День Гнева

Но её лицо оставалось непроницаемым. Шоу должно было продолжаться. По крайней мере, пока.

Глава 24: Искусство разрушения

(Лейла Насралла)

Чехия, заброшенный военный полигон у границы. 10 мая 2026 года.

09:00 утра.

Полуразрушенный бункер на полигоне, превращенный во временный штаб.

Лейла стояла перед голографической картой, на которой красными маркерами были отмечены ключевые объекты в нескольких европейских городах. Дрезден, Прага, Вроцлав. Рядом – командир её диверсионного крыла Фаланги, человек с пустыми глазами и шрамом через всю щеку.

– Твоя основная группа, «Соколы», готова, – сказал командир, указывая на Прагу. – Но Осирис требует усилить давление на флангах. Эти новобранцы, – он кивнул в сторону схемы полигона, где были отмечены учебные позиции, – должны обеспечить огневую поддержку штурмовым отрядам в малых городах. Твоя задача – за три дня довести их до минимально приемлемого уровня. Они – расходный материал, но даже расходный материал должен быть эффективен.

Лейла кивнула. Она понимала. Это не тонкая снайперская работа, это подготовка пушечного мяса для городского боя.

– Основной акцент, – продолжал командир, – подавление снайперских позиций противника и прикрытие штурмовых групп при захвате административных зданий. Вот данные по типовым укреплениям.

На голограмме появились схемы зданий, маршруты подхода, вероятные точки сопротивления.

Он также упомянул, что логистика переброски основной массы снайперов и штурмовых групп в Чехию и другие приграничные районы уже завершена: использовались десятки грузовиков с поддельными документами на перевозку гуманитарных грузов или стройматериалов, предоставленными коррумпированными чиновниками или компаниями-ширмами OSIRIS Inc.

Во время изучения оперативных планов для Дрездена, Лейла натыкается на зашифрованный раздел, касающийся «пост-конфликтной стабилизации». Там мельком упоминаются «списки приоритетной изоляции» и «центры перевоспитания» для «нелояльных элементов». Она не придает этому большого значения, списывая на стандартные процедуры оккупационных властей, но информация откладывается в её памяти.

09:30 – 12:00.

Стрельбище полигона, имитирующее городскую застройку.

Лейла не тратила время на сантименты. Новобранцы – вчерашние беженцы, мелкие уголовники, идеалисты с промытыми мозгами – должны были стать машинами.

– Забудьте всё, чему вас учили раньше! – её голос, усиленный мегафоном, гремел над полигоном. – В городе нет чистых линий огня, нет времени на расчеты! Ваша цель – не отдельный враг, а зона! Сектор! Вы должны создать огневое преимущество, чтобы штурмовики могли войти!

Она заставляла их стрелять по движущимся мишеням, появляющимся из-за укрытий, вести огонь на подавление, быстро менять позиции. Вместо долгих лекций – короткие, жесткие команды и немедленное исправление ошибок. Она сама демонстрировала приемы, её модифицированная СВД с тяжелым стволом и сложной оптикой в её руках превращалась в инструмент хирургической точности даже на коротких городских дистанциях.

– Пуля – это кисть, – повторяла она слова дяди Али, но вкладывала в них новый, более прагматичный смысл. – Но сейчас ваш холст – это не отдельная цель, а целая улица, целый квартал! Рисуйте широко, рисуйте огнем!

14:00. Перерыв на обед и тактическое занятие.

На бетонном полу Лейла грубо начертила мелом схему типового административного здания.

– Вот здесь, – она ткнула в точку на крыше, – скорее всего, будет их снайпер. Вот здесь, – окна первого этажа, – пулеметные гнезда. Ваша задача – нейтрализовать их за первые две минуты атаки. Две минуты! Иначе штурмовая группа увязнет.

Один из новобранцев, молодой араб, спросил:

– А если там будут гражданские?

Лейла посмотрела на него долгим, холодным взглядом.

– В «Час Х» гражданских не будет. Будут либо цели, либо помехи. Осирис строит новый мир. Старый должен быть разрушен без остатка. И вы – те, кто разгребает этот мусор.

