Кости и клыки

Вечером, когда солнце уже почти скрылось за зубчатой кромкой дальних скал, окрасив небо в тревожные багровые тона, Гром вошёл в их общую часть пещеры, где Кара, стараясь казаться спокойной, чинила старую рыболовную сеть. Его лицо было серым, как пепел остывшего костра, глаза ввалились, а руки мелко дрожали. Он подошёл к ней, и его голос, когда он заговорил, был глухим и безжизненным.

– Кара, – начал он, и в этом простом обращении слышалась вся тяжесть мира. – Завтра… завтра придёт Корм. Со старейшинами. Свататься. Как положено. Ты… ты должна дать согласие.

Кара вскинула на него глаза, полные боли и отчаянного протеста.

– Отец, я не могу! Ты же знаешь…

– Молчи! – прервал её Гром, и в его голосе впервые за долгое время прорвалась ярость, смешанная с бессилием. Он схватил её за плечи, его пальцы впились в кожу, как когти. – Ты не понимаешь! Или не хочешь понимать! Грох… он не отступит! Сегодня он снова говорил со мной. Он… он сказал, что если ты откажешься, если наш клан не покажет свою покорность духам и его воле… он обвинит тебя! Во всём! В сговоре со Следопытом, в том, что ты навлекаешь беду на племя, в осквернении древних законов! И тогда… тогда я не смогу тебя защитить!

Он отпустил её, и его голос снова упал до отчаянного шёпота.

– Пойми, дочь… это твой последний шанс. Либо ты выходишь за Корма, и мы все, может быть, обретём покой…, либо… либо я сам буду вынужден объявить тебя "непокорной дочерью, навлекшей гнев духов". И тогда тебя ждёт суд вождя. А ты знаешь, что это значит. Грох не пощадит тебя. Он сделает из тебя показательную жертву.

Слёзы градом катились по щекам Кары. Это был конец. Отец, её последняя надежда, её опора, поставил ей жесточайший ультиматум. Выбор без выбора. Подчиниться – и умереть душой. Отказаться – и быть растерзанной на потеху толпе.

На следующее утро, когда солнце едва поднялось над горизонтом, и стоянка только начинала просыпаться, Грак нанёс свой удар. Он не стал ждать официального сватовства. Он выбрал момент, когда у главного костра собралось уже достаточно много народу – женщины, идущие за водой, охотники, проверяющие снаряжение, дети, гоняющиеся друг за другом.

Кара, не спавшая всю ночь, с тяжёлым сердцем вышла из пещеры, направляясь к реке. Она не знала, что делать, как поступить. Мысли путались, сердце колотилось, как пойманная птица. И тут, словно из-под земли, перед ней вырос Грак. Его лицо искажала злобная, торжествующая ухмылка.

– А вот и наша гордая лебёдушка! – прокричал Грак так, чтобы его услышали все вокруг. – Или, может, уже не лебёдушка, а… волчица, что тайно встречается со своим волком в ночи, оскверняя законы крови и нарушая запреты предков?

Кара замерла, кровь отхлынула от её лица.

– О чём ты говоришь, Грак? – стараясь сохранить самообладание, спросила Кара.

– О чём я говорю? – Грак картинно расхохотался. – Я говорю о том, что некоторые дочери Бобра забыли о чести своего клана! Я говорю о том, что их связь с отпрыском Щук гневит духов земли и отворачивает удачу от наших охотников! Я говорю о том, что они оскверняют наше племя!

Он сделал шаг к Каре, его глаза горели ненавистью.

– Вот! – он выхватил из-за пояса небольшое, искусно сплетённое из ивовых прутьев украшение – маленькую фигурку лебедя, ту самую, что Кара сделала для Торна. Грак, видимо, выследил их или нашёл место, где Торн её обронил. – Узнаёшь, дочь Грома? Эту поделку нашли у того самого места, где ты так любишь "дышать свежим воздухом" в компании сына того, кто принёс столько горя нашему клану! А может, ты скажешь, что это тоже "случайно" оказалось там?

Толпа ахнула. Это было почти прямое обвинение. Грак наслаждался моментом.

– А может, нам стоит спросить у самого Торна, – продолжал Грак, поворачиваясь к толпе, – не тебя ли он там ждал, Кара, чтобы вместе плести свои тёмные дела, нарушая волю вождя и заветы предков?

