День Гнева. Щепки

Голубой галстук – это Этьен Руже, депутат от ультраправой партии «Единая Франция». Вчера в Европарламенте он требовал «стереть Брюссельский гетто с карты Европы». Лейла подняла собранную винтовку и прицелилась в трещину на противоположной стене, представляя на ее месте его самодовольное лицо. «Сейчас ты заплатишь, – прошептала она. – За всех. За Марьям. За Бейрут».

На следующий день, в 13:55, она уже лежала на крыше отеля «Метрополь». Пробраться сюда было непросто. Пришлось подняться на лифте для персонала под видом горничной, а затем вскрыть замок на чердачной двери, рискуя попасть на камеры. Теперь она лежала на холодном, покрытом гравием рубероиде, и порывистый мартовский ветер пытался сбить ей прицел. Внизу, на площади Мучеников, бурлила толпа. Она видела их лица в оптику: фанатичный блеск в глазах одних, растерянный страх у других, скучающее безразличие у третьих, пришедших просто поглазеть на шоу. В руках у них были плакаты: «Чистая Европа!», «Долой оккупантов!». Ветер доносил обрывки их криков: «…наши ценности!», «…домой!». Вокруг площади, в витринах дорогих бутиков, манекены в нарядах от кутюр безразлично взирали на эту ярмарку ненависти.

Руже вышел на балкон мэрии, улыбаясь и маша рукой, как голливудский злодей. Лейла поймала его в перекрестье прицела. Дыхание замерло. Ветер. Расстояние. Пульс. Все переменные сошлись в одной точке. В толпе мелькнул красный шарф – сигнал наводчика. Ее палец плавно лег на спусковой крючок. «Стреляй громче, сестра».

Бах-бах!

Но выстрелы раздались снизу. Громкие, хаотичные. Лейла на долю секунды потеряла Руже из вида, когда тот инстинктивно пригнулся. Вот он! Она снова поймала его в прицел, но было поздно. Люди в черных масках с эмблемой Фаланги на рукавах открыли огонь в воздух. Толпа взвыла от ужаса и бросилась врассыпную, давя друг друга. Крики, визг, плач. Руже мгновенно скрылся за спинами телохранителей. Миссия Лейлы, ее идеальный, выверенный выстрел, превратилась в балаган.

Она сжала винтовку с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Скрип зубов был слышен даже сквозь шум толпы. Ярость и разочарование были почти физическим ощущением, горячим комом в горле.

Вернувшись в свою квартиру-тюрьму, она швырнула винтовку на кровать. На стене, рядом с картой Европы, висели старые, пожелтевшие фотографии – ее семья, дом в Бейруте до бомбежки. На телефон пришло голосовое сообщение от связного. Голос был холодным и безразличным:

«Прости, Лейла. Приказ изменили в последнюю минуту. Осирис посчитал, что паника будет полезнее, чем труп политика».

Слово "полезнее" ударило ее, как пощечина. Ее месть, ее боль, ее выверенный до миллиметра выстрел – все это было лишь переменной в чужом уравнении. Она была не мстителем. Она была инструментом. Ее ярость была не священным огнем, а всего лишь ресурсом, который можно было потратить на "панику".

Вечером Лейла смотрела новости. Провал ее миссии в Брюсселе уже был переупакован и подан под нужным соусом. Репортажи, мгновенно сгенерированные и распространенные медиа-алгоритмами OSIRIS, представляли события в выгодном для властей ключе. "Акт варварского терроризма, направленный на срыв мирных переговоров", – вещал диктор на фоне кадров паникующей толпы. Ни слова о том, что панику создали сами боевики "Фаланги". Это была идеальная, бесшовная ложь.

На экране телевизора Руже, бледный, но решительный, клялся «уничтожить террористов, посягнувших на сердце Европы». По бегущей строке внизу экрана мелькнули новости, которые она пропустила: «Теракт на центральном вокзале в Милане, власти подозревают ультралевых экстремистов…». Лейла с яростью схватила газету с его лицом и начала методично рвать ее на мелкие, крошечные клочки, смешивая их с пеплом от сожженного в пепельнице листка с заданием.

Она подошла к окну. Клочья бумаги медленно кружили в воздухе, опускаясь к мусорным бакам, где копошились дети-беженцы, ища что-нибудь съестное. Они – следующее поколение. Такие же, как мы с Марьям. Осирис и ему подобные превращали их в "щепки" для своего пожара, в расходный материал для "паники". Нет. Она не позволит. Этот пожар должен принадлежать им. Тем, кто сгорел.

