Кости и клыки

Их маленькая стая из трёх таких разных существ – женщины, мужчины и волка – стала ещё более сплочённой перед лицом этой новой, неизвестной угрозы. Они были трое против дикости, и только вместе, доверяя друг другу и своим инстинктам, они могли надеяться выжить. Тень древнего ужаса, о котором они пока только догадывались, уже легла на их путь.

Глава 42: Предчувствие большой беды

Дни, наполненные тревогой и неустанным движением, сплетались в недели. Лес вокруг менялся, становился то светлее и приветливее, с редкими полянами, залитыми солнцем, то снова погружался в сумрачную, сырую чащу, где каждый шорох заставлял их вздрагивать. Кара, Торн и Верный научились существовать как единое целое, их жизни были неразрывно связаны инстинктом выживания и молчаливой привязанностью.

Но чем дальше они углублялись в этот дикий, неизведанный край, тем чаще им на пути встречались тревожные, непонятные знаки. Это уже не были просто следы зверей или естественные изломы природы. На могучих стволах вековых сосен они замечали глубокие, грубо вырезанные царапины, не похожие на метки когтей медведя или рыси – словно кто-то очень сильный, вооружённый примитивным каменным орудием, оставлял свои метки, не заботясь об искусности. Иногда на больших, покрытых мхом валунах им попадались на глаза странные, выцарапанные символы – перекрещенные линии, грубые спирали, не похожие ни на один из известных им клановых знаков или шаманских символов.

А потом появился запах. Едва уловимый поначалу, он становился всё настойчивее, особенно когда ветер дул с севера. Запах гари, смешанный с чем-то острым, едким, от чего першило в горле и неприятно щекотало в носу. Это был тот самый запах, который они впервые учуяли у кострища с оплавленными камнями, и теперь он преследовал их, как невидимый призрак. У Кары от него начинала тупо болеть голова, а во рту появлялся неприятный, металлический привкус.

Верный в таких местах становился особенно беспокойным. Его обычная настороженность сменялась явной тревогой. Он часто останавливался, его уши нервно подёргивались, а нос судорожно втягивал воздух. Иногда он тихо, утробно рычал, глядя в определённом направлении, его шерсть на загривке вставала дыбом. Несколько раз он наотрез отказывался идти по выбранной Торном тропе, упирался всеми четырьмя лапами и тихо скулил, вынуждая их искать обходной путь. Его звериное чутьё явно улавливало то, что было недоступно человеческому восприятию, – незримое присутствие чего-то опасного, чужеродного.

Кара и Торн всё яснее понимали, что те первые следы неизвестных существ не были случайностью. Кто-то ещё обитал в этих лесах, кто-то сильный, примитивный и, судя по всему, недружелюбный. И этот кто-то двигался, оставляя за собой эти странные, тревожные знаки.

Однажды, после нескольких дней особенно тяжёлого перехода через заболоченную низину, они вышли на небольшую, скрытую среди холмов поляну. И то, что они увидели, заставило их замереть на месте, а кровь застыть в жилах.

Перед ними было разорённое стойбище. Несколько примитивных, наспех построенных шалашей из толстых веток, покрытых обрывками старых шкур, были разломаны, словно их топтал какой-то гигантский зверь. Часть из них была сожжена – обугленные останки ещё дымились, распространяя тот самый тошнотворный запах гари.

Вокруг валялись обломки скудной утвари: разбитые глиняные черепки (эти люди, кем бы они ни были, умели лепить горшки, хоть и очень грубо), сломанные деревянные миски, разорванные в клочья плетёные корзины, из которых высыпались остатки каких-то сушёных ягод и кореньев.

Земля была густо истоптана множеством тех самых грубых, широких следов с отстоящим большим пальцем. Они были повсюду – вокруг шалашей, у потухшего костра, на тропинках, ведущих к ручью.

Торн, сжав кулаки, медленно обошёл разорённое стойбище. Он увидел следы борьбы – несколько сломанных, примитивных копий с обожжёнными концами, валявшихся на земле, тёмные, уже запекшиеся пятна крови на примятой траве. Не было сомнений – здесь произошло не просто ограбление, а жестокое, беспощадное нападение.

