Тени Обратной Стороны. Часть 2. Танец масок

– Ваша госпожа сказала нам про бесконечность, которая стягивается в точку, – брякнул Айдан. Вальтер фыркнул. Вышло и впрямь глупо – хотел похвастаться, а вышло так, что полуночник мог теперь сказать: ну, вот, уже всё знаете! Уши начали теплеть. – Вы понимаете, что это значит?

– О, интерпретациями этой фразы можно наполнить целую книгу! – Аскольд загадочно улыбнулся.

– Вы не можете просто уточнить у сполохов? – крякнул Виллем.

– К сожалению, мы пока не способны вести с ними полноценные дискуссии. Их язык – это нечто удивительное! Он потрясающе богат. Пока я буду говорить одно слово, сполох простучит и прощёлкает множество смыслов и оттенков эмоций – человеческое ухо просто не в состоянии воспринимать так быстро! – глаза волшебника восхищённо округлились. – Когда мы попробовали выяснять, как они сами называют себя, то оказалось, что есть по крайней мере два десятка вариантов, различия между которыми очень важны для сполохов, но совершенно непонятны нам. С тех пор мы почти забросили эти попытки. Одна Калида пока не теряет надежды, но мне кажется, что она просто не хочет признавать поражение. Поэтому приходится использовать для общения простые мыслеформы – и на этом языке у сполохов сложился про Дейермера совершенно однозначный образ.

– Бесконечности, которая стягивается в точку? – повторил инквизитор. Коротышка кивнул. – Я бы не стал, м-м, всерьёз рассчитывать, что мы поймём эту метафору. Возможно, это культурные аллюзии, которые непонятны нам, но очевидны для многоно…

– Ну, пожа-алуйста!

– Простите, для сполохов.

– Культурные… иллюзии? – озадаченно проговорил Вальтер. – Шаан, о чём вы?

– Простите, я имел в виду, что это может быть, м-м, образ из легенды, из сказки. Но очень жаль. Мы могли бы многое узнать от них о Дейермере.

– Хм, интересно, у много… сполохов вообще есть сказки? – рыцарь нахмурился.

– В некотором роде, – ответил чародей. – У них нет обычая развлекать баснями своих личинок, но порой взрослые рассказывают друг другу истории, правдивость и новизна которых совершенно не важна. Я думаю, что это может быть какой-то ритуал, но в чём его смысл, нам неизвестно. Вообще, конечно, мы так мало о них знаем! – с неожиданным воодушевлением заявил он. Айдан подивился тому, с каким теплом Аскольд говорил о многоножках – даже слово «личинки» склонял, как одушевлённое.

– О чём байки-то?

– Ой, они очень неохотно делятся ими с людьми, да и мы едва способны разобрать сюжет, но Калида говорит, что всё-таки одну смогла выведать: в ней злые люди похищают личинок, и несколько сполохов из одного выводка идут к пауку-людоеду, чтобы тот их съел и таким образом переправил на поверхность. Там они попадают в гнездо, населённое пустыми панцирями, и оказывается, что один из этих панцирей и был вором.

– Подождите, но вор ведь был человеком.

Волшебник виновато улыбнулся и пожал плечами.

– Странное дело, – буркнул Вальтер. – Ну, ладно, зеленокожие тоже порой всякую ерунду придумывают.

– Может быть, они верят, что первые люди были пустыми панцирями, в которые вселились злые духи? – предположил Виллем.

– Совсем же не похоже, – рыцарь помахал руками, словно демонстрируя, что их у него две, а не полдюжины.

– М-м, в сказках всё может быть, – проговорил Шаан.

– А, может быть, вы знаете что-то ещё?.. О Дейермере… – рискнул Айдан.

– Простите, увлёкся. Да так-то не знаю даже, что сказать. Они спустились на Обратную Сторону и скакнули куда-то.

– Скакнули? – переспросил Шаан.

