Сибирский кокон

– Значит… они знали… всегда знали… и просто скрывали это от нас… убивали, чтобы скрыть…

Заброшенная школа, подвал. Ночь после находки фотоаппарата.

В промозглом, пахнущем плесенью и химикатами подвале заброшенной школы горела одна-единственная свеча, отбрасывая дрожащие тени на облупившиеся стены. Аня, Санька и Дмитрий «Химик» склонились над старым эмалированным тазом, который Санька с трудом отчистил от ржавчины. Рядом стояли несколько пыльных стеклянных бутылок с выцветшими этикетками «Проявитель №1», «Фиксаж кислый» – остатки былой роскоши школьного фотокружка, которые Дмитрий откопал в заваленном хламом чулане.

– Ты уверен, что это сработает? – шепотом спросила Аня, с тревогой глядя на мутную жидкость в тазу. – Этим реактивам, наверное, лет двадцать, если не больше.

Дмитрий пожал плечами, его лицо в свете свечи казалось изможденным, но глаза горели азартом исследователя.

– Других у нас нет. И пленка, похоже, такая же древняя. Шансы невелики, но если там действительно что-то важное… нужно попытаться. Санька, давай бачок. Аккуратно.

Санька, который под руководством Дмитрия соорудил из консервной банки и куска плотной черной ткани подобие проявочного бачка, осторожно вынул из него катушку с пленкой, найденной в фотоаппарате «Зенит». Он уже успел ее «отщелкать» в полной темноте, надеясь, что хоть какие-то кадры не были засвечены окончательно.

Они работали в почти полной темноте, лишь изредка подсвечивая процесс тусклым красным фонариком, который Дмитрий смастерил, обернув обычный фонарик куском красного целлофана. Воздух наполнился резким, едким запахом химикатов. Минуты тянулись мучительно долго.

– Кажется… что-то есть! – вдруг прошептал Дмитрий, осторожно вынимая пинцетом из фиксажа мокрую, склизкую ленту негатива и поднося ее к слабому свету свечи.

Аня и Санька затаили дыхание. На пленке, среди многочисленных пятен, царапин и участков полной засветки, действительно проступали какие-то смутные, расплывчатые образы. Большинство кадров были безнадежно испорчены, но на нескольких последних…

– Смотрите! – Санька ткнул пальцем. – Это… это похоже на те военные грузовики, что иногда проезжают мимо города в сторону тайги! И ящики… с черными метками!

Аня взяла лупу, которую Дмитрий всегда носил с собой для изучения минералов. На одном из кадров, самом последнем и относительно четком, несмотря на ужасное качество, можно было различить странный, дискообразный объект, наполовину погруженный в болото или небольшое лесное озеро. Из открытого люка в его верхней части струился какой-то синеватый, едва заметный дымок или пар. Вокруг объекта стояли люди в темной одежде, похожей на военную форму старого образца.

– Это… это не наш вертолет, – прошептала Аня, чувствуя, как холодок пробегает по спине. – Это то, о чем говорила бабушка… то, что упало здесь очень давно. И они… они знали.

Эвенкийское стойбище, чум бабушки-шаманки (следующий день):

Бабушка Ани долго, молча рассматривала фотографии, которые принесла внучка. Ее костлявые, высохшие пальцы дрожали, касаясь пожелтевших снимков.

– Эти ящики – ключ, – наконец сказала она, ее голос был тих, но тверд. – Но ключ открывает и дверь в спасение, и ворота в преисподнюю. Зависит от того, чья рука его повернет. И что в этой руке – свет или тьма.

Аня сжала свой амулет, на котором после вчерашней вспышки у священных камней еще остался едва заметный след тепла.

– Тогда мы должны быть уверены, что эта рука будет нашей, – сказала она, глядя в глаза бабушке. – И мы сломаем клетку, а не откроем ворота в ад.

Глава 10: «Последний закат»

Склад СТО, день.

Лис, чья обычная воровская ухмылка сменилась в последние дни на хмурую озабоченность – голод и холод не щадили никого, крался к складу СТО, надеясь поживиться хоть чем-то съестным. Он замер, увидев Катю. Она, бледная и осунувшаяся, но с упрямым блеском в глазах, перевязывала Лёхе рану на руке, полученную во время вылазки за дровами – мелкий осколок какого-то странного, острого камня впился ему в ладонь, и рана никак не хотела заживать, постоянно сочась и причиняя тупую, ноющую боль. Ее пальцы, огрубевшие от холода и постоянной работы, дрожали.

