Кости и клыки

– Да, Торн, – её голос был тих, но твёрд. – Уходить. Вместе. Клянусь Рекой-Матерью, её вечным течением и её молчаливой мудростью, я пойду с тобой, куда бы ни вёл этот путь.

Торн крепко сжал её руку, чувствуя, как её решимость передаётся ему.

– Клянусь небом над нами и землёй под нашими ногами, я буду защищать тебя, Кара, от всех теней и всех опасностей. Мы вырвемся. Мы должны.

Они стояли так мгновение, связанные не только словами, но и общей судьбой, общей угрозой и отчаянной надеждой. Их личная драма переплелась с трагедией всего племени, и решение бежать стало не просто спасением любви, но и попыткой вырваться из пасти древнего ужаса, который Следопыт так старательно пробуждал.

В последующие дни Торн стал тенью. Под предлогом дальней охоты или разведки вражеских следов он уходил от стоянки на рассвете и возвращался лишь с заходом солнца. Но его истинной целью были не звериные тропы, а пути к свободе.

Он вспоминал обрывки рассказов стариков о забытых перевалах через Чёрные Скалы, о тайных бродах через Быструю Реку, которые использовали их предки во времена Великой Засухи. Он искал следы, оставленные другими – изгнанниками, беглецами, теми, кто, как и он, решил порвать с племенем. Иногда ему попадались едва заметные зарубки на деревьях, сложенные особым образом камни – тайные знаки, понятные лишь тем, кто ищет дорогу прочь.

Особое внимание он уделял постам стражников Гроха. Их стало больше после нападения "Соседей". Торн часами наблюдал за ними из укрытия, запоминая время смены караула, маршруты патрулей, выискивая слабые места в их бдительности. Он заметил, что дальний восточный склон, поросший густым терновником и ведущий к топким болотам, охранялся хуже всего – считалось, что там не пройдёт ни человек, ни зверь. Это и был его шанс.

Однажды, возвращаясь затемно через густой ивняк у реки, он почти наткнулся на патруль Грака. Воины шли бесшумно, как тени.

В этот момент он услышал тихий, едва различимый свист – сигнал, который использовали Волки. Свист повторился, указывая направление, куда ушёл патруль. Торн понял: это Рок. Тот самый Рок, который иногда приносил вести Ургу, и который, по слухам, был одним из тех немногих Волков, кто не принял фанатизма Следопыта и тайно противостоял ему. Значит, не все Волки стали врагами. И, возможно, у них есть шанс на неожиданную помощь.

Рок давно наблюдал за Карой издалека. Он помнил её ещё девчонкой – смелой, упрямой, не боявшейся спорить даже со взрослыми воинами. Она не была похожа на других девушек племени, и это вызывало у него тайное восхищение, смешанное с горечью от собственного изгойства. Он видел в её глазах тот же огонь непокорности, что горел и в его душе. И он решил, что если у кого-то и есть шанс вырваться из этого проклятого круга, то это у неё и у этого отчаянного Щуки, Торна.

Торну пришлось замереть в воде по пояс, прячась в камышах, пока они не прошли мимо, едва не задев его копьём. Сердце колотилось в горле. Разоблачение было так близко.

Кара, тем временем, вела свою тайную подготовку. Днём она, как обычно, трудилась у запруд, чинила сети, помогала женщинам клана Бобра по хозяйству. Но каждая свободная минута была посвящена сбору припасов для долгого пути.

Незаметно, по горсточке, она откладывала сушёную рыбу, вяленое мясо (в том числе мясо тура, недавно добытого охотниками), припрятывала мешочки с морошкой и калиной, собранные ещё летом. Она знала, какие корни съедобны, какие травы лечат раны – эти знания, полученные от матери, теперь могли спасти им жизнь. В старой корзине, под ворохом ивовых прутьев, она прятала моток крепчайших сухожилий, несколько острых кремнёвых отщепов, которые могли служить ножами, и тёплый плащ из шкуры молодого пещерного медведя.

Каждое её движение было выверено, каждый взгляд – осторожен. Она боялась вызвать подозрения у отца, Грома, или у вездесущего Грака, который, казалось, следил за каждым её шагом. Но мысль о свободе, о жизни с Торном вдали от этого проклятого места, придавала ей сил и хитрости.

Однажды ночью, когда все спали, она пробралась к общей кладовой клана Бобра – небольшой, вырытой в склоне землянке, где хранились запасы вяленой рыбы, сушёного мяса тура и орехов. Стараясь не шуметь, она набрала небольшой мешок самого необходимого. Внезапно за её спиной раздался скрип. Дарра. Старая мастерица смотрела на неё с укором и печалью.

