скачать книгу бесплатно
Как только в окнах зарозовела заря, пришла Поветиха. Как всегда – с новостями.
– Слыхали, в деревню к нам новый жилец пришел?
– Это когда же?
– Да вчера, в самую пургу. Видный такой мужчина! Говорит, вдовец.
– Откуда же он явился?
– Кто его знает, не сказывал! Остановился пока у дядьки Ивеня.
– Он что, родственник ему, или как?
– Нет, какой там родственник! Просто в крайний дом постучался. Кто же в такую пургу путника в избу не пустит? Говорит, надоело по свету мыкаться, хочет у нас на постоянное житье остаться.
– А где же он жить будет? У Ивеня и без того полна хата народа, а избу строить зимой тоже не дело.
– Вот я и пришла к тебе по этому поводу: одна ты пособить можешь!
– Нет уж, я к себе чужого мужика не пущу жить! – Поляна даже руками замахала.
– А тебя никто и не просит его к себе пускать. Дом свекра твоего и по сей день пустует. Он-то мужику и приглянулся. Ты, как единственная хозяйка, не разрешишь ли ему там поселиться?
– Опомнись, Поветиха, ты забыла, что дом тот – нечистый, кровью запятнанный? Вся деревня его стороной обходит. Как же в нем жить?
– Да знает, знает пришлый, что дом этот дурную славу имеет. Только ему – все равно.
– Ну, коли так, его дело. Пускай живет, если хочет.
– Вот и хорошо, вот и спасибо, Поляна. Доброе дело сделала. Пойду к Ивеню, передам твое согласие бобылю. То-то он обрадуется! – и Поветиха засеменила в двери, на ходу заматывая голову платком.
– Мам, а я никогда бы в этом доме не поселилась! Как вспомню, что в нем с Синюшкой сделали, – мороз по коже. А вдруг темные все еще в доме прячутся?
– Кто их знает, может, и прячутся. Знаешь, доченька, у меня вот что из головы не идет: мужики те, вроде, в доме были, а следов не оставили. Пыль там везде нетронутая была. И еще: показалось мне, что один из них – дед твой, а ведь он покойник уже десять лет! Если бы и ты темных тех не видела, я бы подумала, что все мне просто привиделось со страха.
– Да ладно, мамулечка, чего гадать-то! Вот поселится в доме жилец – тогда и посмотрим. Если там что нечисто – он и дня не проживет, сбежит!
Яся деловито загремела посудой, а Поляна накинула шубейку и отправилась доить корову. Немного погодя она вновь вошла в избу с полным подойником.
– Яся, ты крынки пригото?.. – Поляна так и не договорила, удивленно уставившись на сидящего на лавке мужчину.
На вид ему было лет сорок: виски уже начали серебриться, в черной бороде тоже тут и там поблескивали седые волоски. Жесткое, волевое лицо можно было бы назвать приятным, если бы не глаза. Заглянув в их бездонные черные глубины, Поляна почувствовала легкое головокружение и озноб по всему телу.
– Вот, хозяюшка, пришел поблагодарить за жилье.
Гость не встал, не поклонился, не поздоровался даже, как принято было испокон веков. Напротив, он вел себя так, будто это Поляна пришла к нему с просьбой. Все его вальяжно развалившееся на лавке тело говорило о привычке повелевать, а глаза пронизывали женщину насквозь.
Однако Поляна, насмотревшись в свое время на ухажеров, привыкшая всех их ставить на место, не растерялась, не оробела.
– А что же это ты, мил человек, к добрым людям пришедши, ведешь себя как-то странно? Или забыл, как с хозяевами здороваются?
Гость не смутился.
– Издалека пришел, обычаев ваших не знаю. Коли обидел – не нарочно.
– Ну-ну! – Поляна отвернулась от гостя, давая понять, что цену себе знает и извинение не принимает. – Яся, дочка, процеди-ка молоко!
– Что ж, не буду вам мешать, – гость поднялся с лавки и почти уперся головой в потолок, так высок был. – В избе я сам управлюсь, а вот огород посадить, не пришлешь ли дочку помочь?
– А с какой это стати девчонка здоровенному мужику помогать должна? У нее что, дома дел мало? Если сам управиться не в состоянии – женись, пусть жена тебе и помогает.
– Это ты хорошо придумала, – незнакомец криво усмехнулся. – Может, к тебе и зашлю сватов по весне, когда огород сажать время придет. Ты, говорят, вдовая.