– Держи, – швырнул он им банку тушёнки, которую ему удалось "одолжить" из одного из брошенных домов – совесть его почти не мучила, выживание стало главным законом. Кажется, из запасов тех вояк, что у вертолета копались. Говорят, там нечисто, и место проклятое, но жрать-то надо, а то скоро сами выть на луну начнем. – Может, вылечишь его… своими примочками, сестричка. А то загнется твой герой от царапины, пока вы тут цветочки нюхаете да о вечном думаете.

Катя покраснела от неожиданности и смущения, а Лёха поспешно сунул за спину букетик замерзших, но упрямо пробившихся сквозь ледяную корку подснежников – он нашел их у реки и хотел хоть как-то порадовать Катю.

– Спасибо… – пробормотала она.

– Не за что, – Лис пожал плечами. – Только вы это… поосторожнее будьте. По городу слухи ходят совсем нехорошие. Менты совсем озверели, хватают всех подряд, а над тайгой опять это зарево… вчера ночью так шарахнуло, что у меня в бараке все банки с полок посыпались. Не к добру все это, чует мое сердце. – Он кивнул в сторону зловещего зеленоватого свечения, которое даже днем было заметно над дальними сопками, и, не прощаясь, скрылся в темноте склада, оставив их наедине с тишиной, слабым ароматом почти не пахнущих в этом холоде цветов и растущей, липкой тревогой.

Лёха посмотрел на Катю, потом на далекое зарево над тайгой. Его обычно веселое лицо было серьезным и озабоченным.

– Страшно, Кать. Как будто мир с ума сошел. Сегодня на вызове были… опять непонятный пожар на окраине, без всякой видимой причины, и дым какой-то едкий, вонючий, не наш, не древесный. А старик один клялся, что видел, как из огня выскочило что-то… не то зверь, не то человек, все в шипах. Бредит, конечно, от страха… наверное. А в больнице у вас как? Спокойно?

Катя тяжело вздохнула, ее красивые глаза потемнели от усталости и беспокойства:

– Тоже неспокойно, Лёш. Очень неспокойно. Много людей поступает с жуткими головными болями, носовыми кровотечениями, бессонницей… Словно их что-то невидимое давит изнутри, высасывает силы. Людмила Петровна с ног сбилась, не понимает, что это за напасть. Говорит, похоже на какое-то неизвестное отравление или… или воздействие какого-то поля. А еще… дети. Дети стали видеть странные сны, пугающие, о тенях с неба и о чем-то холодном, что ползет из-под земли.

СТО Николая, чуть позже

Лёха чинил старенькие «Жигули» одного из немногих оставшихся в городе «клиентов», швыряя гаечный ключ в ржавый бак с отработанным маслом. Из динамика допотопного магнитофона «Весна-307», который Николай притащил из своего старого гаража, хрипела модная тогда «Вишневая девятка» группы «Комбинация»:

Николай, вошедший в гараж, с досадой пнул магнитофон ногой:

– Выключи эту твою дребедень! Уши вянут от этой попсятины! Лучше бы Высоцкого поставил, ей-богу, для души.

Он замолчал, заметив Ивана, который сидел на корточках у печки-буржуйки, пытаясь согреть озябшие руки. На стене гаража висел прошлогодний календарь с Ельциным, физиономия президента была кем-то аккуратно пробита ножом точно между глаз.

– Бери тушёнку, – кивнул Николай на банку с синей этикеткой «Армейская», стоявшую на верстаке. – И скажи своим, чтоб не жгли тайгу без нужды. Военные и без того уже рыщут, как шакалы. И не только наши. Слухи ходят, что небо над Зоной двенадцать-К совсем взбесилось.

Николай подбросил полено в печь, которая жадно пожирала топливо, но почти не давала тепла в промерзшем гараже. Иван, сидя на разбитом диване, который они притащили из одного из брошенных домов и который теперь служил им и кроватью, и столом, вертел в руках нож с гравировкой «За Волгу». Металл ножа казался теплее, чем окружающий воздух, и от него исходила едва заметная, успокаивающая вибрация.