Кара стояла, как громом поражённая. Она чувствовала на себе десятки враждебных, осуждающих взглядов. Земля уходила у неё из-под ног. Ловушка захлопнулась.

После публичной сцены, устроенной Граком, Кара вернулась в своё жилище, если это можно было так назвать. Она чувствовала себя опустошённой, раздавленной. Слова отца, его ультиматум, злобная усмешка Грака, враждебные взгляды соплеменников – всё это слилось в один сплошной кошмар.

Она села на свою подстилку из шкур и закрыла лицо руками. Слёз уже не было, только глухая, всепоглощающая безысходность.

Она поняла: все пути внутри племени для неё закрыты. Отец не поможет – он сам сломлен и боится. Клан Бобра не заступится – они предпочтут пожертвовать ею, чтобы угодить Гроху и "умилостивить духов". Ург и Лара могут лишь сочувствовать и давать туманные советы, но не в их силах изменить решение вождя.

Оставаться – значило подчиниться. Стать женой Корма, нелюбимого, чужого. Погасить в себе огонь, сломать крылья, превратиться в тень, доживающую свой век в страхе и покорности. Это была медленная, мучительная смерть.

Или… или быть опозоренной, обвинённой во всех смертных грехах и отданной на растерзание Гроху. Суд вождя, клеймо предательницы, изгнание в лучшем случае, мучительная смерть – в худшем. Грак не успокоится, пока не увидит её сломленной, уничтоженной.

Она вспомнила слова Лары о птице, улетающей из горящего гнезда. Вспомнила твёрдый, решительный взгляд Торна, его клятву.

Бежать. Это слово, раньше пугавшее своей неизвестностью, теперь звучало как единственная, отчаянная надежда. Да, это безумие. Да, это смертельно опасно. Но это был единственный шанс сохранить себя, свою любовь, свою жизнь.

Кара подняла голову. В её глазах, ещё недавно полных слёз и отчаяния, вспыхнул холодный, стальной огонёк решимости.

Точка кипения была пройдена. Пришло время действовать.

Глава 22: "Шёпот Древних Камней и Волчий След"

Ночь опустилась на стоянку густым, непроницаемым покрывалом. Луна, бледная и ущербная, едва проглядывала сквозь рваные тучи, отбрасывая на землю зыбкие, тревожные тени. Ург, старый шаман клана Лебедя, не спал. Он сидел, скрестив ноги, перед Камнем Голосов – древним, покрытым мхом валуном, который, по преданию, связывал мир живых с миром духов. Сегодня камень казался ему холоднее обычного, его поверхность, испещрённая вековыми трещинами и выветренными символами, словно источала ледяной холод, проникающий до самых костей.

Привычный шёпот духов, который Ург научился различать среди ночных звуков – шелеста листвы, криков ночных птиц, далёкого воя волков, – сегодня был другим. Он стал прерывистым, тревожным, полным неясных угроз и предостережений. Старый шаман зажёг пучок сухих трав, собранных на священном болоте, и их горьковатый, терпкий дым заклубился вокруг него, унося его сознание за пределы видимого мира.

Ург пытался войти в глубокий транс, достучаться до самых древних духов земли, чтобы понять источник той тьмы, что сгущалась над племенем. Но видения, которые представали его внутреннему взору, были обрывочны, хаотичны и пугающи. Он видел тени, бесформенные и зыбкие, ползущие из-под земли, словно гигантские черви, выползающие из разверзшейся могилы. Слышал утробное рычание неведомых зверей, от которого стыла кровь в жилах. Чувствовал едкий, удушливый запах серы и горелой плоти, словно где-то глубоко в недрах земли горел адский костёр.

Он пытался задавать вопросы, взывать к духам предков, но ответы были невнятными, полными страха. Камень Голосов молчал о причинах, лишь усиливая тревогу шамана. Что-то древнее, что-то давно забытое и страшное пробуждалось, и Ург чувствовал это каждой клеткой своего старого тела.

В это же время, в своей маленькой, уединённой землянке на берегу Дона, Лара-Белое Крыло тоже не находила покоя. Слепая пророчица сидела на подстилке из лебяжьего пуха, её невидящие глаза были устремлены в темноту. Лебяжьи перья, развешанные на ивовых прутьях для гадания, мелко подрагивали, хотя в землянке не было ни малейшего сквозняка. Вода в её ритуальной чаше, обычно гладкая, как зеркало, покрывалась странной, едва заметной рябью, словно от далёких, неслышных подземных толчков, которые никто, кроме неё, не ощущал.

