Такие дела

Далее ссылка на страницу матери.

Ещё там были посты в стиле: "Свиньи, которые снова пили в лесопарке «Озёрный», сложно было за собой мусор убрать? Бойтесь, уроды, у нашего издания глаза и уши повсюду. А ещё у нас есть камеры. Сечёте о чём я? Прибирайте за собой".

Странно, но «Тёмный вестник» (название всё ещё рабочее) даже приобрёл какую-никакую популярность. У парней появились подписчики. Некоторые даже кидали деньги. Было подозрение, что это кто-то из родителей. Но не важно. Деньги парни закинули на счёт молодёжной карты в банке. Как-никак, а доход. Копеечки каждый месяц капали. Сумма росла. Но страшные находки продолжали появляется на улицах Тёмного.

– Я не понимаю, где мы прокололись! Смотри, – Андрей показал закреплённую запись: "Дорогие жители нашего любимого города! У нас беда. Кто-то калечит и убивает братьев наших меньших. Будьте внимательны. При обнаружении фактов живодёрства или чего-то похожего сообщите по телефону: 112 (Будьте готовы писать заявление)".

Под постом располагались шокирующие фото подобных находок. Запись была самой популярной в сообществе. Мнения, правда разделились. Начался цирк с конями и психопатами воюющими в комментариях. Но резонанс создать получилось. Многие заметили, что о проблеме говорят не взрослые собачники, от которых сам Бог велел слушать о подобных проблемах, а местные желторотики без царя в голове, известные своим дурным нравом и шумными драками. В курилках можно было встретить пассажи типа: молоко на губах не обсохло, а уже что-то понимают, может напраслину гонят на современное поколение?

Но суть не в резонансах и в общественном расколе. А в том, что трупы животных стали появляться чаще.

***

Егор продолжал ходить в школу. Продолжал жить обычную жизнь. Вот только ночи стали ещё страшнее. Ему хотелось, чтобы безопасный, понятный и рациональный день не заканчивался.

Бутч то и дело срывался с цепи. Начинал орать. Ему отвечали соседские собаки. Егор не хотел смотреть в окно. Было ощущение, что пока он не видит причины угрозы, её и не существует.

После прочтения тонн макулатуры ужасов, просмотра месяцев триллеров и хорроров всё должно было стать немного привычней. С таким комедийным флёром. Вместо этого тут и там виделись странные вещи.

Одной из таких вещей стал сугроб. Движущийся. Как будто что-то пряталось под снегом.

Днём, когда Егор огребал подход к дому, он готов был поклясться, что под снегом ничего нет. Ещё бы, он ведь сам сделал снежные насыпи, а вот ночью… Ночью всё приобретало страшные оттенки.

«Нужно смотреть страхам в лицо» – говорил дядя Серёжа. И Егор, отринув все предупреждения подсознания вышел во двор с ломом. Соседи, наверное, решат что он окончательно спятил. Ах да, уже решили. Парень живёт один. Часто отчебучивает странные вещи. И вообще: а не он ли по заброшкам животинку калечит?

Егор протыкал сугроб ломом. Он ожидал воплей, криков, или подснежной суеты. Ничего из этого не было. Металл входил в снег. Выходил, оставляя лунку. И Егор злился на свою ссыкливую натуру. Бутч наблюдал за сумасшествием хозяина с недоумением и, кажется, жалостью. Он чихал. Бубнил. Поскуливал.

В момент очередного удара у Егора чуть челюсть не отпала. По улице шёл толстяк с колонкой. Слушал свой: «ТЫЦТАЦТЫЦТАЦТУТУТУТУЦТАЦТЫЦТАЦ». Что смутило парня, так это то, что пухляш оделся явно не по погоде. Стоял январь. Минус двадцать три по цельсию. А толстяк был в серой фланелевой рубашке. Колонку держала рука в кожаной перчатке. А вторая была без перчатки! «Да что за нахрен?!» – подумал Егор. Голову пухляша покрывала кожаная кепка. Крайне странный видок. Нездоровый и непонятный. Егор решил убраться с улицы. Захлопнул ворота. Закрыл всё, что можно было закрыть. Погладил Бутча. И нырнул в тепло.