– Вы ж не думаете, что они пешком пошли? Там так просто не ходят, никакая душа не выдержит прогулки. А у них была с собой какая-то штуковина для быстрого перемещения по Обратной Стороне.

– Очень интересно, – проговорил инквизитор. – И вы, конечно же, не знаете, куда они отправились?

Аскольд не знал, но Айдан вспомнил картины, которыми с ним поделился в Холорне дознаватель – Ираклион, погружающийся во тьму – и это, конечно же было, на другом конце континента от Туманного Рва – невероятно далеко – но если они могли просто перепрыгнуть туда, находясь на Обратной Стороне?.. Только зачем так хитро? Хронист не сомневался, что были более простые способы попасть даже в очень хорошо охраняемый город. Ради скрытности? Всё равно очень, очень сложно.

Дверь скрипнула, в трапезную ворвалась недовольная Калида. Коротышка поднялся было ей навстречу, но целый рой сердитых слов, переломанных звонкими «к», вновь бросил его на лавку. Следом просочилась Кейтлин – её щёки были в пунцовых пятнах, а губы дрожали. Когда все бросились к ней с расспросами, девчонка раскрыла было рот, но не смогла вымолвить не слова. Ей помогли усесться, дали выпить воды – и тогда она всё-таки смогла через силу, почти беззвучно рассказать, что Этельфледа дышит, но в остальном выглядит почти покойницей.

Калида переспросила у коротышки, что сказала Кейтлин, и, когда тот объяснил, разразилась яростной тирадой – чародей взмолился, чтобы она умерила пыл, и передал странникам, что Этельфледа совершенно здорова, и то, что она без сознания, защищает её повреждённую душу от дальнейшего распада. Эти слова тоже никому не понравились. Годфруа был готов сразиться с тысячей многоножек – сполохов, умоляю, сполохов! – чтобы только увидеть госпожу и убедиться, что она жива, но Калида заявила, что на сегодня посещения закончены.

– Прошу, поверьте, – примирительным тоном промолвил коротышка, – что у нас она в полной безопасности.

Никто уже не стал спорить, но его обещания не вызывали доверия – и рядом не было других, независимых чародеев, чтобы их проверить.

Калида вскоре ушла, хлопнув дверью, а коротышка разглядывал странников, явно дожидаясь, когда его продолжат расспрашивать о многоножках, Дейермере и других увлекательных вещах – но всем сперва хотелось ещё послушать Кейтлин. Брат Ингольберт предложил было дать ей передышку, но девчонка тяжело посмотрела на него и вымолвила, что потом не будет легче.

– Я говорила с ней, – всё ещё борясь с каждым словом, выдавила она. – Рассказала, как у нас дела. Сначала мне казалось, что она… слышит. Потом – что… нет, – Кейтлин закрыла глаза и отвернулась, пережидая слёзы. – Простите. У Фледы было такое безмятежное лицо. Думаю, ей не было больно, когда они… когда Фродвин сделал с ней это. И эта женщина… как её, неважно… она была очень зла на меня, но… мне кажется, что они действительно заботятся о Фледе, – коротышка удовлетворённо улыбнулся, но ему хватило такта, чтобы не ввернуть «А я ведь говорил вам». – Я не знаю, что ещё сказать, простите.

Годфруа разочарованно вздохнул.

– Когда мы разбудим Фледу, я… поколочу её! – Кейтлин улыбнулась, вытирая слёзы. – И спасибо вам. Фледа, конечно, никогда не признается в этом, но она будет рада, что вам не всё равно.

Вальтер промычал что-то невнятное. Годфруа воскликнул, что ему не просто не всё равно, а… – закончить фразу он не решился. Подвижник попросил дать Кейтлин прийти в себя, и в трапезной повисло молчание.

– Мне интересно, – промолвил наконец инквизитор, – есть ли, м-м, у сполохов души. Мнения имперских летописцев на этот счёт довольно противоречивы.