– Что ты делаешь, дитя? – её голос был тихим, но твёрдым.

– Я… мне нужно, – пролепетала Кара, чувствуя, как краска заливает лицо.

– Это общие запасы, Кара. Для всех. Для детей. Для стариков. Ты ставишь своё желание выше блага клана?

– А разве клан не ставит желание Гроха выше моего блага? – с горечью вырвалось у Кары.

Дарра вздохнула.

– Иди, – сказала она тихо, отворачиваясь. – Но помни, что каждый поступок имеет свою цену. И иногда её приходится платить не только тебе.

Кара выскользнула, чувствуя стыд и отчаяние. Но мешок с припасами она унесла.

Однажды, набравшись смелости, Кара подошла к Ургу, когда тот в одиночестве совершал ритуал у Камня Голосов. Она не стала говорить о побеге напрямую – это было бы слишком опасно. Вместо этого она начала расспрашивать его о дальних землях, о которых пели в древних легендах.

– Дед Ург, – начала она смиренно, – расскажи, какие травы растут за Чёрными Скалами? Можно ли там найти пищу зимой? И какие духи охраняют те земли?

Старый шаман долго молчал, вглядываясь в её лицо своими мутными, но пронзительными глазами. Он видел в них не праздное любопытство, а отчаяние и затаённую решимость. Возможно, он догадывался о её намерениях, или духи нашептали ему правду.

– Дальние земли суровы, дитя, – наконец проговорил он. – Там другие законы, другие духи. Но и там светит солнце, и там текут реки. Мудрый найдёт пищу, сильный – укрытие. Помни: даже в самой тёмной ночи можно отыскать свою звезду, если смотреть сердцем, а не только глазами.

Он не дал ей прямых ответов на все вопросы, но его слова были полны скрытого смысла. И когда она уходила, он незаметно сунул ей в руку маленький амулет из зуба песца – такой же, как носил сам. "Пусть духи севера будут к тебе благосклонны", – прошептал он ей вслед. Кара поняла: старый шаман благословил её на опасный путь.

Их следующая тайная встреча произошла в старой, полуобвалившейся землянке на окраине стоянки, где когда-то жил изгнанный знахарь. Сюда редко кто заглядывал.

Торн принёс кусок хорошо выделанной оленьей шкуры и уголёк из костра.

– Смотри, – сказал он, расстилая шкуру на земляном полу. – Вот наша стоянка. А вот здесь, – он провёл линию на восток, – Чёрные Скалы. Я нашёл тропу, старую, почти заросшую. Она ведёт через вот этот перевал. Дальше – болота, но их можно обойти по краю, если знать где.

Он чертил, объяснял, а Кара внимательно слушала, запоминая каждую деталь. Потом она добавила свои пометки: где можно найти источники с чистой водой, где растут съедобные ягоды, где, по рассказам Урга, могут быть опасные звериные логова.

Так, обрывками знаний, догадками и общей надеждой, они создавали свою первую карту побега. Она была грубой, неточной, но для них она стала символом будущей свободы. Они обсудили, что возьмут с собой из припасов Кары, какое оружие будет у Торна.

Чтобы пополнить свой скудный тайник и проверить свои силы, Кара и Торн решились на первую совместную охоту, выбрав для этого отдалённый участок леса, куда редко заходили соплеменники. Кара, с её знанием повадок мелких зверей и умением ставить силки, и Торн, с его силой и меткостью в метании дротика, составили неплохую команду. После нескольких часов выслеживания им удалось загнать молодого оленя. Кара умело направила его в узкую лощину, где Торн ждал в засаде. Дротик, брошенный сильной рукой, поразил зверя точно в бок. Это была их первая общая добыча, символ их единства и надежды на выживание. Разделывая тушу, они чувствовали не только радость от успеха, но и растущую уверенность друг в друге.

Вечером, у их тайного костерка, Торн не только вырезал фигурку волка из рога, но и усердно мастерил примитивные, но эффективные ловушки-силки из крепких сухожилий и ивовых прутьев – этому его научил старый охотник из клана Щуки ещё в детстве. Кара же, используя свои знания, тщательно собирала и сушила целебные травы – подорожник для ран, кору ивы от жара, корень валерианы для успокоения. Она готовила небольшие кожаные мешочки с этими травами, понимая, что в диком лесу любая царапина может стать смертельной.