И хотя дома должно было быть безопасно, бубнящее в ночи: «ТЫЦТАЦТЫЦТАЦТУТУТУТУЦТАЦТЫЦТАЦ» не давало покоя.

Шум прекратился, когда сосед – вечно пьяный Женька – вышел наподдал ночному меломану тумаков.

***

Смотреть на природу было здорово. В особенности Егору нравился снегопад. Красота момента спасала от осознания, что вскоре придётся снова раскидывать снег со двора и у ворот. А вот Женьку это не очень нравилось. Он матерился, борясь со снегом. Иногда снег побеждал и Женёк падал. После он долго пытался найти в себе силы встать. Снова матерился. Отдувался. Но в конце концов, брал себя в руки, сжимал пальцы ног в кулак и поднимался.

После очередного январского дня учёбы на связь вышел отец. Егора смутили перемены в нём. Он подобрел. Говорить стал как-то приторно. Глаза источали вселенскую пустоту, а лицо очень близко познакомилось с бритвой. Егор не помнил, когда отец брился. Волосы на лице, стали неотъемлемой частью самого лица. И Егору пришлось туго, когда он пытался привыкнуть к новому виду Павла Васильевича.

– Мы тут кое-что нашли. Рассказать поподробнее не могу. Тебе надо это увидеть! – говорил Павел Васильевич.

– Но, пап, как? Ты меня в следующий раз с собой повезёшь? А как же учёба?

– Что-нибудь придумаем. Тебе определённо надо это увидеть!

Егор не оценил подобных перемен. Когда он учился в классе третьем-четвертом, он мечтал о том, чтобы батя взял его на работу. Это спасло бы Егора от одиночества, а до кучи и от остопиздевшей, по определению Макса, учёбы. Но сейчас… Было в этом что-то тревожное. Отчего это отец, вдруг передумал? Сколько Егор себя помнил, Павел Васильевич старался отвадить его от своей работы.

– Сына, понимаешь, ничего в этом хорошего нет. Разве что зарплата. Но она заканчивается быстрее, чем я дышу. Поэтому действительно: ничего хорошего, – говорил в бороду Павел Васильевич.

А сейчас, ни с того ни с сего, отец, вдруг, передумал.

– Бать, а ты чего побрился-то?

– А, ты заметил? Да не знаю… Влюбился!

– Чего?!

– Понимаешь, тут у нас учёные обосновались. Почву изучают. И лёд. Так вот среди них такая профессорша есть! На маму похожа… В молодости.

Егора как под зад пнули. Он, конечно, уже подрос. Кое-чего должен был понимать. Но с новой пассией отца так просто смириться не мог. Павел Васильевич всегда носил на себе отпечаток трагизма. А вот новая влюбленность этот отпечаток смывала. Теперь понятно, что поменялось. Не то, чтобы Егор был против… Как-никак, батяня ещё совсем не старик, но что-то внутри ломалось, мешало воспринимать его по-старому.

– Как зовут?

– Мила Александровна.

– Попросишь называть её мамой?

Павел Васильевич чаем поперхнулся.

– Егор!

– Да всё нормально, бать. Я всё понимаю.

По крайней мере, Егор хотел думать, что всё понимает.

– Фотку покажешь?

– Какую фотку?

– Бать, не тупи, моей будущей мамы.

– ЕГОР! ХВАТИТ! Покажу. В телеге будет.

Когда Егор увидел Милану Александровну, его картина мира заиграла новыми красками. Он, кажется, стал понимать что-то о взрослых.

– Красивая.

– А то-ж.

– Вы вместе приедете?

– Нет, скорее всего нет… Понимаешь, всё сложно.

– Ты ещё даже не заговорил с ней. В смысле, не по работе, так?

– Егор!

– Я не знаю, кто сидит перед камерой, но вы явно не мой отец. Что вы сделали с папой?

