Тени Обратной Стороны. Часть 2. Танец масок

– Повезло же мне с попутчиками, – желчно добавил он.

Вдалеке что-то стучало и чавкало, но нельзя было разобрать даже, из какого разветвления тоннеля идут звуки. Бартель как приклеился к своему ружью и, кажется, даже не дышал. Брат Ингольберт одними губами читал молитву. Стук был всё громче, Айдан уже почти уверился, что он доносится слева. Тени вдруг искривились, их повело в сторону, словно что-то вытесняло само пространство – на какое-то мгновение Айдан увидел на уровне своего лица треугольный щиток остриём вниз и гирлянды светящихся зелёным глазёнок вдоль его боков, толстые красные усы и пару острых, разветвлённых жвал – потом низ треугольника разошёлся, челюсти раскрылись внутри челюстей – и на людей пролился жуткий скрипучий клёкот, от которого хотелось разломать грудь и вырвать сердце, чтобы только оно перестало болеть. Ааренданнец медленно заваливался набок. Брат Ингольберт заслонился от напасти сложенными ладонями и твёрдыми, отрывистыми словами молитвы. Когда многоножка замолчала, подвижник одним движением выхватил у Бартеля ружьё, поднял к плечу и выстрелил. Посередине щитка расцвело синее пламя – тварь всхлипнула и осела, ткнувшись в пол мордой. На какое-то мгновение лицо старика стало жёстким, расчётливым как у бывалого наёмника. Айдан хотел было сжать в кулаке пирамидку, но ладонь больше не кололи знакомые острия, и лишь бессильное крошево разбегалось между пальцами. Она сделала своё дело, защитив его.

Разожжённая ааренданнцем искра потухла, но стены коридора справа уже пятнали, быстро наливаясь силой, мертвенные отсветы, и кто-то топал – к счастью, человеческими ногами. Брат Ингольберт не собирался рисковать: покрутив колечки на ружье и не поняв, как оно перезаряжается, он просто перехватил его на манер дубины и встал поближе к повороту, готовый сразить первого, кто оттуда появится. Айдан же только и мог что спрятаться за его спиной и глазеть на поверженную сколопендру. Задняя её часть, широкая и пухлая, покрытая слитным панцирем, как спинка таракана, опиралась на дюжину коротких, мощных ножек и заканчивалась парой алых многокольчатых хвостов. Выше ножек тело становилось более плоским и стройным, оно делилось на шипастые, покрытые крепкой блестящей бронёй сегменты, и от боков каждого отходило по паре лапок – сперва коротких, с острым концом и одним суставом посередине, а затем более сложных, с тремя пальцами, в которых можно было держать что-нибудь – и дохлая многоножка в самом деле ещё сжимала тремя лапами древко посоха с туманным камнем в навершие. На спине у неё росли четыре пары тонких и сухих на вид лопастей, которые были немного светлее панциря и напоминали половинки кленовых крылаток. За треугольником башки набухал бугор навроде затылка, покрытый не то шерстью, не то усиками. Хронист не мог не заметить, что, хотя многоножка была гадкой по человеческим меркам, выглядела она вполне ухоженной: всё блестело, жвалы казались заточенными, стыки между сегментами тела были аккуратно проложены чем-то вроде пушистого мха, а одну из лап обнимал грубый браслет из бронзовой проволоки. Там, где полагалось быть поясу, висела кожаная сумка – Айдану стало интересно, что внутри, но он бы ни за что не отважился проверить.

Чей-то удивлённый «Ой!» оторвал хрониста от созерцания. Ружьё вырвалось из рук подвижника и с жалобным звоном рухнуло где-то за спинами монахов. Новоприбывший, разумеется, носил бесформенную чёрную одёжку навроде рясы. Он был невысоким пухлым человечком, и его бритая голова напоминала небрежно вылепленный шарик из теста – но, пусть он даже не похож был на грозного боевого чародея, пелена, которую он соткал перед собой, успешно отражала удары брата Ингольберта.

– Ой-ой-ой, – глядя на распростёртую многоножку, простонал колдун. – Как нехорошо-то!

– Она убила нашего… спутника, – воскликнул Айдан, так и не решившись поименовать Бартеля другом.

Колдун осмотрел покойника и скорбно возгласил:

– Ааренданнец! Ох, как плохо-то! Ну, что за день сегодня!

– Где мы? – спросил хронист. – Откуда многоножки?

– Идите за мной, – чародей повернулся и посеменил прочь. Айдан поймал себя на мысли, что у сияния, которое следовало за коротышкой, не было видимого источника.

