышная колыбельная из детства:

«Спи, моя радость, усни…»

Искаженная и фальшивая, будто механизм заводили слишком много раз.

«Откуда она знает эту песню? Как она может знать?»

В углу комнаты Аля заметила детский стульчик с облупившейся белой краской и царапинами на ножках. Эта новая деталь настораживала больше всего: там сидела фарфоровая кукла в изумрудно-зелёном платье, точь-в-точь как у нее. Тонкие линии трещин рассекали искусственное лицо, а в пустых глазницах застыла бездна. Кукла безглазо наблюдала за Алей.

Картины на стенах снова изменились: теперь люди с искаженными от ужаса лицами убегали от невидимых преследователей; их тела выворачивались в неестественных позах. Девушка с пальцами-плавниками тонула в тёмной воде, её волосы сплетались с водорослями, а ребёнок потерялся в лесу с искаженными лицами взрослых на деревьях.

Но больше всего пугал тихий, едва различимый шёпот за спиной Али. Она не понимала язык, лишь отдельные слоги складывались в осмысленные фразы.

– Кто здесь? Кто говорит со мной? – она обернулась. Но комната пустовала, разве что кукла чуть повернула голову.

Шепот окутывал Алю. Каждое слово неосязаемо касалось кожи, вызывая мурашки, проникало в голову и сливалось с ее собственными мыслями. Она встала с дивана, чувствуя, как тело сопротивляется. Мышцы напряглись, суставы скрипели, а шаги давались с трудом. Ковёр под ногами пульсировал, словно тысячи крошечных пальцев пытались её удержать.

«Это мой кошмар. Моя реальность. Я контролирую», – попыталась убедить себя Аля.

Но контроля не было. Только страх, тяжелый и вязкий, как смола, заполнял каждую клетку тела. Аля знала его еще с детства – неизвестность, собственная неполноценность, страх остаться одной. Он принимал новую форму, но суть его оставалась неизменной.

Аля подошла к псише и заглянула в зеркало, готовая увидеть собственное искаженное отражение – может быть, постаревшее лицо или свою настоящую полную фигуру, а может, что-то совсем иное, нечеловеческое.

Ничего. Пустое стекло. Оно не отражало ни её, ни комнату за спиной. Только ровная серебристая поверхность, тусклая и безжизненная, как глаза слепца.

Сердце замерло на мгновение, чтобы затем забиться с удвоенной силой. Отражение отсутствовало – словно её не существовало. Словно она призрак, пустота, ничто. Словно она окончательно исчезла из реальности, не оставив даже образа в зеркале.

«Я здесь. Я существую».

Не хотелось, но пришлось прикоснуться к стеклу, чтобы почувствовать хоть что-то, подтвердить собственное существование. Оно оказалось теплым, почти горячим, как кожа больного лихорадкой. И липким, будто покрылось тонким слоем невидимой слизи, которая осталась между пальцами, даже когда она убрала руку. Аля вытерла ладонь о платье, морщась от отвращения и страха.

И нащупала не тонкий шелк, а жесткую, будто грубая бумага, ткань. Более того, платье меняло цвет – из изумрудно-зеленого становилось бледно-серым, безжизненным, как пепел.

Что-то надрывно скрипнуло за спиной – от этого болезненного, неприятного звука свело зубы. Обернувшись, Аля увидела, как крышка музыкальной шкатулки медленно поднялась сама по себе: неужели внутри пряталась невидимая рука? Мелодия стала громче, но при этом еще больше исказилась.

«Спи, моя радость, усни… Глазки скорее сомкни…»

Внутри шкатулки не было ни танцующей балерины, ни традиционного механизма. Вместо этого – крошечная копия комнаты с миниатюрной фигуркой на диване. Она поворачивала голову и смотрела на Алю пустыми глазницами.

Страх комком встал в глотке и мешал дышать. Аля не могла здесь оставаться. Не могла смотреть, как ее кукольная версия медленно вставала с диванчика и начинала двигаться в такт искаженной мелодии, точно повторяя все движения.

«Это нереально. Это всего лишь кошмар».

Но если это кошмар, то слишком осязаемый, слишком подробный, с запахами и текстурами, которые невозможно выдумать. Аля выбежала из комнаты, чувствуя, как платье цеплялось за что-то – возможно, за руки кукол, протянутые из-под дивана. Но оборачиваться и проверять как-то не хотелось.

Рывком она открыла дверь, вылетела в коридор и захлопнула замок; грохот эхом отдался в пустоте.

Прислонившись к двери спиной, Аля попыталась отдышаться, но с каждым вдохом в ее легкие вторгались новые запахи – уже не цветочная гниль, а что-то более глубокое, сырое, похожее на зловоние затопленного подвала.

Коридор дворца растянулся перед глазами, но теперь стал слишком длинным и узким, а потолок словно опустился. На стенах висели те же картины с пугающей символикой – мужчина, разрывающий цепи; женщина перед зеркалом; ребенок, тянущийся к луне. Они следили за ней и поворачивали головы, когда она проходила мимо.

По коридору сновали пары в нарядных платьях и строгих фраках – те же гости, что она видела во дворце раньше. На первый взгляд – все как обычно. Роскошные наряды, драгоценности, сверкающие в свете люстр, учтивые улыбки и светские беседы.