– ЕГОР!!!

– Да ладно, бать, я прикалываюсь. Всё в порядке. Поговори с ней. Пока это не сделал кто-нибудь другой.

– В смысле?

– Я, например!

– Доскёшься, сына! Может я уже и «не твой отец», как ты говоришь, но его ремень-то у меня! И рука всё ещё тяжелая!

После веселья настали разговоры о грустном. Приезд Павла Васильевича домой откладывался.

***

Опять эта улица с шумом трёпа прохожих. С лязгом проезжающих машин. Этот шум кого угодно сможет довести до психоза. Кто-то стучит. Какой-то мужик обсуждает несправедливое устройство общества, материт жадность банкиров и капиталистических ублюдков. На фоне из динамиков орёт реклама. «Двери и окна-а-а-а для всей семьи». Что за семья такая? В самом деле всем нужно по двери и по окну?

Скелеты деревьев царапают небо. Снег валит практически бесперебойно. Если бы только научиться извлекать из него энергию… Мир бы уже не был прежним.

Вылазки по заброшенным зданиям перенесли до потеплений. Слоняться по сугробам не хотелось. При случае даже убежать будет трудно. В особенности, если улепётывать придётся по рыхлой субстанции, то и дело желающей, тебя сожрать.

Зато посты в «Тёмном вестнике» (название рабочее) стали выходить регулярно. Егор подтянул знания родного языка. Начал замечать ошибки и у себя в речи, и в речи одноклассников. Не сказать, что редактировать очередной талмуд от Максима, страниц этак на пятьдесят-шестьдесят, было особенно весело, но некоторые ляпы доставляли. В особенности словосочетания типа «пир духа».

***

Школа номер семнадцать ПГТ Тёмный жила обычной жизнью. Егор от нечего делать составлял словесные портреты ровесников и учителей.

Жижек был забавный малый. Что-то в его психике сформировалось не так. И он периодически выдавал необычные звукосочетания, кривлялся, вскрикивал. По-началу всех это забавляло. В особенности, когда грустный материал математики восьмого класса разбавлялся рандомным: «дэздзайн!», или «буэбуэстолачь!»

Вскоре, правда, закидоны Жижека забавлять перестали. По большей части вызывали только раздражение. Но травить его за это никто не стал. В школе номер семнадцать были объекты более достойные травли, чем сумасбродный юный псих.

Например, был толстый Витя. Он, в отличие от Жижека, пропевал «Sunshine like a Diamond» специально. К месту и не к месту. Как же это бесило! Егор, конечно, не стремился участвовать в травле, но иногда не сдерживался, и тоже чего-нибудь отчебучивал. Обидное для Вити прозвище – Камушка – Егорово порождение.

Был ещё вечно-грязный Ванька. Ситуацию осложняло то, что родители пеклись о гигиене сына. Анастасия Валерьевна – мама Ваньки, была прямо-таки помешана на стирке и глажке. Ваньке, чтобы соблюдать чистоту, достаточно было не вести себя, как свинья. Но он умудрялся каждый раз упасть в лужу (где вы вообще видели лужи зимой?!), изваляться в придорожном снегу или сыграть роль половой тряпки, перекатываясь по полу школьного коридора.

Вдобавок ко всему Ванька отличался наигранным слабоумием. Включал дурачка. За что не единожды получал по лицу.

Егору, как впрочем и всей его компании школьные тёрки быстро наскучили. И трио, всеми правдами и неправдами, старалось избегать любых ссор, конфликтов, и иже с ними. Разве что, когда очередной старшак или просто задиристый малолетний дебил путал берега, ему устраивали тёмную. Но этим всё и ограничивалось.