– Это кто же говорит? Уж не те ли жеребцы, каким я от ворот поворот дала? Так вот, советую запомнить: ко мне можешь не подкатываться. Я – мужняя жена, а не вдовица. И вообще – разрешили тебе в доме свекра моего жить, ну и живи. А меня оставь в покое. Прощай!
– До свидания, хозяюшка, до свидания! – гость еще раз нехорошо усмехнулся и шагнул за порог.
Из-за печки выглянула Яся.
– Мам, он ушел?
– Ушел, ушел, вылезай из своей норки, мышонок. Ты, никак, испугалась?
– Ага, испугаешься тут: сижу в избе одна – и вдруг он входит. Я думала, головой крышу поднимет. Ничего не сказал, не спросил даже, где ты есть. Сразу на лавке развалился и ну меня разглядывать! А глаза-то прямо окаянные! Я и стрельнула за печку – от греха подальше.
– Ох, не понравился мне что-то мужик этот!
– Недобрый он, мама, черный весь.
– Ну, не все же черноволосые недобрые, доченька! Вот хоть отец твой…
– Нет, мама, он весь – черный! Ну, как будто в черном яйце сидит.
– Что-то я тебя не пойму.
– Ну, как же, вот твое яйцо – светлое, лучистое, у бабушки Поветихи – фиолетовое, у дядьки Ивеня – красное…
– Постой-постой, какие еще яйца?
Яся удивленно заморгала глазами:
– Ты что, не видишь разве? Ведь каждый человек в своем яйце сидит, только цвет его у каждого свой, и размер тоже. Это как бы из дыма цветного облачка. Я думала, все это видят.
– Нет, доченька, я об этом впервые слышу. Ну-ка, расскажи подробней.
– А что тут рассказывать! Вот у Ивеня, например, яйцо на пол-аршина за туловище выходит, а у Поветихи – сажени на две.
– А у меня?
– У тебя – всю избу заполняет, да еще и наружу выходит. Раньше оно поменьше было, как у Поветихи, а теперь все растет вот уже несколько месяцев кряду.
– Ну, а у этого, у гостя нашего?
– У него яйцо тоже в избе не помещается, только черное, как ночь осенняя.
– И что, доченька, цвет яйца никогда не меняется?
– Меняется. Вот, когда у тебя голова болит, то в яйце коричневое пятно появляется. А у папы… Ой! – девочка зажала рот ладошкой и распахнула глаза.
– Что – у папы?
– У него яйцо сначала зеленое было, а как дед помер – вдруг почернело.
– Что, что ты говоришь такое?
– Точно, мама, я сейчас вспомнила. Он как пришел домой после дедовой смерти, до похорон еще, так уже черный был. Я думала, от горя.
– Может, и от горя: отец помер все-таки. А пришлый тоже, видимо, горюет – вдовец он.
– Может быть! – девочка задумалась. – А почему тогда яйцо у тети Любимы цвет не изменило? Ведь у нее сынок умер – это ли не горе?
Поляна пожала плечами.
– Кто его знает, почему. Может, у женщин все не так, как у мужчин? Ладно, хватит загадки разгадывать. Давай-ка молоко цедить, пока не остыло.
Яся расставила на столе чистые крынки, приготовила тряпочку и взялась за подойник.
– Ой, мамочка, что это с молоком сделалось?
– А что такое? Молоко, как молоко.
– Да ты погляди сначала, а потом говори. Оно же скисло!
– Быть не может! Я только что Зорьку подоила, полчаса назад. Как за это время парное молоко скиснуть могло?
Поляна заглянула в подойник.
– Гляди-ка, и верно, скисло. Вот это да! Сколько живу на свете – впервые вижу, чтоб парное молоко в подойнике прокисло. Его и квасить-то возьмешься, так раньше, чем часа через три, да еще на печке, оно ни за что не скисает. А тут – за полчаса!
Поляна сокрушенно покачала головой и стала убирать крынки со стола.
– Что же, Яся, снеси тогда это молоко Серку, пусть уж напьется вволю, он и кислое любит.
Яся выскочила на крыльцо, нашарила собачью миску и, наполнив ее молоком до краев, позвала:
– Серок, Серок, иди сюда!
Однако собака не кинулась к ней, как обычно, визжа от радости и виляя хвостом. Она вообще не показалась на глаза.
