Прядильщица Снов

– Ты что, открыла рот, лохушка? – прошипела она с нотками растерянности.

– Оставь её в покое.

Его голос, холодный и спокойный, как ледяная вода без ряби, заставил Лизу вздрогнуть. Роман возник внезапно, будто материализовавшись из теней в углу коридора. В мерцающем свете школьных ламп его бледная кожа казалась почти призрачной. Он смотрел не на Лизу, а сквозь нее, словно она была пустым местом, недостойным внимания. Его взгляд остановился на Але, и Лиза заметно сжалась.

– Защитник явился, – она нервно поправила прядь волос и отступила на шаг, уступая инстинкту самосохранения. – Вкус в девчонках у тебя так себе…

Роман едва заметно склонил голову, изучая Лизу с отстраненным любопытством.

– Ты так отчаянно пытаешься утвердиться за счет других, – произнес он медленно, растягивая слова, – что мне даже жаль тебя. Столько усилий, чтобы казаться важной, а значимости все нет. И не будет.

Его слова прозвучали как приговор. В воздухе повисло почти осязаемое напряжение. Лиза вздрогнула, словно от удара. Ее уверенность пошатнулась, в глазах мелькнул страх.

Она попыталась что-то сказать, но слова застряли в горле. Ее губы задрожали, а румянец на щеках сменился бледностью. Роман продолжал смотреть на нее; его голос стал тихим, почти интимным, но от этого еще более пугающим.

– Если ты еще раз приблизишься к Але или заговоришь с ней, я покажу тебе, что такое настоящая пустота. Поверь, это будет намного страшнее, чем ты можешь себе представить.

Это не угроза, а обещание – холодное, чёткое, неотвратимое, как рассвет. В тот момент Роман выглядел старше своих лет. Казалось, он видел то, о чём другие могли лишь догадываться. Впрочем, с его даром сновидца он видел многое…

Лиза побледнела, на её лбу выступили капли пота. Даже девчонки нервно переглянулись, инстинктивно отступив на шаг. Аля снова почувствовала ту тьму, что отличала Романа от Ноктюрна.

Сейчас он точно не был Ноктюрном. И это хорошо.

Их взгляды встретились, и на мгновение ей показалось, что она видит свою душу в его глазах – раненую, но не сломленную. Между ними возникло молчаливое понимание, как будто два одиночества нашли друг друга.

Лиза бросила затравленный взгляд и ушла. Подруги последовали за ней, оглядываясь через плечо. Разочарованная толпа зевак расходилась.

Аля застыла, не зная, что сказать. Внутри разлилось странное тепло, смешанное с благодарностью и смущением. Это ощущение было таким новым, что она не сразу поняла: словно кто-то впервые зажег свет в комнате, где она провела всю жизнь во тьме. Слова застряли в горле, как будто она разучилась говорить. Даже случайные шепотки больше не ранили её.

– Спасибо, – наконец выдавила она, чувствуя, как пересохли губы.

Роман повернулся, и его взгляд на мгновение смягчился, лицо потеряло мраморную холодность, потеплело.

– За что? – произнёс он с искренним недоумением. – Я просто сказал правду.

Его слова прозвучали обыденно, будто он говорил о домашнем задании. Но Аля заметила, как его пальцы сжались в кулак, а затем расслабились. Видимо, случившееся задело его сильнее, чем он хотел показать.

– Всё равно спасибо, – тихо повторила она. Она подняла голову и встретилась с ним взглядом.

Роман смотрел на неё несколько секунд, словно коридор исчез, оставив их в тишине.

– Какой сейчас урок? – вдруг спросил он.

Вопрос был таким неожиданным, что Аля моргнула, сбитая с толку. Реальность снова навалилась на неё: алгебра, скучные цифры, контрольная…

– Алгебра, – ответила она. – Потом литература…

– Бесполезно, – перебил он. – Одна формальность. Зачем тратить время на что-то, что тебе не пригодится?

Его слова звучали как вызов всему, чему её учили: «Учись хорошо», «Слушайся учителей», «Делай как все».

И вот кто-то просто перечеркнул всё одной фразой.

Аля смотрела на него, чувствуя, как внутри борются два голоса. Один – привычный, осторожный, напоминал о правилах и ответственности. Другой – новый, беспокойный, шептал, что Роман прав.

– Чтобы доказать что-то этим людям? Получить одобрение тех, кто смеётся над тобой? – он говорил спокойно, но с вызовом.