Трудовик был дядька странный. Если физик пил нещадно и дымил как паровоз, то Макар Сигизмундович, был всегда чист как пустая чашка петри. Смотрел на всё через призму рационализма и постоянно, неотступно взывал к здравому смыслу. «Работать надо учиться! Сызмальства. Вот, ваш однокашник, Егор Серов – хвалю! Живёт, значит один. В частном доме, а не в ваших человейниках. И загляденье – после уроков работает. Двор всегда убран. Забор ладный. Да ещё и с псиной гулять успевает. Ещё бы приналег на учёбу, и действительно – образцовый ученик!» Егору польстило бы внимание трудовика, если бы это было не так странно. Он после этой длинной оды во славу егорова трудолюбия думал: «Эт чё, он ж даже не мой сосед! Где-то на другой стороне посёлка живёт. Какого хрена? Он типа наблюдает за мной? Жу-у-у-уть, какая!» Так трудовик тоже оказался в списке «Подозрительных типов», куда входил жиртрест с колонкой, один из охранников с блестящими глазами и, конечно, Виктория Алексеевна – соцпедагог детской полиции , а по совместительству, тупая, надутая стерва.

***

В тени косматой ели,

Над шумною рекой

Качает черт качели

Мохнатою рукой.

Чертовы качели. Фёдор Кузьмич Сологуб

Евгений Павлович не приехал и когда снег сошёл. Снова не получилось. Командировка затянулась. Они что-то нашли на Севере. Что-то, что сулило огромный гешефт.

Зато дядя Сергей зачастил. Притащил жирных-жирных карпов. Они с Егором жарили их в «ста травах для рыбы». Это была самая вкусная рыба из всех, что Егор пробовал за свою недолгую жизнь.

– Стало быть Палыч так и не приедет?

– Да.

– Денег-то высылает?

– Высылает.

– На всё хватает? Или добавить надо?

– Да не, на всё хватает. Дядя Сергей, а вы это… Пострелять меня возьмёте?

– Возьму. Чего не взять-то. Только не сейчас. У нас в лесу мразь какая-то решила без лицензии лосей поубивать. Вот ты скажи, Егор, на кой хрен убивать животное, если даже не ешь его?

– В каком смысле?

– В прямом! Мудачины просто убивают лося, глумятся над трупом и даже трофеев не берут. Мы бы с Антошкой уже в два счёта уродов нашли. А так и остается… Ищи, да ищи. И вишь, дело-то какое, у нас все, кто к охоте какое отношение имеют под учётом. Но не в ходу такое.

– А на сколько такое тянет?

– В смысле?

– Ну, если вы с дядь Антоном их поймаете, их в тюрягу упекут?

– Какое там! От одного до двух лет, максимум, штраф ещё, да общественные работы. Херня, кароч, но у нас свои способы наказания есть… Кхе-кхе.

– Расскажете?

– Когда-нибудь, когда-нибудь. Маловат ты ещё, Егорка. Хавай давай, а не трепись попусту. А пострелять летом пойдём. Кстати об этом… Мне тут со школы звонили.

Егор помрачнел. «Вот Грымза, сучье отродье, уже застучала».

– Эт, как её, Елена Ивановна стало быть беспокоится о твоей успеваемости. Дескать математика у тебя плоховато идёт. Не поделишься соображениями?

– Она преувеличивает. Я итак пашу как проклятый над алгеброй. Не математикой. У нас алгебра. Но никак в толк не возьму. Математичке уже сто лет в обед. Ей давно на пенсию пора. А страдать мне приходиться.

– Стало быть виноватых нашёл?! Я тебе про это что говорил?

– Не, дядь Сергей! Не виноватых! Мне бы просто времени надо. Огэ-ж ещё не скоро, а ВПР-ки я напишу, честно-пречестно!

– Угу… – Сергей задумался, – Вот тебе, значит уговор, вытягиваешься на три-четыре, и я тебе страйкбольный привод на день рождения подгоню. А, если без троек закончишь, то с обвесами.

– Да ну?! – не поверил Егор.

– Ну да! Варежку-то захлопни! Сначала дело, потом всё остальное. Добазарились?

– А если не получится?

– Ну, тогда, всё лето на меня батрачить будешь. Не за бесплатно, естественно. А деньги на репетиторов пустим. Договорились?

