День Гнева

«Центральный сервер… или один из них, – прошептала Эмили. – Карим не солгал».

Её взгляд упал на распечатки данных, полученных от информатора Маркуса Вайса (переданные через Катарину Браун) – те самые «списки на перевоспитание». Имена, фамилии, пометки: «дискредитация», «изоляция», «перевоспитание». Жуткий бюрократический язык, за которым скрывались сломанные судьбы. Эмили содрогнулась, представив, что ждет этих людей в «центрах перевоспитания». Вероятно, там им тоже будут вживлять чипы, но уже не для сбора данных, как детям, а для активного подавления воли, для «коррекции» личности. Эта мысль укрепила её решимость бороться.

Затем её взгляд упал на внутреннюю сторону кольца. Крошечная, почти незаметная выемка. Она вспомнила слова Карима: «Если совместить её с определенным пазом на активном чипе OSIRIS нового поколения… возможно, это запустит протокол деактивации».

Она достала из сейфа последний извлеченный ею чип – тот, что был на запястье спасенной девочки из портовой лаборатории. Он был более плоским и гладким, чем предыдущие модели. Она осторожно приложила кольцо к чипу. Выемка на кольце идеально совпала с крошечным углублением на корпусе импланта.

«Ключ, – её губы тронула слабая улыбка. – Он дал мне ключ. Не только к бункеру, но, возможно, и к свободе для этих детей».

Но тут же её лицо исказила гримаса боли. Резкий, пульсирующий удар в висках заставил её схватиться за голову. Она знала, что это не просто усталость. «Эти чипы, – объясняла она недавно Жан-Клоду, показывая ему увеличенные снимки наноботов, – они не только считывают и передают информацию. Сами наноматериалы, из которых они сделаны… они не полностью инертны. При длительном контакте или при попытке “агрессивного” анализа, как я это делаю, они могут выделять нейротоксичные соединения. Это как медленный яд для мозга. Осирис предусмотрел и такую “защиту от любопытных”». Жан-Клод тогда лишь покачал головой, его лицо выражало глубокую тревогу за неё.

Но отступать было поздно. Она была слишком близко.

Глава 22: Брюссельские язвы

(Маркус Вайс)

Брюссель, Бельгия. 12-13 мая 2026 года.

02:15 ночи, 12 мая 2026 года.

После почти двух недель изматывающего пути через Германию, используя шаткую сеть «безопасных домов» и каналы зарождающегося сопротивления, Маркус наконец добрался до Брюсселя. Последний отрезок пути, от Аахена до бельгийской столицы, он проделал в тесном тайнике под полом старого фургона, перевозившего контрафактные сигареты.

Небольшая, обшарпанная квартира-студия на последнем этаже старого дома в районе Мароль, недалеко от массивного, мрачного Дворца Правосудия, предоставленная местной ячейкой диссидентов – бывших профсоюзных активистов, – была убогой, но относительно безопасной. Окна, выходящие на узкую, мощеную булыжником улочку, плотно зашторены выцветшей тканью.

Маркус Вайс, осунувшийся, с темными кругами под глазами и трехдневной щетиной, которую он забывал сбрить, склонился над экраном потрепанного ноутбука. Его поверхность была покрыта сетью царапин, а один угол был отколот – немое свидетельство недавних берлинских «приключений». Тусклый синеватый свет монитора отбрасывал резкие тени на его изможденное лицо. Несколько дней, наполненных паранойей и постоянным ощущением погони, ушло на то, чтобы добраться до Брюсселя из Берлина. Он двигался, как призрак, заметая следы, используя старые, почти забытые контакты времен его короткой, но насыщенной службы в Европоле, когда он еще верил в закон и справедливость в объединенной Европе.

Сейчас он методично, строка за строкой, просматривал данные с флешки, которую ему передала Катарина Браун – зашифрованный архив, стоивший ей репутации и, возможно, жизни. Он скрещивал эту информацию с крупицами данных, выуженных из полицейского сервера в Берлине перед тем, как его собственное имя оказалось в расстрельном списке. Его цель – нащупать уязвимые точки Фаланги в самом сердце Евросоюза, в городе, который когда-то символизировал надежду и единство, а теперь, казалось, был поражен той же гангреной, что и остальная Европа.