– Мы должны проститься с усопшим, вознести молитвы за его душу, – промолвил подвижник. Хронист подивился этакому религиозному пылу: сам он мог лишь радоваться, что в него до сих пор не отложили яйца, да ещё немного переживать за остальных: как там они, смог ли Альмасир утащить отсюда Кейтлин?

– Нет времени! – пискнул колдун, и ноги сами собой понесли Айдана вперёд по коридору. Брат Ингольберт не отставал, он быстро смирился с пленом и занял себя молитвой. – С вами захотят поговорить. Ох, они будут очень недовольны, и сполохи тоже будут ужасны злы. Что за день! Что за несчастье! И почему это всё в мою смену?

Хронист не понял, кто такие сполохи, и воображение услужливо нарисовало ему изысканно жестоких и голодных призраков, рабами которых полуночники сделались в погоне за тайнами жизни и смерти – с учётом знакомства с многоножками это был уже перебор ужасов для одного дня, и Айдан постарался выбросить из головы придуманный образ.

Коридор всё тянулся, порой задумчиво изгибаясь, дразня вогнутыми, покрытыми чем-то вроде серой сухой бумаги кругляшами дверей – одна из них была расчерчена размашистой спиралью, на двух других грубые штрихи громоздились невысокими столбиками, складываясь в подобие коротких текстов – и Айдан спрашивал себя, есть ли у многоножек летописи, в которые можно было бы подсмотреть, чтобы вернуться с переводами, с какой-нибудь «Тайной историей Туманного Рва» – конечно, люди не были готовы к подобному, и даже самый снисходительный аббат вскричал бы: «Это же побасенки отродий Падшего! Не до́лжно человеку вкушать отраву их лукавых слов!» – но где-нибудь на другом конце мира могли бы, наверное, сыскаться и благосклонные читатели. Какие войны бушевали под покровом вечной мглы? Какие призывы бросали предводители в чёрное, стучащее жвалами море своих последователей? Что они могли помнить о Дейермере? Айдан так размечтался, что едва не пропустил момент, когда стена справа разошлась, и монахи очутились на балкончике над чем-то вроде круглого высокого зала, с потолка которого беспорядочно свисали бледные, усеянные красными огоньками плети. Вдалеке можно было рассмотреть два таких же балкона, внизу копошились и цокали невнятные тени – увы, колдун не дал времени полюбоваться и утащил хрониста в темноту следующего тоннеля. Затем был плавный спуск – виток за витком по разлинованному поперечными трещинами полу – затем новый коридор – на вездесущих цепких корнях тут и там набухали полупрозрачные мешочки, внутри которых трепыхались крупные, с пол пальца размером, светящиеся красным личинки.

Навстречу пленникам, постукивая по полу гизармой с двузубым костяным наконечником, семенила многоножка. Одной из свободных рук она придерживала рукоять костяного кинжала, подвешенного на перевязи, которая стягивала перешеек между сегментами, а ещё две тискали что-то вроде ветхой беличьей шкурки. Стыки сегментов у этой тоже были старательно заложены мхом, словно это место у многоножек всегда мёрзло или, как знать, считалось срамным, а жвалы были старательно выкрашены алым, в тон усам. На верхнем краю треугольной морды серели три зазубрины, которые были слишком симметричной формы, чтобы не заподозрить, что эти раны нанесли специально – хронист подумал, что это мог быть какой-нибудь ритуал, как у дикарей далёкого юга, которые, по слухам, ранили себя, чтобы продемонстрировать стойкость. Чуть ниже, на том, что можно было назвать лбом, красные мазки складывались в переплетённые хвостами закорючки – и это тоже наверняка что-то значило, но Айдан даже предположить не мог, что именно. Из-за угла неспешно выплыла ещё одна многоножка – обе вскинули свои нелепые сухие крылышки и стали потряхивать ими – совсем беспорядочно, на первый взгляд, но в дробном сухом стуке, который производили эти странные придатки, хронист мог различить законченные фрагменты, разделённые равномерным шумом, и он предположил, что этак многоножки общаются между собой, лишь изредка помогая себе стрёкотом и чавканьем, которые издавались челюстями. Айдан так заслушался, что едва не влетел в брата Ингольберта, когда их тюремщик остановился, приветствуя коллегу-человека – высокого господина с тонким носом и презрительно опущенными уголками губ. Высокий что-то спросил у пухлого требовательным, неприятным тоном – и тот, униженно кивая, пустился в разъяснения, но был прерван односложным выкриком. Высокомерный приоткрыл ближайшую дверь, поставил ногу на порог, но задержался ненадолго, произнося что-то повелительное, и хронист сумел заглянуть внутрь. В полумраке бледные щупальца обвивали рыжеволосую женщину, лежавшую без движения, с закрытыми глазами на наклонном столе. Красная вспышка отогнала тени с её лица и Айдан похолодел, узнав Этельфледу. Он вскрикнул и хотел метнуться к ней, но чары потащили его прочь.