– О, есть, конечно же! – волшебник энергично закивал.

– Как они тогда выживают здесь?

– Я расскажу! – радостно воскликнул чародей. – Их души находятся в удивительном балансе с Обратной Стороной, поэтому среди них нет Пробуждённых и они прекрасно себя чувствуют там, где человек может сойти с ума за несколько дней.

– Почему они тогда не заселили всю Обратную Сторону? – спросил Вальтер.

– Так там нечего есть.

– И то верно. А что они едят в Туманном Рву?

– Грибы в основном, но не только. Ров не зря туманный! Этот самый туман спускается вниз, конденсируется в расщелинах и создаёт условия для роста нескольких видов грибов, которыми питаются всякие жуки со слизняками, в том числе довольно крупные – а сполохи едят и грибы, и слизняков, и ещё иногда выбираются в Гиблые Топи на охоту. Оленина им очень пришлась по душе, а вот рыбу они есть не могут – болеют от неё, иногда очень сильно.

– Мне начинает казаться, – с беззлобной усмешкой бросил Вальтер, – что многоножек вы предпочитаете людям.

– Нет-нет! – замахал руками Аскольд, забыв даже возмутиться по поводу «многоножек». – Они просто очень интересные. Хотя вот котиков я, пожалуй, и впрямь люблю больше, чем людей, – смущённо добавил он, подхватив бродившего под столом крупного полосатого котяру с мордой отпетого разбойника – тот мрачно мяукнул, куснул для приличия палец волшебника, но потом словно задумался и затих у него на коленях. – А знаете, – вдохновлённо распахнув глаза, проговорил Аскольд, – это ведь не простые котики! Думаете, зачем мы их тут держим?

– Мышей ловить, – предположил рыцарь.

– Не без этого, – кивнул чародей. – Но у них есть и поинтереснее задача. Когда сполохи вылупляются, они ещё совсем маленькие, – он обрисовал пальцами тонкую полосу длиной в локоть, – это вместе с хвостом и усиками. Бестолко-овые! – весело протянул он. – Бегают по полу, как обычные многоножки, дерутся и жрут без конца. Только после третьей линьки у них появляются настоящие руки, которые могут что-то хватать, а общаться они начинают и вовсе после пятой. Но зато поначалу они очень вёрткие, любопытные, вечно расползаются из инкубатора – не соберёшь. Так мы что придумали: научили котиков ловить этих проказников, и теперь, когда кот видит мелкого сполоха, – волшебник стал щекотать коту пузо, тот удивлённо посмотрел на его руку, мяукнул и снова прихватил мага за палец, – то ловит и тащит обратно в инкубатор!

– А сполохи не против, что всякие подозрительные звери хватают их мальков своими клычищами? – улыбнулся Вальтер.

– Что вы! Они очень хорошо относятся к котикам. Увы, сами кошки обычно избегают взрослых сполохов, – он укоризненно посмотрел на полосатого. Тот зевнул, поудобнее уселся на коленях у волшебника и стал принюхиваться к остаткам каши в ближайшей миске.

Дверь снова распахнулась и, раздражённо топоча, в трапезную ворвался Габор. Следом, пытаясь на ходу ему шепнуть что-то, семенила Калида. Коротышка поднялся им навстречу, и потревоженный кот запрыгнул на стол, тотчас же сунув морду в миску. Ему, впрочем, не дали отведать остатков людской трапезы: Габор шикнул и, должно быть, сопроводил звуки чарами, потому что кота скинуло на пол.

– Наш слуга уже почти тут, собирайтесь, – бросил долговязый.

– То есть мы свободны? – уточнила Кейтлин. – И брату Ингольберту никто не будет есть руку? – тот улыбнулся ей.

– Не будет, – Габор поморщился.

– Мы придумаем, как умилостивить сполохов, – уверил коротышка.

