скачать книгу бесплатно
А теперь, простите, спешу!
Спешу на помощь!
Письмо седьмое
Мудрый Стилист!
Я уже давал Вам знать о теперешнем моем увлечении людьми.
Это обстоятельство и придало мне сил в удивительном и полном опасностей путешествии в Палаты.
Забегая вперед, доложу, что до Палат я так и не добрался, а предписание было мною утеряно. Но, после случившегося, это уже не имеет значения, так как теперь все будет совсем по-другому, и даже само понятие «болезнь», вероятно, будет иметь совсем другое значение.
Теперь, когда все позади, и я переполнен впечатлениями, охотно берусь описать Вам это путешествие.
Не думайте дурно о поездах, не повторяйте ошибки моей молодости. Поезда – таинственные и честные дома.
Пассажиры, их постояльцы, так естественны в своей скованности. В общих вагонах они просто наги. Чтобы раскрепоститься, им необходимо разговориться или напиться, или уснуть.
Редкий пассажир лжет, чувствуя себя запросто в компании чужих глаз. Этот редкий пассажир наделен талантом лицедейства. Таких мало.
Я не говорю здесь о детях, дети – не в счет.
После птичьего вокзала в поезде оглушительно тихо.
Это оглушение не покидает меня до самого окончания путешествия. В этом великое мое спасение.
Такое ощущение, будто мозг покрыт толстым слоем ваты, и краски меркнут.
Боязнь перрона и людей его вскоре отступает.
Мучитель мой, зевнув, удобно располагается во мне ко сну.
Открывается дверь и входит Наблюдатель, самый главный Наблюдатель со щемящим взором и, (Ах!) в костюме железнодорожника.
У него шаркающая походка.
Он медлителен и угловат.
Он не насторожит, если даже облокотится на плечо или же приобнимет за шею и заглянет в самые глаза.
Если он шепнет что-то совсем тихо на ухо, наблюдаемый будет думать, что ему пригрезилось или спишет на сквозняк из тамбура.
Когда путешествие заканчивается, и мучитель, вздрогнув, озирается по сторонам, главный Наблюдатель исчезает, оставляя после себя свечение.
Позже не будет и свечения, но в памяти распустится еще один цветок.
Я люблю фиалки, но фиалки – редкость, лица все несчастливые.
В том вагоне были русские и нерусские, и восточные люди. Глаза нерусских людей поразили меня неожиданной бесхитростностью и усталостью, хотя веки их всегда тяжелы. Крайне бедно одетый восточный мальчик, столь рано повзрослевший и уже разочаровавшийся в наставниках, казалось, ехал один-одинешенек. Он вел себя самостоятельно и мудро. Первым из путешественников есть стал он. Его закуской был бережно припрятанный в некогда золотую ткань кукурузный початок.
Пусть странным покажется Вам, мудрый Стилист мое заключение, но именно этот восточный мальчик с кровяной корочкой на верхней губе, подвязанный цветастым женским платком, и был во всем вагоне самым близким мне человеком. Отдых от хаоса стал нашим связующим звеном.
Пустые узоры пейзажа, следующие мимо и вспять, ласкали нас безучастностью.
В мечтах наших не было игр.
Я бы хотел видеть его глаза в планетарии.
Точно так же как и я, он был противопоставлен.
Точно так же как и я, он был беглецом.
Бурная жестокость действительности, от которой он бежал, и вязкая жестокость действительности, от которой бежал Ваш покорный слуга, хотя и были разноликими, являлись одинаково неприемлемыми для наших песен.
Сказки наши, его – с луной и звездами и мои – с когтями и пургой, были ночными сказками.
Вот только я не знаю, как просить милостыню, и неподвижен телом.
Он же за время путешествия постоянно перекатывался по вагону, поблескивая, точно капелька ртути.
Оба мы по-настоящему не умеем плакать.
Этот мальчик, уверяю Вас, никогда не будет бросать камни в проходящие мимо поезда.
Поверьте, это очень важно, чтобы мальчики в детстве не бросали камни в проходящие мимо поезда.
Хранитель поезда не спал.
Хранитель был болен после похмелья.
Хранителя просто узнать. Это – уверенный человек. Человек, который знает, что поезд не сойдет с рельсов и птица не залетит в тамбур.
Хранитель всегда погружен во Вселенскую тишину.
Ему не приходится искать пьющих малознакомых или же вовсе незнакомых людей и заговаривать с ними, и рассказывать будущее, и выдумывать имена и даты.
Он лишен суеты.
Его найдут, когда это потребуется, потребуется ему.
Горе поезду, следующему без Хранителя.
Наш Хранитель был небрит, коренаст и влажен. У него были васильковые глаза и медное кольцо на указательном пальце левой руки.
Довольно скоро он сумел оценить всех пассажиров вагона и, не дожидаясь моих шагов навстречу, сам установил контакт таким образом, что смог, пусть и с паузами, беседовать с Наблюдателем, поясняя особенности путешествия и расставляя акценты.
Сперва похмелье его мешало беседе отсутствием достаточной сосредоточенности. Это продолжалось несколько минут, что-то около десяти, мне было трудно ориентироваться ввидуособого состояния.