– Твой отец был в той экспедиции «Метеора», – сказал Николай, вытирая руки об промасленные штаны. – После неё он и запил так страшно, словно пытался утопить в водке то, что увидел. Говорил, что в тайге, в той самой Зоне 12-К, есть не просто дыра… а что-то вроде глаза. Огромный, немигающий глаз, который смотрит на тебя из-под земли, из самой преисподней. И что этот глаз… он начал моргать.

Иван швырнул полено в огонь:

– Бред пьяницы. Он сдох бы в канаве, если б я не… – Иван не договорил. Вспышка зеленой молнии над тайгой, рассказы Ани– все это складывалось в пугающую картину, от которой он пытался отмахнуться, но которая все настойчивее лезла в голову. Пламя в печи взметнулось, и в нём на миг проступили извивающиеся спирали, как на петроглифах. Николай молча указал на них: "Они везде. В огне, в земле… скоро и в нас. И этот глаз, Вань… он, похоже, окончательно проснулся."

Эвенкийское стойбище, чум бабушки-шаманки, перед закатом

Аня протянула Ивану его нож, который она «очищала» по просьбе бабушки. В полумраке чума, где пахло дымом и сушеными травами, бабушка подвесила клинок над едва тлеющим дымокуром из можжевельника и багульника, напевая тихую, горловую песню.

– Тэмун – дух-хозяин железа и огня, – перевела Аня шепот бабушки. – Он примет твой нож, очистит его от чужой крови и наполнит своей силой. Но он потребует жертву взамен, когда придет время.

Иван скептически усмехнулся, но, взяв нож, почувствовал, что тот стал легче и острее, а синеватые прожилки на клинке, казалось, засияли ярче. Он молча спрятал его в ножны.

Лесопилка, вечер.

Петрович сидел на ящике из-под патронов, чиня старенькую бензопилу «Дружба» с выцветшей надписью «Сделано в СССР». Радио «Маяк», стоявшее на подоконнике, бубнило о погоде, но внезапно заглушилось шипением и треском: "…магнитные бури… сбои связи… зафиксированы аномальные гравитационные возмущения в секторе Р-17… повторяем…" Он потянулся за компасом, висевшим на гвозде. Стрелка дёргалась, как пойманная муха, тычась то на север, то на восток, а потом и вовсе закрутилась волчком. На стене, где углём были нарисованы спирали, которые он так тщательно пытался замазать смолой, но которые все равно проступали, словно живые, зелёное свечение пульсировало в такт помехам.

– Чёрт! – Петрович схватил телефон, который уже несколько дней работал с перебоями. – Николай! Оно вернулось… Или, вернее, оно никогда и не уходило. Как в отчётах пятьдесят третьего и восемьдесят второго! Компас, радио, гравитация… все летит к чертям! Готовь свой бункер, старик, чует мое сердце, скоро будет жарко!

За окном мелькнула тень. Не человеческая, слишком быстрая, слишком… неправильная. Словно порыв ветра обрел плоть и когти. Петрович перекрестился старым армейским жестом – большим пальцем по лбу, прошептав слова молитвы, которую он не вспоминал уже лет тридцать.

За дверью завыл ветер. Где-то упала жестяная банка, зазвенев, как похоронный колокольчик.

Аня и Лёха стояли на вершине сопки. Небо на западе пылало багрянцем, но это был не закатный свет, а какое-то болезненное, ядовитое свечение, словно сама тайга, растревоженная падением небесных тел, истекала нездоровым жаром.  Горизонт был затянут тяжелыми, свинцовыми тучами, из-под которых били редкие, беззвучные зеленые молнии.

– Как пожар… но дыма нет, – прошептал Лёха, пытаясь настроить свой старенький фонарик «Жучок» с красным светофильтром, чтобы не слепить глаза.

Аня сжала свой амулет с когтем рыси и треугольниками. Медный коготь жёг ладонь так, что хотелось его отбросить, а символы на нем светились ярким, пульсирующим светом, отзываясь на каждую вспышку зеленой молнии.

– Это не огонь, Лёха, – ее голос дрожал от напряжения и холода. – Это… дыхание Бездны. Она открывает свою пасть.

В эпицентре зарева, там, где по карте Горохова находилась Зона 12-К, земля не просто вздыбилась, а словно лопнула, как перезревший нарыв. Из гигантской, пульсирующей черным разлома, края которого светились зеленым, ударил в небо столб ослепительно-белого света, а затем из этого разлома медленно, величественно и страшно начало подниматься нечто огромное, темное, по форме напоминающее гигантский, многогранный кристалл или… бутон чудовищного, неземного цветка. Он рос, поднимаясь все выше, и от него исходил тот самый низкий, вибрирующий гул, который уже сводил с ума весь город.