– Я уже, – отрезал долговязый. – Скормим их личинкам ещё пару блажных, которые бормочут о своём Норе, – он скосился на странников, ожидая их реакции.

– Помилуй Владыка! – прошептал подвижник.

– Так это действительно вы? – Кейтлин нахмурилась. Коротышка вжал голову в плечи. – Как вообще можно было додуматься до такого? – Габор мстительно оскалился. Ему определённо понравилось, как гости восприняли эту новость.

– Прошу вас, – протянув к нему руки, проговорил подвижник, – Не надо из-за меня губить несчастных. Пусть лучше мне съедят руку.

– А поздно! – долговязый всплеснул руками в притворном бессилии. – Нам приказали сделать так, чтобы никому из вас не причинили вреда – мы не можем не подчиниться. Так что пакуйте свои моральные терзания – и на выход, да поскорее, если хотите догнать вора.

– Интересно, кто из вас так любит мучить людей: вы или многоножки, – девчонка недобро прищурилась. Коротышка одними губами проговорил: «Спо-ло-хи!»

– Думаю, для них есть, м-м, какой-то смысл в том, чтобы выводить потомство именно в телах людей, а не оленей, скажем, – промолвил Шаан. – Но какой?

– Вам и не надо этого знать, – уверил Габор. – Кстати, – окинув взглядом странников, добавил он, – я подумал, что с вашей подругой у очень много возни: мыть её, ворочать, подметать в комнате, а нам бы…

– Я! – вскакивая, воскликнул Годфруа. – Я останусь с ней! – отсветы магических кристаллов дрожали в его выпученных глазах. – Вот и славно, – Габор осклабился.

Айдан скрипнул зубами. Ему было ужасно обидно, что великан вызвался раньше него. Ревность рисовала в его голове картины того, как Годфруа попробует воспользоваться беспомощностью своей госпожи, и он со значением посмотрел на Габора, повторяя в голове: «Пожалуйста, не оставляйте его наедине с Этельфледой!» – и надеясь, что колдун услышит эти мысленные просьбы. Тот ухмыльнулся – но было ли это обещанием присмотреть за великаном или просто насмешкой? В любом случае, сказал себе хронист, вернуть Этельфледе недостающую часть души было важнее, чем приглядеть за её телом. Кажется, Кейтлин пришла к тем же выводам – встретившись глазами с Айданом, она чуть заметно кивнула ему.

Годфруа тепло простился с попутчиками, заклиная их во что бы то ни стало догнать Фродвина и вернуть его драгоценную ношу. Хронисту показалось, что великан уже начал жалеть о своём поспешном решении остаться при Этельфледе вместо того, чтобы преследовать вора, но теперь не смел отказаться. От полноты чувств Годфруа полез обниматься со всеми, и Айдан потом с тревогой ощупывал свои рёбра, которые как будто бы хрустнули, когда их стиснули могущие ручищи. Кейтлин, в свою очередь, заставила великана три раза пообещать ей, что он будет слушаться чародеев и не сломает ничего из тонкого оборудования в комнате Этельфледы.

– Вы ещё расплачьтесь, – наконец каркнул Габор. – Всё, попрощались – и хватит. Ты, – он показал пальцем на Годфруа, – жди тут, я пришлю слугу, чтобы тебя проводили в твою комнату.

Великан энергично кивнул.

– А все остальные за мной, пожалуйста, – Аскольд помахал рукой.