Каждое слово Романа пронзало, как острый нож, обнажая правду, которую Аля тщательно скрывала даже от себя. Её лицо залила краска, но не от смущения, а от неожиданного озарения. Шум коридора стал громче, школьники спешили на уроки.

Аля замерла, и в этой тишине повис немой вопрос:

«Почему я здесь? Для кого?»

Усталость накатила на неё – не просто школьная скука, а глубокая, внутренняя усталость от бесконечной борьбы за место в холодном мире образования. Усталость от попыток соответствовать недостижимым стандартам.

Роман с интересом наблюдал за её внутренней борьбой, как учёный, изучающий редкое явление. В его глазах мелькнуло понимание. Он поделился с Алей своей тайной, и она поняла: он тоже прошёл через это, но нашёл выход раньше.

– Есть альтернатива, – его голос прозвучал мягко, почти гипнотически. – Сбежать. Прямо сейчас.

Эти слова повисли между ними, как гром среди ясного неба. Сердце Али забилось быстрее.

– Сбежать? – Аля широко распахнула глаза. – С уроков? Но мне позвонят домой, и мама…

Она представила, что после школы мама отчитает ее, как маленького ребенка: учеба – это же самое важное. Или ещё одно доказательство, что с Алей что-то не так.

– Скажешь, что плохо себя чувствуешь, – Роман пожал плечами с такой лёгкостью, словно предлагал самое очевидное решение в мире. – Что в этом сложного?

Его беззаботность заражала. На секунду Аля представила, каково это – жить без постоянного груза тревоги и страха, делать то, что хочешь, а не то, что должен.

«Должно быть, это похоже на полёт».

– Но это обман, – неуверенно произнесла она, цепляясь за последние крупицы своего правильного воспитания. Слово «обман» прозвучало слабо и неубедительно даже для неё самой.

Роман слегка наклонился к ней – достаточно близко, чтобы она вновь почувствовала знакомый запах, свежий и терпкий одновременно. Запах свободы и чего-то запретного. От близости к нему сердце сбилось с ритма, а дыхание стало поверхностным.

– А разве это не обман – сидеть там, делая вид, что тебе интересно бесконечное решение уравнений? – искра в его глазах напоминала вспышку молнии. – Разве не обман – притворяться, что тебе нравится быть здесь, среди людей, которые не видят в тебе человека?

Каждое слово находило отклик в тех частях её души, которые она сама не осмеливалась признавать. Правда, сказанная вслух, ощущалась глотком свежего воздуха в душной комнате.

Аля молчала, ощущая, как что-то внутри неё переворачивается, меняется безвозвратно.

«Он прав».

Эта мысль казалась одновременно кощунственной и самой честной за долгое время. Сердце билось где-то в горле, отсчитывая секунды до решения, которое могло изменить всё.

– У тебя когда-нибудь было ощущение, что настоящая жизнь проходит где-то там, за стенами? – в голосе Романа проскользнула нотка уязвимости. – Что ты тратишь свои дни на бессмысленное повторение чужих мыслей?

В этот момент он казался ей не загадочным и недоступным Романом, а просто мальчиком, тоже чувствовашим себя чужим в этом мире фальшивых улыбок и пустых достижений. Тем самым затравленным, измученным Ромой, который продал родную мать Прядильщице Снов.

– Да, – это короткое слово содержало в себе признание, которое она никогда не делала вслух. Внутри что-то оборвалось – и сменилось странной, пьянящей свободой.

– Тогда пойдём, – он протянул ей руку, бледную и красивую, с длинными пальцами музыканта. – Один день свободы.

Его ладонь повисла между ними, словно мост между двумя мирами. Мостик тоньше волоса, но крепче стали. Приглашение в неизведанное.

Аля колебалась.

«А что, если нас поймают? А что, если мама узнает? А что, если…»

В голове кружился поток тревожных мыслей. Годы воспитания, страха и послушания не могли исчезнуть за один момент. И всё же что-то внутри неё тянулось к этой протянутой руке, к обещанию другой жизни – пусть на один день.

– А что мне сказать Марии Сергеевне? Что написать маме? – Голос дрогнул от волнения и предвкушения.

– Сейчас – ничего. Потом напишешь, что стало нехорошо, – Роман небрежно пожал плечами. – Технически это даже не ложь. Тебе действительно нехорошо в этом змеином гнезде.