На экране всплыло название, заставившее его напрячься: "Отдел по борьбе с организованной преступностью, секция 7, Федеральная полиция Брюсселя". Рядом – несколько фамилий офицеров. Маркус прогнал их через свои кустарные поисковые скрипты. Всплыли пометки о подозрительных финансовых транзакциях, неожиданных закрытиях дел, связанных с радикальными мигрантскими группировками, и несколько внутренних рапортов о «необъяснимых утечках информации». Одна фамилия повторялась чаще других – инспектор Жан-Люк Дюваль.

На столе рядом с ноутбуком стояла давно остывшая чашка с остатками растворимого кофе и лежала фотография его дочери Лизы, перевернутая изображением вниз. Он не мог заставить себя на нее смотреть. Ледяной голос Селима, его бывшего напарника, ставшего предателем, до сих пор звучал в ушах, как похоронный звон: "Они знают о Лизе, Маркус. Они всё знают… Выбирай". И угроза Осириса сделать её частью своей "программы", снабдив QR-кодом, как и других детей, превращала его страх в холодную, сосредоточенную ярость. Но выбор уже был сделан, и пути назад не было.

11:00 утра – 17:00 дня, 12 мая 2026 года.

Различные точки наблюдения в Брюсселе: сначала – неприметное кафе с видом на главный вход в штаб-квартиру Федеральной полиции на Rue Royale, затем – старенький, арендованный за наличные «Пежо», припаркованный на тихой боковой улочке у внушительного здания "Секции 7" в респектабельном районе Иксель.

Утро встретило Брюссель серым, моросящим дождем. Маркус, переодевшись в неприметную одежду – темная куртка, джинсы, бейсболка, низко натянутая на глаза – начал скрытое наблюдение за инспектором Дювалем. Он фиксировал его встречи, маршруты, привычки. Это была рутинная полицейская работа, которую он выполнял сотни раз, но сейчас на кону стояло нечто неизмеримо большее.

Около полудня Дюваль, мужчина лет пятидесяти с самодовольным лицом и дорогим пальто, вышел из управления и направился в небольшое кафе неподалеку. Через несколько минут к нему подсел человек в темных очках, которого Маркус опознал по оперативным базам Фаланги, просмотренным ночью, как известного связного, отвечающего за «работу» с силовиками. Встреча была короткой, почти деловой. Из рук в руки перекочевал объемистый конверт. Никаких мер предосторожности, никакой конспирации. Коррупция здесь даже не пыталась прятаться, она была наглой, самодовольной, уверенной в своей безнаказанности.

Позже, уже ближе к вечеру, Маркус проследил, как Дюваль, покинув свое управление в Икселе, заехал в один из самых дорогих ювелирных магазинов на Avenue Louise. Через полчаса он вышел оттуда, неся небольшой, элегантно упакованный пакет.

Маркус использовал миниатюрную камеру, замаскированную под пуговицу на куртке, и компактный направленный микрофон. Он скрупулезно записывал всё, понимая, что этих доказательств будет недостаточно для официального обвинения в прогнившей системе, но их было более чем достаточно для него, чтобы копать глубже. Он чувствовал знакомый привкус горечи и бессильной ярости – тот же самый, что обжег его в Гамбурге, когда он впервые осознал, насколько глубоко метастазы предательства проникли в тело правоохранительных органов.

01:30 ночи, 13 мая 2026 года.

Здание "Секции 7" Федеральной полиции Брюсселя, район Иксель. Архивный отдел на цокольном этаже и серверная комната.

Ночь снова окутала город своим темным покрывалом. Маркус действовал быстро и точно. Информация о графиках дежурств охраны, «любезно предоставленная» низкооплачиваемым сотрудником клининговой службы после получения им неожиданного «бонуса» в несколько сотен евро, оказалась верной.

Проникновение оказалось сложнее, чем в Берлине. Здесь, помимо стандартных электронных замков, использовалась двухфакторная аутентификация с биометрией (сканер сетчатки глаза для доступа в архив) и физические ключи-карты с динамическим кодом для серверной. Маркусу пришлось использовать не только свои навыки взломщика, но и социальную инженерию – через подкупленного сотрудника низшего звена он получил временную копию карты-ключа, а для обхода биометрии использовал высококачественную фотографию сетчатки Дюваля (сделанную во время наблюдения с помощью телеобъектива) и специальную линзу, имитирующую живой глаз, – рискованный трюк, который мог провалиться в любой момент.

Его цель – компьютер инспектора Дюваля и доступ к локальным серверам "Секции 7". Он двигался по пустым, гулким коридорам, как тень, его шаги были почти беззвучны на линолеуме. В кабинете Дюваля царил беспорядок – стопки папок, недопитый кофе. Пароль на компьютере оказался до смешного простым – дата рождения его собаки. Дилетант.

На жестком диске Маркус нашел то, что искал: следы стертых отчетов по делам, связанным с нападениями на мигрантов, которые были «успешно не раскрыты»; измененные показания свидетелей по делам о контрабанде оружия, где фигурировали люди Фаланги; и зашифрованную переписку с анонимными адресатами. Он быстро скопировал все на защищенный USB-накопитель, который автоматически стирал следы его активности в системе. Затем его внимание привлекла папка с ничего не говорящим названием "Специальные проекты". В ней было то, что заставило его сердце пропустить удар.

03:45 ночи, 13 мая 2026 года.

Та же серверная комната в подвале "Секции 7", куда Маркус проник, чтобы получить более широкий доступ к данным.

В папке "Специальные проекты" на сервере отдела Маркус обнаружил несколько увесистых, тщательно зашифрованных файлов. После нескольких напряженных минут ему удалось подобрать ключ доступа – девичья фамилия матери Дюваля, которую он раскопал в его личном деле. Классика жанра для самонадеянных идиотов.

На экране начали разворачиваться таблицы Excel. Длинные, бесконечные списки имен, отсортированные по алфавиту и категориям. Журналисты, известные своими антиправительственными расследованиями. Общественные активисты, организовывавшие протесты против «правого поворота». Непокорные профсоюзные лидеры. Адвокаты, защищавшие «чужаков». Даже несколько низкоранговых политиков из оппозиционных партий, позволявшие себе слишком резкую критику нового курса. В отдельных списках значились подростки – дети известных активистов, уже помеченные как "потенциально неблагонадежные элементы, требующие ранней коррекции". К этим спискам прилагались планы по их "изоляции" в так называемых "Молодежных центрах адаптации", где, как следовало из сносок, предполагалась "интеграция в новую социальную модель" – очевидно, через технологии OSIRIS.

Напротив каждого имени стояли зловещие пометки, расписанные как этапы какого-то чудовищного плана: "Стадия 1: Углубленное наблюдение". "Стадия 2: Сбор компромата/Дискредитация". "Стадия 3: Изоляция (профессиональная, социальная)". И самая последняя, от которой по спине Маркуса пробежал холодок, – "Стадия 4: Перевоспитание". К этой стадии прилагались отдельные файлы с картами и координатами нескольких заброшенных объектов на окраинах Брюсселя и в прилегающей сельской местности – бывшие исправительные колонии, заброшенные военные базы, даже старая психиатрическая лечебница с дурной славой.

В одном из списков, под заголовком «Медиа-угрозы, уровень А», Маркус увидел имя Элен Дюбуа – той самой брюссельской журналистки, которая несколько лет назад помогла ему слить в прессу информацию о коррупции в Европоле, и которая позже передала ему часть данных Катарины. Желудок свело ледяным спазмом. Это была уже не просто коррупция отдельных чиновников. Это была системная, хладнокровная подготовка к массовым репрессиям, к зачистке любого инакомыслия. Списки «на перевоспитание» – это был следующий логичный шаг Осириса после хаоса «Часа Х». Создание стерильного, послушного общества, управляемого страхом и пропагандой. Он не просто хотел власти; он стремился к тотальному контролю над умами, начиная с самых уязвимых и тех, кто еще не был "неизлечимо испорчен" старым миром.

Он лихорадочно копировал всё на свой накопитель, его пальцы дрожали от смеси ярости и леденящего ужаса.

05:50 утра, 13 мая 2026 года.

Его конспиративная квартира в районе Мароль.

Маркус вернулся в свое временное убежище, когда первые серые лучи рассвета только начинали пробиваться сквозь вечную брюссельскую облачность. Город просыпался, спешил на работу, жил своей обычной жизнью, не подозревая о язвах, разъедающих его изнутри, о списках, уже составленных и утвержденных.

Он чувствовал себя опустошенным, выжатым до последней капли. Данные на флешке, обжигавшие карман, – это был приговор не только инспектору Дювалю или коррумпированной верхушке брюссельской полиции. Это был приговор всей той системе, которая позволила этому чудовищному плану зародиться и разрастись.

Маркус подошел к окну и отодвинул штору. Внизу, на улице, мусоровоз с грохотом собирал баки. Обыденность этой сцены резко контрастировала с тем знанием, которое он теперь нес. Списки "на перевоспитание" были новым, страшным оружием в его руках, но одновременно и невыносимой ношей ответственности. Он должен был их использовать, чтобы попытаться предупредить, спасти хоть кого-то. Но как? Кому можно было верить в этом мире, где герои становились предателями, а спасители – палачами?

Он достал из запыленного рюкзака почти пустую бутылку дешевого ирландского виски, которую таскал с собой еще из Берлина. Плеснул янтарную жидкость в щербатый стакан. Обычно он не пил по утрам, но сейчас это казалось единственным способом приглушить ледяной вой отчаяния, поднимавшийся из глубины души. Глядя на безрадостное, серое небо Брюсселя, он сделал большой глоток. Виски обжег горло, но не принес облегчения. Время стремительно утекало, и он понимал, что его еще меньше, чем он предполагал вчера. Осирис не просто захватывал города. Он методично выкорчевывал любое сопротивление, готовясь построить свой «новый мир» на костях старого. И Маркус должен был найти способ остановить его, даже если для этого придется сгореть самому.

Глава 23: Шёпот из прошлого

(Лейла Насралла)

Польша, конспиративная квартира Фаланги на границе с Чехией. 9-10 мая 2026 года.

Вечер 9 мая 2026 года.

Пыльная, пропахшая соляркой кабина старого грузовика «ИФА», одного из многих неприметных транспортных средств, используемых Фалангой для переброски оперативников по Европе. Грузовик был одним из многих, что курсировали по Европе под видом коммерческих перевозок, с тщательно подделанными документами на груз (часто это были медикаменты или стройматериалы для «зон восстановления») и идеально чистыми бумагами у водителей-оперативников. Логистика Фаланги была безупречна. Грузовик трясся по разбитой проселочной дороге где-то в польском приграничье, направляясь к Чехии.

Лейла сидела на пассажирском сиденье, глядя в заляпанное грязью лобовое стекло на убегающие в сумерках деревья. Водитель, молчаливый боец Фаланги с каменным лицом, полностью сосредоточился на дороге. Почти две недели прошло с операции в Амстердаме, с того дня, когда она ликвидировала Питера ван дер Люка и нашла в его кабинете фотографию, перевернувшую её мир. Образ улыбающейся Марьям, её сестры, которую она считала погибшей двадцать лет назад, не выходил у неё из головы. Он преследовал её во снах, вспыхивал перед глазами в самые неподходящие моменты.

Медальон с гравировкой OSIRIS, который она теперь носила на тонкой цепочке под тактической рубашкой, казался холодным и чужеродным на её коже, словно метка, поставленная на скот. Она пыталась отогнать мысли о Марьям, заставить себя сосредоточиться на предстоящем задании – подготовке новой группы снайперов на секретном полигоне в Чехии. Осирису нужны были свежие «кисти» для его кровавой картины «Часа Х».

Но сомнения, как ядовитые, цепкие семена сорняков, уже были посеяны в её душе. Что, если Осирис солгал ей о Марьям? Что, если вся её тщательно выстроенная месть, её двадцатилетняя ненависть к Западу, её служба Фаланге – всё это было основано на чудовищной лжи?

Лейла незаметно достала из внутреннего кармана куртки старую, потрепанную фотографию Марьям – ту, что она всегда носила с собой, единственное уцелевшее изображение сестры из их разрушенного дома. Маленькая девочка с озорными глазами и копной темных волос, доверчиво улыбающаяся в объектив. Она мысленно сравнила её с той Марьям, что видела на фото из Амстердама – повзрослевшей, но всё такой же узнаваемой. Она пыталась найти хоть какое-то логическое объяснение, зацепиться за любую возможность, что это ошибка, совпадение. Но сердце отказывалось верить в случайности.

23:15, 9 мая 2026 года.

Небольшая комната на втором этаже конспиративной квартиры – захудалого фермерского дома, используемого Фалангой как перевалочный пункт. В комнате пахло сыростью и мышами.

Грузовик наконец добрался до места назначения. Лейлу и еще нескольких бойцов разместили в старом доме, где им предстояло провести ночь перед переходом границы. Пока остальные располагались на ночлег или обсуждали последние новости из сети Фаланги, Лейла нашла уединенный угол. Она достала из потайного отделения своего рюкзака небольшой, плоский коммуникатор – старую, но исключительно надежную модель, защищенную несколькими уровнями шифрования. Это был подарок дяди Али, его последний «привет» из прошлого, канал связи, который он велел ей использовать только в самой крайней, безвыходной ситуации. Канал был связан с его старыми, еще дофаланговскими контактами в Ливане, людьми из подполья, которым он когда-то доверял как самому себе.

После операции в Амстердаме, когда её имя и лицо могли засветиться в определенных кругах, она решилась. Несколько дней назад, используя сложную систему анонимайзеров и узлов связи Фаланги для прикрытия, она отправила по этому каналу очень осторожный, завуалированный запрос. Она спрашивала о любых слухах или информации, касающейся детей, пропавших или считавшихся погибшими в Южном Ливане во время израильской бомбардировки 2006 года, особенно из их родной деревни Аль-Хиям, упомянув некоторые детали, известные только узкому кругу выживших.

Лейла сидела перед коммуникатором, ожидая установления связи. Память вернула её в Бейрут, в полуподвальную мастерскую дяди Али, пахнущую порохом, табаком и машинным маслом. Дядя Али был не просто боевиком «Хезболлы», как думали многие. Он был человеком с разветвленной сетью контактов по всему Ближнему Востоку и даже в Европе – старые друзья по подполью, бывшие соратники, люди, которым он когда-то помог, и которые были обязаны ему. Он всегда говорил Лейле: «В нашей борьбе информация – такое же оружие, как и “калаш”. Иногда даже важнее. Умей слушать, умей находить тех, кто знает, и умей платить им тем, что для них ценно – не всегда это деньги». Он научил её основам конспирации, шифрованию, показал, как пользоваться этими старыми, но надежными каналами связи, которые не отслеживались стандартными средствами. Именно через эти каналы дядя Али иногда получал сведения, которые спасали им жизни или помогали в операциях. И именно такой канал она сейчас пыталась использовать, надеясь, что кто-то из старых теней дяди еще помнит его и его племянницу.

Она не особо надеялась на ответ. Столько лет прошло. Но сегодня, когда она включила коммуникатор, на его тусклом экране, после долгой инициализации и проверки подлинности, замигала иконка входящего сообщения.

Сердце Лейлы пропустило удар. Сигнал был слабым, прерывистым, как дыхание умирающего. На экране медленно, строка за строкой, начали появляться символы зашифрованного текста.

02:40 ночи, 10 мая 2026 года.

Та же комната. Лейла одна, склонившись над коммуникатором. За окном – непроглядная тьма и тишина.

Лейла потратила почти три часа на расшифровку короткого сообщения. Дядя Али научил её сложным мнемоническим кодам, которые не мог взломать ни один компьютер. Текст был обрывочным, полным иносказаний и недомолвок – её контакт, старый друг дяди, явно опасался прослушки и последствий. Но то, что ей удалось прочесть, заставило её кровь похолодеть.

В сообщении говорилось о «странных программах», которые тайно проводились в регионе после войны 2006 года. Якобы под эгидой международных гуманитарных организаций, восстанавливающих разрушенное, но на самом деле с участием «людей в сером» – неизвестных оперативников с передовыми, неопознанными технологиями. Они проявляли особый интерес к детям, пережившим травму, особенно к тем, кто демонстрировал «необычные способности» или «высокий потенциал».

Упоминалось, что некоторых детей, официально считавшихся погибшими под завалами или пропавшими без вести, на самом деле тайно «забирали». Их увозили из страны для каких-то «специальных исследований» или «экспериментов». Имя Марьям прямо не называлось, но описание одного из таких «забранных» детей – девочка, примерно её возраста, из деревни Аль-Хиям, с редким талантом к рисованию и необычайно живым, пытливым умом – слишком точно, до боли в сердце, совпадало с её сестрой.

Лейла снова и снова перечитывала эти строки, пытаясь найти в них ошибку, другое толкование. Но слова были безжалостно точны.

Кроме того первые прототипы технологий нейроинтерфейсов (будущих чипов OSIRIS) активно тестировались в зонах затяжных конфликтов, таких как Ливан и позже Сирия, начиная примерно с 2023 года. Дети-беженцы, сироты, были идеальным «материалом» для этих ранних, часто неудачных, экспериментов, проводимых под прикрытием малоизвестных НКО.

04:55 утра, 10 мая 2026 года.

Та же комната. Первые признаки рассвета едва забрезжили на востоке.

Лейла не сомкнула глаз всю ночь. Расшифрованное сообщение, фотография Марьям из кабинета ван дер Люка, странные слова Осириса об «эксперименте» – все эти разрозненные куски мозаики начали складываться в единую, чудовищную картину.

Её месть, её двадцатилетняя боль, её ненависть к Западу, её безоговорочная вера в правоту Фаланги – всё это было построено на одном фундаментальном предположении: Марьям мертва, убита бомбами тех, кого она теперь безжалостно уничтожала. Но если Марьям жива? Если она все эти годы была не жертвой, а объектом какого-то зловещего, долгоиграющего плана? Если её «смерть» была инсценировкой, а сама она стала частью какой-то программы, связанной с Осирисом и его технологиями?

Тогда кто её настоящий враг? За что она на самом деле сражается? Ради чего она проливала кровь, свою и чужую?

Первые серьезные сомнения, зародившиеся после Амстердама, теперь перерастали в мучительную, леденящую душу уверенность: её обманули. Жестоко, цинично, использовали её боль и её навыки в своих целях.

В сообщении от контакта дяди Али была одна фраза, которая особенно врезалась ей в память: «Некоторых “ангелов” не хоронили в земле нашей, а увозили на “небеса”… но эти небеса были сделаны из стали и проводов, и служили они не Всевышнему, а кому-то другому, кто возомнил себя богом».

Сталь и провода. Осирис. Его нейросети, его чипы, его голограммы.

Лейла посмотрела на свое отражение в темном экране погасшего коммуникатора. Из зеркальной глубины на неё смотрела женщина с глазами, в которых к привычной стальной решимости примешивалась новая, пугающая растерянность и зарождающаяся слепая ярость. Ярость, направленная уже не только на старых, понятных врагов, но и на тех, кому она сейчас служила, на того, кто стоял за всем этим – на призрачного Осириса. Она стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони. Медальон OSIRIS на её груди теперь казался не просто символом принадлежности, а клеймом раба, частью всеобъемлющей лжи.

08:30 утра, 10 мая 2026 года.

Заброшенный военный полигон на чешской стороне границы. Утро было солнечным, но холодным.

Через несколько часов, после короткого и напряженного перехода границы по тайным тропам, Лейла и её группа прибыли на тренировочный полигон. Её встретил местный координатор Фаланги, передал инструкции и показал расположение. Её внутренний мир был смятен, перевернут, но внешне она оставалась такой же холодной, собранной и непроницаемой, какой её привыкли видеть. Маска профессионала, отточенная годами войны и потерь, держалась крепко.

Она должна была продолжать выполнять свою роль, готовить новых убийц для Осириса, пока не разберется до конца, что происходит. Но теперь у неё появилась новая, тайная, всепоглощающая цель – узнать правду о Марьям. Узнать, что с ней сделали. И кто такой на самом деле Осирис, этот кукловод, дергающий за ниточки судеб и жизней.

Информация от старого контакта дяди Али стала тем тихим шёпотом из прошлого, который грозил обрушить всё её тщательно выстроенное настоящее и заставить её пересмотреть всё, во что она когда-либо верила.

Встречая первую группу новобранцев, выстроившихся перед ней на плацу, она видела в их глазах обычную смесь страха, неуверенности и той фанатичной надежды, которую так умело культивировала пропаганда Фаланги. Раньше она видела в них лишь безликий инструмент, сырой материал для своих «художественных» замыслов. Теперь, после бессонной ночи, ей на мгновение показалось, что она видит в них таких же обманутых, таких же «щепок», брошенных в чужой костер.