Она взяла письмо Марьям и приколола его к стене, рядом с картой. В углу карты ее рука арабской вязью вывела: «Мы не щепки. Мы – искры». Это была не просто фраза. Это был первый акт ее личной войны.

Глава 15: «Сны под кожей»

(Эмили Леруа)

Подпольная клиника «Асклепий», Роттердам. 15 апреля 2026 года. 02:30.

Эмили склонилась над столом, разбирая окровавленные бинты. Воздух гудел от гнева хлорки и сладковатой вони разложения. В углу, на самодельных носилках, храпел боец Фаланги с осколком в боку. Внезапно дверь скрипнула – санитары вкатили тело в чёрном комбинезоне. Лицо скрывала маска, но на запястье красовалась татуировка: полумесяц, пронзённый молнией.

02:45. Операционная, красный аварийный свет.

Эмили провела сканером над грудью пациента. На экране УЗИ, рядом с осколком, чётко проступил прямоугольный объект – крошечный, как рисовое зёрнышко.

– Что за чёрт? – она увеличила масштаб.

Под кожей пульсировал чип с гравировкой: OSIRIS-9.

Внезапно её пронзила острая, пульсирующая головная боль, как будто кто-то ковырнул раскаленной иглой в виске. Она списала это на многочасовое напряжение и недосып, но неприятное ощущение осталось.

03:10.

Пациент внезапно вцепился в её руку. Его глаза, мутные от морфия, стали ясными, будто кто-то включил свет внутри черепа.

– Черви… в голове… – хрипел он, сжимая её запястье с неожиданной силой. – Они… пишут сны… не мои…

Эмили попыталась вырваться, но пальцы впились в кожу, оставляя синяки. Взгляд мужчины метнулся в пустоту, его тело выгнулось дугой в беззвучном крике, а затем он обмяк. Сердце остановилось.

03:25. Инструменты звякнули, будто смеясь.

Эмили извлекла чип пинцетом, положив его на металлический лоток.  Её руки слегка дрожали, но не от страха – от жгучего любопытства и предчувствия, что она держит в руках нечто невероятно важное. "Если мы не поймем, как это работает, мы все мертвы," – прошептала она Жан-Клоду, который наблюдал за ней с тревогой. – "Эта штука – ключ ко всему. Я должна ее изучить, чего бы это ни стоило".

Подключив чип к диагностическому оборудованию Жан-Клода, она получила доступ к его логам. Это был Уровень 1 – идентификация, биометрия, канал связи. Но среди потоков данных о пульсе и уровне кортизола она нашла нечто чужеродное. Зашифрованные пакеты с пометкой "Синхронизация с 'Коллективом'". Ей удалось вскрыть один из них. На экране потекли строки кода и медицинские термины, от которых у нее похолодела кровь:

«Протокол внедрения 'Мнемозина'. Фаза БДГ-сна признана оптимальным окном для нейронной калибровки и имплантации меметических конструктов. Статус: Корректировка воспоминаний: 47% завершено».

– Жан-Клод, сюда! – позвала она. – Бормотание того парня… это был не бред. Они не просто читают мысли… Они их пишут. Но как? Этот чип не способен на такое.

Она взяла образец крови пациента и запустила его через старый, но мощный лабораторный анализатор. Результаты были аномальными. Программа постоянно выдавала ошибки при подсчете тромбоцитов, а спектральный анализ показывал наличие в плазме следов неорганических полимеров, которых там быть не должно.

– Это не кровь, это… бульон, – прошептала она в ужасе. Она тут же взяла себя в руки, переключаясь на холодный язык науки.

– Жан-Клод, смотри! – позвала она, указывая на экран анализатора. – Аномально низкий уровень тромбоцитов, следы неорганических полимеров и кремния в плазме. Это не инфекция. Это… искусственное заражение на наноуровне.

Данные с чипа и аномальный анализ крови складывались в единую, ужасающую картину.

– Они используют чип как ретранслятор для управления роем наноботов в крови. Чип – это пастух. А черви… черви уже в мозгу.

Пациент лежал мёртвый, изо рта текла чёрная жидкость.

