Такие дела

Егор цепенел от ужаса. Волны пробегали от поясницы до корней волос. Было то ли холодно, то ли жарко. Было до усрачки страшно.

В истерике, дойдя до крайней степени паники, глотая слёзы, Егор начал стучать черенком в потолок. Люстра шаталась. Он снова начал кричать ругательства. Сначала тихо. Беззубо. Потом всё громче и громче. Тварь на чердаке замолчала. Поймала тишину. Егор тоже замолчал. Стал прислушиваться. УДАР. УДАР. ЕЩЁ УДАР. С потолка посыпалась побелка. Собаки обезумели: две дворняги перемахнули через забор и вместе с Бутчем порывались подняться на чердак. Егор первый раз увидел такую животную злобу. Бутч обычно в припадках злости таких корчей не строил. Слюна текла рекой. Желтые клыки клацали в сторону чердака. Наверное, на собачьем это было самое, что ни на есть приглашение к смертельному бою.

Так Егор и просидел до прихода соседей. Дядя Сергей свистком разогнал свору собак. Стало немного спокойней. На улице столпились жители близлежащих домов. Ещё бы. Собаки такую бучу устроили, их перформанс слышно было поди даже в центре. Дядя Сергей открыл пристройку своими ключами, вбежал в дом.

Егор не сразу справился с щеколдой и засовом – руки не слушались. Судя по всему, лицо у него было белей чем печь. Потому что даже дядя Сергей испугался за племянника.

– Чё стало?! Меня чуть кондратий не схватил! Давай кратко и по делу!

– Т-т-т-та-т-ам, – Егор показал черенком на чердак.

– Чё там? Воры?

– Н-н-н-не-не-не-знаю!.. Та-та-там кто-то есть.

Дядя Сергей решил вызвать полицию, но сначала глянуть, что напугало племянника. Во дворе был поддатый Женька. Ему явно было скучно жить и он цеплялся за любое развлечение. Он светил на чердак фонарём, пытаясь разглядеть что-то. В другой руке у него был топорик.

Впрочем, дядя на чердак не полез. Решил, что если там и шкериться кто-то, то лучше подкараулить его внизу, по крайней мере, пока полиция не приедет.

Вскоре приехал наряд полиции. Один патрульный в летах и с жирком, второй помоложе, тощий и поджарый. Жеребьёвка не понадобилась и вскоре тот, что помоложе уже выкрикивал призывы слазить с чердака, медленно, без резких движений. Никто не отозвался и молодому пришлось лезть, в свете дальних фар и нескольких фонарей.

– Перчатки у вас есть?! Тут пиздец какой-то! – раздался голос через несколько мгновений.

– Лёх, ты там не геройствуй, оставь всё как есть! Как есть тебе говорю! Не хватало, чтоб ты улики нам запорол. Чё там у тебя? – говорил Степан Алексеевич – тот, что постарше.

– Пиздец тут, Степан Алексеевич! Полный пиздец!

Утром прибыли эксперты.

Степан Алексеевич и дядя Сергей о чём-то бубнили в сторонке. Алексей Степанович – полицейский помоложе, задумчиво крутил ус и смолил сигарету.

Егор смотрел на свой двор и не узнавал его: столько народу здесь отродясь не бывало. Приехали эксперты – мужчина и женщина в очках. Копошились на чердаке. Раздавался щелчок затвора фотокамеры и вспышки. Бутч злобно смотрел в сторону чердака. Ему явно не нравилось в узенькой стайке, за решёткой. Он рвался во тьму. Убить. Сожрать. Растерзать.

К Егору подошёл дядя Сергей.

– Слухай, племяш, а ты сам на чердак не лазил?

– Нет. Сказать честно?

– Естественно.

– Я всегда боялся. Батя пытался заставить, но не. Страшно. Ни чердак, ни подполье, ни подвал пристройки. Ни за что. Я хотел и там порядок навести, пока бати нет, да всё никак не решался.

– Слухай, помню, помню, ты, когда мелкий был, даже в штаны ссался, когда тебя за альбомом посылали. Батя лез, а тебя ссыкухой называл. Не вяжется версия.

– Что за версия?

– Егорка, ты только не нервничай, хорошо?

– Что за версия?!

– Степан Алексеевич, вон тот дядька с пузом, мой коллега, так сказать, он думает, что тебе внимания не хватает.

– Да вы что?! Правда? А менее очевидные вещи?

– Не, племяш, ты не нервничай. Попытайся лучше вспомнить, когда ты последний раз на чердак лазил?