Его слова, простые и очевидные, разрушили туман сомнений. Удивительно, но они звучали как истина, которую Аля всегда знала, но боялась принять. Школа была токсичной: сплетни и жестокость отравляли каждый день. А внешний мир манил красками и звуками, далёкими от серых школьных коридоров.

Аля почувствовала, как внутри неё происходит незаметный, но решающий сдвиг, словно последний камешек в оползне.

– Хорошо, – решилась она и сама удивилась своему голосу – твёрдому, уверенному, взрослому.

Глаза Романа на мгновение расширились – он тоже не ожидал такой лёгкой победы. На его обычно непроницаемом лице мелькнуло удивление, сменившееся уважением. Потом губы изогнулись в легкой улыбке – настоящей, слегка неуверенной, так болезненно напоминающей милую улыбку Ноктюрна.

– Тогда уходим, – в его голосе послышалось воодушевление. – Сейчас самое время – все на уроках.

– А как же ты? Тебя ведь тоже будут искать, – Аля на секунду засомневалась, но Роман лишь отмахнулся с усмешкой: прогуливать школу для него явно было не в новинку.

На всякий случай Аля всё же достала телефон, ощущая странное спокойствие. Пальцы, обычно дрожащие от нервов, двигались по экрану гораздо уверенней, чем обычно. Быстро написала маме: «Плохо себя чувствую, ушла домой, не переживай».

Каждое слово отозвалось внутри странным эхом – это был первый шаг за границы правил, которые всегда казались нерушимыми.

Мама, занятая на работе, не ответила. Аля ощутила одновременно облегчение и укол совести. Но не осталось времени на сомнения – Роман уже двигался по коридору, и она последовала за ним, подхваченная течением этого безумного дня.

Они незаметно забрали куртки из гардероба и двинулись по пустым коридорам бесшумно, как две тени, скользящие мимо закрытых дверей классов, за которыми шла обычная школьная жизнь. Приглушённые голоса учителей, скрип мела по доске, шелест страниц доносились отовсюду, словно из другого мира.

Роман уверенно вёл её к запасному выходу возле спортзала – должно быть, уже пользовался им, возможно, даже не раз. Остановился у неприметной двери, прислушался. Аля ощутила, как время растягивалось, и каждая секунда наполнялась острым ожиданием – вот-вот их поймают, остановят, вернут в клетку условностей.

Роман слегка приоткрыл тяжелую металлическую дверь, выглянул наружу. Солнечный свет прорезал полумрак коридора тонким лучом.

– Чисто. Быстро, – его шёпот обжёг ухо, заставляя каждый нерв натянуться струной.

И вот она сделала шаг – последний шаг между «до» и «после», между послушной Алей и кем-то новым, неизвестным, свободным.

Холодный воздух ударил по лицу, но после душных школьных коридоров он казался невероятно свежим, почти опьяняющим. Аля жадно вдохнула его, чувствуя, как расширяются лёгкие, как кровь быстрее бежит по венам. Они выскользнули из школы, пересекли пустой двор – каждый шаг отдалял их от правил, обязанностей, ожиданий. И вот они уже оказались за территорией, на улице, ведущей к центру города.

Город вдруг показался другим – ярче, чётче, словно кто-то снял пелену с глаз. Аля замечала новые детали: узор трещин на асфальте, затейливую резьбу на старом фонарном столбе, блеск капель росы на последних осенних листьях. Мир, который всегда выглядел тусклым фоном для её тревог, вдруг снова обрёл объём и цвет, прямо как в детстве.

Внезапно она засмеялась. Сначала тихо, сдавленно, как будто не была уверена, что имеет право радоваться. Потом громче, свободнее. Нервно. Искренне. Смех вырывался из груди птицей из клетки – неудержимой, дикой, настоящей. Свобода кружила голову, поднималась от сердца к горлу.

Роман посмотрел на неё с легким удивлением и даже восхищением, как будто впервые увидел Алю – не серую мышь из класса, не объект травли, а живую девушку. Живую Алю Кострову, а не идеальную «пластиковую» Александру с Ткани Снов.

Потом уголки его губ дрогнули, и он тоже засмеялся. Тихо, сдержанно, но по-настоящему – без маски, без стен.

А потом они побежали. Не от кого-то или чего-то – а просто потому, что могли. Потому что молодость требует движения, а свобода – скорости.