Обед с некромантом

Темница, в которую бросили монахов, напоминала положенную на бок флягу: вытянутый овал с почти ровным полом и закруглёнными стенками. В полу было шесть ямок, в которые как будто набросали тёмных тряпок – и хронист устроился было в одной из них, но быстро понял, что вместо ткани там что-то вроде плотной, сухой и неожиданно тёплой бумаги – наверняка поделки многоножек – и, хотя странный материал не казался опасным, Айдан предпочёл стоять, моля Владыку, чтобы с Этельфледой не произошло ничего необратимого. Попробовал обсудить увиденное с подвижником – но тот мог лишь предложить спеть вместе с ним несколько гимнов.

Время едва ползло в душной камере, освещённом лишь двумя узлами вездесущих корней, а точнее – алыми личинками внутри них, которые вяло перебирали жвалами в своих собственных темницах, порой ворочаясь, кто будто пытаясь устроиться поудобнее. Ещё в одном узелке застыла тёмная, безжизненная тушка – Айдан задумался, где многоножки берут этакие живые фонарики и как меняют, когда приходит срок – но потом он вспомнил об Этельфледе и застонал от бессилия.

Довольно скоро к монахам присоединились и остальные путники. Приступ безумия рассеял их по окрестным долинам, и многоножкам с полуночниками пришлось постараться, вылавливая непрошенных гостей. Ни у кого из новоприбывших не позаботились отнять оружие – но, кажется, колдуны в чёрном не боялись простой стали, а то единственное, что могло бы, пожалуй, обеспокоить их, крепко спало внутри Альмасира и Кейтлин.

Знакомство с обитателями Туманного Рва на всех подействовало по-разному. Вальтер взахлёб описывал тварей, ничуть не смущаясь тем, что остальные тоже их видели, в итоге заявив, что панцирь у чудовищ прочный и мечом его, может статься, не разрубишь, а вот если шибануть дубиной или кистенем – тогда, пожалуй, выйдет толк. Инквизитор уселся под одной из светящихся личинок, согнав оттуда хрониста, открыл свою тетрадку и стал зарисовывать по памяти встреченных многоножек. Айдан сперва просто подглядывал и очень этим раздражал Шаана, но потом поделился парой подмеченных подробностей и был прощён. Закончив с набросками, инквизитор заинтересовался природой светящихся личинок и сперва долго смотрел на одну из них, а потом потыкал пером – и едва не оставил половину темницы без света, после чего рыцарь велел ему не играться с червяками. Годфруа бродил по комнате и стенал, что его госпожу сожрут и в останки отложат яйца. Время от времени он пытался высадить дверь плечом и уговаривал всех помочь в этом – но круглая чёрная пластинка даже не шевелилась от его ударов. После того, как Айдан рассказал про Этельфледу, Кейтлин устроилась в одном из углублений, завернулась в бумажные полосы, прижав несколько из них к груди, как напуганный ребёнок любимую игрушку, прикрыла глаза – и если бы она иногда не шмыгала носом, хронист подумал бы, что странная яма парализовала её.

Отсутствие Бартеля новоприбывшие заметили не сразу, и рассказ о стычке в тоннеле вызвал немалый интерес. Никто, пожалуй, не жалел ааренданнца – но удивительная меткость брата Ингольберта восхитила Вальтера.

– Вот прямо в середину лба, говоришь? – переспросил он у Айдана и, получив подтверждение, озадаченно промолвил: – Брат Ингольберт, где это вы так наловчились палить по многоножкам?

– Но это ведь совсем не сложно. Его ружьё почти ничем не отличалось от обычных, – смущённо улыбаясь, проговорил подвижник.

– Вы, кажется, забыли, что находитесь в Гевинтере, где огнестрельное оружие под запретом, – хмыкнул Виллем.