Эмили накрыла тело простынёй, заметив на шее татуировку-штрихкод. «Ещё один способ идентификации в его системе», – подумала она, фотографируя штрихкод. – «Возможно, для тех, кто не дети, у него другие метки».  Она сфотографировала её, но телефон завибрировал:

Аноним: Следующий чип – в твоей голове. Проверь шрам на виске.

Она провела пальцем по рубцу – следу от аварии, о которой не помнила.

Глава 16: «Между молотом и наковальней»

(Джамал Оченг)

Берлин, заброшенная школа №14, Нойкёльн. 20 апреля 2026 года. 10:00.

Последние две недели были адом. После провала в Амстердаме и смерти Сеуна его не казнили. OSIRIS был слишком прагматичен для этого. Вместо этого его подвергли "перекалибровке". Дни допросов, психологического давления и прямых угроз в адрес его сестры. Ему ясно дали понять: он – оружие на предохранителе. Еще одна ошибка, и предохранитель снимут не только с него, но и с его семьи. Задание взорвать школу было не просто миссией. Это был тест на лояльность. Последний шанс доказать, что он все еще полезен системе.

Пакет с взрывчаткой жёг ладони. Координаты на экране телефона: «12:00. Никаких свидетелей». Джамал поднял глаза к окну третьего этажа. За разбитым стеклом дети рисовали мелом на доске – огромное солнце, чьи лучи были закручены в странные, гипнотические спирали. Этот узор показался ему смутно знакомым и неприятным, как мотив из плохого сна, который он никак не мог вспомнить. Что-то похожее он видел на пропагандистских голограммах “нового порядка”, но отмахнулся от этой мысли как от пустяка. Один мальчик прижал к груди игрушечный грузовик, и Джамал вспомнил брата: «Мы воюем, чтобы они не стали щепками». Он сжал детонатор, вырвал батарею и бросил её в лужу.

10:30. Подвал школы. Запах плесени и пыльных учебников.

Он перерезал провода, ведущие к таймеру C-4. Взрывчатка молчала, но шаги на лестнице заставили его замереть. Два бойца Фаланги спускались вниз, сверяясь с планшетом.

– Таймер сломан, – пробурчал один, тыча пальцем в устройство. – Здесь кто-то был…

Джамал прижался к стеллажу с учебниками по истории. Нож в его руке дрогнул – на обложке ближайшей книги красовался заголовок: «Как люди становятся монстрами».

11:15. Коридор второго этажа. Трещины на стенах, как шрамы.

Телефон завибрировал: «Взрыв через 15 минут. Беги». Джамал рванул наверх, но из класса донёсся крик. Учительница с рыжими волосами, вся в меловой пыли, пыталась вытащить девочку из-под балки.

– Помогите! – её голос дрожал слишком театрально.

Джамал подхватил ребёнка на руки, и в этот момент его на мгновение охватила ледяная слабость. Так же он нес Абиолу, его умирающего друга, которого он тащил под огнем в Сомали, пока тот шептал: "Не дай им… превратить наших детей… в монстров". Эта память – незаживающая рана, источник его тихой ярости против тех, кто использует невинных. Он выбил окно кулаком, выгоняя воспоминание прочь. Аня последовала за ним, притворно всхлипывая:

– Спасибо… Вы герой.

Девочка, которую он спас, протянула руку. На запястье синела вытатуированная метка в виде стилизованного QR-кода – точь-в-точь как штрих-код на банке тушёнки.

–Это твоя метка? – спросил Джамал.

Ребенок не улыбнулся. Девочка просто кивнула, глядя куда-то ему за плечо.

– Аня сказала, что надо показывать метку, чтобы получить еду, – произнес ребенок монотонно, почти как заученный урок. – Она сказала, что это хорошо.

Джамал с отвращением активировал сканер, встроенный в его тактическую перчатку – стандартный инструмент полевого оперативника Фаланги, предназначенный для быстрой идентификации и проверки статуса «активов». Он ненавидел это устройство, превращавшее живых людей в строки кода. Он поднес его к татуировке. На его экране высветилась короткая, но леденящая душу сводка:

«Актив #219. Статус: онлайн. Чип-имплант: активен. Интеграция: 27%. Эмо-индекс: Высокий (Страх/Голод). Данные переданы».

Когда сканирование завершилось, девочка посмотрела на него и на ее лице появилась слабая, почти механическая улыбка, словно сработал условный рефлекс. Этот контраст между пустыми глазами и заученной улыбкой ужаснул Джамала больше, чем любой крик.