Когда Кара возвращалась от землянки, стараясь держаться в тени ив, она почти столкнулась с Граком. Воин Щуки стоял, прислонившись к стволу старого дуба, и его цепкий взгляд, казалось, буравил её насквозь.

– Гуляешь в темноте, дочь Бобра? – его голос был насмешливым, но в нём слышались и нотки подозрения. – Не боишься, что тени утащат? Или ищешь кого-то?

Кара похолодела, но постаралась сохранить спокойствие.

– Просто дышу свежим воздухом, Грак, – ответила она как можно безразличнее. – В пещере душно от дыма и страха.

Она обошла его и быстро пошла к своей землянке, чувствуя его тяжёлый взгляд в спину. Прямых доказательств у него не было. Но семя подозрения было посеяно. Времени оставалось всё меньше.

Глава 16: Железная Рука Вождя

Рассвет над Доном выдался промозглым и серым, словно сама природа скорбела о вчерашней крови. Дым отсыревших костров, которые так и не смогли разгореться жарко за ночь, смешивался с тяжёлым запахом гари, оставшимся от подожжённых "Соседями" деревьев на границе стоянки. Грох, вождь клана Щуки, собрал остатки совета у главного, едва тлеющего очага. Старейшины, осунувшиеся, с тёмными кругами под глазами, кутались в шкуры, пряча взгляды. Лицо самого Гроха, с небрежно перевязанной свежей царапиной на скуле, было багровым от ярости и плохо скрываемого страха. Он напоминал раненого тура, готового в любую секунду броситься на мнимого врага.

– Они пришли, как трусливые шакалы! – прорычал он, ударив костяным кулаком по обугленному бревну, служившему сиденьем. Головёшки жалобно рассыпались. – Ворвались в наш дом, осквернили наши запруды! И почему? – Он обвёл тяжёлым, налитым кровью взглядом каждого. – Потому что мы стали слабы! Потому что мы позволили сомнениям и раздору отравить наши сердца! Духи отвернулись от нас!

Его голос гремел, перекрывая редкие стоны, доносившиеся из пещеры, где лежали раненые после ночной стычки.

– Среди нас есть те, кто презирает законы крови! Те, кто шепчется за спиной вождя! – продолжал он, и его взгляд на мгновение задержался там, где обычно сидели представители клана Бобра. – Их праздные речи, их неповиновение ослабили наш дух, и враг это учуял! С этого дня всё изменится! – Грох выпрямился, расправив могучие плечи. – Каждый рассвет и каждый закат усиленные патрули будут обходить границы. Никто не покинет жилище после того, как погаснут вечерние костры, без моего личного дозволения! За малейшее неповиновение – кара! За трусость в бою – смерть или изгнание к Волкам! А чтобы умилостивить духов… – он сделал зловещую паузу, – мы покажем им нашу силу и нашу верность!

Никто не осмелился произнести ни слова. Страх, густой и липкий, сковал языки даже самым смелым.

К полудню всё племя, от мала до велика, было согнано к Камню Голосов. Солнце уже начало припекать, но люди стояли плотной, молчаливой толпой, не смея поднять глаз. Грох, подобно грозному божеству, возвышался на плоском валуне, рядом с ним – Грак, его верный пёс, и несколько самых свирепых воинов Щуки.

В центр круга грубо вытолкали двух молодых охотников из клана Бобра. Один, совсем юный, трясся как осиновый лист и тут же упал на колени, уткнувшись лицом в пыль. Второй, постарше, пытался стоять прямо, но его бледное, покрытое испариной лицо и дрожащие губы выдавали смертельный ужас.

– Эти трусы! – прогремел Грох, указывая на них обломком копья. – Вчера ночью, когда "Соседи" напали на наши запруды, они бежали, оставив своих братьев без поддержки! Они опозорили клан Бобра! Они навлекли гнев духов на всё племя!

Приговор был коротким и беспощадным. Того, что стоял на коленях, Грак с наслаждением высек тяжёлой плетью из бычьих жил, полосуя спину до крови, пока юноша не перестал кричать, а лишь тихо скулил, корчась на раскалённой земле. Второго, который попытался что-то пролепетать в своё оправдание, Грох приказал клеймить. Раскалённый на специально разведенном костерке железный прут с шипением вонзился в его плечо, выжигая уродливый знак – перечёркнутого бобра. Затем его, полуживого от боли и позора, пинками погнали прочь от стоянки – в Степь Смерти, на верную гибель.