Яся заглянула под крыльцо: может, приболел Серок, выходить не хочет? Нет, под крыльцом пса тоже не было.
– Странно, куда же он запропастился? Верно, к подружке какой-нибудь на свидание побежал.
Серка не было два дня. Явился он только на третий день, к вечеру. Осторожно просунул голову в калитку, огляделся, прижав уши, почти ползком добрался до крыльца и юркнул под него. Яся, наблюдавшая за маневрами собаки, схватила миску с молоком и выбежала на крыльцо, кормить своего любимца.
– И где же ты, гулена, бегал? – корила он пса, одной рукой теребя его за шею, а другой, подсовывая к носу миску с кислым молоком. – Проголодался, поди? Ну-ка, поешь вот.
Но Серок, хотя и был голоден, повел себя очень странно. Шерсть у него на загривке встала дыбом, а сам он угрожающе зарычал, показывая острые белые клыки.
– Ты что, Серок, не узнал меня?
Собака продолжала рычать, потом, прыгнув вперед, ударила лапами по миске и разлила молоко на снег.
– Тьфу ты, дурной! Ты зачем это молоко разлил? Чем я теперь тебя кормить буду? – Яся не на шутку рассердилась.
Но тут она взглянула на пролитое молоко и опешила: над белым молоком на белом снегу висело черное облачко. Может быть, и Серок видел его. Во всяком случае, он прижал уши к голове, поджал хвост и забился в самый дальний угол под крыльцом.
На мгновение солнышко выглянуло из-за туч, и Яся не поверила глазам – черное облачко сразу съежилось, уменьшилось до размеров небольшой крысы и – юркнуло в щель под поленницей.
– Ну и ну! – девочка вернулась к собаке. – Ты видел, Серок?
Но Серок ничего не ответил: свернувшись клубочком, он уже спал.
Из избы Поляны новости разбегались по селу быстро, как круги по воде. Теперь их разносила не только Поветиха, регулярно заходившая к Поляне, но дальние и ближние соседи. Односельчане часто бывали здесь. В благодарность за вылеченных Поляной детей они старались, чем могли, помочь одинокой женщине. Кто воды с речки привезет, кто поможет снег разгрести, а кто и просто так, язык почесать, забежит.
Дядька Ивень заходил нечасто, зато основательно. Поздоровавшись, откашлявшись и размахнув по щекам усы, он степенно интересовался, как дела у дорогой соседушки, нет ли в чем нужды?
– Что ты, дядька Ивень, – Поляна махала, смеясь, руками. – Забаловали вы меня: скоро совсем обленюсь, все вы за меня делать будете.
Дядьку такие речи обмануть не могли. Наметанным мужским взглядом он тут же примечал и поломанный плетень, и торчащий из столешницы гвоздь, и отощавшую за зиму поленницу. Он молчком брал топор, молоток, пилу – и сноровисто поправлял огрехи.
После работы Ивень любил посидеть с Поляной за чашкой ароматного чая на травах. Делал он это так же основательно, как и работал. Пар валил от его широченных плеч не хуже, чем от кипящего самовара, глаза лукаво постреливали то на Поляну, то на Ясю, а губы знай, причмокивали, потягивали чай за чашкой чашку. И так уютно, спокойно становилось Поляне рядом с этим мужчиной. А в сердце занозой сидело: почему не мой Славень тут? Где, в каких краях осел, зацепился он? Неужели забыл, разлюбил, предал?
– А что, Поляна, как тебе новый односельчанин показался? – дядька Ивень лукаво прищурился.
– Да никак. Чужой, он и есть чужой: даже поздороваться по-людски не умеет, или не хочет. Да и наглый какой-то.
– А вот ты ему глянулась: все про тебя выспрашивал. Сватов хотел засылать.
– Что, работница понадобилась, огород сажать? – фыркнула Поляна. – Уж ты-то, Ивень, знаешь, что я не вдова, что ж не вразумил мужика?
– А ему не докажешь! И слушать не хочет, видно, запала ты ему в сердце.
– Это когда же я ему в сердце запасть успела? Мы и виделись-то всего несколько минут. Да и не привечала я его! Наоборот, постаралась поскорей выставить нахала. Неприятный он человек, от него даже парное молоко скисает! – рассмеялась Поляна.
– Что такое, какое молоко? Парное? – Ивень почему-то нахмурился.
– Да это я пошутила. Молоко, правда, прокисло, только он тут ни при чем.