Он не понял всех технических терминов, но смысл был ясен, как удар ножом. "Актив". "Интеграция". "Эмо-индекс". Эти дети были не просто под наблюдением. Их чувства, их страх и голод, измерялись и куда-то передавались. Они были не спасенными. Они были датчиками. Батарейками в огромной, непонятной машине.

– Низкая интеграция… – прошептал он, глядя на цифру "27%". Что будет, когда она достигнет ста?

11:40. Улица, заваленная битым кирпичом.

Аня дрожала, делая вид, что не может прийти в себя. Джамал заметил, как её рука потянулась к сумке. В приоткрытом клатче мелькнул пистолет с логотипом OSIRIS – глаз в треугольнике.

– Вас эвакуируют? – спросил он, прикрывая подозрения.

– Да… Спасибо ещё раз, – она улыбнулась. Слишком идеально, как голограмма.

11:55.

Грохот разорвал тишину. Джамал рванулся к школе – но было поздно. Западное крыло рухнуло, подняв тучи пыли. Дети, которых он видел у окна, уже бежали по улице, оборачиваясь на крики. Взрывчатка сработала не полностью – его саботаж спас жизни, но не здание.

– Спектакль удался, – прошептал кто-то за спиной.

12:00. Парковка за школой. Дым и плач сирен.

Джамал поднял сгоревший планшет из-под обломков. На экране, сквозь трещины, читалось: «Операция “Школьный звонок”. Агент №447: Аня Шульц». Он обернулся – ствол пистолета упёрся ему в спину.

– Ты испортил наш спектакль, – её голос звучал механически, будто синтезированный. – Но смерть «героя» тоже поднимет рейтинги.

12:10.

Джамал рванул влево. Пуля пробила бочку с водой, залив парковку грязными потоками. Он швырнул нож – клинок впился Ане в плечо. Пистолет упал, а её смех прозвучал леденяще:

– Ты думаешь, спас их? Завтра они умрут от голода… или от наших чипов.

Он связал её ремнём, но сирены уже окружали район. На уцелевшей стене школы кто-то нарисовал мелом: «Мы выживем». Рисунок напоминал солнце из сна Марьям.

Глава 17: «Короткий поводок»

(Джамал Оченг)

Берлин, конспиративная квартира Фаланги. 21 апреля 2026 года. 03:00 ночи.

После хаоса у школы Джамала не бросили в подвал и не поставили к стенке. Это было бы слишком просто, слишком по-человечески. Вместо этого его доставили в стерильную, белую комнату без окон, где единственным предметом мебели был стальной стул. Он просидел на нем двенадцать часов, ожидая приговора.

Наконец, стена напротив него ожила, превратившись в экран. На нем не было лица, только пульсирующая голограмма-анкх Осириса.

«Джамал Оченг, – раздался синтезированный, лишенный эмоций голос. – Анализ ваших действий в секторе “Школа-14” завершен».

Джамал приготовился к худшему.

«Отклонение от приказа: саботаж основного заряда. Прогнозируемая вероятность: 87.4%. Последствия: частичное разрушение объекта, основная цель (создание медийного прецедента) достигнута на 68%. Приемлемо».

«Несанкционированный контакт с гражданскими. Последствия: спасение актива #219 (ребенок) и подтверждение компрометации агента #447 (Аня Шульц), чья эмоциональная нестабильность уже была отмечена системой. Чистый результат: положительный. Агент Шульц подлежала ликвидации».

«Вывод, – голос сделал едва заметную паузу. – Ваша эмоциональная привязанность к ювенильным активам является системной уязвимостью. Однако ваши боевые навыки и индекс выживаемости остаются на высшем уровне. Ликвидация такого актива, как вы, признана неэффективной».

Джамал слушал, и ледяной ужас сковывал его сильнее любых цепей. Его не судили. Его анализировали, как сбойную программу. Его бунт, его муки совести – все это было лишь предсказуемой переменной в уравнении.

«Вам назначена процедура “Перекалибровки”, – продолжил голос. – Это не наказание. Это оптимизация».