Кара, её лицо было белым как полотно, подошла к одному из разрушенных шалашей. Рядом с ним, в грязи, она увидела что-то маленькое, едва заметное. Наклонившись, она подняла это. Это был крошечный, вырезанный из кости амулет в виде фигурки какого-то зверька, наспех просверленный и подвешенный на тонком кожаном шнурке. Детская игрушка или оберег. Кара сжала его в кулаке, чувствуя, как острые края впиваются в ладонь. Слёзы навернулись ей на глаза. Кто были эти люди? Куда они исчезли? Были ли они убиты, или их угнали в рабство эти неизвестные, жестокие существа?

Она не нашла человеческих останков, и это давало слабую, призрачную надежду на то, что обитатели стойбища смогли спастись. Но картина тотального разрушения и следы яростной борьбы говорили об обратном. Это было безмолвное, но красноречивое свидетельство бессмысленной, звериной жестокости.

Чуть поодаль от разорённого стойбища, на небольшой прогалине, они обнаружили ещё одно кострище тех, кто совершил это нападение. И оно было свежим – угли ещё хранили слабое тепло, а в воздухе всё ещё висел тот самый едкий, тошнотворный запах.

Но это было не обычное кострище. Здесь следы "огня, что плавит камни" были ещё более явными и пугающими, чем те, что они видели раньше. Целая площадка земли, размером с их временное убежище, была выжжена дочерна, превратившись в спекшуюся, потрескавшуюся корку. Трава вокруг была сожжена, а камни, которыми был обложен костёр, не просто оплавились – они превратились в стекловидную, пузырящуюся массу, словно побывали в жерле вулкана. Несколько молодых деревьев, росших у края этой выжженной площадки, были обуглены и оплавлены у основания, их кора почернела и вздулась, словно их коснулось что-то невероятно горячее, что-то, что не могло быть обычным огнём.

Кара и Торн с ужасом и отвращением смотрели на это жуткое зрелище. Теперь они понимали, что этот "огонь" – не просто способ приготовления пищи или обогрева. Это было оружие. Страшное, разрушительное оружие, способное уничтожать всё на своём пути, плавить камни, сжигать деревья дотла. Ничего подобного они никогда не видели и даже не могли себе представить. Это была сила, выходящая за рамки их понимания, сила почти нечеловеческая.

Верный, который до этого держался чуть поодаль, теперь жалобно скулил, его хвост был поджат между ног, а всё его тело дрожало. Он явно чувствовал исходящую от этого места смертельную, неестественную угрозу и не хотел приближаться.

Вечером, укрывшись в глубоком овраге, на большом расстоянии от разорённого стойбища и жуткого кострища, они развели свой маленький, почти бездымный костёр. Но ни еда, ни слабое тепло не могли разогнать тот холодный ужас, что поселился в их душах.

– Это не просто дикари, Торн, – наконец, нарушила молчание Кара, её голос был тихим и дрожал. – Этот огонь… он не от мира сего. Они уничтожают всё. Всё живое. Что если… что, если они идут к нашим землям? Что если они уже там, у Дона?

Страх за своё племя, за тех, кого они оставили, с новой силой сдавил её сердце.

Торн мрачно смотрел на пляшущие языки пламени.

– Мы не знаем, кто они и чего хотят, – медленно произнёс он. – Но они сильны. Очень сильны. И их много, судя по тому, что мы видели сегодня. Мы должны быть предельно осторожны. И уходить отсюда. Как можно быстрее.

Они начинали осознавать истинный масштаб угрозы. Это было не просто враждебное племя, с которым можно было бы сразиться или договориться. Это было нечто иное – древнее, жестокое, обладающее разрушительной силой, превосходящей их самое смелое воображение. И эта сила двигалась, оставляя за собой смерть и разрушение.

Предчувствие большой, неминуемой беды, нависшей не только над ними, но и над всем их миром, теперь прочно поселилось в их сердцах. Их личное выживание, их побег от Грака, их борьба с голодом и холодом – всё это отступало на второй план перед лицом этой новой, глобальной угрозы. Они поняли, что их судьба может быть неразрывно связана с судьбой всего их народа, с судьбой самой этой земли. И им нужно было торопиться, чтобы успеть… успеть что-то сделать, предупредить, спасти. Но что могли сделать они, двое изгнанников и один раненый волк, против такой нечеловеческой силы? Этот вопрос оставался без ответа, повиснув в холодном, ночном воздухе тяжёлым, гнетущим предзнаменованием.