Кара, стоявшая в толпе рядом с окаменевшим отцом, отвернулась, не в силах смотреть на эту жестокость. Тошнота подкатила к горлу. Торн, затерявшийся среди воинов Щуки, сжимал кулаки так, что ногти впивались в ладони. Они оба поняли: Грох не шутит. Он обезумел от страха и власти, и его железная рука готова была сокрушить любого, кто встанет на его пути.

Вечером, когда солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в тревожные багровые тона, Грох вызвал к себе Грома. В полутёмной пещере вождя, где пахло дымом, потом и застарелой кровью, Гром чувствовал себя неуютно, как зверь, попавший в ловушку.

– Мы должны скрепить наши кланы, Гром, – начал Грох неожиданно вкрадчивым, почти елейным голосом, который, однако, не обманывал своей фальшью. Стальные нотки в нём никуда не делись. – Враг у ворот. Духи гневаются. Нам нужно показать им наше единство. Твоя дочь, Кара… она уже созрела. Пора ей свить гнездо, нарожать крепких детей для клана Бобра.

Гром молча смотрел в пол, перебирая в руках свой пояс из ивовой коры. Он знал, что этот разговор не сулит ничего хорошего.

– Корм – хороший охотник, верный традициям, – продолжал Грох, не сводя с Грома тяжёлого взгляда. – Он будет ей хорошим мужем. Их союз укрепит клан Бобра. Покажет духам, что мы чтим заветы предков. Это убережёт твою дочь от… дурного влияния, – Грох многозначительно помолчал. – И укрепит нашу общую силу перед лицом опасности.

Гром поднял на вождя глаза, в которых плескалась глухая тоска.

– Кара своевольна, Грох. Она… она не послушает.

– Она сделает то, что ей прикажет отец! – рявкнул Грох, и маска благодушия слетела с его лица, обнажив звериный оскал. – Ради блага племени! Ради умиротворения духов! Ты – её отец. И ты ей это объяснишь. Иначе… – он снова понизил голос до угрожающего шёпота, – иначе я сам найду способ её "убедить". И поверь, Гром, это ей очень не понравится.

Угроза была более чем явной. Гром, хоть и был упрям и горд, понял, что спорить бесполезно. Грох был напуган, а напуганный вождь, облечённый властью, – страшная сила.

Гром вернулся в жилище своего клана, когда Кара чинила старую, порванную в ночной стычке рыболовную сеть. Его лицо было темнее грозовой тучи.

– Кара, – начал он глухо, не глядя на дочь, его руки нервно теребили край кожаной безрукавки. – Мы… я говорил с Грохом. Он… он считает, что тебе пора замуж.

Кара замерла, ивовый прут выскользнул из её пальцев и упал на земляной пол.

– За Корма? – её голос дрогнул, хотя она и старалась казаться спокойной.

– Да, – Гром тяжело вздохнул, избегая её взгляда. – Или за другого, кого выберет вождь… из нашего клана, конечно. Это… это нужно для племени, Кара. Чтобы умилостивить духов. Чтобы показать наше единство перед лицом врага. Грох считает, что твое… поведение… гневит их.

– Но я не хочу! – воскликнула Кара, и в её голосе зазвенели слёзы обиды и гнева. – Я не люблю Корма! Я не стану его женой только потому, что так хочет Грох!

– У тебя нет выбора! – рявкнул Гром, и в его голосе прорвались нотки отчаяния и бессилия. Он был сломлен. – Грох не отступит. Он винит во всём тех, кто не чтит традиции! Если ты ослушаешься… он обвинит тебя в неповиновении духам, в том, что ты навлекаешь беду на всё племя! Он может изгнать тебя! Или… или ещё хуже! Ты должна понять, Кара! Это не моя прихоть! Это… это для твоего же блага! Чтобы уберечь тебя от его гнева!

Слёзы градом покатились по щекам Кары. Петля затягивалась. Отец, её опора, её защита, предал её, сломленный страхом и давлением жестокого вождя. Она была одна.

Ночью, когда стоянка погрузилась в тревожный сон, нарушаемый лишь криками ночных птиц да редкими вскриками раненых, Кара проскользнула к старому дубу на берегу Дона. Торн уже ждал её там, скрытый густой тенью ветвей. Лунный свет едва пробивался сквозь листву, выхватывая из мрака его напряжённое, осунувшееся лицо.

Сбивчиво, захлёбываясь слезами и гневом, Кара рассказала ему об ультиматуме отца, о давлении Гроха. О том, что её хотят насильно выдать замуж за Корма.