Лёха судорожно поднял фотоаппарат, который Аня дала ему на всякий случай, но Аня резко опустила его руку: "Не надо. Некоторые вещи лучше не видеть. И тем более – не помнить. Иначе они поселятся в твоей душе навсегда."

Внизу, у лесопилки, отчаянно завыла сирена – это ревел мотоцикл «Урал» с коляской. Николай, похоже, решил, что время разговоров кончилось, и пора действовать.

Часть 2. Стальные корни Тынгырай

Глава 11: «Огненный змей»

Тайга, полночь.

Собаки выли, подняв морды к чёрному небу. Их вой сливался с гулом, прорывавшимся сквозь треск радио «Маяк» в пустой сторожке лесопилки. Тихий, прижав ухо к динамику, где вместо новостей уже несколько часов звучали лишь нарастающие помехи и тот самый низкий, вибрирующий гул… записывал эти звуки на кассету. Когда небо разорвала вспышка, его аппаратура взвыла, а стрелки приборов зашкалили. Синий кристалл, лежавший рядом, ярко вспыхнул, а затем погас, став почти прозрачным. Его очки… отражали огромную, пульсирующую светом спираль, медленно вращающуюся в небе, словно кто-то гигантской огненной плетью хлестал по куполу Кокона.

– Это не северное сияние… – пробормотал он… – Это… они. Те, кого звала земля. Или те, от кого они бежали.

Тот щёлкнул огнём, поджигая палку…

– Горит, как в Чернобыле… Хочешь, спалим полтайги?…

Взрыв сотряс воздух. Земля под ногами жителей Колымажска подпрыгнула, как палуба корабля в шторм, а по городу прокатилась мощная ударная волна, выбивая последние уцелевшие стекла и срывая с петель ветхие двери. Санька… выскочил наружу… Над тайгой… небо горело.

– Бабушка! Смотри! – закричал он, тыча пальцем в спираль из огня, рухнувшую за сопки.

Лесопилка, штаб «Волков».

Гроза вломилась в цех…

– Иван! Там в тайге ад творится! Похоже, эти ваши "синие духи" решили устроить нам фейерверк! Или это их враги прилетели, чтобы добить остатки! В любом случае, там сейчас что-то происходит, и мы должны быть первыми!

Иван… бросил взгляд на Сову…

– У реки видели Орлана с луком. Идут к месту взрыва.

– Санька с ними? …

– Да. И шаманка Искра.

Дым засмеялся…

Тихий вставил кассету в магнитофон…

– Это не природное… Частота интересная…

Место падения, тайга.

Аня шла впереди, сжимая амулет. Он не просто горел, он буквально обжигал ей грудь, а узор из трех спиралей на ее предплечье пульсировал синим светом, видимым даже сквозь одежду. Она чувствовала не только зов, но и невероятную боль и отчаяние, исходящие оттуда, где упал "огненный змей". За ней крался Санька с самодельным детектором – жестяная коробка с проводами и привязанным к ней маленьким синим кристаллом пищала так пронзительно, что закладывало уши, реагируя на запредельный уровень неизвестной энергии.

– Здесь! – крикнул Буран, указывая на огромную, дымящуюся воронку, в центре которой, среди оплавленных и искореженных кедров, виднелись обломки чего-то металлического, имеющего неземные, обтекаемые формы. Металл был синеватого оттенка и, казалось, слабо светился изнутри. Ветви деревьев вокруг были скручены в спирали…

Искра рассыпала у корней сушёные ягоды…

– Духи не отвечают… – прошептала она. – Здесь… слишком много чужой силы. Она подавляет все. И… она умирает.

Орлан натянул тетиву… Гром… жестами показал:

«Следы. Не зверь. Не человек.»

Санька поднял горсть земли. Среди пепла и оплавленных, превратившихся в стекло, камней сверкали крупинки… Это были не просто блестящие камни – они были теплыми на ощупь и ярко пульсировали чистым, синим светом, словно осколки самого неба.

– Смотри! Они реагируют на твой амулет!