Вокруг сомкнулись вновь нудные извилистые коридоры. На очередной лестнице пушистый кот играл с маленькой многоножкой – точней сказать, по сравнению со взрослыми сполохами она была и впрямь крошечной, но по человеческим меркам это было сущее чудовище, увидишь такую поутру на подушке – мало не покажется. Сквозь её тонкий, полупрозрачный панцирь проглядывали тёмные линии, штрихи и загогулины, лапки в полпальца длиной перекатывались широкими волнами, а длинные, гибкие усики ходили из стороны в сторону, словно стараясь нащупать противника – мягкую лапу с убранными когтями, которая возникала то с одной, то с другой стороны, легонько трогая многоножку и сразу отдёргиваясь. На почтительном расстоянии за игрой наблюдали двое взрослых сполохов, и закрылки у них на спине весело шелестели – правда, заметив странников, они зашипели и потопали по своим делам. Личинку, кажется, тоже напугали новые, непривычные шаги – она заструилась прочь, но кот прыгнул, подхватил её зубами возле головы и потрусил вслед за взрослыми.

– Фу, – выдавила Кейтлин. – Маленькие такие гадкие.

– Главное им об этом не говорите, – улыбнулся коротышка.

Вскоре тоннель вывел их к балкону над уже знакомым Айдану залом, где тёплый, пахнущий хвоей ветерок играл с плетями дождя из красных мигающих огней. Коротышка вдруг остановился, присел, и, скорчив страшную рожу, стал делать другим знак, чтобы тоже опустились пониже – все поспешили так и сделать, один лишь Виллем растерянно смотрел на остальных, пока Вальтер не шикнул на него и не дёрнул за руку. Айдан осторожно, одним глазком заглянул за каменные перила. Внизу на чём-то вроде холма посередине залы стояли три сполоха, закрылки у которых переливались изумрудным, а все пары лап тянулись к кому-то, кто нерешительно постукивал ногами под балконом. Вокруг холма толпились и другие сполохи – полтора десятка, не меньше – эти застыли, лишь выжидающе вертя головами. Наконец к холму вышли три сполоха – один, невысокий и заморенный, еле ковылял, и другие поддерживали его с двух сторон, одобрительно шипя и щёлкая жвалами. Они остановились, трое на холме заклекотали, толпа вокруг притопнула – и тогда средний, с явным усилием приподняв вялые, словно ещё не застывшие крылатки, что-то прошуршал ими. Стук множества закрылок ответил ему, отражаясь от стен. Аскольд сделал всем знак осторожно ползти к устью следующего тоннеля. Лишь когда очередной поворот отрезал звуки, он разрешил всем подняться и торжественным шёпотом объявил:

– Пятая линька! Теперь он сможет общаться с остальными!

– А, то есть только после пятой линьки у сполохов отрастают эти, м-м, придатки на спине.

– Да-да, голосовые придатки. Перед пятой линькой сполохи в некотором роде окукливаются, а потом выходят наружу с уже сформированным речевым аппаратом.

– Это… удивительно, – проговорил инквизитор.

– Очень интересно, – буркнула Кейтлин, – но, может быть, мы всё-таки хотим догнать Фродвина? – она решительно зашагала вперёд.

– Я и забыл, что сегодня будет разряд, – уже на ходу пробормотал Аскольд.

– Простите, м-м, что?

– Ой, это мы придумали называть выход сполоха из кокона разрядом. Ну, вроде, они сполохи, а это, ну… – он смущённо скомкал конец предложения. – Калида могла бы сегодня присутствовать при разряде. Так обидно, что её в итоге не пустили, – Аскольд вздохнул

– Почему не пустили?

– Понимаете, когда сполохи в коконе, они беззащитны, поэтому они окукливаются в особых секциях гнезда, куда почти никого не пускают. А разряд – это очень… интимный процесс, наблюдать за которым приглашают только уважаемых сполохов, которые в некотором роде становятся духовными родителями того, кто выходит из кокона. Калида очень давно добивалась этой чести, и, скажу вам, если уж кто-то из нас этого заслуживал, то она! И вот седмицу назад её наконец позвали. Вы бы видели, как она была счастлива! Готовилась, извела нас вопросами о том, что надеть и как стоять на церемонии, – он добродушно усмехнулся. – Представляете, впервые человек стал бы… почти духовным родственником сполоха! – в его глазах на мгновение сверкнул простодушный восторг. – Но, к сожалению, после вчерашнего они немного остыли к людям.

