Такие дела

– Да я не могу так. Ты там на Севере солнца белого не видел, а у меня теперь игрушка появилась… Бать, ты мне честно скажи, как мне тебя отблагодарить, чего бы ты хотел?

Павел Васильевич задумался. Он просидел глядя куда-то вглубь черепа довольно долго.

– Сына, ты знаешь, как ты на мать похож? У меня ничего не осталось. Понимаешь? Я когда на тебя смотрю, её вижу. Что мне ещё надо будет? Ты мне вот что пообещай…

– Что угодно, бать.

– Будь аккуратней, я тебя прошу… Я там на Севере, было смерть встретил. О тебе думал. Когда меня откачали, я новости узнал, ну, про то, что у вас тут произошло. Я после этого сам не свой. Не могу спать нормально. Всё кошмары снятся. Вот и обещай мне, что мне не придётся тебя потерять. Понял? Обещай!

Егор не нашёл чего сказать. Он понял, что о взрослых, об отце, знает непростительно мало, горло схватило, он с трудом сдерживал слёзы. Ничего не мог придумать. В конце концов, бросился на шею отцу, и почувствовал себя мелким, безмозглым лоботрясом, бесполезным и бездарным.

– Ну, ну, сына, ты чего? Всё нормально будет. Прости. Я просто по мамке скучаю. Не могу без неё, понимаешь? А без тебя мне вообще смысла жить не будет.

***

– Глянь, какая красота! – говорил Максим. Он явно не хотел выпускать из рук страйкбольный АКМ Егора. Егор так счастлив не был давно. Приехал отец. У него появился ноутбук. С оценками он разобрался. Подтянулся. Дядя Сергей подарил ему привод.

Нафотографировавшись, парни принялись за упражнения. Если в стрельбе из пневматического пистолета всухую всех делал Данил, то в обращении с страйкбольной винтовкой не было равных уже Егору.

Дома он оборудовал себе что-то вроде тира на входе в огород. В качестве мишени использовал распечатанные фотографии маньяков. Он хотел присовокупить к ним ещё и парочку учителей и соцпедагогов, но отец строго-настрого запретил.

Парни стреляли с расстояния тридцати шагов по тем же многострадальным бутылкам.

– Надо мишени будет купить. Или сделать. А то, по бутылкам не понятно, чё да как, – говорил Макс, когда Егор и Данил собирали спортинвентарь и бутылки.

– Ага, только где деньги брать? Из фонда «Вестника Тёмного» хера с два возьмём средства на игрища. Нам ещё в развитие вкладывать. Не будем же мы всю жизнь паблосом ограничиваться. Издаваться в печатном варианте, всё-таки тоже надо, – говорил Егор.

– А ты о деревьях подумал?

– А ты читал про коров?

– А причём тут коровы?

– А при том! Процветание сейчас определяет полезность человеку. Чем выше спрос на древесину, тем больше мудачьё в пиджаках будет сажать деревьев, сечёшь?

– А чё с банкирами так не работает? Тоже же самым важным ресурсом занимаются?

– Не знаю, как насчёт поголовья банкирского племени, но от массовых посадок и трудового перевоспитания среди работников финансовой сферы я бы не отказался.

Данил в разговор не вмешивался. Его мало интересовали политика, экономика, да вообще, всё что угодно. Он последнее время ушёл в себя. Постоянно строил воздушные замки и, судя по лицу, то и дело падал с их высоких крепостных стен.

Дома Егор обнаружил заказное анонимное письмо.

Егор вскрыл его, пытался вчитаться. Печатный текст не укладывался в голове.

