Любовь включает звук

– Спасибо большое, Наталья Ивановна, вы так меня выручаете! Нина не звонила? Новости есть?

Наталья Ивановна приложила руки к груди и призналась:

– Уже испереживалась доченька моя. Не доверяет она французским врачам. Сказала, надо было домой ехать рожать. Антуан вечером должен отвезти сам ее в больницу. А то у них там опять кто-то бастует. Боятся, чтоб ночью беспорядков не было. Как тогда ехать с роженицей в машине-то?

– Вы сами успокойтесь, Наталья Ивановна! Нина же говорила, что под наблюдением врачей постоянно. Да я ей сама позвоню сейчас. Вот переоденусь, травы себе заварю, – пообещала я встревоженной Нининой маме.

– Так что пойду тогда, Алина, к себе, хорошо? Прилягу отдох нуть немного.

– Конечно, Наталья Ивановна, и спасибо вам большое, – обняла я ставшую самой близкой после подруги женщину и закрыла за ней дверь.

Тихонько прошла на кухню и вдруг услышала, как меня зовут:

– Мами, мами!

Я поспешила в комнату:

– Это кто у нас проснулся? Это по маме соскучился?

Самый красивый мужчина на планете с узкими зелеными глазками и плоским носиком сидел в своей кроватке. Одной рукой он поправлял серебряный медальон на шее, а в другой держал фляжку с надписью: «Дорогому декану от коллег на долгую память».

Увидел меня, улыбнулся. Я взяла красавца на руки, прижала к себе и прошептала едва слышно:

– У тебя получился сын, Коля!

Глава 2

и любовьПро шляпу, жемчуг

(Евгений и Лиен)

Часть 1. Лиен

Сезон дождей в окрестностях Таку начинается в мае. Поэтому сегодня лениво моросящий с рассвета мартовский дождь не вызвал у меня беспокойства. Восхождение на священную гору началось в семь часов утра с надеждой подняться на вершину до наступления жары. Я преодолеваю путь пешком под защитой Нон ла. Шляпа из высушенных бамбуковых листьев известна с древних времен. Первые изображения человека в конической шляпе были сделаны три тысячи лет назад на бронзовом барабане Нгок Лу. История создания Нон ла передается из поколения в поколение и справедливо считается самой почитаемой легендой вьетнамского народа.

Мама вместо сказки перед сном всегда рассказывала маленькой мне эту легенду про изящную женщину – богиню в необъятном головном уборе, спустившуюся с небес к доведенным до отчаяния людям. Времена были голодные и безрадостные из-за нескончаемых дождей, которые не давали возможности возделывать землю. Таинственная незнакомка, шагнув на землю, накрыла всë вокруг своей огромной шляпой из бамбуковых листьев и спасла людей от непогоды. Небесная гостья научила земных жителей выращивать овощи, злаки и фрукты. И в день сбора первого урожая вернулась в заоблачные дали. Люди в память о мудрой спасительнице стали высушивать листья бамбука и делать из них Нон ла, которая постепенно открывала им свои секреты.

Маме нравилось каждый раз повторять, что шляпа умеет спасать в пути по джунглям, защищая от падающих с деревьев ядовитых змей, служит веером в жару и сумкой для продуктов, вмещающей до десяти килограммов риса. Мама с улыбкой рассказывала про юную себя, кокетливо закрепляющую внутри шляпы маленькое зеркало, чтобы в любой момент иметь возможность удостовериться в своей красоте.

Мама очень сильно меня любила и однажды, когда мне исполнилось шесть лет, даже начала мечтать вместо меня:

– Когда ты подрастешь и тоже станешь красивой девушкой, прекрасный юноша обязательно подарит тебе Non bai tho с поэтическим признанием в любви на вплетенных между прутьями шляпы листочках со стихами.

А я удивилась и показала рукой на висевшую над кроватью шляпу:

– Зачем мне еще одна Нон ла, ведь у меня уже есть одна, которую дедушка подарил?

– Вырастешь, поймешь… – с загадочным выражением лица обещала мне мама, укутывала одеялом, целовала в щеку и покидала комнату, оставив включенной лампу на прикроватной тумбочке.