Глава 43: Лицом к Лицу с Древним Ужасом

Страх стал их тенью, неотступной и холодной. После обнаружения разорённого стойбища Кара, Торн и Верный двигались с удвоенной, почти болезненной осторожностью. Каждый шорох, каждый незнакомый запах заставлял их замирать, а ночи превратились в череду тревожных, прерывистых снов, полных огня, криков и безликих, жестоких теней.

Им всё чаще казалось, что они не одни в этом бескрайнем, диком лесу. Верный, чей слух и нюх были несравнимо острее человеческих, в последние дни вёл себя особенно напряжённо. Он часто останавливался, его мускулистое тело замирало, уши, как чуткие локаторы, поворачивались в разные стороны, а ноздри судорожно втягивали воздух. Иногда он издавал тихое, утробное рычание, глядя в чащу, где человеческий глаз не мог различить ничего, кроме переплетения ветвей и теней.

Однажды, пересекая высохшее русло ручья, Торн заметил их – свежие, чёткие отпечатки тех самых широких, грубых ступней. Они пересекали их собственный, едва заметный след, и, что самое тревожное, вели в том же направлении, куда двигались и они, чуть севернее. Случайность? Или эти неизвестные существа, обладающие звериным чутьём, учуяли их присутствие и теперь шли по пятам?

Паранойя, холодная и липкая, начала овладевать ими. Они стали ещё тщательнее заметать свои следы, выбирали самые непроходимые, каменистые участки, где было труднее оставить отпечатки, шли по воде, когда это было возможно, чтобы сбить со следа любого, кто мог бы их преследовать.

Каре всё чаще снились кошмары. Ей виделся чёрный, удушливый дым, пожирающий их родную долину, слышались крики соплеменников, а из дыма появлялись тени – приземистые, могучие, с грубыми копьями в руках и пустыми, нечеловеческими глазами. Она просыпалась в холодном поту, её сердце бешено колотилось, а предчувствие большой, неминуемой беды становилось почти физически ощутимым, сдавливая грудь ледяными тисками.

В один из таких тревожных дней, когда небо было затянуто низкими, свинцовыми тучами, а мелкий, холодный дождь не переставал моросить, они выбрались на вершину высокого, поросшего редким сосняком холма, чтобы осмотреть окрестности и попытаться определить, где они находятся.

И тут они увидели его. Далеко на западе, за стеной тёмного, незнакомого леса, из-за верхушек деревьев поднимался столб дыма. Это был не тонкий, сизый дымок от мирного костра охотников или пастухов. Этот дым был густым, чёрным, как сажа, он поднимался высоко в серое небо, словно из жерла какого-то адского вулкана.

– Что это? – прошептала Кара, её голос дрогнул от дурного предчувствия.

Торн молча смотрел на зловещий столб дыма, его лицо стало ещё мрачнее.

Прошло несколько мгновений, и ветер, подувший с той стороны, донёс до них звуки. Сначала это был неясный, приглушённый гул, но потом они стали различать отдельные крики. И это были не крики животных. Это были человеческие голоса, полные ужаса, боли и отчаяния, смешанные с другими, гортанными, почти звериными, торжествующими воплями. А ещё доносился какой-то странный, шипящий треск, похожий на звук лопающихся на сильном огне мокрых поленьев, но гораздо громче и зловещее.

Кара и Торн переглянулись. Их глаза встретились, и в них отразился один и тот же немой вопрос, смешанный со страхом. Что там происходит? Кто кричит? И что это за странные, пугающие звуки?

Любопытство, почти болезненное, смешанное с ужасом и каким-то неясным, но сильным чувством долга – что если там люди, их сородичи или просто беззащитные, которым нужна помощь? – заставило их, забыв о собственной безопасности, соблюдая предельную, почти нечеловеческую осторожность, двигаться в сторону дыма. Верный, словно поняв их намерение, шёл впереди, его тело было напряжено, как натянутая тетива, он тихо рычал, его уши постоянно двигались, улавливая малейшие изменения в этой страшной симфонии звуков.

Они шли почти час, продираясь сквозь густые заросли и перелески, пока, наконец, не вышли к краю большой, вытянутой поляны, окружённой старым, тёмным ельником. Звуки битвы и запах гари здесь были уже очень сильными. Осторожно, пригибаясь к земле, они подползли к краю опушки и, укрывшись за стволами нескольких могучих елей, выглянули на поляну.

То, что они увидели, заставило их кровь застыть в жилах. На поляне разворачивался не бой – это была жестокая, беспощадная расправа.

