скачать книгу бесплатно
– Ох, благолепие какое! Не дай Бог, в такой морозище в пути оказаться, особенно в поле. Хоть бы ветра не было – так нет, уж и воет, окаянный! А щеки надрал – сил нет. Спасибо, не дали бабке замерзнуть.
– Куда ж ты ходила в такой мороз, бабушка?
– Да рази ж пошла б, коли не нужда! У Любимы сынишка захворал, вот за мной и прислали.
– И сильно болен мальчишечка? Может, сосулек наелся?
– Нет, тут что-то другое. Жара нет, горло не красное.
– Может, корь или скарлатина? Сыпи на коже не видела?
– Сыпи тоже нет. А вот какой-то он вялый, как вареный. Голова, говорит, кружится, тошнит, в ушах звенит. И жить не хочется.
– Чтобы постреленку в десять лет жить не хотелось? Это что-то невообразимое.
– Вот и я думаю, какая-то странная хворь. Я уж в третий раз его навещаю. Относила ему настойки из корней девясила, да меду майского, целебного. И заговоры не помогают, и лекарства не берут. А мальчонке все хуже, да хуже. Лежит целыми днями на лавке, к стенке отвернется – и плачет. Я уж не знаю, что и делать.
– Постой-ка: может, это его порадует?
Поляна пошарила в туеске, стоящем у двери на лавке, и достала из него пару румяных свежих яблок.
– Откуда же среди зимы чудо такое у тебя?
– Да вот немного с лета осталось, в погребе в полове храню.
– Ну что ж, завтра отнесу мальцу, пусть порадуется.
А назавтра недобрая весть поползла из дома в дом. Испуганные женщины понесли ее по селу, от соседки к соседке: умер сынок Любимы. Ночью умер, не дождался дня. С первыми лучами солнца Поветиха приковыляла к страдальцу, грея за пазухой заветные яблочки. Вот – чудилось ей – увидит их мальчишка и улыбнется, прижмет бледную щечку к ароматному, пропитанному летним солнышком плоду. И отступит болезнь.
Однако на пороге знахарку встретила Любима: босая, в исподней рубахе, нечесаные волосы на обезумевших от горя глазах.
– Сыночек мой, кровинушка моя, а-а-а, – и женщина сползла у двери на пол, захлебнувшись болью.
– Пойдем, милая, пойдем в избу, – Поветиха, сразу поняв все, кинулась поднимать Любиму. – Мороз-то какой, сама заболеешь. Пойдем!
Несчастная мать отрешенно дала поднять себя, неуверенно перебирая ватными ногами, перешагнула порог. В избе было сумрачно и сыро. Нетопленная печь с недоумением взирала на хозяйку: почему не разожгла приготовленные с вечера поленья, почему не гремит чугунами и сковородками? Окошки затянуло морозным узором так, что свет еле пробивался с улицы. На лавке, вытянувшись всем своим маленьким тельцем, с серьезным и скорбным лицом застыл мальчонка.
– А-ах! – ноги Любимы подкосились, и Поветиха не смогла удержать сломленную горем мать.
Женщина упала возле лавки на колени, уткнулась головой в холодный бок сына, хотела заплакать – но не получилось. Видно, все слезы были уже выплаканы ночью, горло, как удавкой кто сдавил.
Поветиха опустилась рядом, молча сочувствуя. Да и есть ли на свете слова, которые могли бы утешить потерявшую сына мать?
В растерянности знахарка достала из-за пазухи теплые яблоки и положила их на грудь покойника.
– Вот, сыночку твоему несла, думала порадовать, да не успела.
Любима подняла голову. Вид немудреных гостинцев, словно взорвал ей грудь, выпустив на волю материнское горе.
– Соколик мой ясный! – заголосила она. – Закрылись глазоньки твои синие, не видишь ты, милый, какие яблочки тебе бабушка принесла! Ох, не попробуешь ты больше яблочек, солнышка не увидишь. Схоронят тебя в могилке, земли сырой на грудь навалят. И холодно тебе будет, а я не смогу согреть сыночка своего любимого. И за что мне несчастье такое, чем Богов прогневала? Как жить теперь буду, горемычная?