– Дядя Сергей! Я же говорю я ссу! Ни разу такого не было! Мне этот сраный чердак в кошмарах снится! Всё там бродит что-то, вещи переставляет, пол скребёт. Я вообще никому об этом не говорил. Вон, Женька спросите, лазил я когда туда или нет. Без его взгляда на этой улице вообще нихера не делается!

– А чо я-то? А, ну да, ёпты, я вообще думал он заколочен. Туда даж Васильич только по особым случаям лазит. Всё собраться не мог хлам оттуда постащить. Да даже прежний жилец, этот, как его, ёпты! Бля, забыл ваще. Старикан тут жил. Он тоже не лазил. Отродясь не видовал. А ща бы сам заглянул. Чё там? – сказал Женёк.

– Да уж… Задачка… – сказал дядя Сергей. Он поскрёб щетину. Сплюнул. Подозвал Степана Алексеевича. Тот важно подошёл, закурил.

– Ну, малец, шороху ты навёл знатно!

– А чё я сделал-то?

– Да не, всё правильно сделал, ток в следующий раз сразу 112 набирай. Без вот этих танцев с бубнами. Усёк?

– Алексеич, ты лучше вот чё скажи, племяшу говорить, чё вы там нашли или повременить лучше?

– А чё кота за яйца тянуть? У тебя на чердаке алтарь из костей. А в центре… Кароч, соседская кошка к доске прибита. И кто-то нацарапал херню какую-то. Ща судмедэксперты пошерстят всё подробнее скажут. Ты точно на чердак не лазил?

– Точно, – ответил за Егора Дядя, – дословно с подросткового-пубертатного на человечий: он ссыт. И даже не фигурально.

– Стало быть, у вас на чердаке маньячило завёлся, вот только ума не приложу, как эта паскуда свалить умудрилась? Там ещё ход есть, кроме этого? – Степан Алексеевич ткнул в сторону чердака.

– Нет. Я бы знал. Хотя… Да нет! Я бы точно знал, а то мне эта срань итак в кошмарах снится. Не могу даже смотреть в его сторону. Я одно время даже заколотить его хотел.

– А чё-ж не стал?

– Во-первых, батя приедет, пизды даст, а во-вторых… Ссу. С досками один раз хотел лезть, но побоялся. Даже на первую лестницу встать. Даже днём. Даже с Бутчем под жопой.

– Ну арти-и-ист. У вас в семье все так выражаются?

– А то ты не знаешь? Мы это по наследству передаём!

Взрослые засмеялись. Егору было не смешно, но он нервно нездорово захохотал.

***

Я считал слонов и в нечет и в чет,

И все-таки я не уснул,

И тут явился ко мне мой черт,

И уселся верхом на стул.

И сказал мой черт: – Ну, как, старина,

Ну, как же мы порешим?

Подпишем союз, и айда в стремена,

И еще чуток погрешим!

И ты можешь лгать, и можешь блудить,

И друзей предавать гуртом!

А то, что придется потом платить,

Так ведь это ж, пойми, потом!

Аллилуйя, аллилуйя,

Аллилуйя, – потом!

Но зато ты узнаешь, как сладок грех

Этой горькой порой седин.

И что счастье не в том, что один за всех,

А в том, что все – как один!

И ты поймешь, что нет над тобой суда,

Нет проклятия прошлых лет,

Когда вместе со всеми ты скажешь – да!

И вместе со всеми – нет!

И ты будешь волков на земле плодить,

И учить их вилять хвостом!

А то, что придется потом платить,

Так ведь это ж, пойми, – потом!

Аллилуйя, аллилуйя,

Аллилуйя, – потом!

И что душа? – Прошлогодний снег!

А глядишь – пронесет и так!

В наш атомный век, в наш каменный век,

На совесть цена пятак!

И кому оно нужно, это добро,

Если всем дорога – в золу…

Так давай же, бери, старина, перо

И вот здесь распишись, в углу!

Тут черт потрогал мизинцем бровь…

И придвинул ко мне флакон…

И я спросил его: – Это кровь?

– Чернила, – ответил он…

Аллилуя, аллилуя

– Чернила, – ответил он.

Александр Галич

Для Егора новости были хорошие. Ему пришлось привыкать к тете Оксане и дяде Сергею. Родственники категорически отказывались оставлять ребёнка одного. Егор себя ребёнком не считал, но когда дома были ещё люди ему становилось спокойнее.