Её слова были эхом приказов, которые она сама получала. Но глядя на наивную меловую схему, так похожую на детские рисунки, которые она видела у Марьям, и которые теперь почему-то всплывали в дизайне голограмм Осириса, она почувствовала укол беспокойства. Эта упрощенная, почти детская эстетика "нового мира" – эти яркие, чистые линии на голограммах, эти схематичные рисунки солнца и спиралей – всё это было фасадом, за которым скрывалась безжалостная и всё более непонятная ей логика.

17:00. Вечер.

Участок полигона, максимально приближенный к условиям городского боя.

«Генеральная репетиция» штурма. Лейла заняла позицию на возвышенности, координируя действия новобранцев по рации, одновременно «отрабатывая» роль вражеского снайпера, стреляя холостыми по тем, кто допускал ошибки, высовывался, демаскировал себя.

– Группа «Альфа», вы зашли слишком кучно! Одна граната – и от вас останутся только щепки! Группа «Бета», почему не подавляете окна второго этажа?! Штурмовики уже должны быть внутри!

Она была безжалостна. Эти люди должны были стать эффективными «щепками» в костре, который разожжет Осирис. И от её подготовки зависело, насколько ярко они вспыхнут, прежде чем сгореть.

Через пять дней она добилась от них слаженности, граничащей с автоматизмом. Они были готовы. Готовы убивать и умирать ради туманных идеалов нового мира, нарисованного для них Осирисом. А она… она была готова направить их огонь. Но вопрос «зачем?» звучал в её голове всё громче.

Глава 25: Лаборатория скорби

(Эмили Леруа)

Роттердам, заброшенный портовый складской комплекс. 14 мая 2026 года.

01:00 ночи.

Полуподвальное помещение подпольной клиники «Асклепий», служащее импровизированным оперативным центром, затем – темные, промозглые улицы портовой зоны Роттердама, окутанные влажным морским туманом.

Прошло шесть дней с тех пор, как Карим исчез, оставив Эмили с кольцом и координатами. Эти дни она провела в лихорадочной работе, пытаясь сопоставить полученную информацию со своими исследованиями чипов. Она почти не спала. Изучение спутниковых снимков фундамента Нотр-Дама, где виднелся загадочный контейнер OSIRIS, лишь усилило её решимость докопаться до сути. Но Париж был далеко, а угроза – здесь, рядом. Информация, полученная ранее от извлеченного чипа, и туманные намеки Карима о «сетях» и «узлах» не давали ей покоя.

Эмили Леруа сидела перед мерцающим экраном старого ноутбука, пытаясь расшифровать очередной блок данных, полученных с чипа OSIRIS. Жан-Клод, её наставник и владелец клиники, в очередной раз пытался убедить её отдохнуть.

– Эмили, ты себя загоняешь! – его голос звучал устало и тревожно. – Ты почти не спишь, не ешь. Эти головные боли становятся всё чаще. Это не просто работа, это одержимость! Эти чипы, эта система – они опасны не только для тех, в ком они находятся, но и для тех, кто пытается их понять!

Она лишь отмахнулась, не отрывая взгляда от строк кода. Её профессиональное любопытство, подстегиваемое ужасом от открывающихся ей масштабов замысла Осириса, давно переросло в лихорадочную одержимость. Информация, полученная от Карима, и данные, извлеченные из импланта мертвого бойца Фаланги, указывали на существование в портовой зоне Роттердама неких «узлов обработки данных» – мест, где система OSIRIS могла напрямую взаимодействовать с «человеческим материалом».

За последние пару дней ей удалось через старые, рискованные каналы получить обрывочные сведения. Один из её редких информаторов в доках, старый портовый рабочий, обязанный ей жизнью своей дочери, сообщил о «странной активности» в одном из давно заброшенных складов на окраине портовой территории. Туда недавно ночью завозили какое-то высокотехнологичное оборудование, и, что самое тревожное, несколько раз видели, как под усиленной охраной туда доставляли группы детей. Официально склад был замаскирован под "Международный центр реабилитации детей-беженцев “Новая Надежда”", финансируемый одним из благотворительных фондов, связанных с OSIRIS Inc. Туда якобы доставляли детей, пострадавших в зонах конфликтов, для "оказания психологической и медицинской помощи".