– Вот именно, – Вальтер почесал голову, потом вдруг застыл и вымолвил: – Да ла-адно! – его спросили, в чём дело, но рыцарь уверил, что это глупость и вообще ничего такого не имел в виду. Айдан не сомневался, что за его отговорками скрывалась какая-то интересная догадка, и он опять попробовал представить брата Ингольберта в качестве наёмника или, может быть, даже рыцаря, стерегущего ведерский рубеж от орочьих полчищ. В этот раз образ встал на место – с тем выражением, которое мелькнуло ненадолго на лице подвижника, когда он убивал многоножку, пожалуй, можно и нарвать клыков, и даже спалить деревню. И если так – то интересно даже, что изменило его.

Годфруа, между тем, затеял каяться. Он вспоминал, как был готов защитить свою госпожу от людей, орков и даже теней – но в итоге, горько заключил он, спасать её стоило от себя самой – как можно было не понять этого раньше? Кейтлин вздохнула и, явно наперекор себе, постаралась утешить великана – тот впитывал её уверения с глазами, полными наивной, детской веры, и почти было успокоился, но вдруг вскочил, начал расхаживать по камере и заявил наконец, что был слеп, а теперь исправится – прозвучало весьма угрожающе, но Айдан не сомневался, что за этим порывом не кроется никакого реального осознания, да и девчонка лишь сухо заметила: «Вот и отлично».

После нескольких часов ожидания, пустых споров и бесперспективных планов раздался глухой удар, дверь выдвинулась немного и с лёгким сухим хрустом отворилась. Годфруа, конечно же, бросился с мечом наголо в проход – но клинок лишь бессильно звякнул о хорошо знакомую мутную пелену.

– Давайте без этого, прошу! – взмолился невидимый чародей – судя по голосу, коротышка, пленивший Айдана с братом Ингольбертом. – Очень не хотелось бы отбирать у вас оружие, сковывать управляющими чарами, тащить как на поводке – мы ведь цивилизованные люди, правда?

– Где. Этельфледа? – прорычала Кейтлин. Её лицо блестело от размазанных слёз, она со значением посматривала на Альмасира, словно отдавая ему команды – но тот не реагировал, и полуночник, покосившись на мертвеца нервно сглотнув поначалу, быстро пришёл в себя, со смешной серьёзностью сдвинул брови и воскликнул:

– Пожалуйста, не надо спрашивать об этом у меня!

– А у кого?

– Я отведу вас к старшему исследователю – с ним и поговорите.

Ещё одна пелена сгустилась в глубине темницы, нетерпеливо подталкивая странников к выходу. Пришлось выбираться и следовать за колдуном, который то и дело подозрительно оглядывался на Кейтлин с Альмасиром, но в целом без особого труда тащил за собой целую толпу вооружённого народа. За поворотом три многоножки трещали о своём – завидев пленников, они притихли, потом одна показала на кого-то из них – кажется, на подвижника – и три вороха крылаток пробили разом гневную трель, которой вторило шипение и скрип челюстей. Хронист, конечно же, не понимал ни слова, но чувствовал их ненависть, жгучее желание разорвать убийцу – брат Ингольберт тоже понял, из-за чего весь шум, и виновато улыбался в ответ. Многоножки какое-то время следовали за процессией, выстукивая, выплёвывая проклятья, они даже насели на полуночника, должно быть, требуя возмездия. Колдун вытащил из-за пазухи коробочку с решётчатыми стенками и стал дышать в неё – та отзывалась неспешным, сбивчивым стрёкотом, и вскоре твари оставили бродяг в покое, продолжив перестукиваться между собой. Коротышка сокрушённо покачал головой и промолвил:

– Вот видите, что вы натворили? Они очень, очень злы.

– А ничего, что они Бартеля убили? – бросила Кейтлин.

– Здесь они всегда чувствовали себя в безопасности, – словно не услышав её, продолжал полуночник. – А вы ворвались в гнездо и убили одного из них.

– Зачем я вообще с ним говорю? – девчонка закатила глаза.

За очередной круглой дверью путников ждала длинная просторная зала с практически ровным полом и сводчатым потолком, которая, не будь её стены совершенно чёрными, напоминала бы монастырскую трапезную: два составленных углом стола, вдоль которых тянулись лавки, четыре простых деревянных кресла, одно с высокой спинкой – для здешних заправил, наверное, – и очаг, в котором устало моргали прогоревшие угли. Сходство с монастырём усиливала суровая простота: ни резьбы на мебели, ни каких-нибудь портретов на стенах – даже и угощение, разложенное для узников по глиняным плошкам, было серым, как жизнь послушника в далёкой горной обители. Единственным свидетельством того, что здесь ютятся чародеи, были магические кристаллы на потолке, да и те светились не привычным синим, а какими-то обмывками голубого. Трапезная – мелькнуло в голове у Айдана. Ещё одна отметка с карты – суждено ли нам увидеть финальную, возле самого Туманного Рва?