Побежали по улицам маленького Зимнеградска, который теперь открывался перед Алей в совсем новом свете. Мимо серых хрущевок с облупившейся краской и редких старинных домов с резными наличниками. Мимо облетевших деревьев, чьи голые ветви рисовали на сером небе причудливые узоры. Мимо тусклых витрин провинциальных магазинов, где время будто остановилось десятилетия назад.

Они бежали навстречу мелкому холодному дождю, который усиливался с каждой минутой. Лужи отражали размытые силуэты зданий и прохожих. Воздух пах сыростью, опавшими листьями и дымом. Запах детства Али. Запах осени в конце октября, которая никак не хотела сдаваться зиме.

Они промокли насквозь. Волосы липли к лицу, одежда стала тяжёлой. Но Але было всё равно. Капли дождя обжигали кожу, и даже эта боль была настоящей.

Они остановились под старым тополем у парка, тяжело дыша. Роман запрокинул голову, подставляя лицо дождю. Аля последовала его примеру. Вода стекала по лицу, капала с ресниц. На губах. На языке. С привкусом свободы.

– Ты промокла, – заметил Роман, глядя на неё.

– Ты тоже, – ответила она.

И они снова засмеялись, как дети.

Аля поймала своё отражение в луже. Мокрые рыжие волосы прилипли к лицу. Нос покраснел, щёки тоже. Благо, она не красилась, так что смывать было нечего. Она выглядела как мокрая мышь, но впервые за долгое время это не вызвало отвращения.

Она видела другое. Улыбки. Настоящие. Не те фальшивые, натянутые маски, а живые улыбки, которые рождалась изнутри. Не привычную холодную усмешку странного одноклассника, а тёплую, открытую, немного смущённую улыбку Ноктюрна из мира снов.

– Куда теперь? – спросила Аля, стирая капли с лица.

Роман осмотрелся, улыбка медленно исчезла, но в уголках губ всё ещё оставалась та мягкость, которая так привлекала Алю.

– В «Сатурн»? – предложил он. – Там хотя бы сухо.

«Сатурн» и «Заря» были основными торговыми центрами в Зимнеградске. Они не поражали воображение – обычные трёхэтажные здания из стекла и бетона. Аля мысленно порадовалась, что Роман не позвал её в «Зарю» – несмотря на всё произошедшее, воспоминание о его поцелуе с Полиной всё ещё бередили душу.

Внутри их встретил десяток магазинов одежды, сомнительное кафе и кинотеатр с тремя залами. Но сейчас он казался Але оазисом цивилизации – тут хотя бы было тепло и сухо, и пока этого хватало. Они оставляли за собой мокрые следы на полированном полу, отчего продавщицы в магазинах смотрели на них с подозрением.

– В кино? – неожиданно предложил Роман.

– Сейчас? – Аля удивлённо моргнула. – А почему бы и нет? – он пожал плечами, вода стекала с его кожаной куртки на пол. – Днём зал будет почти пустой.

Они подошли к кассе небольшого кинотеатра «Космос». Девушка за стойкой, жующая жвачку, посмотрела на них сонно и равнодушно.

– Что идёт сейчас? – спросил Роман. Девушка указала на электронное табло:

– «Древние тени» начинаются через пятнадцать минут.

– Два билета, – Роман протянул купюру.

– Зал номер два, – Кассирша выдала билеты, не переставая жевать.

Аля посмотрела на Романа: его кудри промокли, прилипли ко лбу, тёмная школьная рубашка под курткой тоже облепила тело. Он должен был выглядеть нелепо, но вместо этого… завораживал.

– Ты правда хочешь смотреть ужастик? – спросила она, пока они поднимались по лестнице в зал.

– А какая разница? – он бросил на неё косой насмешливый взгляд. – Все эти фильмы одинаковые. Но в тёмном зале тепло, и никто не будет пялиться.

И правда, зал оказался почти пустым, только три человека сидели в разных углах. Они выбрали места в самом конце, подальше от всех. Мягкие сидения были обиты красным бархатом, а подлокотники удобно поднимались.

Свет погас. Началась реклама. Аля украдкой посматривала на Романа: его резкий, но тёплый профиль застыл в полумраке, капли воды всё ещё стекали с волос на шею, исчезали за воротником рубашки.

Фильм начался, но Аля почти не следила за сюжетом. Всё было банально: женщина в чёрном гналась за семьёй в старом доме. Скрипы, шорохи, резкие звуки – всё это вызывало зевоту.