Наконец, необходимые заискивающие люди оказались близ моего героя.
Они принялись нашептывать ему что-то на ухо.
К моему искреннему удивлению, один из них оказался человеконенавистником.
Они принесли спиртное. Водку или самогон.
Хранитель выпил, затем еще, потом они исчезли.
Я не видел их больше до самого конца следования.
Пил Хранитель маленькими глотками спокойно и величаво, словно это был горячий купеческий чай.
Проводив визитеров, удобно скрестив ноги, в облегчении, он пригласил к окнам хвойный лес, разом покончив с немытой обувью спутников и торчащими углами чемоданов.
Кукурузный початок восточного мальчика осветил его лицо.
– Обратите внимание на Мышь за моей спиной.
«Обратите внимание на Мышь за спиной» – первая после преображения фраза была адресована им Наблюдателю.
Я явственно услышал высокий голос Хранителя и увидел Мышь. Это была тучная белая Мышь с лакированной белой сумочкой в сухих лапках. Даже возникновение хвойного леса не заинтересовало ее. Пусть голова ее и была обращена к лесу, рубиновые глазки искоса пожирали кукурузу мальчика.
В дальнейшем, мудрый Стилист, я поведу повествование в двух лицах. Вы узнаете и голос Хранителя, и мой голос.
Без диалога Вы не почувствуете значимость происходившего в полном объеме, а мне это очень важно.
ХРАНИТЕЛЬ Она из простых мышей. Без хорошей родословной, подарков к Рождеству, с наказаниями и захламленной крохотной норкой, рассчитанной на среднюю мышиную семью, где, вроде бы и места на всех хватает, но и повернуться тесно.
В таких жилищах ненависть не острая, а ленивая и скучная.
Этот экземпляр, стало быть, может в какой то степени вызвать сочувствие, если подобное понятие вообще применимо к мышам.
Мыши вышеописанного происхождения становятся со временем рациональными, прожорливыми и недоверчивыми. Они крайне осторожны, изобретательны и жизнеспособны.
Власть сама выискивает таких мышей, заражает их, заполняет все их естество и… не ведет к скорому падению, а, напротив, способствует долголетию. Руководят такие мыши умело, и, потому, угодны тем, кто занимает еще более высокое положение. Это порода так называемых «полезных» мышей.
И только две особенности, подчас, подводят их жадность и нечистоты внутри.
Супругов себе они выбирают по признаку их слабости. Потому не бывают счастливы в семье, не любят своих хилых или откормленных детей, рано упускают их из вида и вспоминают только когда уже поздно и опасность близка.
Жадность не позволяет им делать широких жестов, даже когда это необходимо, давать своевременных взяток, не смотря на существенные сбережения. В этом – изъян.
Вот и наша Мышь следует на суд.
Она поскупилась, недодала, или вовсе не дала.
На что-то еще надеется, но догадывается, дельце проиграно.
Мысли ее снуют вокруг потерянного авторитета, и около, пусть не до безрассудства, но потраченных таки денег.
Она ропщет на судьбу, ненавидит окружающих, и все, что с ними связано, однако не может оторвать взгляда от кукурузного початка восточного мальчика. Впрочем, этот интерес спасает ее от торжества мрачных размышлений.
– А хорошо было бы – думает она – наказать этого мальчика, ссадив с поезда на одной из станций, или что-нибудь в этом роде.
Нет, сейчас она не опасна. Ее подвижность временно утрачена.
Сейчас ее можно даже препарировать.
Да она и сама готова к этому.
Я ЖЕ Однако я боюсь за мальчика. Мышь остается мышью даже в такой ситуации, тем паче мы видим, как она нервничает.
Я допускаю, что она слышит голос Хранителя так же отчетливо, как и я сам.
Беседа может раздразнить ее.
Тотчас нахожу подтверждение своим опасениям.
Мышь, поерзав и проглотив слюну, несколько раз с тревогой взглянула в мою сторону.
На людей, подобных мне обыкновенно смотрят с любопытством или безразличием. Здесь же – тревога.
Как бы мне не оказаться правым?
Что знал я о мышах? Практически ничего.
Неизвестность пугает всегда и, думаю, всех, что бы там не говорили. Но, знай я и больше, разве смог бы защитить?
Я не покинут Богом, нет. Напротив, мне даровано особое восприятие через слух, зрение.
Я знаком с многообразием и изощренностью сил зла, но я знаю и то, что противостоять этим силам можно лишь слабостью, ибо слабость, как воздух животворный, расступаясь, сталкивает зло со злом и губит зло. Я знаю это.
Но судьбы конкретных людей?
Подойти к мальчику и шепнуть на ухо – Спрячься.
Это – само по себе зло, заставлять людей прятаться, учить их этому. Ведь, насколько я разумею, прятаться должны мыши?
Или так было прежде?
Что скажете, Стилист, я помню, что говорю теперь с Вами?
ХРАНИТЕЛЬ Мышь не интересна. Не настолько интересна. По крайней мере, на некоторое время. Можно было бы и нынче устроить забавное представление, но, покуда, это преждевременно. Дорога дальняя. Настанет час, когда сделается вовсе скучно.
И еще.
Необходимо окончательно определиться с расстановкой сил в вагоне.