Отряд существ, которых они теперь узнали по следам – неандертальцев – окружал небольшую группу людей. Неандертальцы были приземистыми, невероятно мускулистыми, с широкими плечами и короткими, мощными ногами. Их покатые лбы нависали над глубоко посаженными глазами, которые горели первобытной яростью и жестокостью, но в них не было ни тени сомнения, ни проблеска жалости – лишь холодная, хищническая отрешённость, с которой пещерный лев рвёт свою добычу. Их лица, покрытые густой, спутанной шерстью, были искажены гримасами злобы. От них исходил сильный, резкий, неприятно-сладковатый мускусный запах, смешанный с запахом немытых шкур и крови, который бил в нос и вызывал тошноту. Одетые в грубые, небрежно сшитые шкуры, они были вооружены теми самыми массивными копьями с обожжёнными на огне концами, тяжёлыми каменными дубинами и огромными, грубо оббитыми каменными топорами. Во главе их, выделяясь своим ростом и свирепостью, стоял особенно крупный неандерталец с изуродованным шрамом лицом и ожерельем из чьих-то зубов на могучей шее – несомненно, их вожак (Хасс). Его тело было раскрашено грубыми полосами охры, а в спутанных волосах торчали перья какой-то крупной хищной птицы. Остальные неандертальцы, хоть и выглядели более дикими, двигались с поразительной, почти военной слаженностью, повинуясь его гортанным командам или жестам. Их крики были не только гортанными, но иногда перемежались какими-то странными, щёлкающими или клацающими звуками, которые они издавали, переговариваясь или подбадривая друг друга, и от которых у Кары по спине пробегал холодок.

Их жертвами была небольшая группа охотников – человек десять, не больше. Они были одеты в простую одежду из выделанных шкур, вооружены лёгкими копьями с костяными наконечниками и луками – такими же, как у племени Кары и Торна. Возможно, это были те самые "Соседи" или другое, неизвестное им мирное племя, неосторожно зашедшее на эти земли. Они отчаянно, но совершенно безнадёжно пытались отбиться, их лица были искажены ужасом и отчаянием.

Неандертальцы действовали с поразительной слаженностью и звериной жестокостью… Но в их тактике окружения, в том, как они использовали складки местности, чтобы незаметно подобраться к жертвам, Торну почудилось что-то знакомое, что-то, чему учили воинов его собственного племени… или чему учили в Клане Волка. Он отогнал эту мысль, но неприятный осадок остался.

Они не пытались взять пленных, их целью было только одно – полное, тотальное уничтожение. Они двигались быстро, несмотря на свою массивность, их удары были сокрушительными. Тяжёлые дубины дробили кости, острые концы копий рвали плоть. Крики боли и ужаса смешивались с их гортанными, торжествующими воплями.

Кара и Торн, сжав кулаки до боли, с ужасом и бессилием наблюдали за этой кровавой бойней. Они ничего не могли сделать – любое вмешательство означало бы верную смерть.

В какой-то момент боя, когда немногие оставшиеся в живых охотники, отступая, попытались укрыться за поваленным, старым деревом на краю поляны, один из неандертальцев, отличавшийся от других своей странной одеждой из тёмных, почти чёрных шкур, увешанных гирляндами из костей мелких животных и птичьих черепов, его лицо было густо вымазано чёрной и красной глиной, образуя жуткий, нечеловеческий узор, вышел вперёд. Это был Грава, шаман орды, хранитель их самого страшного секрета. В руках он держал большой, грубо вылепленный глиняный сосуд, из горлышка которого поднимался лёгкий, едкий дымок. Кара почувствовала, как по спине пробежал холодок – от этого дыма исходил резкий, удушливый запах, напоминающий одновременно и горящую серу, и какой-то неизвестный, едкий минерал, от которого першило в горле и слезились глаза. «Что это за дьявольская смесь?» – мелькнуло у неё в голове. – «Неужели они научились добывать огонь из самих камней, как шептали легенды о горных духах, или это какая-то особая, горючая смола, которую они находят в глубоких, тёмных пещерах, там, где не ступала нога человека?»

Прежде чем метнуть сосуд, Грава издал низкий, гортанный, почти нечленораздельный вой, поднимая сосуд к небу, словно показывая его каким-то невидимым, тёмным богам. Он совершил несколько странных, резких, дёрганых движений всем телом, будто исполняя какой-то дикий, первобытный танец. Кара заметила, как он, не сводя своих горящих глаз с цели, достал из кожаного мешочка на поясе щепоть чего-то тёмного, похожего на толчёный камень или чёрную соль, и с гортанным, заклинающим бормотанием бросил это в горлышко сосуда. Из сосуда на мгновение вырвался сноп искр неестественного, ядовито-зелёного цвета, а воздух наполнился низким, вибрирующим гулом, от которого закладывало уши и по телу пробегала неприятная дрожь.