Куда интереснее было наблюдать за Романом.

Как он морщился, когда сюжет становился особенно предсказуемым. Как незаметно закатывал глаза на особо драматичных моментах. Как чуть наклонял голову, изучая кадр, будто искал там что-то большее, чем просто нагнетание страха.

В какой-то момент пальцы Романа коснулись её руки. Случайно? Или намеренно? От ощущения его прохладной, чуть влажной от дождя кожи Аля замерла.

Их пальцы медленно переплелись. Ничего не происходило. Они просто держались за руки и смотрели глупый фильм ужасов, но внутри Али словно включилось маленькое солнце.

На экране женщина гналась за героиней по тёмному коридору, но настоящее напряжение таилось здесь. В этих переплетённых пальцах, невысказанных словах и тихом дыхании.

Рука Романа была тёплой, мягкой, но уверенной. Аля чувствовала биение его пульса – или это её собственный пульс эхом отдавался в кончиках пальцев? Они сидели в полутьме, не глядя друг на друга, связанные этим простым прикосновением крепче, чем любыми словами.

Когда включился свет, они одновременно отпустили руки, словно по тайному сигналу. Момент волшебства исчез, но связь между ними окрепла.

– Ну и бред, – прокомментировал Роман, когда они вышли из зала.

– Согласна! – рассмеялась Аля. – Я даже не поняла, кто главный злодей.

– Думаю, сценарист, – Роман тоже усмехнулся, и этот звук – редкий, непривычный – вновь заставил Алю замереть. Ей показалось, что этот смех объединил их сильнее, чем держание за руки в темноте.

– Куда теперь? – спросила она, когда они вышли из торгового центра.

Дождь прекратился. Воздух был свежим, с привкусом озона. Небо всё еще терялось за тучами, но уже начало светлеть.

Роман посмотрел на неё задумчиво, словно решал что-то важное.

– Хочу показать тебе одно место, – сказал он наконец. – Если не боишься.

– Что за место?

– Заброшка. На окраине. Там никого не бывает.

При слове «заброшка» внутри Али шевельнулся страх. Заброшенные здания всегда ассоциировались с опасностью, наркоманами и возможными обрушениями. Мама всегда предупреждала держаться от таких мест подальше.

Роман заметил её сомнения и добавил тихо, почти интимно:

– Доверься мне. Там безопасно. Я часто там бываю.

И Аля согласилась. Потому что… хотела узнать больше. Увидеть его мир. Понять, кто такой Роман Ларинский за пределами школьных стен.

Они пошли через весь город, от центра к окраинам. Зимнеградск менялся на глазах. Приличные здания сменялись обшарпанными пятиэтажками, асфальт становился всё более разбитым, деревья росли хаотично. В воздухе сгущался запах прелых листьев, повсюду попадались приметы осени: лужи с плавающими в них жёлтыми листьями, ветки деревьев, торчащие, как сломанные кости, низкое небо, обещающее новый дождь или даже первый снег. Вороны каркали на фоне тёмного неба, как предвестники зимы.

Они дошли до края города, где жилые дома соседствовали с полуразрушенными корпусами заброшенного завода, закрывшегося ещё до рождения Али.

– Здесь, – Роман указал на двухэтажное кирпичное здание с выбитыми окнами и обрушившейся частью крыши.

Они пробрались через дыру в заборе и заросли кустов. Внутри пахло сыростью, пылью и металлом. Солнечный свет пробивался сквозь дыры в крыше, создавая причудливые тени на полу.

Роман уверенно повёл Алю через первый этаж к металлической лестнице. Ступеньки скрипели, но выдерживали. Второй этаж был опасно разрушен, но в дальнем углу Аля увидела что-то вроде самодельного убежища. Доски, уложенные на бетонные блоки, образовывали лежанку. Рядом стоял ящик, служивший столом.

– Моё место, – сказал Роман с ноткой гордости.

– Ты здесь… живёшь? – попыталась иронизировать Аля, но не смогла сдержать нервный смешок смущения.

Впрочем, она бы не удивилась, если бы Роман и правда жил здесь.

– Иногда бываю, – уклончиво ответил он. – Когда нужно побыть одному. Подумать.

Они сели на доски.

Удивительно, но здесь не было страшно. Наоборот, царила умиротворяющая тишина. Сквозь разбитые окна пробивался свет, освещая небо с рваными облаками и деревья за забором. Казалось, они очутились на границе двух миров – не реального, но и не мира снов.