Егор бы так и так подрабатывал у дяди Сергея, как, впрочем, и каждое лето. Картошка сама себя не вырастит, как говорится.

– Идёт!

***

– Оп-па! Наша остановочка! – говорил Макс.

Шёл ливень со снегом. На улице боролся за своё место под солнцем дубак.

– На кой хер мы вообще сюда выбрались? – спрашивал Данил. Он занимался самым бессмысленным делом на земле – чистил берцы о талый снег.

– А на кой хер мы вообще живём? То-то же! Не вякай. Надо, значит надо, сечёшь?

Егор молчал. Он пока что сам не понял, что они тут забыли. Но Макс был хорош на выдумки, а следовательно, хотя бы изредка ему можно было доверять.

Озёрный располагался вблизи Тёмного. Пятнадцать километров, если быть точнее. Можно было дойти пешком, чтобы сэкономить деньги, но погода не располагала к длительным пешим прогулкам.

Дома были настроены хаотично. На остановке ощерился магазинчик «Всё для дома по пути».

– Ты мобильник взял? – Спросил Макс Егора.

– Ага.

– Заряжен?

– Как всегда.

– Шик. Блеск.

Трио подошло к новому кирпичному зданию. Оно прямо выделялось своим ярко-оранжевым цветом от остальных построек.

– И чё, ты нас на новенькую халупу посмотреть притащил?

– Сам ты халупа! Это новый культурный центр. Библиотека, музей и концертный зал, всё в одном, понял? Понял?

Стоило заметить, тематическая выставка была атмосферной. Всюду красные знамёна. Сабли. Оружие времён революции. Агитплакаты и книги. Егор в этот день наснимал огромное количество материала.

Валентина Евстафьевна провела ребятам ликбез по истории социалистического движения в России.

Данил, правда, проявил себя как малолетний дебил. Он то и дело норовил спросить какую-то срань, почерпнутую из интернета. Он перестал, когда Макс вывел его в туалет и провёл воспитательную беседу.

– Мне вообще по боку чё ты там про экономику думаешь! Сечёшь? Думалка не выросла. У Естафьевны докторская степень по истории! А ты ей эту чушь малограмотную в уши льёшь. На её месте я бы тебя высек, полудурка. На нас итак время тратят. Бесплатно, сука, понимаешь ты или нет!

Егор молча смотрел на беседу друзей. Хмурился. Смеялся, когда Макс дал Дане хрустких затрещин.

Далее экскурсия пошла тихо. Спокойно. Без шума и пыли. В частности, Данил больше не пылил свою чушью из интернета. А после экскурсии парни договорились, не сорить не своими мыслями. Это, правда, породило новый философский спор. По типу, а что можно считать своими мыслями? А? Ну, пока что решили так далеко не заглядывать. Достаточно было ограничить пересказы видео и лонгридов из интернета и всё тут.

Обратно возвращались той же междугородней маршруткой. Поправка на то, что она была совсем пустой. Странно. Из Тёмного ехала толпа народу – места свободного не было, а вот обратно, компашка, да две старушки, обсуждающие перепады атмосферного давления.

На полпути Егор задремал. И разговор бабушек принял какие-то зловещие черты.

– А я на выходных голов нарубила. Меленько-меленько. Наварила из этого супу. А впрочем ещё бы парочку мальчишек, вот как эти… Свеженькие такие. Кровь с молоком!

– Чего?! Чё это вообще было?! – подумал Егор.

– Подъём, молокососы! Наша остановочка, – растолкал всех Макс.

Рядом с остановкой и в снег и в дождь, и в грязь, и в слякоть торговали такие же старушки, как и те, что ехали с парнями в маршрутке.

– Мальчишки! Может возьмете головушек рыбьих? Сама солила! – скрипела вслед старушка.

Надо завязывать с ужастиками на ночь. Приснится же такое, – подумал Егор.