Постепенно изба наполнялась соседками. Женщины скорбно переглядывались, перешептывались, прикрыв рот ладонью. Потом, видно, решив, что пришло время, подняли Любиму с пола, увели, утешая, от изголовья сына. Другие, возглавляемые знахаркой, принялись готовить тело умершего к погребению. Позже пришли мужчины со свежевыдолбленной колодой. Отец прощался с сыном сурово и молчаливо. Все шло своим чередом, так, как было при дедах и прадедах. И не знали селяне, не ведали, что заглянет такое горе еще не в один дом. Страшная, непонятная, неведомая хворь потянет в могилы их ребятишек, одного за другим, одного за другим.
Недели не прошло, как захворали еще двое, а потом еще пятеро ребятишек. Все они лежали вялые и безразличные ко всему, отказывались есть и разговаривать. Поветиха сбилась с ног, навещая больных. Пошли в ход все запасы трав знахарки, все ее заговоры, а толку – никакого.
– Деточка, ну скажи мне, где болит-то у тебя? – уговаривала бабка очередного пациента.
Но тот только отворачивался к стене и, молча, ронял слезы.
– Не иначе, лихоманка какая-то, – судачили селяне и строго-настрого запрещали своим детям выходить со двора, общаться со сверстниками.
Глава 4
Деревня замерла. Сидя в занесенных снегом избах, люди ждали беды. И она приходила.
Однажды, заглянувшая к Поляне Поветиха, принесла нерадостную весть и Ясе.
– Эх, девонька, подружка твоя, Беляна, тоже заболела вчера. Я у них утром была – та же история, что и с другими. Чем детям помочь – ума не приложу!
– Ах, мамочка, разреши, я сбегаю к Беляне, навещу ее, – Яся просительно заглянула в глаза Поляне.
– Э, нет, – вмешалась Поветиха. – Не ходи туда. Кто знает, как эта зараза распространяется. Не хватало еще и тебе заболеть!
– И верно, не ходи, доченька. Помочь подружке все равно не сможешь, а вдруг сама заболеешь!
– Ну тогда, ну тогда… Вот, придумала!
Яся бросилась за печку, в свой уголок и принесла оттуда тряпичную куклу.
– Отнеси, бабулечка, эту куклу Беляне, она ей очень нравилась. Я уже большая, мне куклы ни к чему, а ей радостно будет.
– Ладно, ладно, отнесу, – покивала головой Поветиха.
Она вспомнила, как не успела отнести яблоки, и тяжело вздохнула.
А ночью Поляна проснулась оттого, что дочка, дрожа, залезла к ней под одеяло.
– Ох, мамочка, какой мне страшный сон привиделся! – девочка прижалась к матери, ища у нее защиты и успокоения.
– Страшный, говоришь? Ну, расскажи мне, а то снова заснуть не сможешь.
– Снилось мне, будто сижу я у Беляны в избе, а она больная на лавке лежит. И вот смотрю я, а у нее из живота вдруг какой-то светящийся шнур появляется и начинает тянуться к двери. Потом ползет под дверь, я тихонько – за ним. Дверь открыла, гляжу – а шнур в колодец, что у них в сенях, спускается. И вроде не шнур это, а как ручей светлый. И течет он из беляниного живота в колодец. А сама-то Беляна все бледней становится, все бледней. Тут дверь как хлопнет! Я от страха и проснулась.
Девочка прижалась к теплому боку матери, поджала колени к подбородку, натянув на них подол длинной рубахи. Ее била крупная дрожь. Даже зубы выстукивали – щелк-щелк – страшно!
Поляна обняла девочку, погладила ее по волосам, коснулась подрагивающей щеки.
– Ну, что ты, что ты, Ясочка моя! Чего снов-то пугаться? Сон – он и есть сон. Утро придет, ты про него и забудешь. Ишь, дрожь-то тебя как пробирает! Ничего не бойся. Я завтра к Беляне сама схожу, привет от тебя передам. А ты – спи. О страшном не думай. Лучше вспомни что-нибудь хорошее. Ну, хоть как мы летом на речку ходили. Помнишь, какая вода в ней была: теплая, прозрачная. А как она на солнышке сверкала! А стрекозки, стрекозки, помнишь, какие красивые над водой летали? А ты их все поймать норовила?..