Кресла пустовали, но на лавках возле края стола примостились двое черноплащных. Одним из них был долговязый колдун, чья необдуманная задержка дала хронисту возможность увидеть Этельфледу – этот всё так же высокомерно морщил нос и на странников поглядывал с едва прикрытым раздражением. Рыжие отсветы очага дрожали на его голой макушке. Второй была смуглая энергичная женщина с полными губами, аккуратно собранными под прямым изящным носом, с узким подбородком и впалыми щеками, которые красиво подчёркивали скулы. Её бритую, как у всех здесь, голову украшали татуировки, сотканные из цветов и быстрых, окутанных брызгами завитков – одна широкой полосой тянулась ото лба через темя, а другая огибала левое ухо, спускаясь к шее. Похожие, только с более мелкими деталями, рисунки выныривали из её рукавов, расцветая на тыльной стороне ладоней и густыми дебрями оплетая пальцы. Женщина жадно разглядывала пленников – сперва, как показалось Айдану, со злостью, но потом её взгляд остановился на мертвеце, и все другие чувства исчезли под натиском восхищения.

В углу залы бесстрастным свидетелем чародейских дел застыл парнишка в сером, который даже и не посмотрел на гостей – просто стоял и моргал. Когда высокомерный скомандовал, он подбежал к двери, закрыл её за пленниками и встал, загородив её, – такой же, как и раньше, безразличный ко всему. Даже лицо у него было бесцветное, тупое – наверняка беднягу заколдовали, чтобы он служил полуночникам, подумал Айдан. Хоть бы с нами не сделали того же.

Пожалуй, нормальнее всего в трапезной выглядели две кошки – рыжая и серая, обе полосатые, чистенькие, с наглыми жёлтыми глазами. Одна валялась кверху пузом на лавке и, завидев странников, едва не брякнулась на пол, после чего спряталась в тенях под столом и поглядывала оттуда, раздражённо вертя кончиком хвоста. Другая сидела в углу, блаженно щурилась и временами принималась вылизывать лапку – и шумная толпа народу её ничуть не беспокоила.

Коротышка поклонился коллегам и присел на краешек лавки рядом с ними.

– Дорогие друзья, – поднявшись, произнёс долговязый. – Добро пожаловать в наше пристанище, которое является, не побоюсь этого слова, последним оплотом науки перед рубежом Обратной Стороны, – взгляд его был нацелен на Кейтлин, лишь изредка сбиваясь на Альмасира. – Я Габо́р, это Кали́да, – он показал на женщину, – и А́скольд. Уверен, вы проголодались. Прошу, не стесняйтесь, – он радушным жестом показал на плошки.

Странники, впрочем, не спешили отведать угощений. Вальтер качнулся было в сторону стола, но посмотрел на Кейтлин и отдёрнулся. Взгляд девчонки пронзал, как ледяной сквозняк. Она выплюнула:

– Где. Наша. Подруга?

Мертвец за её спиной одобрительно заурчал. Коротышка вжал голову в плечи. Колдунья с любопытством следила, что будет дальше. Долговязый чародей нервно облизнул губы, но изобразил приязненную улыбку и продолжил:

– Я надеюсь, что сегодняшняя встреча станет началом плодотворного союза между нами…

– Какого ещё союза? – взвизгнула Кейтлин. – Что вы сделали с Фледой? – но колдун продолжал что-то вещать про взаимопомощь. Девчонка нахмурилась, оглянулась на Альмасира, а потом бросила: – Эй! Вы что, будете разговаривать с ней… с тем, что внутри меня, так, как будто меня самой не существует? У вас ничего не получится! Прекратите!

– … ваши будущие планы, – долговязый скомкал конец фразы и недовольно посмотрел на Кейтлин.

– Мы здесь! – воскликнула девчонка. – Поговорите пока с нами, – колдунья наклонилась к уху Габора и стала что-то шептать ему. – Давайте сделаем так, – продолжила Кейтлин. – Вы отпустите Фледу и остальных, и тогда я буду вся ваша.

– Мы не станем их задерживать, – отмахнувшись от чародейки, недовольно проговорил долговязый. – Почистим память и переправим за Ведер. Всех, кроме него, – бледный палец указал на брата Ингольберта. – Он убил сполоха.