Кристаллы замерцали ярче, едва Аня поднесла к ним свой амулет с когтем рыси, а медная проволока на нем нагрелась еще сильнее. Символы треугольников на меди, казалось, впитывали синий свет, становясь более четкими и приобретая объем, а синий кристалл на ее амулете завибрировал, издавая тихий, мелодичный звон.

Кабинет мэра, центр города.

Барсуков… метался между картой города и секретаршей Лизой…

В дверь постучали… Людмила Петровна…

– У меня в морге двое погибших от вчерашней вспышки… А в крови – следы неизвестных соединений, похожих на те, что я находила у людей, контактировавших с синими кристаллами, только гораздо большей концентрации. Что вы скрываете, мэр? Это не "газовый баллон".

Барсуков побледнел:

– Это… несчастный случай. Падение экспериментального метеозонда! Да, точно, метеозонда с новым типом топлива!

– Баллон? – Людмила Петровна бросила на стол рентгеновский снимок…

Река Колымажка, рассвет.

Военные вертолёты ревели над тайгой, но место падения было пусто. Воронка оплавилась и частично затянулась, словно земля сама пыталась скрыть следы катастрофы. Ни крупных обломков, ни кратера – только оплавленные камни, множество мелких синих кристаллов, рассыпанных по земле, да тишина, густая, как смола, и пропитанная запахом озона.

– Куда оно делось?! – Гроза пинала валун…

Иван поднял с земли осколок. Это был не синий кристалл… этот был темным, почти черным, с острыми, как бритва, краями, и от него исходил неприятный холод. Это был кусок обшивки, не принадлежавший кораблю повстанцев. Он откололся от чего-то другого, что могло преследовать "огненного змея" или появилось здесь позже. Когда он сжал его в ладони… шрам-спираль на его скуле едва заметно дернулся.

На другом берегу реки, там, где начинались густые заросли кедрача, мелькнула тень. Аня. Она стояла неподвижно, глядя на опустевшее место падения, и сжимала в руке свой амулет. Она чувствовала не только присутствие чего-то чужого и враждебного, что оставило этот черный осколок, но и… зов. Слабый, но настойчивый зов из глубины тайги, оттуда, где, по ее ощущениям, могли скрываться выжившие с упавшего корабля. И этот зов был не враждебным, а скорее… молящим о помощи.

Тихий, который все это время возился со своей модифицированной армейской рацией, пытаясь поймать хоть какой-то сигнал сквозь помехи, внезапно поднял голову:

– Военные докладывают по закрытому каналу: "Объект не обнаружен. Предположительно, полностью сгорел в атмосфере или ушел под землю/воду. В зоне зафиксированы критические уровни электромагнитных и гравитационных помех, делающие невозможным дальнейшее использование поисковой аппаратуры и представляющие прямую угрозу для полетов. Приказано немедленно покинуть сектор Р-17. Наземная группа поддержки отзывается. Информация передана по линии "В". Запрошена срочная переброска их специалистов. Установить удаленный наблюдательный пост на безопасном расстоянии, если позволит обстановка. Поиски прекращены до стабилизации ситуации и получения новых инструкций из Центра". Они улетают… и явно что-то недоговаривают. Похоже, испугались не на шутку, раз так быстро сворачиваются. Что еще за линия "В"?

– Это не конец, – прошептала Аня, глядя, как последние вертолеты скрываются за горизонтом. – Это только начало.

Где-то вдали, в подвале городской больницы «Рассвет», санитар Валера, бывший зэк, спускался по ветхой лестнице в забытый всеми бомбоубежище, освещая себе путь тусклым фонариком. Он знал, что под больницей есть старые тоннели, ведущие к заброшенным шахтам проекта «Метеор». И чутье подсказывало ему, что скоро эти тоннели могут понадобиться.

Радио «Маяк», 6:00 утра.

Город еще спал тревожным сном.