Лара знала эти знаки. Духи были неспокойны. Земля стонала.

На рассвете, когда первые лучи солнца коснулись верхушек деревьев, Ург, измождённый ночным бдением, направился к землянке Лары. Они встретились у входа, и им не нужно было слов, чтобы понять друг друга. Тревога в их глазах была общей.

– Земля говорит с нами шёпотом ужаса, сестра, – произнёс Ург, его голос был хриплым от усталости. – Я видел тени из глубин. Духи предков молчат, объятые страхом.

– Вода в моей чаше дрожит, брат, – ответила Лара, её голос был тих, как шелест камыша. – Перья трепещут, словно от дыхания смерти. Это не просто набеги "Соседей". Это нечто большее. Нечто древнее.

Ург кивнул, его взгляд был устремлён на восток, туда, где, по слухам, находилось логово Следопыта.

– Следопыт… – прошептал он. – Боюсь, он не просто нашёл себе новых союзников. Боюсь, он растревожил то, что спало веками. Он мог пробудить древних духов самой земли, тех, кто не знает ни жалости, ни пощады.

Грак, чья подозрительность и страх росли с каждым днём, словно ядовитый гриб после дождя, не доверял никому. После очередного тревожного донесения о следах на восточных рубежах, он, не ставя в известность даже вождя Гроха о своих истинных намерениях, собрал небольшой, но хорошо вооружённый отряд из самых преданных и жестоких воинов Щуки и отправился в рейд.

Они двигались не по обычным охотничьим маршрутам, а выбирали самые глухие, едва заметные тропы. На второй день пути, когда они уже значительно отдалились от стоянки, Грак заметил нечто странное. В стороне от едва видной звериной тропы, в густых зарослях терновника, виднелся узкий, почти незаметный лаз, ведущий в расщелину между скалами. Пробравшись сквозь колючие кусты, отряд оказался перед входом в небольшую, скрытую от посторонних глаз пещеру.

Внутри было сыро и пахло затхлостью, но следы недавнего пребывания были очевидны. В центре пещеры виднелись остатки небольшого костра, вокруг валялось несколько обглоданных костей мелких животных. Но не это привлекло внимание Грака. На небольшом каменном выступе, словно на алтаре, лежала грубо вырезанная из тёмного дерева фигурка волка. Глаза деревянного волка были инкрустированы блестящими кусочками тёмного, почти чёрного кремня, а на боку фигурки был тщательно выжжен или глубоко вырезан символ – перевёрнутая спираль, такой же, какой теперь часто видели на местах набегов "Соседей".

Грак не был шаманом и не понимал полного значения этой находки. Но его звериное чутьё подсказывало, что от этой фигурки исходит холодная, тёмная угроза. Это было не просто убежище изгоя. Это было логово, где творились какие-то тёмные, чуждые их племени дела.

– Забираем, – коротко бросил он своим воинам. – Это… это покажем вождю.

Возвращаясь, у самой дальней границы, где река делала крутой изгиб, он наткнулся и на другие тревожные знаки: свежие следы небольшого отряда. Это были не узкие, чёткие отпечатки ног его соплеменников или даже Волков. Следы были шире, грубее, словно оставленные людьми с более тяжёлой, неуклюжей походкой – очень похожие на те, что оставляли «Соседи» во время их последнего нападения на запруды Бобров. Они явно разведывали местность, и это было слишком близко к их землям. Враг не дремал, он подбирался всё ближе.

Возвращение отряда Грака с таинственной находкой (хотя он и не спешил раскрывать все детали Гроху, выжидая подходящего момента, чтобы представить её в наиболее выгодном для себя свете) лишь подлило масла в огонь и без того накалённой обстановки в племени. Слухи о том, что Грак нашёл "волчье логово" или "знак предательства", поползли по стоянке, обрастая всё новыми, пугающими подробностями.

Напряжение между кланами достигло предела. Бобры, чьи запруды и жилища пострадали первыми от набегов "Соседей", открыто требовали от Щук, как от главного воинского клана, более решительных действий и лучшей защиты. Они указывали на то, что воины Щуки слишком много времени тратят на внутренние разборки и охоту за "ведьмами" вместо того, чтобы охранять границы.

Щуки, в свою очередь, огрызались, обвиняя Бобров в трусости и недостаточной бдительности. "Если бы вы лучше следили за своими запрудами и не оставляли их без присмотра, ничего бы не случилось!" – кричали они на советах.