Чародейка прищурилась и недобро посмотрела на подвижника.

Гости переглянулись.

– Кого?

– Сполоха, – чародей закатил глаза. – Они не любят, когда их называют многоножками. Сполохи во тьме Туманного Рва – вот кем они себя считают.

– А, ну, ясно. И что? Брат Ингольберт защищался. А перед этим ваш сполох убил Бартеля. Так что душа за душу – нет?

– Это сполох защищался, – недобро скрипнул долговязый. – Вы вломились в их дом. Он был в своём праве.

– Кейтлин, я… – начал было подвижник.

– Брат Ингольберт, помолчите, пожалуйста, – шикнула она и властным, звонким голосом провозгласила: – Вы не тронете его. Иначе уговора не будет.

Взгляд колдуна метался между её глазами, не в силах разобрать, кто говорит: девчонка или загадочное существо внутри.

– Послушайте, – наконец выдохнул он. – Я… могу поговорить с ними. Попробовать, по крайней мере. Может быть, они ограничатся ритуальным съедением руки, нанесшей смертельную рану. Возможно, её даже отрежут перед этим… быстрым и щадящим способом. Обычаи сполохов очень запутаны, мы до сих пор очень плохо их понимаем, а такого, чтобы человек убил одного из них, не бывало уже несколько столетий. Они помнят, конечно же, как их повсюду истребляли после гибели их бога, – он тараторил всё быстрей, чтобы только никто не прервал его, и когда Вальтер попробовал заметить, что многоножки тоже поубивали немало людей, долговязый лишь повысил голос, чтобы перекричать его, и продолжал: – Они помнят, и только с большим трудом они преодолели ненависть к нам ради нынешнего сотрудничества. Поэтому их реакция может быть яростной, непредсказуемой, но я поговорю с ними, постараюсь утихомирить – хорошо?

Калида громко фыркнула.

– Если даже волос упадёт… – процедила Кейтлин.

– Но мы ведь не можем совсем отказать им в правосудии?

– Кейтлин, прошу вас, – брат Ингольберт печально улыбался. – Пусть съедят руку, если так надо.

Девчонка бессильно зарычала и бросила:

– Мы ещё вернёмся к этому вопросу. А что с Фледой? Приведите её сюда.

– Простите, это невозможно, – Габор замотал головой. Его губы нервно кривились. Колдунья что-то шепнула коротышке и тревожно посмотрела на Кейтлин.

– В каком смысле? Брат Ингольберт и Фледа уедут с остальными, вот мои условия.

– Да, мы забираем её! – выйдя вперёд, гулко грохнул Годфруа, и даже пол под ногами завибрировал от его голоса. Впрочем, полуночники и виду не подали, что заметили его.

– Но это… было бы против её воли, – нащупав этот довод, Габор расслабился, и слова его потекли с неспешностью триумфальной процессии. – Она ведь сама прибыла к нам, с вполне сформулированной и, я бы даже сказал, выстраданной просьбой.

– То есть вы околдовали её, затащили сюда, а теперь будете говорить, что Фледа сама захотела?

– А вы скажете, что нет? – колдун улыбнулся и развёл руками. – Ради чего, по-вашему, она проделала весь этот путь?

– Она ошиблась, и если бы не ваши чары, она бы уже поняла это.

– Неужели? И как мне вас переубедить? Может быть, показать собственноручно подписанное ею информированное согласие? Но, простите, мы тут исследованиями занимаемся, а не бумагу пачкаем. Да вы бы и не поверили, сказали бы, что это колдовство, – долговязый самодовольно вздёрнул подбородок, и ему было, чем гордиться: Кейтлин моргнула и на короткий миг оглянулась, как будто ища у попутчиков поддержки – увы, Годфруа мог сколько угодно проклинать чародеев и размахивать мечом – его без труда отогнали. И будь на месте девчонки кто-нибудь другой, на этом бы сопротивление закончилось, но их правота лишь разозлила Кейтлин, и она крикнула:

– Хотите получить нас обеих? Нет уж! Мы тогда пойдём и сами освободим Фледу. Правда, Альмасир? – она воинственно посмотрела на мертвеца. В лице у неё не было ни кровинки, она ужасно рисковала – но Альмасир изволил заурчать, и полуночники забеспокоились. Женщина снова стала втолковывать что-то долговязому, и тот снова смотрел на Кейтлин вдумчиво, как на достойного противника. – Ну?