То, что нашли на чердаке и судмедэксперты, и полиция, и Пётр Петрович – сотрудник уголовного розыска, посчитали за угрозу. Надпись – непонятная неразбериха, смесь старославянского, латыни, и последних ругательств, – в общих чертах можно было перевести как «Ты следующий, выродок».

Павел Васильевич, как узнал о ситуации дома, сразу же, взяв бессрочный отпуск направился домой. Путь, правда, ему предстоял не близкий. Ему пришлось напрягать все свои связи и сорить деньгами, чтобы сначала выбраться с объекта.

– Буду через три недели, максимум через месяц. В мае, почитай, уже увидимся.

– Хорошо, па. Всё в порядке. Ты сам, главное, осторожней.

Вскоре, правда, шумиха вокруг Егора стихла. Появился повод посерьёзней.

В три часа ночи, Егору позвонил Макс.

– Вставай, залупа ушастая, у меня новости! Собирайся и дуй в тринадцатиэтажку!

– Нахера? Ты время видел?

– Пощёлкай мне еблищем ещё! Некит нашёлся!

Егор в который раз моментально проснулся. Его как водой обдало. Дяде Серёже долго объяснять ничего не пришлось: он храпел как бульдозер. Тётя Оксана посапывала в соседней комнате. Егор прошмыгнул во двор, погладил Бутча. На чердак он даже не взглянул. По спине пробежал холодок. Подсознание рисовало два стальных глаза, сверлящих его спину.

Двадцать пять минут бега трусцой и Егор жал руку Дане и Максу. Те, отходили ото сна в приёмной скорой помощи.

– Чё с ним?

– Чё, чё, хер в очё, ёпты! Молчат, как партизаны. Даже родичей не пускают. Полисмены дежурят. Чё-то выспрашивают! – говорил Максим. Голос его дрожал, то ли от нервов, то ли от ночного заморозка. Шёл мелкий снег. Холодные пылинки таяли на одежде.

В приёмной стоял гул ламп.

Кроме парней были ещё родители Никиты, и дед в каталке. Медсёстры сновали туда-сюда. Где-то вдалеке раздавался телефонный звонок и бубнеж. Даня мучил кофе-машину. Макс занимался нейрогимнастикой – не мог найти рукам нужного применения.

С Некитом увидеться так и не удалось. До друзей дошли лишь отрывочные крупицы непонятной информации: не спит, пневмония, нашли вымазанного какой-то чёрной дрянью, в одних трусах шёл практически без сознания вдоль междугородней трассы, ничего не ест, сделали МРТ, повреждён мениск, в голове опухоль с небольшой мандарин, не разговаривает ни с кем, часть языка то ли откушена, то ли отрезана… Таких подробностей парни не ожидали. Мельком им удалось увидеть друга. Тот был нездорового цвета. Некогда голубые глаза сейчас были разного цвета: один красный, зрачка не видно, второй серый в потрескавшихся капиллярах. Оба глаза жили своей жизнью, расползались в стороны. Взгляд не осознанный. Ничего и никого не узнающий. Мёртвый взгляд. Тут даже почти вечно весёлый Макс не нашёл ни одной шутки, чтобы разрядить обстановку. Мать Никиты рыдала. Отец курил сигарету за сигаретой.

Передачи к Никите не допускали. Все попытки заговорить с ним пресекали на корню.

Вскоре стало ясно, что радостная весть пришла об руку с несчастьем. Воспаление легких у Никиты не поддавалось лечению. В крови нашли целый коктейль синтетической дряни, а психическое здоровье парня можно было считать разрушенным.

– Он вообще ничего не видит. Сильнейший шок в совокупности с подорванным здоровьем убили остатки самосознания парня. Он ничего и никого не помнит. Скорее всего, даже не знает кто он. Прогноз не утешительный, – говорил в усы Никитин лечащий врач. Егор так и не запомнил его имени. В голове всё крутился список болезней.

В местных СМИ пронюхали про наркотики в крови подростка. Начался новый этап суда линча.

Если до этого, ко всем, кто имел отношение к наркотрафику относились с презрением, опаской и боязнью, то теперь жителей Тёмного захлестнул гнев. Началось всё более-менее безобидно – пару курьеров побили. Сожгли подозрительную чёрную машину, возле которой ошивались люмпены, маргиналы и опустившиеся на социальное дно. После дела стали приобретать больший размах.

В многоквартирном доме, по улице Энтузиастов вспыхнула квартира «с очень плохой репутацией» на первом этаже. Рядом нашли мёртвого парня, руки были связаны пластиковыми хомутами, голову вбили в люк мусоропровода на этом же этаже. Все трактовали это как послание местным наркобизнесменам – дескать, уёбывайте, а то, велика вероятность, что и вас найдут в таком же состоянии.