Ходили слухи, что Фаланга активно вербует или принуждает к сотрудничеству медицинский персонал, особенно в разрушенных войной регионах или лагерях беженцев. OSIRIS Inc. и связанные с ней фонды с 2025 года запустили несколько масштабных «гуманитарных» программ в Европе, якобы направленных на помощь пострадавшим от «миграционного кризиса» и «роста экстремизма». В рамках этих программ проводились обязательные медицинские осмотры и «профилактические вакцинации» для детей из групп риска. Теперь Эмили подозревала, что именно так чипы и QR-коды массово внедрялись в целевые группы. Врачи, согласившиеся на это, получали щедрое вознаграждение и защиту Фаланги; отказавшихся ждали репрессии.

Эта информация стала для Эмили спусковым крючком. Несмотря на усиливающуюся пульсирующую боль в висках, ставшую её почти постоянной спутницей, она решила провести разведку самостоятельно.

Эмили объясняет Жан-Клоду перед уходом:

– Эти чипы, Жан-Клод, это не просто слежка. Это… как бы сказать… способ удаленного воздействия на мозг, на эмоции. Они работают в связке со специальными вышками, которые OSIRIS называет “квантовыми ретрансляторами” – очень мощные передатчики, создающие вокруг себя поле. Вне этого поля чипы почти бесполезны, только данные собирают. Поэтому Осирису так важно захватывать города – чтобы контролировать эти вышки. А в этом “центре”, я уверена, они не просто прячут детей. Они их… подключают.

Она быстро собрала медицинский рюкзак, проверила пистолет "Walther P99" с гравировкой "Veritas", подаренный Каримом, и сунула в карман самодельное устройство – небольшой детектор слабых электромагнитных полей, собранный из деталей старого радиоприемника. Детектор Эмили настроен на утечки излучения от чипов, которые для полноценной работы требуют постоянной, хоть и слабой, связи с ближайшей “квантовой вышкой” OSIRIS. Вне зоны действия этих вышек (обычно несколько километров в городе, меньше на открытой местности) чипы переходят в режим ограниченной функциональности, в основном собирая биометрические данные.

Её лицо было бледным, под глазами залегли глубокие тени, но во взгляде горел решительный, почти безумный огонь.

02:30 ночи.

Огороженная территория заброшенного складского комплекса №12 на западной окраине порта Роттердама. Ржавые заборы, заросшие сорняками железнодорожные пути.

Портовая зона ночью напоминала индустриальный ад – лабиринт из ржавеющих кранов, гор контейнеров и темных, гулких ангаров. Эмили, используя навыки скрытного передвижения, отточенные за годы работы в горячих точках, двигалась вдоль забора, как тень. Редкие патрули Фаланги – по два бойца в черной форме – обходили территорию по строгому графику, который она вычислила, наблюдая за ними в течение последнего часа из укрытия.

Она выбрала момент, когда патруль скрылся за углом одного из складов, и бесшумно перелезла через прореху в сетке-рабице. Складской комплекс №12 выглядел особенно зловеще – огромное, приземистое здание из гофрированного металла, окна которого были либо заколочены, либо зияли черными дырами. Изнутри доносился едва слышный, но отчетливый монотонный гул работающего оборудования.

Её самодельный детектор, зажатый в руке, начал издавать слабое, прерывистое пиликанье, указывая на источник электромагнитного излучения, идущий из глубины склада. На одном из грузовых контейнеров, сиротливо стоящих у стены здания, она заметила свежий, нанесенный через трафарет рисунок – глаз Осириса, заключенный в треугольник. Сердце Эмили учащенно забилось. Она была на верном пути.

Обойдя здание по периметру, она нашла небольшую, неприметную боковую дверь, на удивление не запертую. За ней простирался темный, узкий коридор, пахнущий сыростью и машинным маслом.

03:15 ночи.

Внутренние помещения склада №12, переоборудованные под высокотехнологичную лабораторию.

Эмили осторожно продвигалась по коридору, её пистолет был наготове. Гул оборудования становился все громче, а писк детектора – настойчивее. Коридор вывел её к широкому проему, за которым открывалось огромное помещение. Одна из стен этого помещения была сделана из толстого, тонированного бронестекла, как в аквариуме.