А я наслаждалась вкусным ароматом маминых духов и шептала, обращаясь к Нон ла:

– Спокойной ночи, деда Нхат, я по тебе скучаю…

С тех пор, как маленькая я ночью разговаривала со шляпой, прошло почти 26 лет. Я по-прежнему скучаю по дедушке Нхату, но вижусь с ним уже гораздо чаще, чем в детстве. Моя взрослая жизнь с работой в галерее на шумной пекинской улице похожа на увлекательное путешествие между пятью городами в трех странах и дает возможность нашей крохотной семье проводить больше времени вместе. У семьи даже есть свой гимн – песня на русском языке «Ты да я, да мы с тобой…» из старого фильма про тихих троечников.

Впервые мама спела эту песню в 1986 году в подарок для папы на их свадьбе. Мама играла на гитаре и пела на русском языке. Родители любили вспоминать, как гости честно старались не смеяться над ужасным произношением невесты из Вьетнама под бурные аплодисменты, заглушающие безобидный хохот. Мама тогда, улыбаясь, низко кланялась в благодарность и, не дожидаясь смолкания аплодисментов, уверенно обратилась к гостям:

– Уважаемые гости, для вас у меня тоже есть подарок. Только на моем родном языке.

Мама оглянулась, приняла из рук стоявшей позади свидетельницы трехструнный лют Dan Tam, прикоснулась к струнам и начала петь старинную песню своего родного народа.

Никому из гостей смеяться уже не хотелось. Затаив дыхание в абсолютной тишине, двести с лишним человек вместе с волшебными звуками диковинного инструмента слушали мамину песню про древнюю историю любви. Ведь когда поют или говорят о любви, становится всё понятно без знания иностранных языков. Потому что у настоящей любви нет национальности или возраста. У любви есть только история.

История любви моих родителей – юной девушки из Вьетнама по имени Чау (жемчуг) и молодого астраханца Алексея Алексеева – навсегда осталась в памяти причастных к ней людей.

Осенью 1985 года мама в составе делегации вьетнамской молодежи приехала в Астрахань для работы на трикотажном комбинате и поселилась в девятиэтажном доме на улице Бориса Алексеева. На следующий день прибывшие ранее соотечественники устроили праздничный ужин в честь новоселья новичков. Именно на него в соседний подъезд поздним ноябрьским вечером и спешила мама с гитарой в руках.

В это же самое время папа в военной форме возвращался домой после двухлетней службы в армии. По пути папа должен был выполнить поручение оставшегося на сверхсрочку друга и передать подарок его маме на день рождения. Семья друга жила на улице Бориса Алексеева рядом с железнодорожным вокзалом, поэтому приехавший на поезде папа решил сначала навестить родителей друга, а потом с чистой совестью отправиться к своим на улицу Софьи Перовской.

Приставшие к маме в сумерках на улице хулиганы успели отобрать у нее гитару и уже начали угрожать требованиями типа «кошелек или жизнь» в тот момент, когда к ним подошел папа. Напуганная нападавшими мама увидела в папе сошедшего с неба волшебника – великана с сияющей во лбу звездой, за которую она приняла блестящую от света фонаря кокарду на шапке.

Позднее мама вспоминала это судьбоносное событие:

– Какальта таки сияла, таки сияла, каки сивеста…

Папа обожал маму, умилялся ее произношению некоторых русских слов и периодически подшучивал:

– Чауша, скажи: «Звезда»!

Чаушей с легкой папиной руки маму называли все родные и близкие. Родители папы, мои дедушка с бабушкой, маму любили, называли доченькой и уговаривали не винить себя в том, что забеременеть никак не получалось.

– Доченька, родная, ну не кори ты себя! Видишь, и врачи говорят, что со здоровьем твоим женским всë в порядке, а вот система нервная работу еще не нормализовала. Да и откуда же ей нормальной-то быть? – успокаивала бабуля маму.

Бабуля сама была ребенком войны, сына смогла родить только в тридцать семь лет и знала, как говорить со снохой – ребенком другой войны. Мама всю жизнь боялась грозы и просыпалась по ночам с криками:

– Страсина, страсина…

Летом 1991 года мама с папой отправились во время отпуска по приглашению давнего папиного приятеля в Приозëрск, что в Ленинградской области. Поехали не ради отдыха: святой земле Валаама поклониться и попросить помощи. Ровно через девять месяцев 25 апреля 1992 года родилась я. Мама настояла, чтобы меня крестили только в присутствии самых близких на следующий день после выписки из роддома именем православной святой Лии. Мама взяла со всех слово никогда никому не сообщать мое церковное имя, а в свидетельство о рождении я была записана как Лиен Алексеевна Алексеева. Принявшая перед свадьбой православие мама оставалась суеверной и, переживая за мою судьбу, старалась защитить меня от сглаза и ворожбы злых колдунов, о которых она узнала из русских народных сказок. Позднее стало ясно, что защищать меня надо исключительно от меня самой.