Примерно в это же время дядя Сергей похмурел. Перестал бриться. И пропадал ночами, когда все засыпали. Егор делал вид, что не замечает, как дядя глубоким вечером берёт хозяйственные перчатки, и встречаясь со Степаном Алексеевичем и ещё парой хмурых мужиков за сорок куда-то уходят.

Дядя возвращался под утро. Всегда с новыми синяками и ссадинами. От него чаще стало пахнуть спиртным. Один раз он пришёл домой с загипсованной рукой. И после этого ночные прогулки на время прекратились. Родственникам дядя врал, что у него на работе завал. А руку он повредил, когда пытался починить колесо служебной машины. Егор был готов поспорить, что дядя никогда не водил, хотя… Шут его знает.

Примерно в это же время нашли ещё одно тело при жизни крайне подозрительного типа, кто-то подвесил его на фонарном столбе за вывернутые за спину руки. Когда его нашли, он был уже мёртв. Болтался как тряпка.

Власти города просили перестать сеять панику. Ввели комендантский час.

Никиту перевели в региональный оздоровительный центр. Парни больше не получили никаких сведений о друге.

Егор продолжал усиленно налегать на учёбу. Перестал бегать за Настей Глуховой. У него появился новый объект для обожания: Алина Мармеладова. Сладкая фамилия. Сладкий запах духов – что-то цитрусово-шоколадное. Странное чувство юмора, которому даже Макс позавидует. Шикарная фигура и прекрасные волосы. Вдобавок ко всему громкий, звонкий, раскатистый смех, и прекрасные глаза, в которых можно утонуть. Егор и Алина быстро поладили. У них оказалось много общего. Да и чёрт возьми, весь творящийся в посёлке кошмар, им было легче переживать вместе.

В эти тёмные времена вспыхнула и другая искорка любви. Дядя Сергей и тётя Оксана стали как-то особенно друг к другу относиться. Егор заметил это практически сразу. Тётя Оксана давно овдовела – у дяди Сергея и отца Егора был старший брат – дядя Володя. Умер от почечной недостаточности. Или от рака. Егору толком не разжёвывали. А дядя Сергей и вовсе всю жизнь прожил бирюком. Поэтому ни Егора, ни вообще никого вокруг не заинтересовали их отношения – родственники? Ага. Седьмая вода на киселе.

***

– Я вообще ничего не понимаю! Какого хрена!? Некит, блин, зачем так-то? – говорил Данил. Это вообще было на него не похоже. Обычно он говорил мало. Тут его прямо пробрало. До парней дошли слухи, что Никита больше не приходит в сознание. В коме получается.

– Надо найти этих подонков. Найти и посадить далеко и надолго. А лучше вообще кончить, без суда и следствия, – сказал Макс.

Егор применил рациональный подход. Как никак ночное происшествие посбивало спесь.

– Ну да, ну да. Три желторотых пиздюка убивают основной костяк провинциальной мафии. Ты себя-то слышишь? Мы в лучшем случае, так же как Некит закончим.

– А в худшем?

– Нас не отпустят. У меня такое ощущение, что это нам в назидание. Типо акт устрашения.

– Да не, я думаю Некит сам сбежал. Он всегда был хитрый глист. Помните, как он в общагу к лысым квашеную сельдь в слив засунул? Вонищи было!..

Парни начали вспоминать каждый о своём. Как будто никто так и не заметил, что о Никите стали говорить в прошедшем времени.

– Егор, ты знаешь, что ты дурак? – говорила Алина, глядя на его домашнюю работу.

– Чего это?

– А ты будто не знаешь?

– Не знаю.

– Сердечки с буквой А. надо рисовать в альбоме, а никак не в тетрадке по алгебре.

– Думаешь Николаевна не оценит?

– А, это не мне ты рисовал? А… Значит – алгебра?

– Ну, а ты как думала?

– Баран!

Алина швырнула тетрадь в Егора. Он смеялся.

Клавдия Ивановна смотрела на них то ли с завистью, то ли с осуждением, то ли с умилением, а то и со всем сразу.

Алина была на год младше Егора. Ходила в музыкалку. Всё время говорила о музыке. Для Егора все эти терции, октавы, симфонии, капризы звучали как белый шум. Но когда Алина начинала играть – отбивать своими тоненькими пальцами мелодии на клавишах, что-то внутри обрывалось, топило Егора в странных, дотоле неизвестных чувствах.