***

Весна выдалась мерзкой. Хотелось выть от грязищи, в которой ты оказывался по колено, когда нужно было куда-нибудь идти. Егор пал духом. Сидел дома. Мучил себя алгеброй и геометрией. Всё время хотелось спать и есть мясо. А из мяса была только птица. Куриный фарш. Зимний улов дяди Сергея Егор решил приберечь до момента возвращения отца. На случай, если он всё-таки не выдержит, он решил заготовить шашлыка из скумбрии. У него в морозильнике морозились двадцать-тридцать рыбин. На двадцати из тридцати он решил попрактиковаться. Замариновал их, как полагается. Нажарил на углях. Получилось бомбово. Вкуснейше. Он решил, что бате понравится.

В качестве фокус-группы выбрал друзей и дядю Сергея. Все оценили кулинарный талант юного дарования от мира гастрономических изысков.

Дядя Сергей не оценил разве что хандру Егора. Решил её вылечить выходными на рыбалку. Егор дышал свежим воздухом. Кутался в серо-болотный дождевик.

Дядя Серёжа нещадно курил чёрный уральский табак. Залихватски закидывал блесну. Матерился на щуку, которая постоянно срывалась.

– Ну, паскудина полосатая! Я думал, поймаю – отпущу, теперь хрен тебе! Ни какими тремя желаниями не отделаешься.

Егор сам не зная от чего прыснул. Смеялся долго, пока не почувствовал боль в животе. Он упал с рыбачьего складного стула и продолжал смеяться.

Дядя Сергей улыбался. И сам прыснул, когда Егор завизжал, опершись правой рукой на муравейник.

По руке поползли красные отряды. Егор стал подозревать, что огненными их прозвали отнюдь не за цвет. Рука горела. Муравьи поднимались под рукав дождевика.

Чтобы погасить пожар укусов Егор закинул руку в реку. Чтобы отвлечься стал разглядывать илистое дно.

Поплавок из пробки от вина мерно раскачивался на волнах. Когда руку попустило, Егор сменил наживку. Утром они ходили в поля отлавливать разное. В основном наловили жаб. Егору было жалко этих бесхвостых, склизких товарищей. Но дяде жалость было лучше не показывать.

– Если тебе жалко, тогда и мяса не ешь. И рыбы тоже. Вообще ничего не ешь. Морковке тоже больно, когда её чистишь. А вот этот твой «запах скошенной травы» – это запах геноцида. Запах массового убийства. Усёк?

Как тут не усечь.

Впрочем, дядя Сергей, как будто увидел сочувственный взгляд Егора, которым он смерил банку с амфибиями.

– А знаешь чё, ну их нахер, жаб этих. И вырвав банку из рук племянника перевернул её в траву. Пленники разбежались. А вернее, распрыгались в разные стороны.

– А на чё ловить будем?

– На жопу твою. Вопросов тупых не задавай, – сказал дядя Серёжа. Вместо ответа и объяснений достал блесну в виде оранжевой лягушки. Выглядела натуралистично. Если бы Егору такая попалась в школьном портфеле, он испугался. Или как назвать отвращение в крайней степени? Егору вспомнилось, как он проветривал дом летом. В окно залетел стриж. Птица испугалась больше парня. А Егор, завидев чёрный глаз, сверлящий его, выбежал в сени и отдышавшись, засмеялся. Но холодок по спине и дрожь в животе подавить удалось далеко не сразу.

А ещё у дяди Сергея были блёсны в виде рыб. Всех цветов и оттенков.

В целом, рыбалка прошла успешно. Как же матерился дядя Сергей, когда вытащил-таки «полосатую паскудину»!

Домой засобирались заполночь.

Егор смотрел на воду. Водомерки устраивали кросс. Шли круги. На дне что-то мелькало.

– Дядя Сергей! А, дядя Сергей!

– Чего?

– А водяные существуют?

– Может и существуют. Но знать я не хочу.

– Эт почему?

– Потому что, если узнаешь наверняка: ты труп. Попробуй заговорить с паранормальной хренью. И если она тебе ответит – ты не жилец.