«Главреду «Тёмного Вестника». Мы с тобой уже успели повидаться, но познакомиться нам так и не удалось. Что ж, представлюсь: я твой главный фанат. Я надеюсь вы с друганами оценили мой вам подарок. С Никитой нехорошо получилось – обычно после моих игр мои друзьяшки не уходят – больно уж им они нравятся! Я бы даже сказал до смерти! Как тебе каламбур? Я знаю, что твой второй дружок по этой части, но оценивать прекрасное может любой…»

Часть 2. Паша

Паша***

Бриться было запарно. Начинать новый день с елозения бритвой по лицу – не самая лучшая идея. Но превращаться в усатое нечто не хотелось. Выслушивать бесконечные шутки, замечания о внешнем виде, и остроумные сравнения не хотелось.

Я вышел из дома заранее. Мороз пощипывал щёчки. Пар валил от дыхания. Каждый прохожий отмечался тем же самым.

У подъезда дрались два мужика, из тех, кто ещё не ложился. Не сложись всё иначе, я бы с радостью присоединился и ни о чём бы не жалел. Мир цветных рубашек, галстуков и корпоративной этики мне не нравился. Комфорт, достаток и внешнее благополучие внутреннюю пустоту заполнить не могли. Хотелось жить. Впечатляться. Смотреть на всё детским взглядом. Вместо этого: клавиатура, монитор, гипсокартонный загон и вредное начальство.

– Ты опоздал.

– 9:01 же.

– Рабочий день начинается в девять. Считай на пятнадцать-двадцать минут раньше. Объяснительную пиши. – сказал Кирилл Сергеевич.

Мне сказать было нечего. Поэтому в своём загоне у меня появился первый за сегодня стикер: «Объяснительную».

Дальше всё пошло чуточку поприятнее. Если обыденность и рутину можно назвать приятным времяпрепровождением. Скорее бессмысленным. Абсурдным. Или всратым.

Я возился с бумагами. Их была целая гора. Глядя на заготовки для ненужных документов и уже отработанные документы перед глазами проплывали бескрайние дикие леса, пущенные на всё это благолепие. Сколько таких офисов по всему миру сейчас занимаются тем же самым? Об этом думать не хотелось.

В обеденный перерыв приходилось трепаться с коллегами. Беспредметные, пустые разговоры. Жалобы от людей, чьи имена, я, подчас, даже запомнить не в состоянии. Я давал себе слово не жаловаться – никому твои сопли, слюни и курс дел не интересны. Но иногда проскальзывало. Приходилось оттягивать канцелярскую резинку на запястье и отпускать. Боль дисциплинирует. Возвращает к жизни. Вырывает из лености. Но это ненадолго.

Время тянулось скандинавской этнической музыкой. Медленно. Тягуче.

Этот наваристый кисель из нечистот приходилось смаковать до самого вечера. Когда часы показали нужные цифры, я выдохнул, начал собираться домой. Снова непринужденные пустопорожние беседы. Потом, долгая дорога домой. И так каждый день. Каждый. Почему я слишком труслив, для того, чтобы покончить с собой?

***

Вчера я снова накидался. «Ограничусь парой пива и всё». Закончилось это всем крепким, что имелось в хозяйстве. Я даже бутыль «Moonshine. Good Buzz» опорожнил. Хотя не знал вещи мерзопакостнее, чем она.

Утро было прекрасным. Во рту стоял аромат синтетического можжевельника и сивухи. Способность воспринимать запахи я утратил, судя по всему, на день. В глубине души, надеюсь, что не навсегда. Жизнь без запахов – скучна.

Закончив утреннюю рутину, позавтракав, чем придется, я отправился на работу.

Мужики у подъезда что-то отмечали. По-моему, это были те же два товарища, что дрались вчерашним утром.

Автобусная давка душила. На такси денег не было. Пешком я бы не успел, хотя мысли о необходимости посещали. В особенности, когда от вечного сидения за столом спина умирала, а булки я переставал чувствовать.

– Ты опоздал. Снова.

– Так времени без десяти девять.

– Я же сказал – пятнадцать-двадцать минут раньше. Что непонятного? Как думаешь, что я жду у себя на столе, со вчерашнего, кстати, дня?

– Объяснительную?

– За сообразительность пять, за дисциплину кол. С минусом из зарплаты.