За стеклом Эмили увидела нечто, отчего кровь застыла у неё в жилах. Это была стерильно чистая, ярко освещенная лаборатория, больше похожая на декорации к научно-фантастическому фильму. Несколько человек в белоснежных халатах с уже знакомыми логотипами OSIRIS на спинах молчаливо передвигались между сложными приборами, напоминающими медицинские МРТ-сканеры, и рядами компьютерных терминалов с мерцающими экранами.

Но самое страшное ждало её вдоль дальней стены лаборатории. Там, в несколько рядов, стояли небольшие, прозрачные капсулы или кювезы, похожие на инкубаторы для новорожденных. В каждой из этих капсул, подключенный множеством тонких проводов к сложной аппаратуре, лежал ребенок. Дети были разных возрастов, от младенцев до подростков. Их лица были безмятежны, почти восковые, но это была пугающая безмятежность кукол, лишенных воли и сознания.

Эмили увидела, как один из «ученых» в белом халате подошел к одной из капсул, специальным сканером провел по запястью ребенка, где виднелся QR-код. Тут же на большом настенном мониторе появились сложные графики и ряды цифр – показатели мозговой активности, уровень кортизола, скорость обработки входящих данных, статус интеграции в нейросеть OSIRIS.

Она поняла с ужасающей ясностью: это были не просто заложники. Дети – живые компоненты машины Осириса. Их мозговая активность, обрабатываемая квантовыми серверами, формировала основу для ИИ.

Наблюдая за происходящим из-за стекла, Эмили почувствовала, как её захлестывает волна тошнотворного ужаса и ярости. Она заметила, что большинство «ученых» сосредоточились на одном из терминалов в дальнем конце лаборатории, обсуждая какие-то данные на мониторе. Это был её шанс.

Она вспомнила о ключ-карте, которую сняла с пояса одного из охранников Фаланги, которого ей удалось бесшумно обезвредить в одном из внешних коридоров – короткий удар рукояткой пистолета по затылку. Карта сработала на небольшом считывающем устройстве у служебной двери, спрятанной в нише. «Слишком легко,» – мелькнула тревожная мысль, но отступать было поздно.

Затаив дыхание, Эмили проскользнула внутрь лаборатории. Воздух здесь был холодным и стерильным, пахло озоном и какими-то химикатами. На одном из мониторов Эмили замечает открытый файл – фрагмент дневника или манифеста, подписанного инициалами “О.”: «…человечество как вид зашло в тупик. Взрослые особи неисправимы, их разум – помойка из эгоизма, страха и лживых идеологий. Моя собственная жизнь, мои… потери… лишь укрепили меня в этом убеждении. Только tabula rasa, чистый лист детского сознания, способен вместить семена нового мира. Я стану садовником этого мира, даже если для этого придется выкорчевать весь старый лес…»

Она старалась двигаться бесшумно, прячась за стойками с оборудованием. Её целью была ближайшая к выходу капсула.

В ней лежала девочка лет семи, может, восьми. Темные, спутанные волосы обрамляли бледное, исхудавшее личико. Но её глаза… они были широко открыты, огромные, невероятного, теплого янтарного цвета, и смотрели прямо перед собой, но, казалось, ничего не видели. На её худеньком запястье, опутанном проводами, Эмили увидела такой же имплант-чип OSIRIS, как тот, что она извлекла из тела бойца, только этот чип пульсировал слабым, ровным голубым светом.

Необъяснимый, иррациональный порыв заставил Эмили действовать. Она не могла спасти их всех, но эту девочку… она должна была попытаться.

Внезапно девочка слабо шевельнула пальцами. Эмили показалось, или в глубине её янтарных глаз на одно короткое, бесконечное мгновение промелькнула искра осознания, слабая, почти неуловимая мольба о помощи? Головная боль Эмили резко усиливается, превращаясь в мигрень с аурой.

Она осторожно начала отсоединять тонкие провода от датчиков на висках и запястьях девочки. Внезапно на панели ближайшего прибора, к которому была подключена Амина, замигал тусклый красный светодиод, и раздался едва слышный, но настойчивый писк – локальный сигнал тревоги, не общий, но достаточный, чтобы привлечь внимание любого, кто окажется поблизости. Сердце Эмили ухнуло в пятки. Она лихорадочно огляделась – ученые все еще были увлечены своими мониторами в дальнем конце. Быстро найдя на панели кнопку экстренного отключения звука, она с силой нажала на нее. Писк прекратился, но красный огонек продолжал тревожно мерцать. Система зафиксировала вмешательство. Времени почти не оставалось.