Лебеди, традиционные посредники и хранители мира, пытались вмешаться, призывая к единству и благоразумию. Но их авторитет был серьёзно подорван недавними событиями. Их предсказания становились всё более мрачными и туманными, а некоторые соплеменники начали шептаться, что Лебеди сами навлекли беду, не сумев вовремя распознать знаки и умилостивить духов.

Грох, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног, и видя, что его власть трещит по швам, решил действовать единственным известным ему способом – силой. Он приказал немедленно усилить частоколы вокруг основной стоянки, превратив её в настоящую крепость. Все мужчины, способные держать в руках оружие или топор, были мобилизованы на работы. Днём и ночью слышался стук топоров, скрип брёвен, громкие команды надсмотрщиков. Работа кипела, но она не приносила облегчения. Атмосфера оставалась гнетущей, пропитанной взаимными подозрениями, страхом перед неизвестностью и глухим недовольством действиями вождя.

Вейс-астроном, каждую ночь всматриваясь в звёздное небо, с тревогой замечал, что "кровавая звезда" в созвездии Лиры, которую он заметил несколько недель назад, стала ещё ярче, её зловещий красный свет словно предвещал новые беды. Он пытался рассказать об этом старейшинам, но те, занятые строительством укреплений и внутренними распрями, лишь отмахивались от него, как от назойливой мухи.

На совете старейшин, где Грох, с лицом темнее грозовой тучи, требовал немедленного усиления частоколов и выставления дополнительных дозоров, один из охотников клана Щуки, только что вернувшийся с дальней разведки, доложил с тревогой в голосе:

– Вождь, «Соседи»… они снова были замечены у дальних переправ через Быструю Реку. Их стало больше, и ведут они себя наглее, чем прежде. Словно чувствуют за своей спиной чью-то силу, словно кто-то указывает им путь. Они уже не просто воруют скот, они… они оставляют свои мерзкие знаки на нашей земле, глумятся над нами.

Слова охотника лишь подлили масла в огонь и без того накалённой обстановки. Страх перед «Соседями», которые после последнего набега казались не просто дикарями, а носителями какой-то новой, непонятной угрозы, смешивался с внутренними распрями и подозрениями.

Племя, раздираемое внутренними конфликтами и осаждаемое внешней угрозой, всё глубже погружалось во мрак страха и отчаяния. И никто не знал, откуда придёт следующий удар.

Глава 23: "Огонь Под Землёй и Первый Удар Изгоев"

В глубокой, затерянной пещере, которую Волки прозвали «Дыханием Земли» из-за тёплых, сернистых испарений, Следопыт и изгнанный Жар колдовали над своим новым оружием.

– Больше смолы, Жар! – рычал Следопыт, его голос гулко отдавался под сводами пещеры. – И сухой мох, хорошо пропитанный жиром. Огонь должен быть липким, яростным! Они изгнали меня, назвали опасным, потому что боялись силы, которую я чувствовал! Они цеплялись за свои старые, трусливые законы, не понимая, что истинная сила лежит в единении с землёй, с её скрытым огнём! Теперь они увидят эту силу! Земля сама восстанет против них за их слепоту!

Он указал на кучу тёмных, маслянистых камней, которые он притащил из дальних ущелий.

– Эти камни, – продолжал он, его глаза горели под волчьей шкурой, – древние хозяева этой земли использовали, чтобы вызывать гнев огненных духов. Смешай их порошок с серой и нашим «земляным духом», что сочится из трещин. И огонь наш станет таким, какого они ещё не видели!

Жар, его глаза горели фанатичным огнём, с почтительным страхом смотрел на своего наставника. Он смешивал в большом глиняном горшке серу, толчёный сланец, смолу и сухой торф, как учил его Следопыт. Их «огненные стрелы» – короткие дротики, обмотанные паклей, пропитанной этой адской смесью, – были страшным оружием. Огонь, который они порождали, не плавил камни в прямом смысле, но он был настолько интенсивен, что сухая древесина или шкуры вспыхивали от него, как смолистая сосновая ветка, брошенная в жаркий костёр, а некоторые виды камней, особенно влажные или пористые, могли раскалиться и расколоться с громким треском.

«Они назовут это магией, – думал Следопыт, наблюдая за работой Жара. – Они будут дрожать от страха перед огнём, который не подчиняется их законам. И это хорошо. Страх – лучшее оружие». Его месть племени обретала всё более конкретные, огненные очертания.