Я не буду вдаваться в подробности, сколько матерных слов я произнёс, и сколько раз пришлось оттягивать канцелярскую резинку.

Система накрылась – компьютеры не работали. Я развлекался тем, что степлерил стикер. Бесконечно. Раз за разом. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Зачем? Не знаю. Меня это, вроде как, успокаивало.

Компьютеры не оживили вплоть до обеда. И весь наш офисный народ собирался на водопое – у кулеров и кофемашин.

Обсуждалось всё: акции, последние новости, желания. Смысл жизни обсуждать пока никому не хотелось. Да и к чему? Что там обсуждать-то? Всё итак примерно понятно.

Однообразие затянулось петлёй на шее. Курить хотелось невыносимо. Я достал НЗ из дальнего ящика. Вышел в курилку. Там тоже обсуждалось разное. Курилось разное. От дешёвых «WT» до премиум «Chappa». Пилось разное. В основном всякая хипстерская муть с тапиокой, реже – чай. Я своей красной пачкой Георгия был, как ворона на снегу.

– Ты-ж не куришь, – говорил какой-то тип из охраны. Я не помню, когда мы успели перейти на ты.

– Да, такая фигня, – ответил я давясь смрадным дымом.

Ма поболтали о погоде. О разном. Возле курилки – четыре скамейки квадратом, в центре мусорка, – проезжая часть. Странная чёрная «Нива» тонированная вкруг медленно проехала мимо нас несколько раз.

– Коллекторы, чтоль? Признавайтесь, кто кредиты просрочил? – засмеялся тот же тип.

Когда боковое тонированное стекло опустилось, улыбка у него померкла. Два хмурых бородатых типа уставились на нас. Присматривались так, что оставалось только ещё принюхаться. Мне как-то не по себе стало, от вида этих мужиков. Судя по всему, на заднем сидении размещались похожие хмыри. Они о чём-то переговаривались не сводя с нас взгляда.

– Ну, мужики, покурили и хватит. Кто куда, а я по тапкам! – Сказал тип из охраны и улизнул из курилки. Нас осталось трое. Я и два хмыря из отдела пиара. Остальные успели растаять сигаретным дымом. Я твёрдо решил докурить сигарету. Раз уж начал, бросать дело на полпути не вариант. И всё равно на дискомфорт от взгляда четырёх бородачей во внедорожнике.

Они что-то ещё обсудили и пошли на пятый, или шестой круг. Я не считал, сколько раз эта машина проехала мимо курилки. Но раз запомнил – значит много.

Погода выдалась прекрасная. Прохладно. Сухо. Мне такое нравится. Есть что-то свежее в подмороженном асфальте. Насладиться ей в полной мере мешал сигаретные перегар и мельтешащая «Нива».

Впрочем, я докурил свою сигарету, попрощался с пиарщиками и зарулил обратно в офис. Компы оживили, а вот сеть нет. Приходилось ждать.

Меня грызли пустые мысли.

Разбираться с финансами не хотелось. Пыльные квитки валялись повсюду. Телефон был перегружен звонками и сообщениями. Я быстро забыл, что мне надо сделать, за что заплатить.

Деньги могли оказаться неплохим инструментом развития. Вместо этого они заменили цепи и ошейники.

Кредиты могли оказаться прекрасным инструментом для развития, вместо этого, они стали невидимым клеймом, непосильной ношей, наркотиком и причиной разрушения жизни.

Работа могла оказаться делом всей жизни. Мечтой о созидательном полезном труде во плоти. Оказалась, впрочем, каторгой. Бессмысленным трудом, истощающим все физические и моральные силы, разрушающим внутреннюю империю, рушащим замки надежд и ожиданий.

Я мог оказаться полезным членом общества. Врачом, учителем, полицейским, военным, космонавтом или учёным. Вместо этого, я стал офисным червём, питающимся бумажной пылью и суррогатами.