Но что-то было не так. Присмотревшись внимательнее, Аля заметила детали, ускользавшие раньше. Гости перемещались слишком медленно, словно плыли в густом сиропе или тумане. Их конечности двигались с запозданием, как на смазанных фотографиях, а неподвижные, застывшие улыбки приклеились к лицам. Пустые глаза взирали в одну точку.

Свет люстр неестественно мерцал: то вспыхивал слишком ярко, заставляя морщиться и прикрывать глаза, то почти полностью угасал, погружая коридор в сумерки. В таком освещении фигуры гостей превращались в призраков.

И вместо музыки из бального зала слышался тот же мотив из шкатулки – искаженная колыбельная из детства Али. Она доносилась словно отовсюду – из стен, из пола, из самого воздуха. Но сейчас добавился новый элемент – тихий женский голос пел с неправильными интонациями, растягивая некоторые слоги и проглатывая другие.

«В доме всё стихло давно… В погребе, в кухне темно…»

Голос казался знакомым, но Аля не могла вспомнить, где его слышала. Он был выше и мелодичнее, чем у мамы. И в то же время в нем узнавалась наигранная весёлость, скрывающая тоску и раздражение.

«Она здесь. Она ищет меня».

Приглядевшись к проходящим мимо гостям, Аля заметила новые детали. У женщины в голубом платье, похожем на водопад из шелка, на шее выделялось темное пятно, напоминающее ожог. Оно пульсировало и шевелилось, как живое. Слишком длинные и тонкие, как восковые свечи, пальцы мужчины в строгом фраке почти доходили до колен. Юная девушка в розовом платье, кружившаяся на месте, смотрела на Алю глазами разного цвета: один – карий, теплый, живой; а другой – молочно-белый, слепой. Расширенный зрачок не реагировал на свет.

«Они все искажены. Все нереальны».

Картины на стенах снова изменились. Теперь они показывали людей с нечеловеческими чертами. Женщину с размытым цветовым пятном вместо лица, как на испорченной фотографии. Мужчину с просвечивающими сквозь кожу внутренностями – сердце пульсировало в такт колыбельной, легкие раздувались и опадали, кишечник извивался, как клубок змей. Ребенка с неестественной улыбкой – за губами виднелись не зубы, а новый ряд губ, и за ними еще один, и еще.

Весь мир замедлился, словно время растягивалось и деформировалось. Воздух пах медью и гнилью, на языке оседал привкус пепла и соли, как от горелой бумаги, пропитанной слезами.

«Глубже. Я должна идти глубже».

Аля бежала вперед, к бальному залу; искаженная мелодия становилась громче и отчетливее с каждым шагом. Проходящие мимо гости смотрели сквозь нее пустыми глазами – не видели, не узнавали, как призрака или пустое место.

Аля попыталась ухватиться за стену, но ладонь сразу утонула в ней, словно в мягкой глине или тесте. Материал пугающе пульсировал под пальцами. Она отдернула руку, морщась от ужаса и отвращения, но на кончиках пальцев все равно остался серый пепел. Аля вытерла руку о платье, но пепел не стирался – наоборот, растекался чернилами, оставлял серые разводы на ткани и коже.

«Это не просто кошмар. Это воспоминания».

Но чьи? Её? Или этого места? Или самой прядильщицы снов?

Колыбельная звучала громче, настойчивее. Голос теперь не убаюкивал, а звал, манил к себе.

«Сладко мой птенчик живёт: Нет ни тревог, ни забот…»

Звуки искажались, смешивались с шепот, складывались в слова, которые Аля теперь могла разобрать:

«Глубже… Иди глубже… В самое сердце кошмара…»

Это был голос Розы? Или Астры? Или кого-то нового? Он пел отовсюду и ниоткуда, словно сама реальность говорила с ней.

В конце коридора Аля наконец увидела приоткрытые дубовые двери бального зала. Откуда-то тянуло цветами и кровью.

«Иди ко мне, Александра… Иди ко мне, моя прекрасная кукла…»

Этот голос она уже слышала. Голос существа, которое предложило ей сделку, так похожий на её собственный.

Голос девушки, в теле которой она в тот момент находилась.

Страх сковывал движения, но Аля заставила себя идти вперед.

Каждый шаг – борьба с инстинктом самосохранения, требующим бежать, спрятаться, исчезнуть. Но она не могла. Не сейчас, когда оказалась так близко.

– Я не боюсь тебя, – прошептала она в пустоту коридора, не уверенная, услышат ли ее. – Я найду символы надежды. Я найду Романа. И выберусь отсюда.

Она подошла к дверям бального зала, чувствуя, как дрожат колени и немеют пальцы. Музыка стала оглушительной, колыбельная превратилась в похоронный марш, голоса слились в какофонию звуков.

Аля толкнула двери, и они распахнулись с тяжелым скрипом, словно не отворялись сотни лет.

Бальный зал был почти таким же, каким его помнила Аля. Высокий купол, расписанный мифологическими сценами, словно хранил в себе тайны давно ушедших эпох. Хрустальные люстры отбрасывали тысячи бликов, но в этом сиянии не чувствовалось ни капли жизни – оно казалось мертвенным блеском льда под зимним солнцем. Узорчатый мраморный пол блестел в свете свечей, но его красота была обманчива.