Затем, с новым, ещё более яростным и торжествующим криком, Грава размахнулся и швырнул сосуд в сторону укрытия охотников. Сосуд с глухим стуком ударился о ствол поваленного дерева и разбился. И в то же мгновение из него вырвалось ослепительно-яркое, режущее глаза пламя неестественного, грязно-жёлтого цвета с фиолетовыми искрами. Оно с невероятной скоростью, словно живое, голодное чудовище, охватило сухое дерево, траву, кустарник вокруг. Раздался оглушительный, высокий, почти визжащий, шипящий треск, не похожий на привычное потрескивание дров, а скорее на звук множества разъярённых змей. От самого пламени почти не было привычного дыма, лишь едкий, удушливый чёрный чад, от которого слезились глаза и перехватывало дыхание, вызывая приступы кашля. Температура воздуха даже там, где прятались Кара и Торн, резко подскочила, обжигая кожу.

Сухое дерево вспыхнуло, как огромный факел, его ветви корчились и трещали, охваченные этим дьявольским огнём. Кара с ужасом увидела, как шкуры, служившие укрытием для охотников, мгновенно сгорают, превращаясь в пепел, а сами люди, охваченные пламенем, катаются по земле, издавая душераздирающие, нечеловеческие крики. Их тела чернели и обугливались на глазах. Кора на ближайших, ещё зелёных деревьях обуглилась и вздулась пузырями, словно их коснулось что-то невероятно горячее, высасывающее саму жизнь. А в самом эпицентре, где разбился сосуд, несколько крупных гранитных валунов, на которые попала горящая смесь, начали трескаться с резким звуком, а их края, казалось, слегка оплыли, покрываясь тонкой, стекловидной, черноватой коркой – зрелище настолько невероятное и пугающее, что разум отказывался его принимать.

Кара зажала рот рукой, чтобы не закричать от ужаса. Торн, его лицо стало пепельно-серым, с силой стиснул её плечо. Они впервые видели "каменный огонь" в действии, и это было зрелище, превосходящее все их самые страшные опасения. Это было оружие абсолютного, тотального уничтожения, против которого у них не было никакой защиты. Верный, скуля от страха и боли (жар, видимо, обжигал ему лапы), прижался к земле, его тело била крупная дрожь.

Расправа заканчивается быстро и страшно. Неандертальцы, убедившись, что никто из их жертв не остался в живых, издают единый, мощный, гортанный клич, от которого, казалось, задрожали деревья. Вожак (Хасс) подходит к самому большошему костру, который ещё пожирал останки укрытия охотников, и что-то бросает в огонь – возможно, часть трофея или какой-то ритуальный предмет. Остальные некоторое время стоят вокруг огня, ударяя копьями о землю в каком-то мрачном, первобытном ритме, прежде чем всей своей дикой, первобытной ордой скрыться в лесу, оставляя за собой лишь выжженную, дымящуюся землю, обугленные останки и невыносимый запах горелого мяса.

Когда последний неандерталец исчез из вида, Кара и Торн, потрясённые до глубины души, ещё долго не могли сдвинуться с места. Увиденное парализовало их волю, их разум. Ярость, ужас, глубочайшее, почти невыносимое сострадание к неизвестным жертвам и леденящее душу бессилие боролись в их душах.

Теперь они знали врага в лицо. Это были не просто дикари, какими они могли их себе представить. Это были безжалостные, бесчеловечные убийцы, обладающие страшным, почти магическим оружием, способным плавить камни и сжигать всё живое. Угроза, о которой они до этого только смутно догадывались, стала реальной, осязаемой и смертельно опасной.

Мысль о том, что их собственное племя, их родные, их друзья могут стать следующей жертвой этой безжалостной орды, была невыносимой. Что они могли противопоставить такой силе? Свои жалкие копья и стрелы? Свои ловушки?