Незадолго до моего шестнадцатилетия от неизлечимой болезни скончалась одинокая дальняя родственница папы Галина Андреевна Гавренкина, за которой последние четыре года ухаживали мои родители. После оглашения завещания была объявлена воля покойной – оставить свою трехкомнатную квартиру в центральной части города папе. Мы переехали в просторное жилье весной, не дожидаясь окончания учебного года, и я ездила в свою школу на обычном автобусе в надежде летом спокойно перевестись в любую близкую к новому дому.

Подружилась с дворовыми девчонками, с девочками из домов на соседних улицах… и не только с девочками. Мое сердце влюбленной в героев Шарлотты Бронте фантазерки покорил Александр Громов – рослый, красивый, скорее уже парень, а не мальчик. Было в нем что-то и от Эдварда Рочестера, и от Хитклиффа одновременно. Мне же приятнее было себя представлять Джейн Эйр, чем Кэтрин Эрншо.

Александр Громов сначала провожал меня от нашего подъезда до остановки, а потом встречал, и мы возвращались домой уже самой длинной дорогой в поисках удобных для поцелуев лавочек. Поцелуи Громова были первыми в моей жизни. Я целовалась со своим мистером Рочестером и представляла последний школьный звонок через два года и комнату в общежитии академии художеств в Санкт-Петербурге, где мы будем так же страстно целоваться уже студентами. Саша собирался поступать в санкт-петербургский политех. Я представляла себе нашу свадьбу на последнем курсе и счастливых от рождения внука моих родителей. Я так увлеклась своими представлениями, что не замечала никого вокруг, кроме Александра Громова. Напрасно не замечала.

Однажды я мечтала в очереди в хлебном магазине. Стоявшая впереди красивая стройная, похожая на мою ровесницу белокурая девочка с грустными зелеными глазами пару раз обернулась, внимательно меня разглядывая, и сказала:

– Громов – плохой человек. Будь осторожна! Главное – домой к нему не ходи, когда телевизор новый пригласит посмотреть.

Незнакомка вышла из очереди и быстро покинула магазин, даже не купив хлеба.

– Наверное, Саша ей самой нравится, а она ему – нет! Вот и отговаривает, завидует! – решила я, но незнакомку не забыла.

Поэтому, когда Громов пригласил меня к себе посмотреть телевизор, я простодушно предложила:

– Пойдем лучше к нам. Вчера приходили приехавшие из Вьетнама мамины друзья, был пир горой и осталось много вкусняшек. Мама с папой на работе до вечера, тебя никто не будет смущать.

Часом позже Громов посоветовал плачущей мне:

– Даже не думай никому рассказывать! Я скажу, что ты меня сама домой заманила, умоляла и еще денег предлагала дать. Бесплатно навряд ли кто захочет такую уродину… Да не реви ты! Еще спасибо мне скажешь…

Вечером я сообщила родителям о принятом решении летом поступать в художественное училище в Санкт-Петербурге, отказавшись от необходимости учиться еще два года в школе для поступления в академию художеств. Родители спорить не стали и уже в сентябре поселили дочку-первокурсницу, то есть меня, у бабушкиной подруги детства Ирины Павловны Мониной, которая в юности стала женой жителя Северной столицы. Она недавно овдовела и жила в одиночестве, скучая по внуку и дочери, переехавшей после рождения ребенка на родину мужа в Аргентину.

Полтора года жизни в квартире Ирины Павловны в Финском переулке до сих пор хранятся в моей памяти, наполненные любовью, красивыми и вкусными, бесконечно длинными вечерами. Завтракала я всегда в одиночестве творогом со сметаной и фруктами.

– Береги кости! Ешь творог каждый день! Я ем! Посмотри на меня! Я же лань! – заявляла мне арендодатель, демонстрируя ходьбу вверх по лестничным пролетам.

Сама Ирина Павловна была совой и обычно спала до девяти утра, а я покидала квартиру рано из-за почти двухчасовой дороги до училища. Зато вечером меня ожидал ужин в столовой с огненным куриным бульоном в пузатой супнице, крошечными тефтелями из говядины с рисом, щедро политыми подливой, и разговоры по душам во время чаепития.