В целом, в таком положении дел ничего плохого и нет. Всё так, как есть. Но и ничего хорошего увидеть в этом наполовину пустом стакане я не могу.

В конце концов, начальник решил, что крестьянам целый день болтаться без дела нельзя и мы стали наводить порядок в офисе. Под этим процессом подразумевалось переставление канцелярских принадлежностей с места на место. Протирание пыли. Вычитка накопившихся документов.

До конца смены компьютера так и не ожили. Мы все изображали бурную деятельность. Начальство негодовало. Угадайте, кто лишиться премии?

Домой я шёл в расстроенных чувствах. Было ощущение, как будто я забыл дверь закрыть, или не выключил воду. Такое чувство, что что-то не сделано. Что-то важное. И вот за это не сделанное придётся ещё нести ответ.

Мужики у подъезда снова что-то не поделили. Один явно одерживал верх в противостоянии. Причём и в прямом и в переносном смыслах. Он стоял на противнике коленном и неумело лупил его по лицу. Тот оказывал хлипенькое сопротивление. Я решил не вмешиваться – милые бранятся, только тешатся.

Домофон проиграл свою мелодию. Не проветренный подъезд угощал прелестными ароматами перегара, сигаретного дыма и домашней еды. Дома я крепко решил не пить сегодняшним вечером. Через пол часа трезвости я потянулся к баночке пива, а опорожнив последние запасы алкоголя плёлся в магазин на рогах.

Вот тут-то я и встретил Эрика. Это был скользкий, хитрый, хмурый и переменчивый тип за тридцать лет. Мы смерили наши выборы на кассовой ленте и всё стало понятно без слов. Он взял бутылку рома, два литра апельсинового сока, лимон, несколько шоколадок – молочную белую, молочную чёрную и горькую. Нарезанную колбасу и банку тушёнки. У меня были два палета пива, бутылка водки, пара готовых ужинов.

Мы как-то сами того не замечая нашли общий язык. Разговор завязался сам собой. Ко мне домой мы пришли закадычными приятелями. Мужики у подъезда снова поладили, и сейчас, мешая адский коктейль их всего и вся, с жаром обсуждали последние выборы.

Пропустив по стаканчику, мы разговорились. Из телевизора жужжали новости. Эрик рассказывал про свою жизнь. Ему было за тридцать. За всю жизнь он нигде не работал – необходимости не было. Как он сказал: «Это, знаешь, прелести рождения в богатой семье. Когда твой отец изготавливает каждую вторую купленную палку колбасы, надобность в работе отпадает сама собой». Мне это было слышать дико. Я всегда думал: «Чья это чёрная тачка паркуется на местах для инвалидов? Сколько нужно зарабатывать, чтобы ездить на такой», или «Чей это домина? Кем нужно работать, чтобы в таком жить?» Теперь я получил ответы на свои вопросы.

Когда пришла моя очередь рассказывать о себе, я слегка затушевался. В самом деле, что тут расскажешь? Череда счастливых случайностей, и путь по рельсам, выстроенным с холодным родительским расчётом.

Но Эрик понял большую часть из моего сумбурного рассказа. Одобрил мою историю взросления. Выслушал чаяния и сетования на жизнь.

– Я знаю, как те помочь! – сказал он, после момента затишья, информационного переваривания.

– Наркоту, игры и прочее не предлагай. Такое мне не интересно.

– Да не! Тебе надо нормальное хобби найти. На синьке далеко не уедешь. Это посредственное топливо.

– У меня есть хобби!

– Какое? Шахматы?

Я покраснев задумался, говорить ему о коллекционировании статуэток и сувенирной масс культурной продукции стало стыдно.

– Я… Я… Да блин. Походу мне нужно найти хобби.

– Вот а я о чём? Есть, конечно, ещё один вариант, но, думаю, мы его пока что отложим.

– Чё за вариант?

– Жену себе найди. Вот тогда у тебя точно праздно шататься не получится!