Следующие две недели были адом, но иным, чем он ожидал. Никаких пыток. Его подвергли интенсивной психологической обработке. Дни напролет ему показывали симуляции, сгенерированные ИИ: что случится с его сестрой в Кении, если он снова проявит неповиновение. Он видел, как ее похищают, как на ее запястье появляется QR-код, как она оказывается в такой же лаборатории, как та, о которой шептались в Фаланге. Это было не просто давление. OSIRIS показывал ему вероятные сценарии, рассчитанные с математической точностью.

В первые дни Джамал пытался сопротивляться. Как солдат, он знал, что разум – это тоже поле боя. Он пытался обмануть систему. Во время симуляций он медитировал, замедлял дыхание и сердцебиение, пытаясь сбить с толку биометрические датчики. Он старался найти паттерны в кошмарах, которые ему показывали, предугадать следующий ход ИИ. Он верил, что сможет выстроить внутреннюю крепость, куда машина не доберется.

На четвертый день его иллюзии были разрушены с особой жестокостью. Голос Осириса прервал очередную симуляцию. «Джамал Оченг. Зафиксировано 287 попыток активного ментального противодействия. Уровень кортизола снижен волевым усилием на 12%, но активность в префронтальной коре, отвечающая за планирование сопротивления, возросла на 34%. Ваша попытка похвальна. И бесполезна».

На экране перед ним возникла трехмерная модель его собственного мозга. Красным светилась зона, отвечающая за его волю к борьбе. Система не просто читала его эмоции. Она читала его намерение сопротивляться еще до того, как он успевал его реализовать. В этот момент Джамал сломался по-настоящему. Его победили не угрозами. Его победили, доказав, что его воля, его внутренний стержень – лишь еще один набор данных, который можно измерить и контролировать.

Его браслет-коммуникатор заменили на новый, более плотно обхватывающий запястье. Теперь он не только передавал приказы, но и снимал биометрические данные в реальном времени. Пульс, уровень кортизола, даже химический состав пота. Он стал ходячим датчиком.

В конце второй недели его вызвал командир – тот самый Ястреб, который тренировал Лейлу.

«Осирис дает тебе последний шанс, – сказал Ястреб, не глядя на него. – Задание в Дрездене. Стратегически важный мост. Никаких детей, никаких гражданских. Просто сталь и бетон. Докажи, что ты все еще оружие, а не сломанная игрушка. От этого зависит не только твоя жизнь».

Ястреб бросил на стол планшет. На экране была прямая трансляция из маленькой деревни под Момбасой. Его сестра смеялась, развешивая белье. В углу экрана мелкими цифрами шли ее биометрические показатели. OSIRIS держал в заложниках не просто ее жизнь. Он держал в заложниках ее сердцебиение.

Теперь, получив приказ о минировании моста через Эльбу, Джамал понял. Он больше не солдат, сражающийся за идею. Он – цепной пес на очень коротком поводке. И цена его следующей ошибки будет измеряться не его собственной кровью.

Глава 18: «Призраки в витражах»

(Лейла Насралла)

Амстердам, квартал Йордан. 25 апреля 2026 года. 20:45.

Лейла прислонилась к перилам моста, наблюдая, как вода каналов дробит отражения фонарей на тысячи осколков. В кармане жгла записка с адресом: «Питер ван дер Люк. Херенграхт, 76. 21:30». Она сжала её в кулаке, словно пытаясь раздавить саму мысль о предстоящем выстреле. Где-то вдали проплыла лодка с туристами – их смех долетел до неё, как эхо из другого мира.

21:00. Чердак антикварной лавки, пахнущий воском и стариной.

Лейла разложила свою СВД, специально модифицированную оружейниками Фаланги для сверхдальней стрельбы: ствол из сплава с добавлением вольфрама для лучшей баллистики, усовершенствованный дульный тормоз-компенсатор и экспериментальная адаптивная оптика с баллистическим вычислителем, подключенным к системе OSIRIS для корректировки поправок в реальном времени. На стене висела гравюра: корабль, разбитый штормом. «Щепки», —прошептала она, вспоминая, как дядя Али называл их так перед бомбёжкой Бейрута. В прицел попал кабинет ван дер Люка – мужчина в костюме с нашивкой NATO листал документы. Его лицо было спокойным, почти наивным.

21:28.

Политик подошёл к окну, поправляя галстук с золотой заколкой. Лейла замерла. В ушах зазвучал голос Марьям: «Стреляй громче!». Выстрел. Стекло рассыпалось каскадом осколков, тело рухнуло на ковёр с гербом ООН. Сирены завыли, но она уже спускалась по верёвке, сброшенной с крыши.