Именно Ирина Павловна с отличающей ее от жителей Санкт-Петербурга прямолинейностью прокомментировала оценку моих способностей одним из педагогов в завершение второго курса:

– Что значит – нет своего стиля? Я не понимаю! Ты отлично рисуешь! У тебя руки растут из правильного места!

– Ирина Павловна, имеется в виду не моя способность рисовать в принципе, а возможность стать настоящим художником, понимаете? Поступать в академию имеет смысл, когда есть что развивать – собственный стиль и технику. У меня только техника. Память отличная, копию могу создать шедевра в хорошем качестве, но сама я шедевр после себя не оставлю. Важно не только смириться с этим, а признать всей душой и решить, чем заняться в будущем, – делилась я с Ириной Павловной переживаниями.

Родители советовали мне обратить внимание на возможное развитие себя как художника в рекламе или попробовать свои силы в дизайне интерьеров. Сама я, несмотря на растерянность, склонялась к мысли о работе в галерее или выставочном зале. Осознавая полное отсутствие у себя таланта, я верила, что трудолюбие, природный вкус и знания истории искусств помогут мне раскрыть потенциал организатора творческого пространства столичного уровня. Своими мыслями без малейшей надежды на помощь накануне своего дня рождения я поделилась за ужином с Ириной Павловной в начале недели. Каково же было мое удивление, когда уже в пятницу вечером я услышала:

– Лиен, у нас с тобой есть одна очень большая новость и много-много мелких дел. Тебя приглашают на три летних месяца поработать в одной частной галерее в Пекине. Однокурсница моей Ларочки – вертихвостка Наташка Сергиенко – после окончания института вышла замуж за китайского бизнесмена по имени Ки Чжан (невиданный лучник) и последние двадцать два года живет в Пекине, занимаясь детьми и домом. Дети выросли, и бывшая выпускница факультета экономики и финансов поняла, что сидеть дома невыносимо. Экономика и финансы частично подзабыты, а желание реализовать себя как бизнесвумен крепчает. Ну она и доконала своего мужа, как только русская женщина умеет доканывать мужчину, и он выделил ей часть своего офиса под выставочный зал или галерею. Чего греха таить? Сериалов Наташка насмотрелась, захотелось стать причастной к великому. А тяму-то нет! Оказывается, она давно жаловалась Ларочке моей, что дело у нее на месте стоит. Вот мы с Ларочкой про тебя и подумали, Лиен! Тем более что ты наполовину у нас азиатка, сойдешь в Китае за свою…

– Вьетнамка я наполовину, Ирина Павловна! Какой Китай? Какая галерея? А языковой барьер? Да откуда у меня деньги на Китай? – именно отсутствие денег для трехмесячной жизни за границей помешало мне обрадоваться открывшейся возможности проверить себя.

– А вот твоя мама уж точно такими вопросами не задавалась, когда из Вьетнама приехала в Россию. Решили мы уже проблему с деньгами. Родители на свадьбу твою откладывали, бабушка с дедулей добавят, дедушка Нхат перешлет в Китай непосредственно уже, Ларочка с Хосе добавят, ну и я тоже тебе не чужая… – объявила Ирина Павловна и расплакалась, обнимая меня.

Ирины Павловны не стало через три года после моего отъезда. Гуляла после дождя, упала, сломала шейку бедра. Лариса не могла приехать быстро. Оставшиеся в Санкт-Петербурге друзья помогли организовать квалифицированный уход за малоподвижной пожилой женщиной. Только Ирине Павловне не нужен был квалифицированный уход. Долгие годы после смерти мужа она вела дневник, в котором оставила свою последнюю запись: «Какая ирония судьбы! Я отказывалась переезжать в Аргентину к дочери, чтобы не умереть от тоски по Родине. А сама умираю на Родине от тоски по дочери… Ларочка, после продажи квартиры, пожалуйста, поделись с Лиен. Девочка была добра и заботилась обо мне вместо тебя. Люблю всех!»