– Они не оставят меня в покое, Торн, – шептала она, прижимаясь к нему в поисках защиты и утешения. – Они сломают меня. Заставят. Или… или обвинят во всех бедах и принесут в жертву своим испуганным духам.

Торн слушал, и его лицо становилось всё мрачнее. Он крепко обнял её, чувствуя, как дрожит её тело.

– Я не позволю, – прошептал он ей в волосы, его голос был хриплым от сдерживаемой ярости. – Мы что-нибудь придумаем. Должен же быть какой-то выход! Может, Ург… может, он сможет заступиться? Или кто-то из старейшин твоего клана осмелится возразить Грому?

Кара с горечью покачала головой, утирая слёзы тыльной стороной ладони.

– Они все боятся Гроха. Как огня. А Ург… он видит тени, но вождь его давно не слушает, считает выжившим из ума стариком. Что нам делать, Торн? – её голос сорвался. – Бежать? Куда? В Степь Смерти, на съедение гиенам? Это… это безумие.

Торн долго молчал, глядя на тёмную, неспокойную воду Дона. В его глазах отражались холодные звёзды.

– Я не знаю, Кара, – наконец произнёс он глухо. – Пока не знаю. Но я не отдам тебя Корму. И не позволю им сломать тебя. Мы будем бороться. Сколько сможем. Мы должны выиграть время. А там… там посмотрим.

Они расстались с тяжёлым сердцем, полные страха и неопределённости. Решение о побеге ещё не было принято окончательно. Оно витало в воздухе, как последняя, отчаянная надежда, но пока они цеплялись за любую возможность избежать его, найти другой путь.

А над стоянкой, невидимый и неслышимый, уже расставлял свои сети Грак. Став правой рукой Гроха в наведении "железного порядка", он не спускал глаз с Кары. Её подавленное состояние после разговора с отцом, её отчаянные взгляды не ускользнули от его внимания. Он чувствовал, что дочь Бобра и этот выскочка Щука что-то замышляют. И он был готов ждать, чтобы нанести удар в самый подходящий момент. Ловушка захлопывалась медленно, но неотвратимо.

Глава 17: "Шёпот Реки, Зов Леса и Нарастающая Угроза"

Утро после показательной расправы Гроха над юными Бобрами выдалось таким же серым и промозглым, как настроение всего племени. В общем жилище клана Бобра, где обычно слышался гомон и стук инструментов, царила гнетущая тишина. Кара, чувствуя себя затравленным зверьком, пыталась занять руки починкой старой верщи, но ивовые прутья ломались в её дрожащих пальцах.

Гром вошёл, и его тень, казалось, заполнила всё пространство. Он сел напротив дочери, его лицо было непроницаемо, как скала.

– Кара, – его голос был лишён всякой теплоты, – я говорил с вождём. И со старейшинами. Тебе дан совет. Настоятельный. Корм ждёт твоего слова.

Кара вскинула на него глаза, полные отчаяния.

– Отец, но…

– Довольно! – прервал он её, и в его голосе прорезалась сталь. – Подумай, дочь. Хорошенько подумай. Упрямство в такие времена может дорого обойтись. Не только тебе.

Он поднялся и вышел, оставив Кару наедине с ледяным прикосновением неотвратимости.

Не в силах сидеть сложа руки, Кара бросилась искать поддержки. Она подошла к Дарре, старой мастерице, чьи руки помнили тепло её матери. Но Дарра, не отрываясь от плетения корзины, лишь тяжело вздохнула:

– Корм – не худший выбор, дитя. Надёжный. А сейчас не время для девичьих капризов. Думай о клане.

Её собственная мать, найдя Кару у реки, где та пыталась унять слёзы, обняла её, сама заливаясь слезами.

– Послушайся отца, доченька! – шептала она, её плечи тряслись. – Ради нас всех! Ради твоего же спасения! Грох не пощадит…

Кара вырвалась и, почти обезумев от отчаяния, осмелилась подойти к одному из старейшин клана Бобра, который всегда казался ей справедливым. Старик сидел у своего жилища, греясь на скупом солнце. Увидев Кару, он испуганно заозирался по сторонам.

– Что тебе, девка? – прошамкал он, прерывая её на полуслове. – Не ко мне. Воля вождя – закон! Иди, иди отсюда, не навлекай беду!