– Эт, чё, мне не пытаться с ней разговаривать?

– Сначала бей. Потом беги. Не получится – умрёшь.

– Стало быть, вы всякой чертовщины не встречали.

– Отчего-ж? Встречал. Правда вся эта чертовщина в людях. Люди такое иногда отчебучивают, что любой чёрт в сторонке закурит.

– Жутковато это.

– Да брось! Волков боятся – в лес не ходить.

Воображение рисовало Егору седого старика под водой. Он ухмылялся. Рассматривал его, как диковинку. Приценивался: стоит ли топить.

– Дядя Сергей!

– Ну чего?

– Может домой пойдём? Или костерок сварганим на худой конец.

– Жрать охота?

– Ага.

– Сделаем.

И вскоре, натаскав валежника, сложив кострище из булыжников, дядя и племянник сидели на берегу, слушали ночной шум поля, леса и реки, разогревали тушёнку и пили чай со зверобоем из термоса.

Улов получился богатый: пара карпов, правда не таких жирных, как из рыбхозяйства, две щуки: одна старая, огромная и злющая, вторая поменьше, но тоже злющая, два линя, и с десяток чебаков чуть больше ладони. Мелочь сразу выпустили. Костёр вскоре догорел. Оставались угли. Расправились с ужином. Потушили из ведра остатки пламени. Собрали мусор и двинулись домой.

Дядя Сергей на ночь не остался. Ушёл «работу дорабатывать». Егор заготавливал улов, пока не стал клевать носом. Дал лишнюю пайку Бутчу и улегся спать.

Под утро его разбудил шум на чердаке. Как будто кто-то ходит и мешки таскает. Егор испугался, и чтобы отогнать страх принялся материться. Это ещё его мама говорила: «Обычно, если встречаешь чертовщину, или нечисть какую, надо материть её на чём свет стоит». Егор внял совету матери.

– Вот ты, замудоблядская поебень! Смотри, у меня тут два охотничьих ножа и перец, я сейчас поднимусь к тебе, сраная поебота, залью чердак, а когда будешь спускаться, разделаю тебя на стейки и Бутчу скормлю! Слышишь, ты, нет?! Мразь паскудная!

Шум прекратился. Егор, на всякий случай проорал ещё. Связностью и складностью подростковая ругань не отличалась, но эффект, больше, впрочем, самовнушение, возымела.

Наступила тишина, которую Егор решил разбавить телевизором. Он ещё раз проверил все окна. Потрогал засов и щеколду на входной двери. Заварил чёрного чаю и улёгся на диван. Телеканал «Триллер» транслировал «Семь» Финчера. На Егора этот фильм действовал как снотворное, и вскоре под ужимки Пита и ухмылки Моргана он задремал.

– Я ЖДУ! – сказал кто-то на чердаке.

Егор вскочил. Сон как рукой сняло. Он пытался дозвониться до дяди Сергея. Мокрые пальцы не слушались. Отбивали тарабарщину на сенсорном экране. С чердака доносился то ли хохот, то ли кашель. Бутч заливался лаем. Ему вторили все собаки частного сектора. Вскоре у его дома собралась целая свора. Все выли и лаяли на дом Егора. А кто-то или что-то хохотало и хохотало. Егор включил все лампы. О том, чтобы выйти в прихожую или пристройку речи вообще не было. На худой конец, он решил, что выпрыгнет в окно и понесётся куда угодно. Прочь от того, что засело на чердаке.

– Я ЖДУ! – доносился приглушённый голос с чердака. Твари этого показалось мало. Там снова что-то затопало. Раздался глухой стук падающих вещей. Егор взял первое что попалось под руку – черенок для лопаты. «Кретин сраный, почему ты всё время ебланишь, давно надо было её починить!»

– СЮДА! СЮДА! СЮДА! – доносилось сверху, – ЧЕГО ЖЕ ТЫ МОЛЧИШЬ? ЗАГОВОРИ СО МНОЙ! ЗАГОВОРИ! ЗАГОВОРИ!