В то время как Следопыт и Жар в своей тайной пещере колдовали над "огнём, что плавит камни", их тёмные деяния не оставались без ответа от самой земли. Но это был не тот ответ, на который рассчитывало племя. Земля словно начинала болеть, её скрытые недуги прорывались наружу, сея тревогу и предвещая ещё большие беды.

Сначала это были едва заметные изменения, на которые обращали внимание лишь самые наблюдательные охотники и старейшины. В некоторых низинах, особенно вблизи старых, заросших оврагов или у подножия скал, где почва была рыхлой и пористой, из-под земли начал сочиться тонкий, белёсый дымок. Он не был похож на дым от костра – он был холодным, едким и нёс с собой резкий, удушливый запах, напоминающий запах тухлых яиц или гниющей плоти. Люди, случайно попадавшие в эти места, начинали кашлять, у них слезились глаза, а на коже появлялось неприятное жжение.

С каждым днём таких "дышащих" мест становилось всё больше. Дым становился гуще, запах – невыносимее. Охотники, возвращаясь с дальних вылазок, рассказывали, что земля в этих зонах стала тёплой на ощупь, даже когда ночи были холодными. Трава и кустарники вокруг этих дымящихся проплешин желтели, сохли и покрывались странным, сероватым налётом, словно их опалило невидимое пламя.

Это было результатом целенаправленных действий Следопыта. Используя свои глубокие, почти инстинктивные знания о "языке земли", он находил её "слабые" точки – места, где земная кора была тоньше, где под поверхностью скрывались пустоты или выходы подземных газов. Проводя там свои тёмные ритуалы, принося в жертву мелких животных или воскуряя особые, дурманящие травы, он словно "надавливал" на эти точки, провоцируя и усиливая естественные процессы. Он не мог вызвать вулкан или мощное землетрясение по своему желанию, но он мог растревожить то, что дремало в недрах, вызвать локальные выбросы газов, небольшие смещения пород, изменить температуру почвы. Он хотел, чтобы земля сама начала отвергать племя, чтобы она стала для них враждебной, непригодной для жизни.

Животный мир первым отреагировал на эти зловещие изменения. Огромные стада туров, которые веками паслись на плодородных лугах вдоль Дона, стали проявлять необъяснимое беспокойство. Могучие быки, обычно спокойные и уверенные в своей силе, тревожно фыркали, били копытами землю, их глаза наливались кровью. Они сбивались в плотные, нервные группы и без видимой причины срывались с места, уносясь вглубь степи, подальше от реки и её отравленного дыхания. Дикие лошади, более чуткие и пугливые, исчезли с привычных пастбищ почти полностью. Охотникам становилось всё труднее добывать мясо – дичь словно предчувствовала надвигающуюся катастрофу и покидала проклятые земли.

В это время где-то на границе земель племени, вдали от людских поселений, молодая, раненая волчица – та, которой суждено было стать Верной, – металась в поисках убежища. Она ещё не встретила Кару и Торна, но её звериное чутьё, обострённое болью и одиночеством, безошибочно улавливало эту неестественную, злую тревогу, исходящую от земли. Она скулила, припадая к земле, пыталась рыть норы, чтобы укрыться от этого "злого дыхания", которое она чуяла гораздо острее людей. Она чувствовала, как земля под её лапами становится горячей, как воздух наполняется ядовитыми, удушливыми испарениями.

Даже река, кормилица и защитница племени, казалось, изменила свой нрав. Рыбаки клана Щуки возвращались день за днём с пустыми сетями и вершинами. Рыба, словно обезумев, ушла на самые глубокие участки или вела себя совершенно непредсказуемо. Иногда, без всякой видимой причины, целые косяки мелкой рыбы – плотвы, окуней, линей – массово выбрасывались на берег, судорожно трепыхаясь на песке и задыхаясь, словно спасаясь от чего-то невидимого и смертельно опасного в воде. Дон, всегда щедрый на улов, становился скупым и враждебным.

Птицы, самые чуткие индикаторы природных изменений, первыми подали явный сигнал тревоги. Чайки, крачки и другие речные птицы, чьи крики всегда оживляли берега Дона, внезапно покинули свои гнездовья в прибрежных камышах. Огромными, беспокойными стаями они с криками улетали на юг, хотя время их обычной осенней миграции ещё не наступило. Лесные птицы – дятлы, сойки, синицы – смолкли, их привычное весёлое щебетание сменилось гнетущей, звенящей тишиной, которая давила на уши и вызывала необъяснимую тревогу.