Журчит полянин голос, то тише, то громче, как речка плавная течет. И Яся постепенно успокаивается. Вот уже и глаза прикрыла, вот уже снова она на берегу речки пересыпает из ладошки в ладошку горячий песок.
– Спи, доченька, спи, крошка моя! Пусть обойдут тебя стороной горести и страхи.
Наутро Поляна, как и обещала, отправилась к соседям проведать Беляну. Ухнув у крыльца в наметенный ночью сугроб, зачерпнув полные валенки рыхлого снега, хотела, было, вернуться, снег вытряхнуть, дорожку расчистить, да передумала. Идти-то до соседнего дома всего ничего, авось, снег в валенках растаять не успеет. А дорожку она потом расчистит. Поляна знала, с каким нетерпением ждет дочка вестей о подружке. Зачем же томить ее неизвестностью?
Вот и порог соседей. Мгновение Поляна помедлила, вглядываясь в дверную ручку: что ждет ее? Вдруг за дверью – беда непоправимая?
Тихонько отворив дверь, Поляна переступила порог, очутившись в темных сенях. И – вскрикнула от неожиданности. То, что она увидела в пропахшей плесенью темноте сеней, была словно картинка из ясиного сна. Из-под закрытой двери из горницы тянулся светлый ручеек, пропадая другим своим концом в колодце. Поляна зажмурилась, потрясла головой, отгоняя наваждение, но, когда она вновь открыла глаза, ничего не изменилось.
Женщина ринулась в горницу. Там было светло, но и в свете зимнего утра Поляна ясно разглядела текущий по полу «ручеек», начало которого – она уже знала это – нужно было искать в больной девочке.
О, Боги, что же это такое! Поляну забило крупной дрожью.
– Беляночка, дружочек, что с тобой? – кинулась она к лежащей на лавке девочке.
– Тетя Поляна, я так устала, мне так все надоело! – больная подняла подернутые оловянной поволокой безразличные глаза.
– Да что ты такое говоришь, милая? А я тебе от Яси, подружки твоей, привет принесла. Она ждет не дождется, когда ты поправишься.
– А я и не поправлюсь. Из меня силы уходят, словно водичка утекает. Мне уж и рук-то не поднять, да и не хочется.
– Водичка… Силы, как водичка… Ручеек, светлый ручеек… Силы уходят…
Поляна почему-то вдруг поняла, что источник болезни – вот этот, только что виденный ею светлый ручеек, с которым утекают силы, здоровье, жизнь несчастной девочки.
– Нет, не позволю! – Поляна неожиданно для себя взмахнула рукой.
И представилось ей, что в руке у нее – сияющий меч. Мгновение – и меч перерубил светлую полоску «ручейка».
– Ты чего это, соседка, руками машешь? – мать Беляны шагнула из сеней с ведром парного молока.
– А? Что? – Поляна очнулась и в недоумении оглянулась назад.
У порога она увидела мать девочки с подойником в руках, а вот светлый «ручеек» исчез. Вернее, конец его, обрубленный конец, мелькнул под ногами женщины и исчез за порогом избы. Поляна кинулась в сени, успев заметить, как «ручеек» скользнул в колодец и утонул в нем, растворился в темной воде.
Поляна вернулась в горницу и не поверила своим глазам: больная девочка сидела на лавке и, поддерживаемая матерью, пила из большой кружки парное молоко.
– Ты что это с моей доченькой сотворила, соседушка? – на Поляну смотрело счастливое лицо матери. – Гляди-ка, молочка она попросила! За два дня в первый раз. Сама попросила! А то и от водички отказывалась. Отвары, да настойки, что Поветиха приносила, еле-еле глотала, да и то ее уговаривать полдня приходилось. А тут говорит: «Мама, дай мне молочка парного!»