– Это очень грустно, – опуская голову, промолвил брат Ингольберт.

Какое-то время шли молча, но было видно, что у инквизитора внутри кипят вопросы, и наконец один из них вырвался наружу:

– А как вы отличаете сполохов-самцов от сполохов-самок?

– О, это очень легко. У самок более тяжёлое брюшко и голосовые придатки немного светятся зелёным. Но вы не знаете главного, – Аскольд хитро прищурился. – Каждый из них то самец, то самка, – дав странникам прочувствовать это откровение, он продолжил: – До пятой линьки у них вообще нет никакого пола, а после неё они всегда выходят самцами, но где-то через полтора года опять линяют и становятся самками – этот период длится года два с половиной, затем новая линька – и сполох опять оказывается самцом. Так может повторяться сколько угодно раз.

– Вот так дела, – схватившись за бороду, протянул Вальтер.

– Но вот мы и пришли.

Коридор вывел в небольшую камеру, где гроздья красных злых огоньков раскладывали сложный узор теней на тяжёлом бумажном занавесе, а лапы двух сполохов выстукивали суровый ритм, которому вторили удары древков алебард с костяными наконечниками. Завидев путников, часовые пошуршали между собой, потом обернулись к Аскольду – и с ним у них случился безмолвный, явно магический диалог, после которого одна из многоножек накрутила себе вокруг башки что-то вроде бороды и кудрей из сушёного мха и, приоткрыв занавес, стала раздвигать расположенные за ним плотные серо-синие кущи, похожие на грязный, обросший лишайником колтун великана. Когда между этой странной субстанцией и стеной образовался проход, сполох стал вертеть головой и щёлкать жвалами – но едва ли кто-нибудь догадался бы, что это значит «Валите уже!» если бы Аскольд не пришёл на помощь.

– Ещё увидимся, – уверенно промолвил маг.

– Вы так думаете? – спросила Кейтлин.

– А кто, по-вашему, повезёт спящую царевну в Морауэнбах и будет там следить за приборами и отгонять любопытных? Калида ни за что не бросит сполохов, – он улыбнулся. – А Габора одного не отпустят.

– Ну, до встречи тогда, – кивнул Вальтер. – Только лошади-то наши где.

– Идите, сами всё увидите, – Аскольд махнул рукой.

Многоножка нетерпеливо заскрежетала, топнула сразу четырьмя лапами – и странники по одному, пугливо прижимаясь к стенке, перебрались на другую сторону, где внешнюю занавеску придерживал ещё один сполох. Этот был от макушки до хвоста замотан мхом и всё время поправлял задирающийся краешек своего странного покрова у основания одной из рук, заодно смахивая капли, которые блестели у него, как иной раз у человека на усах в осеннюю пору, но отчего-то не под челюстями, а вдоль боков.

У замшелого стража крылатки были придавлены одеянием, поэтому он мог лишь топать и шипеть – да и в любом случае спрашивать у него дорогу не имело смысла. К счастью, дальше вёл единственный, уходящий вниз коридор, на полу которого солнце пролило немного тёплого, долгожданного света – и, хотя возле занавески было тепло и душно, через пару десятков шагов бродяг встретил лёгкий ласковый ветерок.

– Мне понравились, м-м, те двое, – задумчиво шаркая ногами, проговорил инквизитор. – Калида и Аскольд.

– Чем же? – спросил Виллем.

– Они любят то, чем занимаются. Они настоящие учёные. Наверное, м-м, безумные по-своему, но достойные уважения.

– Такие безумные, что втрескались в своих многоножек, – фыркнула Кейтлин. – Предпочту держаться от них подальше.

– Мне кажется, что в Полуночном Порту нередко оказываются именно те, кто, м-м, плохо ладит с людьми.