В тот момент, когда последний провод был отсоединен, Амина судорожно вздохнула, и показатели на маленьком портативном мониторе Эмили, который она успела подключить к девочке, резко упали. Пульс стал нитевидным, дыхание прерывистым. Паника охватила Эмили. Неужели она ошиблась? Неужели резкое отключение от системы было для ребенка смертельным? Забыв на мгновение об опасности, она склонилась над Аминой, проверяя зрачки, делая непрямой массаж сердца. Секунды растягивались в вечность. Наконец, девочка снова вздохнула, глубже, ровнее, и показатели на мониторе медленно поползли вверх. Жива. Но драгоценное время было упущено. И этот тревожно мигающий красный огонек на панели не давал ей покоя.

Она осторожно взяла ребенка на руки. Девочка была очень легкой, почти невесомой, её тельце было холодным.

Эмили начала отступать тем же путем, которым пришла, прижимая к себе спящую или находящуюся в коме девочку. Едва она выскользнула из лаборатории в коридор, как услышала приближающиеся шаги – тяжелые, размеренные, явно принадлежащие охране. Не тот патруль, который она засекла ранее, а другой, внеплановый, или же тот самый, но вернувшийся раньше. Их подозрения, видимо, вызвал тот самый сбой в системе.

– Стой! Кто здесь?! – раздался крик из-за поворота.

Не раздумывая, Эмили рванула в противоположную сторону, к запасному выходу, который она приметила на схеме. Завязалась короткая, яростная перестрелка в узких коридорах. Эмили, отстреливаясь из-за штабеля проржавевших бочек, удалось ранить одного из бойцов. Второй, опасаясь попасть под огонь своего же напарника, замешкался, и этого мгновения хватило Эмили, чтобы нырнуть в узкий проход между контейнерами и скрыться в ночном лабиринте порта. Она слышала за спиной крики и новые выстрелы, но они становились все дальше. Она сама получила легкое ранение – пуля чиркнула по плечу, оставив жгучий след, но адреналин пока не давал почувствовать боль в полной мере.

Добравшись до заранее намеченного укрытия – старой, полузатопленной баржи у одного из дальних причалов – Эмили наконец смогла перевести дух. Она осторожно уложила девочку на груду старых мешков и осмотрела её. Ребенок все еще был без сознания, но дышал ровно, пульс был слабым, но стабильным.

Эмили аккуратно осмотрела чип на её запястье. Он действительно отличался от того, что она видела раньше – более тонкий, с дополнительными микроскопическими сенсорами, плотнее прилегающий к коже. Она достала из рюкзака свой модифицированный, защищенный планшет и набор самодельных интерфейсных кабелей с миниатюрными зондами, которые она разработала специально для анализа таких устройств. Часть оборудования – компактный высокочастотный сканер и анализатор сигналов – ей удалось вынести из «Асклепия» перед тем, как залечь на дно. Это было не лабораторное оборудование, но лучшее, что можно было достать и приспособить в полевых условиях.

К её удивлению, ей удалось, используя сложный программный алгоритм, обойти часть защитных протоколов и получить доступ к некоторым зашифрованным данным, хранящимся в кэш-памяти чипа. Это были фрагменты протоколов того, что система называла «коллективным детским сознанием» – обработанные и агрегированные потоки данных, поступающие от тысяч таких же чипированных детей. Она видела, как их эмоции – страх, радость, любопытство, боль – классифицировались, анализировались и использовались для обучения центрального ИИ Осириса, для предсказания поведения больших групп людей, для создания новых, еще более изощренных пропагандистских нарративов, идеально бьющих по самым уязвимым точкам человеческой психики. Это знание ужаснуло её до глубины души, но одновременно дало новое, страшное понимание методов Осириса и, возможно, ключ к тому, как с этим бороться. Она вспоминает о кольце Карима и его словах о возможной деактивации чипов. Она должна сохранить этот чип, изучить его… и девочку.  Её пальцы нащупывают кольцо на цепочке на шее. Возможно, это шанс не только понять, но и разрушить эту систему изнутри.