21:45. Кабинет, усыпанный осколками витражей.

Лейла двигалась быстро, игнорируя хруст стекла под ногами. Сирены становились все ближе. Она обыскивала стол, переворачивая папки с метками «Совершенно секретно». В ящике она нашла альбом с фотографиями. 2006 год. Израильские танки на фоне горящей деревни. Ее деревни. Среди беженцев – девочка в платье с ромашками, сжимающая куклу. Марьям. Рядом стоял молодой ван дер Люк, улыбающийся офицеру.

Лейла уронила фото, словно оно обожгло пальцы. Она достала планшет, сфотографировала снимок и увеличила лицо сестры. Под мочкой уха – крошечная, почти невидимая точка, идеально круглая, как след от инъекции. Воспоминание о чипах, о которых говорили в Фаланге, вспыхнуло в ее сознании.

Она достала свой медальон с гравировкой OSIRIS. Дядя Али научил ее одному правилу: любая активная система слежения требует питания и оставляет след. Этот медальон был холодным, инертным. Она поняла его принцип. Сам по себе он был мертв. Он не был маяком. Он был ключом. Когда он попадал в зону действия активного проектора OSIRIS, поле считывало его уникальную резонансную подпись, мгновенно идентифицируя ее в системе и открывая канал. Осирис отслеживал не медальон. Он отслеживал пространство вокруг него, превращая любую комнату в свою личную аудиенцию, как только решал активировать заранее установленные проекторы.

21:55. Тот же кабинет. Вой сирен за окном.

В тот самый момент, когда она это осознала, комната погрузилась в полумрак. Свет уличных фонарей за окном померк, а воздух над телом ван дер Люка замерцал. Появилась голограмма – анкх, сплетённый из дыма и света, сотканный из мириадов тончайших, пульсирующих спиралей, похожих на нейронную сеть.

Голос Осириса не был записью. Это был ответ, произнесенный здесь и сейчас, реагирующий на ее шок.

«Ты видишь теперь, Лейла, – прозвучал синтезированный голос, в котором не было ни капли сочувствия. – Прошлое – это оружие. Я просто направил его для тебя. Ты убиваешь тех, кто создал твою боль, чтобы я построил будущее. Разве не ради этого ты взяла в руки винтовку?»

Его слова были идеально подобраны, чтобы ударить по ее только что открывшейся ране. Система только что доложила ему: "Лейла Насралла. Сектор 7. Эмоциональный пик. Активировать протокол 'Диалог'". Он не просто отдавал приказы. Он наблюдал. Он дирижировал ее эмоциями в реальном времени.

«Марьям была бы частью этого будущего, – продолжил голос, – если бы эксперимент пошёл по плану. Но даже сломанные инструменты могут быть полезны».

– Ты знал… – прошептала Лейла, ее голос был чужим, сломанным. – Ты использовал меня, чтобы стереть следы? Что за "эксперимент"?

На столе мерцал планшет ван дер Люка с последним полученным сообщением:

OSIRIS: Цель устранена. Возмездие за 2006 год завершено. Зачистить архив.

Голограмма анкха медленно растаяла в воздухе, не ответив на ее вопрос. Осирис сказал все, что хотел. Он оставил ее одну – с трупом, фотографией, медальоном и ядовитыми семенами сомнения, которые только что дали первые, уродливые всходы. Лейла с криком ярости разбила экран планшета прикладом своей винтовки.

22:10. Узкие улочки Йордана.

Дроны с камерами жужжали над головой, высвечивая её силуэт в ИК-спектре. Лейла нырнула в кафе с зеркальными стенами. Её отражения множились: снайпер, беглянка, девочка с мелом. Одно из них – Марьям – протянуло руку к разбитому окну. «Ты стала их оружием», – шептало эхо. Она выбежала через чёрный ход, оставив куртку в мусорном баке.

22:30. Порт, запах гниющей рыбы и мазута.

На складе, освещённом тусклой лампой, Лейла вскрыла флешку ван дер Люка. Документы подтверждали: он составлял отчёты для NATO о «зачистке» её деревни. Но как Осирис связал её прошлое с целью? На экране всплыло сообщение:

Аноним: Ты видишь лишь нить, Лейла. Паук плетёт паутину.

Она выдернула флешку, но слова уже горели в памяти.