Грак, который, казалось, материализовался из воздуха неподалёку, наблюдая за её метаниями с откровенным злорадством, лишь криво усмехнулся, когда Кара, пошатываясь, отошла от старейшины. Стена непонимания и страха окружала её со всех сторон.

В поисках хоть какого-то просвета, Кара направилась к Ургу. Старый шаман сидел у Камня Голосов, перебирая сухие травы.

– Дед Ург, – её голос дрожал, – сердце моё как птица в силках. Отец… он требует невозможного. Есть ли путь, чтобы взлететь, когда небо затянуто тучами?

Ург долго смотрел на неё, затем медленно провёл рукой по поверхности Камня Голосов. Каре показалось, что камень под его морщинистой ладонью едва заметно вздрогнул, а по его древней поверхности, словно змейка, пробежала новая, тонкая трещинка.

– Каждая река, дитя, – наконец произнёс он, – встречает на своём пути камни и пороги. Острые скалы преграждают ей путь, завалы из упавших деревьев пытаются остановить её течение. Но она не сдаётся. Она ищет обход, или точит камень своей неустанной силой, или пробивает себе новую дорогу сквозь мягкую землю. Духи не чертят троп на земле для каждого человека. Они дают ветер для крыльев, а направление выбирает сама птица, доверяясь своему чутью и силе.

После Урга Кара пошла к Ларе-Белому Крылу. Слепая пророчица, казалось, уже ждала её. Она молча взяла руку Кары, её костлявые пальцы нащупали едва заметный, пульсирующий шрам-спираль на запястье – знак, что теперь всё чаще появлялся у Кары в моменты сильного душевного напряжения, словно кожа сама реагировала на её внутреннюю бурю, становясь горячей и немного припухлой в этом месте. Этот шрам появился у Кары в раннем детстве, после того как она едва не утонула в реке во время сильного половодья. Старики тогда говорили, что её коснулся дух Реки-Матери, оставив свой знак – как напоминание о спасении и о её особой, пусть и непонятной, связи с водной стихией. Шрам не был проклятием, скорее – печатью, которая в моменты сильного душевного волнения или близости к мистическим событиям начинала пульсировать и гореть, словно отзываясь на невидимые потоки энергии.

– Тень Лебедя над Доном, дитя, – прошептала Лара, её голос был тих, как шелест крыльев в ночи. – Но иногда и лебедь должен лететь против ветра, чтобы спастись от огненной бури, что идёт со степи. Слушай не только грохот грома, но и шёпот реки. Она знает пути, скрытые от глаз.

Торн, под предлогом выслеживания отбившегося от стада тура, уходил всё дальше от стоянки, его копьё было наготове, но истинная цель его вылазок была иной. Лес здесь, за Чёртовым Оврагом, становился всё более диким и незнакомым. Воздух был тяжелее, пахло сыростью и прелью сильнее, чем в родных рощах.

Однажды, пробираясь вдоль почти пересохшего ручья, он наткнулся на странные следы. Это были не отпечатки звериных лап. Кто-то явно копал землю у самого подножия старого, обветренного утёса, образующего естественную преграду на пути к дальним пастбищам. Неглубокий, но достаточно широкий лаз вёл под нависающие камни. Торн осторожно заглянул внутрь. Сырая земля, несколько брошенных, грубо сделанных деревянных лопат, и запах… едкий, незнакомый. Он вспомнил рассказы стариков о «горючем камне», который иногда находили далеко в степи и который, если его поджечь, давал странный, удушливый дым.

Позже, обходя стороной топкое болото, куда даже волки боялись соваться, он заметил на коре старой, одиноко стоящей сосны грубо вырезанный знак – перевёрнутую спираль, такую же, какие теперь всё чаще связывали с набегами «Соседей». Не магический символ, проступивший из ниоткуда, а явная работа человеческих рук, сделанная острым кремнёвым ножом. Знак территории? Угроза? Предупреждение? Торн не знал, но ледяной холод пробежал по его спине. Враг был не только жесток, но и хитёр, он проникал в их земли, как ядовитый туман, оставляя свои зловещие метки.

А ещё дальше, у заброшенного кострища, где явно недавно сидели чужаки, он нашёл среди золы несколько обугленных камней, от которых всё ещё исходил слабый, но резкий запах, похожий на тот, что он учуял у подкопа. И несколько мелких, оплавленных кусочков какого-то тёмного, смолистого вещества. Торн не мог понять, что это, но инстинкт охотника подсказывал: это связано с тем необычным, трудногасимым огнём, о котором шептались воины, пережившие последние стычки с «Соседями».