– И то хорошо, что вам третий не приглянулся.

– Габор? Он явно воспринимает своё назначение здесь, как, м-м, ссылку. Поэтому он такой раздражительный.

– Смотрите, вон и наши коняшки! – воскликнул Вальтер.

Слуги, которые придерживали лошадей, напоминали парнишку из трапезной: такие же безразличные, с серой, не избалованной солнцем кожей. Когда у них перехватили поводья, прислужники молча потопали в гнездо, словно странники перестали для них существовать. Айдан ожидал услышать «Доброго пути» или даже «Благословите меня, святой брат» – в конце концов, сюда нечасто забредали монахи – но даже и тёплого взгляда не дождался.

– Мне кажется, или это ожившие покойники? – брезгливо проговорила Кейтлин. –

– Вам кажется! – донеслось весёлое. Странники обернулись, Шаан полез за арбалетом, но понял, что всё равно не успевает зарядить, и оставил его в покое. Чуть ниже по склону молодые ёлки собрались гурьбой, как мальчишки, которые решили спинами прикрыть приятеля – и теперь из-за них неспешно выехал рослый, лохматый всадник на грузном, толстоногом коне с короткой белой гривой. – Их тела совершенно здоровы, хотя, возможно, лёгкий загар не повредил бы. Души, впрочем, избавлены от некоторых, – он хитро прищурил глаз, – неудобных фрагментов.

– Джервас, – вырвалось у южанина. Он нерешительно сложил указательные и средние пальцы решёткой – всадник повторил его жест и подмигнул. Виллем замер, его взгляд недоверчиво метался, будто измеряя фигуру всадника, сравнивая с тем Джервасом, которого он помнил. Серые глаза перевёртыша задорно блестели над валиками век, и довольная улыбка уютно разлеглась в ложбинке, зажатой между мясистыми щеками и густой тёмной бородой. Его серый дорожный плащ был плотно запахнут, перехвачен широким поясом и застёгнут на плече серебряной фибулой в форме совиной головы, а прицепленная к седлу дорожная сумка напоминала небольшой сундук, защищённый сразу двумя хитрыми замками. За спиной у него блестела знакомая латунная трубка – оружие исчезнувшего ааренданнца.

– Что, простите, сделали с их душами? – широко распахнув глаза, проговорила Кейтлин.

– Их разделили, – объяснил Джервас. – Здешняя часть осталась, а ту, что была на Обратной Стороне… – он изобразил, как выбрасывает что-то бестолковое.

– То есть они были Пробуждёнными? – спросил Вальтер.

– И снова нет, – усмехнулся Джервас. – В каждом из нас есть немного Обратной Стороны, оттого мы и бесимся, когда Туманный Ров рядом. У Пробуждённых больше, конечно, поэтому их то и дело колотят приступы, даже и в таких местах, где обычному человеку никогда и не поплохеет. И если Пробуждённого разделить, остатков не хватит для нормальной жизни, а вот обычную душу, пожалуй, можно выправить. С потерями, конечно. Ценителей искусства из бедняг уже не получится. Вот ведь досада, не правда ли? – он пожал плечами. Джервас подъехал уже совсем близко, и Шаан подал назад, а Вальтер схватился за рукоять кинжала.

– Это… ты? – нерешительно проговорил Виллем.

– Да я, конечно, кто ж ещё-то! – воскликнул тот и, поравнявшись с южанином, стал пихать его кулаком в живот, приговаривая: – И что это за кислый тон такой? Где моё «Джервас, дружище, чтоб мне на своих кишках повеситься! Как я рад тебя видеть!» – Виллем пророкотал в ответ что-то невнятное, но лицо его осветила радость. – Ну, что, проедемся немного? – Джервас отпустил приятеля, который тотчас же постарался вернуть себе обычную угрюмость, но не вполне преуспел в этом: улыбка то и дело портила впечатление.