«…магнитная буря, вызванная редким атмосферным явлением, миновала… Связь восстанавливается…»

Внезапно эфир зашипел, и сквозь помехи, на долю секунды, прорвался странный, нечеловеческий звук – последовательность резких, металлических щелчков и низкочастотного, скрежещущего гула, складывающаяся в некий пугающий ритмический паттерн. Голос, если это можно было назвать голосом, был искажен до неузнаваемости, лишен каких-либо человеческих интонаций, словно говорил поврежденный механизм или существо с совершенно иным голосовым аппаратом. Разобрать отдельные слова было почти невозможно, но обрывки фраз, усиленные аномальной чистотой сигнала в этот краткий миг, прозвучали зловеще и неотвратимо:

«…объект-цель… Беглец-семь… протокол самоликвидации… активирован… сектор Гамма-семь… подтвержден… Несанкционированные… сборщики артефактов… подлежат… протокол Очистка территории… приоритет Альфа… Координаты основной цели… получены… Оперативная группа… выдвигается…»

Потом – снова оглушительный треск, пронзительное шипение, и через мгновение – бодрая, жизнерадостная музыка и привычный голос диктора, сообщающего о начале нового трудового дня и хорошей погоде…

Глава 12: «Крылья дьявола»

Небо над тайгой, вертолёт Ми-8. 23:47.

Следы свежей краски на борту Ми-8 едва скрывали выцветший герб СССР – машина была старой, латаной-перелатаной. Внутри, среди ящиков с трафаретными надписями «Спецгруз. Не вскрывать. Метеор-47» и допотопным, но еще работающим оборудованием для геофизических исследований, полковник Морозов сидел, сжимая в руке потертый отчет своего отца, датированный 1953 годом. Шрам на его щеке подрагивал в такт вибрации от турбин. Его вызвали в Москву срочно, после первых докладов о падении НЛО в Колымажском районе. Приказ пришел не по обычным армейским каналам, а по линии так называемой группы "Восход" – полусекретного подразделения, курирующего все аномальные происшествия и старые проекты вроде "Метеора". Эти ребята шутить не любили, и если уж они снова активизировались и вспомнили о Зоне 12-К, значит, запахло по-настоящему жареным. Морозов знал, что его отец тоже имел с ними дело, и это плохо кончилось.

– Объект, упавший в секторе 12-К, излучает устойчивые электромагнитные импульсы на частоте приблизительно 121,5 МГц… Зафиксированы случаи полного отказа радиосвязи и навигационных приборов в радиусе до пяти километров от эпицентра, – бормотал он, переводя взгляд на капитана Волкова. Он вспомнил, как листал отчеты отца перед вылетом, и одна фраза врезалась в память: "Образцы Тип-А (синие кристаллы) демонстрируют аномальную энергоемкость и способность к спонтанной генерации силовых полей в ответ на экстремальные физические воздействия. Предположительно, остаточная функция защитного контура корабля 'Синий Олень'.

Волков, молодой гений-технарь в очках с толстой оправой, сосредоточенно колдовал над частотомером СК4-66, подключенным к выносной антенне. Прибор был старым, еще советского производства, но Волков умудрился его модернизировать, добавив несколько самодельных блоков.

– Полковник, это не просто помехи, это… это след вчерашней катастрофы, – Волков ткнул пальцем в экранчик осциллографа, где плясала сложная, рваная кривая. – Частота действительно плавает в районе ста двадцати мегагерц – классический аварийный диапазон, который, возможно, использовали повстанцы, или на котором пытались работать наши в 'Метеоре' – но она чудовищно модулируется. Похоже, их корабль, даже разрушаясь, создал не только электромагнитный шторм, но и локальный гравитационный коллапс, который сейчас и пытается нас сожрать. Это остаточный сигнал какого-то передатчика повстанцев, о которых говорил ваш отец, или их технология здесь все еще активна, даже умирая. Зона 12-K, куда мы летим, всегда была "веселым" местом, судя по старым отчетам.

Морозов криво усмехнулся:

– Отец считал, что там, под землей, спит нечто, что не любит, когда его будят. Он называл это «эхом звездной войны».

– Похоже, это «эхо» сегодня особенно громкое, – заметил Волков. – И смотрите, полковник, вот этот пик… в районе четырехсот тридцати двух герц. Это не фундаментальная частота резонанса Шумана, та гораздо ниже, около восьми герц, но это одна из ее сильных, очень сильных гармоник. Или что-то, что мимикрирует под нее, но с аномально высокой амплитудой и чистотой сигнала, чего в естественных условиях быть не должно.  Старики-шаманы, говорят, улавливали нечто подобное в своих "местах силы". Возможно, это частота, на которой работали технологии повстанцев, и сейчас она бьется в агонии. Это лишь гипотеза, разумеется, но она объясняет некоторые странности в показаниях приборов. Тревожный сигнал, как ни крути.

Морозов скептически хмыкнул: