День Гнева. Щепки

23:00. Тайник на барже.

Лейла достала фото Марьям и положила рядом с флешкой. На обратной стороне снимка была детская надпись: «Мы выживем». Теперь эти слова казались насмешкой. Она взяла мелок из кармана и нарисовала на ржавой стенке солнце, чьи лучи-спирали напоминали ей элементы голограммы-анкха Осириса и тот странный символ, который она видела на чертежах новых имплантов.  «Кто ты, Осирис? Паук… или пастух?»

Глава 19: «Двойная игра»

(Маркус Вайс)

Берлин, полицейский участок №5. Ночь с 4 на 5 мая 2026 года.

23:15.

Две недели. Две недели он был призраком, но чувствовал на затылке ледяное дыхание охотника. После катастрофы с Катариной он ушел на самое дно, но система не забыла о нем. Пару раз он замечал в толпе один и тот же серый «Опель». Его «защищенные» каналы связи начали давать странные сбои. OSIRIS не атаковал в лоб. Он играл с ним, сужая круги, как паук, проверяющий нити паутины. Маркус знал: у него осталось очень мало времени, прежде чем паук нанесет удар. Именно поэтому он был здесь, в серверной старого участка. Это был отчаянный, самоубийственный риск, но сидеть и ждать было еще хуже. Ему нужно было нанести удар первым.

Серверная погрузилась в тишину, нарушаемую лишь жужжанием вентиляторов. Маркус сидел перед монитором, синий свет которого резал глаза. Он использовал старый, незадокументированный бэкдор, о котором знал только он, и те крупицы данных, которые ему удалось выудить из чипа убитого информатора перед тем, как его компьютер самоуничтожился. Этого было мало, но в сочетании с фрагментами кода, которыми с ним анонимно поделилась Катарина Браун перед своим исчезновением, – этого могло хватить. Прогресс-бар медленно полз вперед.

Щелчок. Доступ получен.

Папка Schlafende Agenten открылась, как гробница. Сотни файлов. Первым делом он нашел то, что искал: Селим Оздемир. Переводы на Каймановы острова. Зашифрованные отчеты для Фаланги. Даты совпадали с проваленными операциями. Предательство было холодным, документированным и неопровержимым.

Рядом лежал другой файл, помеченный как «Директива». Маркус вскрыл его. Это был не приказ, а философский манифест, подписанный инициалами "О.": «…взрослые поколения доказали свою неспособность к эволюции. Их разум отравлен ложью, жадностью и страхом. Только дети, чьё сознание еще чисто, как незаписанный лист, способны воспринять истину нового порядка… Наша задача – защитить их от тлетворного влияния старого мира…» Маркус почувствовал тошноту. Это была не просто война за власть. Это был крестовый поход фанатика.

Он начал лихорадочно копировать данные на защищенную флешку. Время истекало. Он успел заметить папку "Специальные проекты", вскрыть ее и увидеть ссылки на списки «на перевоспитание». Масштаб готовящейся чистки ужаснул его, но времени на детальное изучение уже не было. Он схватил все, что мог.

23:55.

Дверь распахнулась без скрипа. Время замедлилось.

Селим стоял на пороге. Не как враг, а как призрак. Его пистолет был в руке, но ствол смотрел в пол. Лицо, обычно живое и ироничное, напоминало серую маску.

– Ты зашёл слишком далеко, – голос Селима был спокойным, и от этого спокойствия по спине Маркуса пробежал холод.

– Почему? – Маркус медленно поднял руки, его собственный голос прозвучал хрипло.

Селим сделал один шаг в комнату. Он не поднял оружие. Он просто кивнул на свой монитор, оставленный включенным. Там была открыта система слежения OSIRIS. Карта Берлина с движущейся точкой и подписью "Лиза Вайс".

– Они взяли моих детей, – сказал он тихо, и в этом шепоте было больше боли, чем в любом крике. – Они показали мне вот это. Только с именами моих дочерей. Их маршруты, их пульс, их страхи. В реальном времени. – Он поднял на Маркуса пустые, выжженные глаза. – Ты бы сделал то же. Они сказали… что мои дети станут первыми гражданами нового, совершенного мира. Если я буду послушен. В противном случае… – он запнулся, – …они просто станут расходным материалом.

Тишина в серверной стала плотной, как вода. Маркус смотрел на своего друга и видел перед собой сломленную оболочку.

00:05.

Время снова рванулось вперед. Селим шагнул к нему, его движение было резким, отчаянным. – Отдай флешку, Маркус. Не лезь. У тебя еще есть шанс спасти свою…

Маркус рванул стол на себя. Мониторы с грохотом рухнули, осыпая пол осколками. Выстрел просвистел над головой. Они схватились на полу, как два волка, загнанных в угол.

– Они убьют их! – Селим вцепился в горло Маркуса, его лицо исказилось от боли и ярости. – Ты не понимаешь…

Маркус ударил его рукояткой пистолета. Кровь брызнула на клавиатуру. Флешка выпала, покатившись к двери.

00:15.

Маркус выбежал в коридор, флешка жгла карман. За спиной раздался хрип Селима:

– Они уже идут за тобой…

На парковке, в старой «Ауди», он вставил флешку в ноутбук. Он ожидал увидеть списки, отчеты, компромат. Но первое, что открылось на экране, было не это. Это был видеофайл.

На видео его дочь Лиза кормила уток в парке Тиргартен. Солнечный день. Ее смех. Дата: сегодня. Видео закончилось, и на экране появилось сообщение:

«Следующая утечка – её адрес. Выбирай: правда или семья. Она идеально подходит для нашей программы. Чистый генофонд, высокий потенциал. Скоро у нее будет свой чип и своя идентификационная метка, и она присоединится к будущему. Подумай об этом, Маркус. Ты можешь обеспечить ей место в новом мире… или обречь на забвение вместе со старым».

Экран погас, отразив его лицо – лицо человека, который только что проиграл партию, даже не зная, что в ней участвует. Война перестала быть абстрактной. Теперь она стала личной.

Глава 20: Шёпот из прошлого

(Лейла Насралла)

Польша, конспиративная квартира Фаланги на границе с Чехией. 9 мая 2026 года.

23:15.

Польская конспиративная квартира пахла сыростью и дизельным топливом. Для Лейлы это был запах свободы после нескольких дней, проведенных в вибрирующем стальном гробу – грузовике, который вез ее через пол-Германии.

Именно поэтому несколько дней назад, еще находясь в Амстердаме, потрясенная находкой в кабинете ван дер Люка, она пошла на огромный риск. Используя сложную систему анонимайзеров, она отправила по старому каналу дяди Али очень осторожный, завуалированный запрос. Она не знала, жив ли еще кто-то на том конце, дойдет ли ее сообщение, и не будет ли оно перехвачено.

Теперь, наконец, она была одна. В тесной комнате под самой крышей, где единственным звуком был стук дождя по шиферу, она достала из потайного отделения рюкзака небольшой, плоский коммуникатор. На его экране уже несколько дней висело одно-единственное, полученное еще в Амстердаме, зашифрованное сообщение. Все эти дни в пути, в редкие минуты отдыха, она билась над ним, как над гранитной стеной. Шифр дяди Али был не просто кодом, а лабиринтом паранойи. Она перепробовала десятки ключей – даты, имена, координаты – но каждый раз получала лишь бессвязный набор символов.

Но сегодня, в тишине этой комнаты, она решила попробовать последнюю, самую безумную комбинацию, основанную на его последней фразе, сказанной ей перед тем, как она уехала из Ливана: «Помни о падающих звездах, Лейла». Это не было поэзией. Это был ключ. Последний уровень шифрования, привязанный к астрономическим данным.

Ее пальцы снова полетели над клавиатурой. И когда она ввела последнюю комбинацию, бессмысленные символы на экране дрогнули и сложились в осмысленные строки. Она победила. Несколько дней мучительных попыток закончились. Но правда, открывшаяся ей, оказалась страшнее и туманнее любых ее предположений.

Ответ был не отчетом, а набором обрывочных, зашифрованных в метафорах предупреждений. Старый соратник дяди Али явно боялся говорить прямо. В сообщении говорилось не о «программах», а о «жатве ангелов» после войны 2006 года. Упоминались «садовники в сером», которые приходили на руины не чтобы строить, а чтобы «собирать редкие цветы, вырванные с корнем».

Лейла мысленно, с холодной точностью снайпера, сдирала с этих фраз поэтическую шелуху. «Жатва ангелов» – отбор и похищение детей-сирот. «Садовники в сером» – вербовщики, работающие под прикрытием гуманитарных миссий. «Редкие цветы, вырванные с корнем» – одаренные дети, отобранные по неизвестным критериям. А «небеса из стали и проводов»… это могло означать только одно: лаборатории OSIRIS.

Имя Марьям ни разу не упоминалось. Но одна фраза заставила сердце Лейлы остановиться. «Они искали тех, кто видит мир в линиях и цветах. Говорят, самого яркого ангела из Аль-Хиям не похоронили в земле нашей, а увезли на “небеса” из стали и проводов».

«Видит мир в линиях и цветах» – так дядя Али всегда говорил о таланте Марьям к рисованию. Это не было доказательством. Это был намек, брошенный в темноту. Но для Лейлы этого было достаточно. Неопределенность оказалась страшнее любой определенности. Ее сестра могла быть жива, но превращена во что-то неизвестное, в часть машины из «стали и проводов».

Лейла посмотрела на свое отражение в темном экране погасшего коммуникатора. Из зеркальной глубины на неё смотрела женщина с глазами, в которых к привычной стальной решимости примешивалась новая, пугающая растерянность. Она стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони. Медальон OSIRIS на её груди теперь казался не просто символом принадлежности, а клеймом раба.

Не успела она до конца осознать эту мысль, как ее коммуникатор коротко завибрировал. Новый приказ, сухой и безличный: «Активу 'Сокол' немедленно выдвинуться в сектор 'Богемия'. Инструктаж на месте». Система не давала ей времени на сомнения.

Через несколько часов ей предстояло ехать в Чехию, чтобы готовить новых убийц для Осириса. Но теперь у неё появилась новая, тайная, всепоглощающая цель – узнать правду о Марьям. Узнать, что с ней сделали. И кто такой на самом деле Осирис, этот кукловод, дергающий за ниточки судеб. Шёпот из прошлого грозил обрушить всё её тщательно выстроенное настоящее.

Глава 21: Искусство разрушения

(Лейла Насралла)

Чехия, заброшенный военный полигон у границы. 10 мая 2026 года.

09:00 утра.

Она не спала ни минуты. После того, как под утро она закончила расшифровку сообщения, мир для нее перестал существовать. Она сидела в темноте, глядя в одну точку, пока первые лучи солнца не ударили в окно. Ее внутренний мир был смятен, но когда за дверью раздались шаги и голос координатора сообщил, что новобранцы ждут на полигоне, в ней сработал инстинкт. Маска профессионала, отточенная годами, встала на место.

Полуразрушенный бункер на полигоне, превращенный во временный штаб.

Лейла стояла перед голографической картой, на которой красными маркерами были отмечены ключевые объекты в нескольких европейских городах. Дрезден, Прага, Вроцлав. Рядом – командир её диверсионного крыла Фаланги, человек с пустыми глазами и шрамом через всю щеку.

– Твоя основная группа, «Соколы», готова, – сказал командир, указывая на Прагу. – Но Осирис требует усилить давление на флангах. Эти новобранцы, – он кивнул в сторону схемы полигона, где были отмечены учебные позиции, – должны обеспечить огневую поддержку штурмовым отрядам в малых городах. Твоя задача – за три дня довести их до минимально приемлемого уровня. Они – расходный материал, но даже расходный материал должен быть эффективен.

Лейла кивнула. Она понимала. Это не тонкая снайперская работа, это подготовка пушечного мяса для городского боя.

– Основной акцент, – продолжал командир, – подавление снайперских позиций противника и прикрытие штурмовых групп при захвате административных зданий. Вот данные по типовым укреплениям.

На голограмме появились схемы зданий, маршруты подхода, вероятные точки сопротивления.

Он также упомянул, что логистика переброски основной массы снайперов и штурмовых групп в Чехию и другие приграничные районы уже завершена: использовались десятки грузовиков с поддельными документами на перевозку гуманитарных грузов или стройматериалов, предоставленными коррумпированными чиновниками или компаниями-ширмами OSIRIS Inc.

Во время изучения оперативных планов для Дрездена, Лейла натыкается на зашифрованный раздел, касающийся «пост-конфликтной стабилизации». Там мельком упоминаются «списки приоритетной изоляции» и «центры перевоспитания» для «нелояльных элементов». Она не придает этому большого значения, списывая на стандартные процедуры оккупационных властей, но информация откладывается в её памяти.

09:30 – 12:00.

Стрельбище полигона, имитирующее городскую застройку.

Лейла не тратила время на сантименты. Новобранцы – вчерашние беженцы, мелкие уголовники, идеалисты с промытыми мозгами – должны были стать машинами.

– Забудьте всё, чему вас учили раньше! – её голос, усиленный мегафоном, гремел над полигоном. – В городе нет чистых линий огня, нет времени на расчеты! Ваша цель – не отдельный враг, а зона! Сектор! Вы должны создать огневое преимущество, чтобы штурмовики могли войти!

Она заставляла их стрелять по движущимся мишеням, появляющимся из-за укрытий, вести огонь на подавление, быстро менять позиции. Вместо долгих лекций – короткие, жесткие команды и немедленное исправление ошибок. Она лично демонстрировала приемы, её модифицированная СВД с тяжелым стволом и сложной оптикой в её руках превращалась в инструмент хирургической точности даже на коротких городских дистанциях.

– Пуля – это кисть, – повторяла она слова дяди Али, но вкладывала в них новый, более прагматичный смысл. – Но сейчас ваш холст – это не отдельная цель, а целая улица, целый квартал! Рисуйте широко, рисуйте огнем!

14:00. Перерыв на обед и тактическое занятие.

На бетонном полу Лейла грубо начертила мелом схему типового административного здания.

– Вот здесь, – она ткнула в точку на крыше, – скорее всего, будет их снайпер. Вот здесь, – окна первого этажа, – пулеметные гнезда. Ваша задача – нейтрализовать их за первые две минуты атаки. Две минуты! Иначе штурмовая группа увязнет.

Один из новобранцев, молодой араб, спросил:

– А если там будут гражданские?

Лейла посмотрела на него долгим, холодным взглядом.

– В «Час Х» гражданских не будет. Будут либо цели, либо помехи. Осирис строит новый мир. Старый должен быть разрушен без остатка. И вы – те, кто разгребает этот мусор.

Её слова были эхом приказов, которые она сама получала. Но глядя на наивную меловую схему, так похожую на детские рисунки, которые она видела у Марьям, и которые теперь почему-то всплывали в дизайне голограмм Осириса, она почувствовала укол беспокойства. Она вспомнила голограмму-анкх: простой символ, состоящий из невероятно сложных узоров. И вдруг она поняла. Это и есть метод Осириса. Он берет нечто бесконечно сложное и технологически пугающее – контроль над разумом, тотальную слежку – и заворачивает это в обертку простых, почти детских символов: солнце, спираль, вечная жизнь. Эта упрощенная эстетика была не примитивностью, а самой изощренной формой пропаганды.

17:00. Вечер.

Участок полигона, максимально приближенный к условиям городского боя.

«Генеральная репетиция» штурма. Лейла заняла позицию на возвышенности, координируя действия новобранцев по рации, одновременно «отрабатывая» роль вражеского снайпера, стреляя холостыми по тем, кто допускал ошибки, высовывался, демаскировал себя.

– Группа «Альфа», вы зашли слишком кучно! Одна граната – и от вас останутся только щепки! Группа «Бета», почему не подавляете окна второго этажа?! Штурмовики уже должны быть внутри!

Она была безжалостна. Эти люди должны были стать эффективными «щепками» в костре, который разожжет Осирис. И от её подготовки зависело, насколько ярко они вспыхнут, прежде чем сгореть.

Через пять дней она добилась от них слаженности, граничащей с автоматизмом. Они были готовы. Глядя на ряды своих новоиспеченных убийц, Лейла чувствовала не гордость, а холодную пустоту. Ее кисти были готовы для кровавой картины «Часа Х».

Глава 22: Дождь перед рассветом

(Эмили Леруа)

Подпольная клиника «Асклепий», Роттердам. 1-9 мая 2026 года.

Первые дни безымянный агент Фаланги был лишь набором медицинских показателей на мониторе. Эмили работала как механик: извлекла осколок, сшила ткани, поставила дренаж. Но на третий день начались осложнения – сепсис. Показатели падали. Жан-Клод был готов сдаться, но Эмили отказалась.

Она провела у его постели тридцать шесть часов без сна, подбирая комбинации антибиотиков из их скудных запасов, постоянно контролируя его состояние. В какой-то момент, в бреду, он начал отдавать приказы на сомалийском. Она не понимала слов, но слышала в его голосе ту же отчаянную решимость, с которой сама боролась за его жизнь.

Когда кризис миновал, и он пришел в себя, назвавшись Каримом, он долго молча смотрел на нее.

«В Могадишо… – наконец сказал он хрипло, – врачи сбежали первыми».

Это было не признание в симпатии. Это было высшее проявление уважения от солдата к солдату. С этого момента стена между ними рухнула.

Они говорили. Не о чувствах, а о шрамах. Он рассказал о дроне НАТО, стершем с лица земли его дом. Она – о брате, умершем у нее на руках в Алеппо. Их сближала не надежда, а мрачное, профессиональное понимание. Он видел в ее руках не просто женщину, а хирурга, способного собрать человека из кусков. Она видела в нем не просто врага, а идеально собранную машину для убийства, которая дала сбой и теперь отчаянно нуждалась в ремонте.

8 мая. Вечер.

Карим впервые встал, опираясь на её плечо. Каждый шаг давался ему с огромным трудом, на лбу выступила испарина. Он сделал три шага – и пошатнулся. Эмили едва успела подхватить его, ощутив под тонкой тканью рубашки не только старые шрамы, но и жар, говорящий о не до конца побежденной инфекции. Он тяжело дышал, опираясь на нее. После долгой паузы он тихо сказал:

– Вы не боитесь. Крови. Боли. Даже моей.

В его голосе прозвучало что-то еще, кроме благодарности. Замешательство. Он посмотрел на ее руки, которые так уверенно держали его, а потом на свои собственные, покрытые шрамами.

– Вы… – он сглотнул, подбирая слова. – Вы делаете так, что трудно вспомнить, кто я есть на самом деле. И что я должен делать.

Она не ответила, лишь крепче сжала его руку, помогая дойти до кровати. В этом молчании было больше понимания, чем в любых словах.

Позже той же ночью Эмили, измотанная, заснула в кресле у его кровати.

9 мая. 04:30 ночи.

Она проснулась от внезапной тишины. Аппарат, отслеживающий его сердцебиение, был выключен. Кровать была пуста, одеяло аккуратно сложено. Он исчез. На полу не было ни единого следа, замок на двери был защелкнут изнутри. Он ушел не как раненый пациент, а как призрак, растворившись в предрассветном сумраке.

Паника сменилась опустошением. Он ушел, не попрощавшись. На тумбочке, рядом с ее остывшей чашкой кофе, лежали три вещи. Серебряное кольцо с выгравированными координатами: 48.8566° N, 2.3522° E. Его пистолет «Walther» с гравировкой Veritas. И короткая записка, написанная на вырванном из блокнота листке:

«Прости. Мы оба стали щепками в их огне. Это – карта. Это – правда. Используй их лучше, чем я. Париж».

Эмили осталась одна. С кольцом, указывающим на сердце Парижа. С пистолетом, обещающим правду. И с новым, еще более глубоким чувством опустошения. Это была не потеря возлюбленного. Это была потеря единственного человека, который понимал, на каком языке говорит ее боль.

Часть 2: Огненный шторм

Глава 23: «Кольцо и шифр»

(Эмили Леруа)

Роттердам, клиника Асклепий. 11 мая 2026 года.

Два дня. Два дня тишины, которая была громче любого взрыва. После исчезновения Карима Эмили двигалась как автомат, но внутри все было выжжено. Она пыталась убедить себя, что он был лишь пациентом, но кольцо на ее столе и пистолет в ящике говорили об обратном.

На третий день она поняла, что бездействие ее убьет. Она заставила себя работать. Но начала она не с кольца. На экране ее ноутбука были открыты данные, которые несколько дней назад пришли по зашифрованному каналу от Катарины Браун – информация от некоего Маркуса Вайса. "Списки на перевоспитание".

Она снова и снова читала эти строки, и холодный ужас хирурга охватывал ее. Она видела за сухими терминами "изоляция" и "перевоспитание" не политику, а медицину, вывернутую наизнанку. Она представляла себе химическую кастрацию воли, нейрохирургическое удаление личности. Она поняла, что ее работа с чипами – это не теоретическое исследование. Она изучает скальпель, которым собираются лоботомировать целое поколение. Эта мысль не давала ей спать. Она должна была найти способ сломать этот скальпель.

Именно тогда она взяла в руки кольцо Карима. Теперь это была не просто память о нем. Это было оружие.

Координаты на кольце указывали на Нотр-Дам. Данные георадара, которые ей удалось получить через один из старых, еще работающих контактов Жан-Клода в городской сейсмологической службе, подтверждали: в крипте находится крупный, экранированный объект с логотипом OSIRIS.– Центральный сервер… или один из них, – прошептала Эмили…

Её взгляд упал на распечатки данных, переданных через Катарину Браун от информатора по имени Маркус Вайс – те самые «списки на перевоспитание». Имена, фамилии, пометки: «дискредитация», «изоляция». Жуткий бюрократический язык, за которым скрывались сломанные судьбы. Среди списков была и короткая, странная служебная записка инженера, хваставшегося "элегантностью единой точки отказа" – сверхзащищенным силовым каналом, питающим ядро системы.

– Он построил пирамиду, Жан-Клод, – сказала она, указывая на схему. – Чипы на улицах, ретрансляторы в городах, узлы в регионах, и все это сходится здесь, под собором. Если выбить один-единственный камень в ее основании… всю конструкцию можно обрушить.

Затем её взгляд упал на внутреннюю сторону кольца. Крошечная, почти незаметная выемка. Она достала из сейфа один из извлеченных ею чипов OSIRIS. Осторожно приложила кольцо к импланту. Выемка на кольце идеально совпала с крошечным углублением на корпусе. Ключ.

Но как он работает? Жан-Клод, склонившись над микроскопом, пробормотал:

– Странный сплав. Похож на тот, что в чипе. Почти идентичная кристаллическая структура.

И тут Эмили осенило.

– Это не просто ключ, Жан-Клод, – прошептала она, ее глаза лихорадочно заблестели. – Это гипотеза, безумная, но… смотри, материал кольца и структура чипа… они содержат одинаковые кристаллические решетки. Если моя догадка верна, при контакте с терминалом кольцо может сгенерировать уникальную резонансную частоту. Теоретически, эта частота не взламывает систему, она… вводит ее в ступор. Она может вызвать резонансный каскад в квантовых кубитах центрального процессора, заставляя их на мгновение потерять стабильное состояние. Это как крикнуть в ухо человеку, который пытается услышать шепот. На долю секунды система станет глухой и слепой.

Это была лишь гипотеза, основанная на кристаллографии, а не на уверенности. Но в мире, где чипы читают сны, и гипотеза казалась чудом.

– Но как подобраться к терминалу, если каждый активный чип – это маяк?» – спросил Жан-Клод, указывая на монитор. «Они засекут любого нашего агента за километр.

– Я работаю над этим, – ответила Эмили, беря с полки флакон с густой, опалесцирующей жидкостью. – Помнишь те полимеры, что я нашла в крови агента? Я думаю, я нашла способ временно нарушить их межнейронную связь. Это экспериментальный ингибитор нано-сигналов. Он должен создавать локальное "поле тишины" вокруг чипа на несколько минут. Теоретически. На практике он может просто сжечь носитель вместе со всеми данными.

Жан-Клод посмотрел на флакон с тревогой.

– Эмили, это безумие. Ты играешь с огнем.

– В этой войне у нас нет других игрушек, – отрезала она.

В его глазах она увидела не только страх за нее, но и стальную решимость.

– Хорошо, – кивнул он. – Пока ты разбираешься с 'как', я займусь 'кто'. Кольцо бесполезно, если некому будет его использовать в Париже. Я активирую старые протоколы 'Асклепия'. Попытаюсь найти в парижском подполье надежных людей, которые смогут подготовить плацдарм. Это займет время, и это опасно. Но кто-то должен начать расставлять фигуры на доске.

Эмили с благодарностью посмотрела на него. Она была не одна. Пока она вела свою войну с технологией, Жан-Клод начинал свою – войну теней и связных.

Цена этого знания была высока. Пульсирующая головная боль снова ударила по вискам. Она скрыла от Жан-Клода, что утром у нее пошла носом кровь. Она просто вытерла ее, выпила еще кофе и вернулась к работе. Отступать было поздно.