Я думал об этом. Но все отношения заканчивались примерно одинаково – разгром в квартире, слякоть на душе, и длительный скотский запой.

Вслух я сказал: «А первый вариант?»

Эрик выпил, заел долькой лимона и растянулся в довольной улыбке.

***

– Зырь. Да не туда, на баб дома посмотришь. Вон на это смотри! – говорил Эрик поворачивая мою голову в сторону входа в подвал. Обычное непримечательное место. Таких тысячи. Миллионы. Многие превратили в курилки-общественные туалеты-мусорки.

– И чё? – спросил я, пытаясь разглядеть то, что видел Эрик.

– Да ничё, смотри внимательно!

Я напрягал зрение. Скользил взглядом по трещинам, по сыплющейся штукатурке и вязи чикарьских надписей, реклам и непотребства. Всё говорило о том, что я в очередной раз потеряю свой выходной. Жаль.

Не происходило ничего. Пока я не увидел странную вспышку чёрного света. Она была быстрая. Стремительная. Занимала какую-то долю секунды. Описать такое у меня не получилось бы. Это что-то вроде густой черноты светящейся изнутри здания. Чем выше она поднималась к солнцу, тем прозрачней становилась.

– Видел?! Видел?! Да по лицу вижу, что видел – кричал Эрик.

– Да мне, по-моему показалось. Что я должен увидеть то?

– МОРОК.

– Что за «Морок»?

– А вот это нам и предстоит узнать, – сказал Эрик и вытащил из рюкзака гвоздодёр.

– И чё, мы будем в подвал ломиться? Ты знаешь сколько там дохлых кошек обычно валяется? Мне кажется там даже у тубика есть тубик.

Не смотря на мои возражения Эрик с ловкостью вора вскрыл дверь. Я ожидал услышать сирены, матерные восклицания, да что угодно, но ничего не этого не было. Проржавевшая жестянка со скрипом отворилась. На нас взглянула бездна подвальной тьмы. Эрик, повесил гвоздодёр в петлю на рюкзаке. Отпил из флягообразной бутылки и достал фонарик.

На первый взгляд это был самый заурядный, самый обычный подвал. Трубы разного назначения. Мусор. Пыль. Затхлый запах. Откуда-то издали тянуло канализацией. Длинный коридор. По обе стороны бесчисленные двери. Я надеялся, что мы не будем ломиться в каждую.

– От ща внимательно! На, – Эрик протянул мне какую-то странную цилиндрическую хреновину.

– Чё это?

– Телескоп! Ты как думаешь? – он щёлкнул цилиндром и взмахом раскрыл дубинку.

– Они запрещены же?

– Да брось! Не втыкай лучше. Если что-то чёрное, бесформенное и дурно пахнущее на тебя наброситься, ты знаешь что делать. Зови маму и бей, пока оно не упадёт, – Эрик говорил и всё отпивал из бутылки. Да, всё-таки рассказы про пушных зверьков правда. Вот и я с этим столкнулся. Мать рассказывала мне, про деда, который во время очередного запоя вспомнил войну в Афгане и сражался с духами. К моменту, когда его всё-таки удалось утихомирить, он уже еле стоял на ногах и разнёс всё, что было в гараже по болтику. Что делать в таких ситуациях я не знал. Поэтому решил продолжить пить. Может, и меня пустят в алкогольную вальгаллу.

Эрик с вниманием сыщика оглядел все подробности. Рассматривал каждую травинку. Распинывал каждый камушек. Я ходил с видом человека, попавшего на выставку современного искусства. Ничего не понятно. Да и не интересно особо.

– Есть! – крикнул Эрик. Эхо ударило по ушам.

– Чё там?

– Смотри сюда – он ткнул гвоздодером в стену. Другой рукой он подсвечивал то, что там было.

Я, поначалу подумал, что это кто-то налепил на стену гудрона. Липкая чёрная субстанция образовывала на стене непонятное пятно.