Ещё Алина любила стихи. Читала их не так, как Егоровы одноклассницы, не было в них неуместного надрыва. Интонации были правильными. Да и сам набор впечатлял. Особенно Егору нравился «Дом, который построил Джек» в Алинином исполнении.

В кинотеатре пахло волшебством. Этакая смесь попкорна, газировки, сахара и хот догов.

Егор минуте к десятой понял, что выбрал неудачный фильм для просмотра с девушкой. Это был фильм «Злое». Алина храбрилась. Ситуацию спасал лёгкий комедийный флёр картины. Этакий контраст между мерзким, ужасным и забавным, а подчистую даже смешным.

Домой ребята шли в обнимку. Лёгкий испуг у Алины всё-таки оставался.

Батя действительно приехал. Егор никак не мог привыкнуть к его новому виду. Бороды не было, он брился каждый день, завидев только намёк на щетину. На старом-престаром коричневом ремне появился пять-шесть новых дырок. В целом Павел Васильевич высох. Лицо стало серым. Глаза нездорово блестели.

Егор всё пытался понять: чем вызваны такие перемены. Ответа не было. Отец просто чудил. Раньше за ним сын такого не замечал. В особенности Егору не понравилась новая страсть отца к сырому фаршу. Он, конечно, слышал рассказы, про то, что были времена, когда люди снимали пробу с мяса, делая своеобразный бутер из белого хлеба, лука и свеже-перекрученного фарша. Но отец явно перебарщивал с ностальгическими закидонами: жадно ел мясо ложками, практически не пережёвывая.

Также Павел Васильевич увлёкся охотой на ведьм: спрашивал мельчайшие детали, постоянно что-то вынюхивал, пропадал на охоте с дядей Сергеем.

На День Рождения Егора собрались все немногочисленные родственники: тётя Оксана, дядя Сергей, Павел Васильевич. Из региональной столицы на дорогущей машине приехал двоюродный дядя Василий с сыновьями. Других родственников Егор либо не помнил, либо даже не знал.

Батя подарил Егору ноутбук. У того отвисла челюсть. Павел Васильевич и до этого баловал сына, но чтобы так. Да ещё какой! Дорогущий, с игровой видеокартой, тонной памяти, в том числе и оперативной и годнейшим дисплеем. Егор не мог нарадоваться. Воспитание, правда, не позволило ему удрать из-за стола к подарку и погрузиться в виртуальность с головой. Но мысленно он грел эту надежду.

Остальные родственники ограничились деньгами. Егор разделил их и половину решил отдать отцу: скорее всего его подарок сжёг огромную часть зарплаты папы. Егор это понимал. Он вспоминал, как сильно отец ругал банки, когда их семья вынуждена была брать кредиты. Он надеялся, что для покупки ноутбука батя не влёз в их «сучью кабалу».

В целом праздник прошёл хорошо. Пил разве что дядя Василий. Он привёз с собой несколько бутылок водки и долго возмущался отказами от спиртного дяди Серёжи и Павла Васильевича. В итоге они налегали на привезённую водку втроём: дядя Василий пил за всех, Гришка и Витя – его сыновья, пили с пропуском каждой второй стопки.

Когда троица изрядно подзахмелела, а остальные родственники обсудили произошедшее, дядя Вася начал трудный профориентационный разговор.

– Егорку, стало быть, к нам надо. В Академию.

– Чего это сразу в академию? – спросил отец.

– А куда ещё? В комерсы? Купи, продай? Или на кассе будет целыми днями торчать?

Дядя Сергей вступил в назревающий спор. Он хлопнул пустой кружкой по столу. Тяжело выдохнул.

– Давайте-ка, не портить племяшу праздник, хорошо? Вырастет, школу окончит, дальше сам решит, чего и куда ему.

– Ну да, ну да, ты-то всё решил, я смотрю. Пять лет до пенсии. Награды. Звание. Куда всё проебал? В лесу лучше? – глянул в сторону Сергея дядя Вася.