Поляна растерянно моргала глазами. Она сама не понимала, что же произошло. Хотя нет: то, что болезнь была связана со светящимся «ручейком», уносящим силы ребенка в стоячую воду колодца, это Поляна уразумела. Так же, как и то, что ей удалось ручеек этот прервать, а с ним – и утечку здоровья.
Поляна в изнеможении плюхнулась на лавку. В голове все еще мелькали обрывки каких-то мыслей, которые она пыталась выстроить в четкую последовательную шеренгу. Ей это почти удалось, но тут в избу ввалилась закутанная в платки Поветиха. И мысли Поляны вспорхнули, как стая напуганных воробьев, – ищи ветра в поле!
– Бабушка, милая, гляди, какое чудо у нас тут случилось! – мать Беляны на радостях кинулась обнимать знахарку, чуть не свалив при этом на пол неповоротливую в тулупе женщину.
– Никак, Беляна поправляться начала! – Поветиха подозрительно покосилась на Поляну. – Уж не ты ли помогла?
– Сама не пойму, как это получилось, – задумчиво произнесла Поляна. – Понимаешь, сначала Яся во сне увидела, а потом я – наяву. Будто тянется от девочки к колодцу ручеек светлый, а с ним силы и здоровье утекают.
– Так я и знала! Ведь говорила же, весь язык измозолила – не послушались.
Поветиха в досаде стукнула сухим кулачком по столу.
– Что говорила, бабушка?
– Говорила, что колодцы в доме рыть – беду в дом звать! Точно-то я не знала, какую именно беду, да только стоячая вода – она и есть стоячая! Не зря мне еще бабушка об этом говорила: жди беды от стоячей воды!
Поветиха повернула к Поляне сморщенное личико:
– А как же ты Беляне помочь смогла?
– Не знаю. Просто так захотелось помочь, оборвать этот ручеек проклятый! А как – не помню…
– Так, Поляна, собирайся, ты тут уже больше не нужна. Пойдем-ка с тобой к Ивице, я от него только что. Больно плох мальчонка! Может, и ему помочь сумеешь?
Наскоро обмотав голову платком, Поляна кинулась вслед за Поветихой. Та, даром что стара, шустро ковыляла к соседней избе. На пороге Поляна помедлила, потянув знахарку за воротник тулупа, чтобы и та остановилась.
– Постой, бабушка! Дай, я первая войду, посмотрю в сени, где колодец.
– И верно, иди вперед, а я за тобой следом. Мне тоже поглядеть охота!
Женщины потихоньку отворили дверь и с опаской заглянули в сени.
– Так и есть! – воскликнула Поляна. – Вот он, ручеек, и здесь течет.
– Где, где? – бабка Поветиха, подпрыгивая, пыталась заглянуть Поляне через плечо.
– Ничего не вижу, – пробормотала она разочарованно. – Какой ручеек-то?
– Ну, как же не видишь, вот же он, – Поляна шагнула пару раз и остановилась у колодца. – Гляди, вот он, прямо у моих ног!
– Да не вижу я ничего, темень – хоть глаз коли в сенях этих! Где ты тут чего увидела?
– Странно, а я – вижу. Погоди, дай-ка я вспомню, что делала в прошлый раз!
Поляна нахмурила брови, сосредоточилась, но вспомнить ничего не смогла.
– Да ты в горницу зайди, погляди на Ивицу, – Поветиха подталкивала Поляну в спину.
За дверью в избе звякнула упавшая на пол чашка. Женский голос, вздрагивая от страха, ударился в стены:
– Сыночек, сыночек, ты глазки открой! Ивица, мальчик мой, не уходи…
Поляна вихрем влетела в горницу. Там на лавке у теплого бока печки лежал мальчик. Его восковое личико без единой кровинки, заострившийся носик, редкое еле слышное дыхание – все говорило о том, что последние капли жизни утекают из этого хрупкого тельца. Но Поляна разглядела еще и светлый жгут, тянущийся из живота мальчика к входной двери. Был он тонок и еле заметен, но был! И последние силы утекали по нему в темный зев колодца.
– Нет, не позволю!
Опять на Поляну нашло какое-то наваждение. Опять почувствовала она в своей руке сияющий меч. Один взмах – и ручеек разрублен.