Лариса сделала фотографию этой страницы и прислала мне в красивой антикварной рамке, расположив отрывок из дневника рядом с фото Ирины Павловны. К посылке прилагалось краткое сопроводительное письмо: «Дорогая Лиен, спасибо вам за заботу о маме. Вы были для нее дочерью, а для меня стали сестрой, которой у меня никогда не было. Наталья предоставила мне данные вашего счета, и я перечислила на него ровно половину суммы от продажи квартиры. Я хочу повидаться с вами, Лиен, познакомиться и послушать рассказы о маме. Буду счастлива нашей дальнейшей дружбе. Вместе с мужем приглашаем вас к нам в Кордова. С благодарностью, Лариса Боргелло».

Одиннадцать лет спустя после получения этого письма я вспоминаю семью Боргелло, поднимаясь на вершину Таку неподалеку от Фантьета. Мама говорила, что Будда направляет к себе не только хороших людей, а еще и мысли о хороших людях. Я поднимаюсь на священную гору Таку, выполняя последнюю просьбу уже своей мамы – прикоснуться к ногам статуи лежащего Будды на вершине горы и попросить у него прощения от имени мамы.

Я слышала эту просьбу с детства. Мама обнимала меня крепко и шептала на ухо, как слова заклинания:

– Когда меня не станет, поднимись на Таку и попроси у Будды прощения от меня за то, что я жила в чужой стране, вышла замуж за чужака, поменяла веру и молюсь на чужом языке чужому Богу. Передай ему, что у меня есть одно-единственное оправдание – я полюбила.

И еще мама очень просила меня подняться пешком:

– Даже если тебе будет тяжело, иди сама. Ты поймешь, как это важно! Даже если ты сама будешь уже совсем старенькой, иди пешком, прошу…

Мама искренне верила, что проживет долгую жизнь рядом с любимым и оставит меня, когда мне самой будет за шестьдесят. Как же мы бываем порой наивны в своих мечтах и планах.

В декабре 2019 года родители оказались в Москве на юбилее маминых соотечественников. В числе гостей были жители Вьетнама и Китая. Значение слова «пандемия» знали тогда единицы из не имеющих отношения к медицине людей. Телевизионные новости о суматохе в китайском Ухане не воспринимались всерьез не только в России, но и на всей планете. После банкета родители остались в столице еще на несколько дней для встречи Нового года. Папа заболел первым, уверенный, что простудился во время запуска фейерверков. Возвращались домой в купе поезда, и состояние ухудшалось. Дома продолжали заниматься самолечением противовирусными, улучшения не наступало.

Накануне Рождества папа проснулся первым и сказал маме:

– Чауша, как хорошо дома-то… Ëлка, снежок пошел, на Крещение морозец ударит, пойдем с тобой на Стрелку окунаться, да? Лиенка приедет, «Медовик» испечешь мой любимый… Вот кто только не угощал меня любимым тортом, твой самый вкусный!

Мама потом рассказывала, что папа выглядел абсолютно здоровым и счастливым, когда вздохнул глубоко и замолчал.

Когда вспоминаешь первые месяцы ковида и пандемии в России, самым ужасным кажется даже не стремительный уход близких, а то, что тела не выдавали сразу, как положено по христианским и мусульманским обычаям. Это едва не сломило дух оставшихся в живых.

Мамы не стало в марте. Бабушки с дедушкой – летом. А я сходила с ума в Пекине от запрета покидать страну. Говорила по телефону с дедушкой Нхатом. Не говорила, кричала:

– Я ничего не могу сделать! Ничего не могу сделать для своих родных!

А дедушка отвечал мне тихим скрипучим голосом:

– Можешь, Лиен! Живи!

– Дед, мы с тобой одни остались на всем белом свете… – шептала зареванная я.

Дедушка снова меня поправлял:

– Не одни! Нас пока еще на свете больше семи миллиардов… Спой мне лучше мамину песню, чау гай (внучка).

– Ты да я, да мы с тобой… – запевала я вполголоса, представляя вместо человечков у оранжевой речки своих родных.

Сейчас, вспоминая охватившее меня отчаяние летом 2020 года, я приближаюсь к вершине Таку. Дорога через дикие джунгли заняла около двух часов. Мне некуда было торопиться, и я радовалась возможности произнести вслух имена всех дорогих моему сердцу людей, успокаиваясь и возвращаясь в состояние умиротворения. Мама была права. Я поняла, в чем смысл пешего подъема. Чем выше я поднималась, тем меньше думала о своем одиночестве в пути, понимая главное – уходя, любимые навсегда остаются рядом с нами.