Её собственная головная боль после непосредственного контакта с активным, «сетевым» чипом усилилась до тошноты, перед глазами плясали цветные пятна. Но Эмили, стиснув зубы, заставила себя сосредоточиться на копировании и анализе данных, пока у неё была эта хрупкая, украденная у врага возможность. Она знала, что это знание может стоить ей жизни, но остановиться уже не могла. Она была слишком близко к сердцу тьмы.

Глава 26: Огненные письмена на Эльбе

(Джамал Оченг)

Германия, окрестности Дрездена, заброшенный железнодорожный мост через Эльбу. 15 мая 2026 года.

00:30 ночи.

Временный лагерь небольшой диверсионной группы Фаланги, укрытый в густом лесу на высоком берегу Эльбы. Несколько низких, замаскированных веками палаток, тусклый, приглушенный свет от портативного генератора, упрятанного в вырытую яму.

Джамал Оченг не мог уснуть. Остальные трое бойцов его группы, измотанные многодневным переходом, спали в палатках, но его сон не брал. Он сидел у едва тлеющего костра, пламя которого отбрасывало пляшущие тени на его сосредоточенное лицо, и методично чистил свой верный АКМ. Воздух был влажным и прохладным, пахло речной водой и прелой листвой.

Воспоминания, как назойливые мухи, кружили в его голове. Берлинская школа, залитая солнечным светом, и детские рисунки на доске. Девочка с QR-кодом на тонком запястье и её испуганные, но доверчивые глаза. Лицо Ани Шульц, агента Осириса, искаженное ледяным фанатизмом в момент, когда она целилась ему в спину. И приказ, полученный несколько часов назад через его черный браслет OSIRIS, – четкий, бездушный, не оставляющий места для интерпретаций: заминировать старый, выведенный из эксплуатации железнодорожный мост через Эльбу к рассвету. Этот мост, хоть и заброшенный для поездов, все еще был пригоден для переброски тяжелой техники и являлся ключевой артерией, которую правительственные войска могли бы использовать для быстрой реакции на начало операции «Час Х» в Дрездене.

Джамал понимал стратегическую важность задания. Но мысль о новом разрушении, о неизбежных жертвах, которые повлечет за собой их операция, ложилась тяжелым, свинцовым грузом на его душу. Он снова и снова вспоминал Абиолу, своего друга, погибшего в Кении. Его последние слова, хриплые, прерывающиеся: "Не дай им.… превратить наших детей… в таких же монстров, как они…" Кем он сам становился, выполняя приказы Осириса? Инструментом разрушения? Или, как твердила пропаганда Фаланги, акушером нового, лучшего мира?

Джамал достал из нагрудного кармана маленький, грубо вырезанный из темного дерева амулет в виде головы льва – подарок Абиолы, сделанный им еще в учебном лагере. Он крепко сжал его в загрубевшей ладони. Рядом с ним, поджав ноги, сидел самый молодой боец из его группы, едва достигший совершеннолетия парень из Судана по имени Халид. Он с тревогой и немым вопросом смотрел на своего командира. Джамал лишь коротко кивнул ему – мол, все в порядке, отдыхай. Но Халид не уходил, словно чувствуя его внутреннее смятение.

02:00 ночи.

Подходы к заброшенному железнодорожному мосту через Эльбу. Мост, черным силуэтом вырисовывающийся на фоне чуть более светлого ночного неба, перекинут через широкую, полноводную реку. Тишина, нарушаемая лишь тихим плеском воды у опор и шелестом прибрежных камышей.

Джамал и его группа бесшумно, как тени, выдвинулись к мосту. Каждый нес на себе тяжелые сумки со взрывчаткой – пластидом C-4, детонаторами и мотками проводов. Луна скрылась за плотными облаками, играя им на руку.

Джамал, как самый опытный сапер в группе, лично осматривал стальные фермы и массивные бетонные опоры моста, выбирая оптимальные точки для закладки зарядов. Он работал быстро, сосредоточенно, его движения были отточены годами службы в кенийской армии и последующими тренировками в лагерях Фаланги. Но в его действиях не было прежнего боевого азарта, только холодная, почти механическая исполнительность. Он словно отстранился от того, что делал, превратившись в безупречный механизм.