– Чё, мы за гудроном полезли? Жвачка тебя теперь не устраивает?

– Да смотри ты внимательнее, мудила!

Я снова начал пучить закрывающиеся глаза на чёрное месиво на стене. То, что я по первости принял за гудрон шевелилось. Мне стало мерзко. Словно кусок угля ожил. По краям от пятна отходили странные ножки-шипики. Хрень пыталась ползти.

– И чё это за нахер? – спросил я.

– Споры, – Ответил Эрик. Мне это вообще ни о чём не говорило. Морок, теперь споры. Он как-будто сам эти названия придумал.

– Типо плесень? – спросил я.

– Ну, не совсем… – ответил Эрик и почесал гвоздодёром затылок, – Надо сжечь эту хрень, пока она ещё до кого-нибудь не добралась.

Мне стало жутковато. Что это вообще значит? До кого уже успела добраться эта хрень?

– Я там на входе сумку бросил, принеси оттуда аппарат.

Делать нечего я потащился за чёрной спортивной сумкой. В ней нашлась охренительно здоровая газовая горелка. Эрик, по всей видимости, увлекался кустарным производством, потому что из заурядной срани для розжига, а точнее из трёх одинаковых штук, сварганил что-то вроде мини-огнемёта. Вернулся к нему и той чёрной срани. Но не дошёл пару шагов. Споткнулся обо что-то и полетел головой прямо в чёрную субстанцию.

Если бы было время, я наверняка бы сблевал, но его не было. Вместо этого я потерял возможность дышать. Как будто нырнул в воду,но всё было сухо. Сухая вода? Чёрт, а вот это больше походило на правду. Последнее, что помню, это как что-то схватило меня за правую ногу и пыталось вытянуть. Ничего не получилось. Я почувствовал как слетел ботинок и я оказался в сплошной темноте. Чёрная мука забила нос и рот. И вскоре, брыкаясь, пытаясь орать и верещать я потерял сознание.

***

Я проснулся. Чувство было мерзкое. Похмелье. Тошнота. Запах спирта. Ещё, кажется, пахло землёй. Я напрягал память. Пытался вспомнить, где вообще нахожусь. Я чихнул и закашлялся одновременно. Ощущение не из приятных, знаете-ли. С трудом мне удалось побороть рвотные позывы. Я попытался встать. Ударился головой об потолок. Помещение, где я оказался было низким. С толи дощтым, толи земляным полом.

Наверху, чуть дальше от меня началась возня. Открылись двери. Петли я бы смазал. Я услышал топот ног. Потом кто-то остановился, как бы прислушиваясь. Мне стало страшновато. Где я вообще? Что это всё значит? События воскресенья казались сном. А это всё походило на его продолжение. Рядом валялась горелка Эрика. Я не нашёл ничего лучше, кроме как вооружиться ей. Не знаю, сколько времени прошло, пока я стоял и пытался прислушиваться. Всё закончилось тем, что дверь – в сущности несколько прибитых друг к другу досок открылась и меня залило тёплым светом. Кто-то, какой-то пацан, завопил. И я почувствовал как в лицо меня ужалили пчёлы. Много злых, агрессивных пчёл. Я пытался закрыться рукой, но жалить продолжили и её. Когда укусы прекратились в комнату что-то распылили, дверь захлопнулась. А я снова потерял возможность нормально дышать. Только в этот раз ещё и смотреть. Глаза зажгло. Горло перехватило. Я рухнул на пол, выронил своё оружие. Сблевал. Плевался. Пытался материться, но кашлял. Харкался. Лицо горело. Лёгкие горели.

После всех мук ада я услышал расскатистое: «Всё на землю! Руки в гору! Без резких движений, выходите на свет!»

А я ни ответить, ни что-либо предпринять был не в силах. Я просто сдался.

***

После, два мужика вывели меня из бревенчатого дома на глазах у перепуганного, коротко стриженного пацана. За стальной кроватной сеткой сходил с ума огромный, злющий, чёрный пёс.