Будда встретил меня блеском ослепительно белого, мокрого от небесной воды камня длиной сорок девять метров. Говорят, что статуя была выточена из цельного камня. Не могу не восхищаться мастерством создателей, признавая, что для меня статуя лежащего Будды – только памятник. Оставаясь православной со дня своих крестин, исключительно в память о маме я совершаю восхождение на Таку каждый раз, когда навещаю деда в Бау Чык. Подхожу к ступням божества, прикасаясь ладонями к прохладному влажному камню, проговариваю слова с просьбой о прощении мамы. Я буду делать это до тех пор, пока жива.

Спускалась с горы я уже на канатке, размышляя о древних временах потухшего вулкана, которым была Таку, и наслаждаясь завораживающими видами тропического леса на склонах. У подножия горы на стоянке я отыскала свой байк Suzuki и начала движение в сторону Фанранга. Во Вьетнаме у меня нет машины, гораздо комфортнее передвигаться на скутерах. Я полюбила эту дорогу, зная, что в конце пути дома меня ждет дедушка Нхат.

Имя Нхат имеет два значения – долгая жизнь и солнце. Имя дедушке выбрал отец – мой прадедушка Винь (залив), родившийся в рыбацкой семье в устье реки Кай, воды которой впадают в залив Фанранг. Лихорадка рано оставила маленького Винь без родителей, и ребенок-сирота стал ловить рыбу наравне со взрослыми.

Маленький Винь мечтал о семье и о доме, представляя красивую девушку у очага своей лачуги. Однажды на рынке он повстречал девушку по имени Хонг (роза), влюбился с первого взгляда, ходил за ней по пятам, выпрашивая хотя бы один взгляд в его сторону. Когда пришло время праздновать вьетнамский Новый год Тет, прадедушка Винь преподнес возлюбленной розу и сказал, что всю свою жизнь готов терпеть уколы шипов самой Хонг, только бы она позволила ему любоваться своей красотой и стала его женой. Девушка ответила согласием.

Через шесть месяцев, когда Винь услышал от жены известие о беременности, произошло событие, навсегда изменившее жизнь молодоженов и их потомков. В сети Винь каким-то чудом оказалась морская ракушка, больше похожая на камень со дна залива. При внимательном осмотре Винь заметил разницу и, убедившись, что поймал все-таки ракушку, решил показать добычу жене. Дома на глазах у Хонг рыбак раскрыл ракушку и понял, что стал обладателем целого состояния в виде очень крупной жемчужины. Повернувшись к жене, Винь сказал с улыбкой:

– Если родится девочка, назовем ее Чау – жемчужина.

Родился сын, которого назвали Нхат, желая ребенку долгой жизни. Мальчик рос любознательным, много времени проводя на берегах залива, лепил из мокрого песка посуду и с гордостью показывал маме.

Винь предложил отдать сына в подмастерье одному из гончаров деревни Бау Чык. Нхат учился быстро, будучи внимательным и смекалистым, в юном возрасте выполнял поручения взрослых мастеров, без гончарного круга изготавливая керамическую посуду и украшая свои изделия ракушками.

Нхат любил гончарное дело. Глина чувствовала истинную любовь в прикосновениях юного подмастерья и «нашептывала» ему во время работы увлекательные истории про могущество древнего королевства Чампа, на бывшей территории которого и возникла деревня Бау Чык. Жители Чампы исповедовали индуизм и бережно хранили культуру предков – единственную культуру материковой Азии с океаническими чертами. Именно поэтому для Нхата было так важно продолжать традиции предков, используя в работе морские дары.

Ремесленная деревня Бау Чык считалась самым старым центром керамической посуды во всей Юго-Восточной Азии, и для Нхата было честью получать знания гончарного искусства у знаменитых мастеров. Родители Нхата гордились успехами сына, и в день его двадцатилетия Винь подарил ему жемчужину со словами:

– Мы с Хонг берегли это сокровище для тебя – нашего единственного сына. Сегодня мы передаем жемчужину в надежде увидеть тебя настоящим мастером в своей собственной мастерской. Пусть деньги от продажи жемчужины станут тебе опорой – первой ступенью в лестнице процветания своего дела. Продолжай учиться, стань одним из лучших и учи других. Получая добро, важно и другим отдавать добро, сынок.

Месяц назад дедушке Нхату исполнилось восемьдесят девять. Он продолжает работать в своей мастерской, построенной на полученные за жемчужину деньги, бережно сохраняя традиции гончаров древней Чампы, и делится знаниями с учениками.