– Нравится? – спросил Роман, глядя вдаль.

Аля кивнула. Ей действительно нравилось. Впервые в заброшенном здании она чувствовала себя в безопасности. Потому что он был рядом.

Его рука снова коснулась ее ладони. Пальцы переплелись. Они сидели молча, плечом к плечу. В этой тишине чувствовалось больше смысла, чем в любых словах. Его чёрные волосы контрастировали с её рыжими – забавное соприкосновение противоположностей.

Они не целовались, но каждый взгляд, каждое прикосновение и вдох наполняли их ощущением чего-то большего. Это было не началом отношений, а признанием связи, которая существовала всегда, даже когда они не знали друг о друге.

Внезапно тишина нарушилась пронзительным звонком. Телефон Али. Она вздрогнула, и Роман крепче сжал её руку. На экране высветилось имя, от которого внутри всё похолодело:

«Мария Сергеевна».

Паника охватила её мгновенно. Сердце заколотилось, ладони вспотели. Аля бросила на Романа испуганный взгляд.

– Это классная, – прошептала она. – Что делать?

Роман наклонился ближе. Его губы почти коснулись её уха, когда он произнес:

– Ты болеешь. Помни об этом.

Такая простая фраза, но сказанная с такой уверенностью. Его тёплое дыхание успокаивало. Аля кивнула, глубоко вдохнула и приняла вызов. Она старалась говорить слабо, немного хрипло.

– Алло?

– Кострова! – голос Марии Сергеевны прозвучал даже более резко, чем обычно. – Почему тебя не было сегодня на трех последних уроках? Объяснись!

Аля прокашлялась и добавила в голос болезненные нотки.

– Мария Сергеевна, извините… Я заболела. У меня поднялась температура и… – она сделала паузу, словно ей было трудно говорить, – и голова сильно разболелась. Я даже до медпункта не дошла, просто отправила маме сообщение и поехала домой.

Пауза. Аля слышала, как учительница перебирала бумаги на своем столе. Роман смотрел на Алю одобрительно и едва заметно кивал; его уверенность передавалась ей.

– Хм, – в голосе Марии Сергеевны слышалось недоверие, но оно постепенно таяло. – Почему не зашла ко мне, прежде чем уйти?

– Простите, я… я плохо соображала. Мне стало так нехорошо на второй перемене, что я еле добралась до выхода.

– У тебя температура сейчас есть? – теперь уже обеспокоенно спросила классная.

– Сейчас тридцать семь и пять. Мама ещё не пришла с работы, я сама померила.

– Хорошо, Кострова, – вздохнула учительница. – Ты никогда раньше не пропускала уроки без причины, так что я верю тебе. Выздоравливай. Какие-нибудь лекарства дома есть?

– Да, спасибо, Мария Сергеевна, – Аля почувствовала укол совести, но отступать было поздно. – Я уже выпила жаропонижающее.

– Завтра в школу не приходи, если температура сохранится, – голос учительницы стал почти материнским. – И скажи маме, чтобы позвонила мне, если что-то понадобится.

– Хорошо. Спасибо вам, – Аля изобразила слабый кашель.

– Поправляйся, – Мария Сергеевна окончательно смягчилась и отключилась.

Аля выдохнула и положила телефон на колени, ощущая смесь стыда, облегчения и какого-то детского восторга от успешного обмана.

– Я заболела, – произнесла она с театральной серьёзностью, а потом подняла глаза на Романа и добавила тихо: – …и не хочу выздоравливать.

Его лицо озарилось той самой редкой улыбкой, которая делала холодные черты живыми, почти уязвимыми, превращала циничного Романа в романтика Ноктюрна. Он протянул руку и осторожно коснулся её щеки – так легко, словно боялся, что она рассыплется от прикосновения.

– Знаешь, – сказал он тихо, – я тоже.

Их глаза встретились, и мир вокруг словно замер. Аля слышала только стук собственного сердца и шум ветра, врывающегося через разбитые окна заброшенного завода.

«Это происходит со мной. Здесь. Сейчас. По-настоящему».

Роман наклонился ближе, его ясные синие глаза, как напоминание о лете в холодный октябрьский день, смотрели так внимательно, словно искали ответ на безмолвный вопрос. Рука скользнула на её затылок, запутавшись в рыжих прядях. Внутри у Али что-то сладко и трепетно сжалось.