Меня погрузили в кутузку. Пытались спрашивать о чём-то. Голова гудела. Мысли путались. Ничего внятного я ни седому полицейскому, ни его коллеге сообщить не смог.

Горелку Эрика упаковали в прозрачный мешок.

– Это что? Вы дом хотели поджечь? – спрашивал седой полицейский. Имя, отчество, я не запомнил.

– Не, это Эрика. Надо было сжечь плесень, – выдал я. На самом деле, там было что-то невнятное, больше похожее на сонное бормотание.

– Да он упоротый. Причём внулину. Ещё и пьяный, похоже, – последнее, что я услышал. Покачивание машины меня быстро укачало. И я провалился в беспокойный, странный, и непонятный аналог сна.

***

До этого момента я никогда не бывал в отделениях полиции. Очнулся в одиночной камере. Решёнки. Тяжёлая сталь. Шконка – «Разломай спину». Стальной унитаз и раковина.

Пол цвета серой грязи. Такие же стены. Ни одного окна.

Вскоре ко мне пришли два полицейских, вытащивших меня из ада бревенчатого дома.

– Как вас зовут? – спросил тот, что помладше.

– Исков Павел.

– А отчество?

– Гамлетович.

– А если серьёзно?

– Я серьёзно. Исков Павел Гамлетович.

– Документы есть при себе?

– Паспорт дома оставил. В телефоне есть фотка. Кстати, где он?

– Изъят. Он у вас всё равно не работает. Судя по всему, сдохла батарейка. Что-то употребляли накануне вечером?

– Виски. Пиво. Пару сигарет.

– Где работаете? Я вас до сегодняшнего дня не встречал.

– Менеджер отдела продаж, по совместительству кадровик.

– Фирма?

– ВладивостокТОрг1328.

– Как в Тёмном оказались?

– Где?

– Поселок городского типа Тёмный, Уральского района.

Мне стало страшновато. Я вообще не припомнил, чтобы знал о таком. Урал? Это вообще где? Помню, что-то про Уральские горы. Но… Мысли путались.

– Ну так? – Разорвал тишину тот же полицейский.

– Не помню.

– Какой сейчас день-то хоть помните?

– Да, вчера было воскресенье, сентябрь, пятнадцатое.

Тут уже полицейские были в недоумении, переглянулись, пожали плечами.

– Павел Гамлетович, сегодня двадцать пятое сентября. Среда, стало быть, – ответил мне тот, что постарше.

Тут меня захлестнула волна паники.

– Меня-ж уволят! В смысле?!

Я стал метаться по камере. Мысли снова лихорадочно бились друг о друга. Если это был сон, то момент отличный. Я должен вот-вот проснуться. Я обязан вот-вот проснуться.

Момент пробуждения всё не наступал. А вот отчаяние, непонимание, и лихорадка подступали.

Мне выдали пару сланцев. Ходить с одним ботинком было бы не удобно. Вредно для осанки.

В замешательстве находились все: я, полицейские, потерпевшие. Я услышал, что кто-то из столицы приедет ломать мне ноги. От этого его отговаривал рассудительный седой участковый. Или опер. Я так и не разобрался.

Из подслушанных разговоров я узнавал новости и подробности своего дела. У меня в крови нашли что-то неизвестное. Какое-то толи синтетическое вещество, толи непонятный вирус. Остановились на версии про наркотики. А вот я и не помнил, что чем-то таким баловался… В памяти всплывали коллеги, потерявшие возможность получать удовольствие от простых радостей жизни – кофе, или пьяного мордобоя. Думающие только о дозе. Настоящий зомби апокалипсис, только без купюр и киношного лоска.

Я не хотел думать и о том, как в беспамятстве все эти две недели брёл в одном ботинке из Владивостока к горам Урала. Верилось в то, что в таком состоянии я бы вообще дошёл, с трудом. Объяснить эти мои перемещения у меня вообще не получалось.