Старейшины кланов, опытные охотники и рыбаки разводили руками, не находя объяснения этим странным и пугающим явлениям. Некоторые винили затянувшуюся засуху, хотя дожди и выпадали время от времени. Другие – гнев духов, вызванный недавними кровавыми событиями, расколом в племени и бездействием вождя. Грох, видя в этом ещё одно подтверждение своей правоты и необходимости "очищения" племени от "скверны", лишь усиливал требования к жертвоприношениям и с удвоенной яростью искал "внутренних врагов", на которых можно было бы свалить вину за происходящее.

Лишь Ург, старый шаман, с каждым днём всё больше мрачнея, начинал догадываться об истинной, ужасающей причине этих бедствий. Он чувствовал, что это не просто капризы природы или гнев обычных духов. Это было "дыхание земли" – ответ самой древней, первозданной силы на то тёмное колдовство, которое творил Следопыт. Он вспоминал древние, почти забытые легенды о временах, когда шаманы, слишком глубоко заглянувшие в тайны недр, слишком дерзко пытавшиеся повелевать стихиями, пробуждали спящих там чудовищ или вызывали гнев самой земли, которая начинала извергать из себя огонь, яд и смерть. Ург связывал эти явления с действиями Следопыта, понимая, что тот, в своей слепой жажде мести и безграничной гордыне, перешёл опасную черту, разбудив древние, хаотичные и разрушительные силы, которые теперь угрожали не только ему самому, но и всему живому в этой долине. И остановить это "дыхание смерти" было уже не в его силах.

Безлунная ночь окутала холмы плотной, непроглядной тьмой, лишь далёкие звёзды тускло мерцали в холодном небе. На вершине одного из таких холмов, откуда открывался вид на подступы к основным пастбищам племени, располагался дальний дозорный пост. Четверо воинов клана Щуки, закалённые в стычках и охоте, несли свою обычную службу. Они разожгли небольшой, едва заметный костёр, чтобы согреться и отогнать ночных хищников, и поочерёдно обходили периметр, вслушиваясь в каждый шорох.

Опасность пришла внезапно, как удар молнии из ясного неба. Из темноты, словно призраки, выскользнул отряд "Соседей" – около дюжины воинов, их лица, раскрашенные боевой охрой и сажей, были едва различимы в ночи. Но впереди них, двигаясь с грацией и смертоносной уверенностью хищников, шли трое – Волки Следопыта, их глаза горели в темноте нечеловеческим, холодным огнём.

Первым тревогу поднял Тув, молодой, но уже опытный воин Щуки. Его острый слух уловил едва заметный хруст ветки, и он, схватив своё копьё, вгляделся в темноту.

– Тревога! Чужаки! – его крик разорвал ночную тишину.

Защитники поста, застигнутые врасплох, среагировали мгновенно. Один из них, старый воин по имени Зур, известный своей меткостью, схватил пращу. Раскрутив её над головой, он с силой метнул гладкий речной камень. Снаряд с глухим стуком врезался в одного из наступающих "Соседей", и тот с воплем рухнул на землю. Одновременно другой воин, Бран Младший (не путать с одноглазым Браном, правой рукой Гроха), дёрнул за скрытую в траве верёвку, активировав заранее подготовленную ловушку. Тяжёлое, заострённое с одного конца бревно, удерживаемое лишь этой верёвкой, с треском сорвалось с опор и рухнуло вниз, накрывая ещё одного из нападавших, который не успел отскочить.

Казалось, первая атака отбита. Но это было лишь начало.

Из темноты, откуда только что летели камни и падали брёвна, теперь в сторону поста устремились огненные росчерки. Это были «огненные стрелы» Следопыта. Короткие, тяжёлые дротики, обмотанные паклей, пропитанной липкой, чёрной смесью, горели неестественно ярким, шипящим пламенем, оставляя за собой в воздухе дымный, зловонный след.

Одна из таких стрел попала в небольшой навес из сухих веток и шкур, который служил воинам укрытием от непогоды. Навес вспыхнул, как высушенный на солнце тростник, озаряя поляну жутким, пляшущим светом. Другая стрела, угодив в каменный бруствер, не просто отскочила, а взорвалась с небольшой, ослепительной вспышкой, разбрасывая вокруг горящие капли и клубы едкого, удушливого дыма.