Они, не сговариваясь, как только первый шок немного прошёл, бросились бежать. Бежать как можно дальше от этого проклятого места, от этого запаха смерти и гари, от этого древнего, первобытного ужаса. Но теперь их путь будет определяться не только поисками пищи и безопасности. Их путь будет отмечен этим новым, страшным знанием. И мучительным, почти неразрешимым вопросом: что делать дальше? Как предупредить своих? И есть ли у них, у всего их мира, хоть какой-то, самый ничтожный шанс противостоять такой нечеловеческой, разрушительной силе? Древний ужас, о котором шептали легенды, обрёл плоть и кровь, и он уже шёл по их земле, неся с собой огонь и смерть.

Глава 44: Пепел на Душе и Зов Крови

Они бежали, не разбирая дороги, подгоняемые ужасом, который леденил кровь и сковывал дыхание. Образы горящих заживо людей, гортанные, торжествующие крики неандертальцев, едкий запах гари и расплавленных камней преследовали их, въедаясь в память, как клеймо раскалённого железа. Верный, скуля от страха и остаточного жара, обжигавшего ему лапы, бежал рядом, прижимаясь то к ногам Кары, то к Торну, ища защиты у своих спутников, которые сами были на грани помешательства.

Наконец, когда силы окончательно покинули их, когда лёгкие горели огнём, а ноги подкашивались от усталости и пережитого напряжения, они рухнули на землю в какой-то глухой, заросшей густым папоротником лощине, на безопасном, как им показалось, расстоянии от страшной поляны.

Кара рухнула на землю, её тело сотрясала неконтролируемая, крупная дрожь. Она обхватила себя руками, пытаясь унять стук собственных зубов, но это не помогало. Перед её глазами, сменяя друг друга, вспыхивали жуткие картины: горящие тела, искажённые ужасом лица, оплавленные камни… Она пыталась что-то сказать, но из горла вырывались лишь тихие, сдавленные всхлипы. Несколько долгих минут она не могла произнести ни слова, её разум отказывался принять увиденное.

Торн сидел, тяжело опираясь на руки, его плечи поникли, а дыхание было прерывистым и хриплым. Его руки, привыкшие к оружию, к силе, мелко дрожали, но он сжал их в кулаки, пытаясь подавить эту предательскую слабость. В отличие от Кары, он молчал, его лицо превратилось в ледяную, непроницаемую маску. Но в его глазах, устремлённых в пустоту, горел холодный, сосредоточенный огонь. Тишина леса вокруг, обычно полная жизни и скрытых звуков, теперь казалась оглушающей, неестественной после того ада, свидетелями которого они стали.

Первым нарушил гнетущее молчание Торн. Его голос был глухим, лишённым всяких эмоций, словно он говорил из глубокого, тёмного колодца.

– Они… они их всех сожгли… – прохрипел он, глядя перед собой невидящим взглядом. – Просто сожгли. Как сухие ветки.

Его мозг, привыкший к бою и опасности, лихорадочно, почти механически анализировал увиденное. «Они действовали как стая волков, – билась в его голове мысль, – но слаженнее, безжалостнее. Быстрее, чем наши лучшие воины. Этот огонь… он не оставляет шансов. Нужно понять, как они его создают, как его можно избежать… если это вообще возможно». Ярость, холодная и расчётливая, начала подниматься в нём, вытесняя первоначальный ужас.

Кара судорожно сглотнула, пытаясь подавить рвотный позыв. Когда первый шок немного отступил, её прорвало – не криком, а тихим, монотонным, полным отчаяния шёпотом, она снова и снова повторяла: "Сожгли… всех сожгли…" Её взгляд был пустым, обращённым внутрь, к тем кошмарным образам, от которых она не могла избавиться.

– Этот огонь… Торн… я никогда не видела ничего подобного. Камни… некоторые из них плавились, как смола. Это… это не огонь людей. И тот шаман… Грава… ты видел, как он двигался? Словно не он управлял огнём, а какой-то древний, злобный дух, вселившийся в него, управлял им самим. Он не просто бросал сосуд – он совершал ритуал, призывал эту разрушительную силу. В его криках не было человеческой ярости, только холодное, почти механическое исполнение какого-то жуткого обряда. Казалось, он единственный из них знал истинную природу этого огня, словно он был его жрецом, а не просто воином.  Этот огонь был не просто разрушительным – он был злым. В нём чувствовалась какая-то древняя, тёмная сила, словно он был порождением тех самых кошмаров, что мучили её во снах, тех теней с пустыми глазницами, о которых шептал Ург. Это был не огонь жизни, а огонь смерти, оскверняющий всё, к чему прикасался.