Егор кожей прочувствовал повисшее в воздухе напряжение. Похожее чувство бывало перед драками. Он, конечно, знал, что между родственниками отношения не особо тёплые, да что там: подобный сбор это уже явление небывалое, но драки под своей крышей он как-то не хотел. Тем более, что у взрослых они заканчиваются обычно плохо. Ему почему-то вспомнилась громкая новость про поножовщину между двумя владельцами местной лесопилки. Бизнес у них шёл в гору, пока они, как и практически всегда, под недельный запой что-то не поделили. Дальше история обыденная: рейдерский захват территории, продажа оборудования без согласования сторон, увольнение персонала… И череда жестоких, бессмысленных убийств. Теперь лесопилка пополнила коллекцию заброшенных памятников великого прошлого. Егору не хотелось повторения истории. Не хотелось попадать в хронику. Не хотелось, чтобы родственники собачились на ровном месте.

– Дядь Вась! Вы бы лучше подсказали что делать! У нас тут какая-то жуткая срань происходит! Как? Вам не рассказывали? – и Егор пересказал в двух словах детали ночного путешествия. Отвлекающий манёвр сработал на ура. Через четверть часа, конфликты были ненадолго забыты – спектр агрессии пал на другую цель.

– Я вам вот что скажу. Таких психов везде в достатке. Вот у нас в пригороде, есть «синие», ну, мудачьё в наколках, часто в бегах. Они обычно творят мрачняк, но носу на улицу не кажут, стараются по-тихому действовать, а это у нас тут какой-то шиз. Я у себя пошуршу, посмотрю, что можно с вашим отделом сделать, может они кого пришлют. Но, дело в чём, когда мы его возьмём, нельзя этой падле съехать по дурке. Он, естественно будет строить невменоз, но у меня пара парней и на таких найдётся. Разберёмся. Вы, главное, не отсвечивайте. Рано или поздно, это полупокера примут, а уж там я ему устрою место под солнышком.

– А пацан?

– Чё за пацан?

– Пострадавший, как там его?

– Никита, – вставил своё слово Егор.

– Я уже и по нему пробежался, это либо совпадение, либо наш Пичушкин-Чикатило имеет какое-то отношение к наркотрафику. Тогда всё сложнее. Им скорее всего другое ведомство займётся, но я его и там достану, не переживайте. А пацана жаль, Егорка, ты чё своего другана от опрометчивых поступков не отговорил? Умный же парень!

Егор молчал. Его, конечно, грызло чувство вины за тугодумность, медлительность в принятии решений. После произошедшего с Никитой он решил, что медлить не будет. Делай, что должен. И без всяких продолжений. Вот что-то такое он про себя сформулировал.

Павел Васильевич прочитал боль в отрешённом взгляде сына. Перевёл тему на экспедиции. Ему многое говорить было нельзя, но за годы работы он научился рассказывать о ней интересно и без лишних подробностей.

Когда все разошлись по спальным местам, Егор получил возможность пересчитать подарочные деньги и познакомиться со своим новым другом. Друзьям про ноут лучше не говорить – зависть – гнилое чувство, это по себе знал. В их широтах встретить дорогую технику, сродни чуду. Парни, даже зажиточные, вряд ли смогут получить что-то такое на свои Дни Рождения или Новый Год. Старенький компьютер Макса Егор не раз чинил своими силами и за общие, немногочисленные средства. Он хорошо помнил, как вся компания собирала лом на то, чтобы купить блок питания. Особенно обидно и горько было, когда через две недели полетела материнская плата, утянув за собой всё остальное. Блок питания, как назло, остался жив. Он занял место на стеллаже с трофеями.

Егор поставил пару игр, залогинился в свои соцсети, пытался привыкнуть к тачпаду – решил, что мышь просить у отца не будет, совесть не позволит. Тем более играми он больше не увлекался. От запойных походов в компьютерный клуб до его закрытия его передёрнуло. Больше он на эту иглу не сядет. Дядя Сергей не поймёт, батя не примет, а Егор перестанет себя уважать.

Зато он открыл для себя дивный мир кино. Он, конечно, пробовал смотреть фильмы и сериалы с телефона, но это была дичь редкостная – попробуй разглядеть в маленьком экранчике красоту лесов в заставке «Сияния» или футуристические картины будущего в «Блейд-раннере» и поймёшь о чём речь.

Он долго не мог решить, что посмотреть, потом наткнулся на серию фильмов «Джон Уик» и пролежал с горящими глазами до сцены после финальных титров последней части. В этот момент он испытал щенячий восторг. Его метало по смелым проектам благодарности отцу. Но он, к своему стыду, понял, что даже не знает чего бы батя хотел.

На днях, после школы, Егор, вконец измучившись, спросил отца напрямую: «Бать, я так не могу. Может вернём ноут?»

Павел Васильевич чуть ложку не проглотил.

– Сломался?

– Нет.

– Не понравился?

– Нет!

– А что такое?!