Ледяной цветок

– Огниво! – просиял Кутыптэ. – С его помощью я могу добыть огонь!

Манул перевёл недоверчивый взгляд на лицо мальчика.

– Ты вправду считаешь, что эти деревяшки просят у тебя штуку для разведения огня? Зачем она им? Чтобы они сами себя подпалили?

Кутыптэ задумался.

– Ну, может, они хотят забрать у меня огниво, чтобы я не подпалил их. Хока говорил, что люди на севере рубят и жгут лес. Может, эти идолы хотят уберечь себя от такого?

– Поэтому собирают с путников всё, что их может поджечь?

– Это хотя бы имеет смысл… – теряя уверенность, сказал Кутыптэ. – Хотя…

Он полез в мешок и достал зуб Ирики.

– Это ведь тоже вело меня через лес. Без него я не могу идти дальше и найти сестру.

Кутыптэ держал в ладонях огниво и зуб и смотрел то на одно, то на другое.

– Что же им от меня нужно? – бормотал он под нос.

Но вдруг почувствовал, как Манул уткнулся лбом в его колено.

– Послушай. Я, кажется, понял, – Манул посмотрел в лицо мальчика. – Речь не об этих твоих штуках.

– О чём же тогда? У меня больше ничего не осталось!

– Здесь должен остаться я.

Кутыптэ обмер.

– Что?

– Сам посуди. Это из-за меня ты так долго блуждал в лесу. Потому что я погубил твою Мышку.

Кутыптэ нахмурился.

– А совсем недавно ты сам сказал, что я самоё тёплое существо…

– Вообще-то это ты первый сказал, – начал Кутыптэ, но Манул перебил его:

– Ты это подтвердил. Ну и третье, – Манул умолк, вздохнул, и Кутыптэ закончил за него:

– Я не смогу идти дальше без тебя.

Ком подкатил к его горлу. Он поднял влажные глаза на идола.

– Забери у меня огниво! И зуб тоже забери, если он тебе так нужен! А хочешь, я отдам свой тулуп и валенки? Только дай нам пройти!

Но идол, не моргая, повторил условие:

– Дай мне то, без чего ты не можешь идти дальше. То, что греет тебя в зимнюю стужу. То, что ведёт тебя через лес.

– Видишь, – с грустью проговорил Манул. – Всё сходится.

– Нет! – крикнул Кутыптэ, упал перед Манулом в снег и прижал к себе.

Манул понюхал ухо мальчика, вот только на этот раз щекотка не вызвала улыбки. Тогда Манул поднял взгляд жёлтых глаз на идола и спросил:

– Что будет, если мы ответим правильно?

Впервые за всё время идол обратил внимание на Манула и молвил:

– Искомое будет найдено.

Вновь появились синие огоньки. Они медленно кружили вокруг Манула и Кутыптэ, и их блики отражались в мокрых глазах мальчика. А глаза Манула из жёлтых становились зелёными, когда перед его мордой проплывал такой огонёк. Ведь всем известно, что если смешать жёлтый и синий, то получится именно зелёный цвет.

– Ты почти у цели, – говорил Манул. – Зачем тебе кот, да ещё и с подбитой лапой?

– Ты не кот, ты Манул.

Манул усмехнулся, и в его глазах вспыхнул озорной блеск. Кутыптэ смотрел в эти глаза, кусал губы, а у самого во взгляде шла борьба.

– Иди, – шепнул Манул, – скоро совсем стемнеет.

Манул повернулся к пеньку перед идолом.

– Нет! – Кутыптэ схватил Манула и бросился прочь.

– Не глупи, – кричал Манул, пытаясь выскользнуть. – Она закружит тебя в вихре!

Не пройдя и десяти шагов, Кутыптэ споткнулся и упал, уткнувшись лицом в рыхлый снег. Щёки обожгло холодом, мальчик резко вздёрнул голову и стал отплёвываться. Когда он смахнул с лица снег, протёр глаза и посмотрел вперёд, в его груди застыл вдох. Он наконец увидел то, что искал так долго.

Как так вышло, что он не заметил это сразу? Ведь такую громадину можно заприметить издалека. Как угасающий в очаге огонь, угасали и краски заката на небосводе. Но на фоне ещё яркого полотна во весь исполинский рост среди широкой поляны возвышалось то самое дерево. Теперь Кутыптэ понял, почему его называли Особым.

– Ты тоже его видишь? – спросил он Манула, не сводя с дерева глаз.

– Вижу, – отозвался Манул.

Вид этого дерева приковывал взгляд. Такое дерево можно увидеть одиноко растущим где-нибудь среди поля, когда молния рассекает ствол надвое. Оно выглядело именно так: расколотое пополам, вот только одной половиной был ветвистый дуб, а другой – стройная сосна. И росли они, похоже, из одного корня. Точно сказать это было затруднительно, так как из снега по всем сторонам от него торчали острые ледяные шипы, как копья снежной армии. Вся поляна ощетинилась шипами, что надёжно защищали Особое дерево от незваных гостей.

– Как думаешь, – спросил Кутыптэ, – это два семечка проросли рядом?

– Может, – послышалось в ответ.

Кутыптэ улыбнулся. Он встал и отряхнулся от налипшего снега.

– Пойдём! – бодро сказал он и заметно повеселел. – Я зажгу факел, и мы растопим сосульки!

От переполнявшей радости Кутыптэ топнул ногой так сильно, как только смог. В тот же миг шипы задрожали и рассыпались в снежную пыль. Лицо мальчика озарила счастливая улыбка.

– Ты видел?! Это было так просто! Нет, ты видел? – радостно крикнул он и посмотрел вниз, где ожидал увидеть жёлтые глаза.

Манула рядом не было. Улыбка вмиг исчезла.

– Манул? – позвал Кутыптэ, и голос его упал, как ледышка в рыхлый снег.

Он резко обернулся и бросился к идолу.

На пеньке перед изваянием сидел Манул. Не смея вздохнуть, Кутыптэ подошёл ближе, рассматривая своего друга. Цвет его глаз больше не был ни жёлтым, ни даже зелёным. Это были глаза из дерева, да и сам он был вырублен из древесного ствола. Нос Кутыптэ покраснел.

– Ну зачем ты? Мы же были так близко…

Манул не отвечал. Кутыптэ с ненавистью посмотрел на деревянную фигуру идола, но глаза его уже погасли, и рассчитывать на ответ не приходилось. Истукан бесстрастно взирал в пространство перед собой.

Мальчик стиснул зубы, а в кулаке до боли сжал огниво. Потом подошёл к Манулу, погладил по голове и спине, обнял на прощание, утёр нос и побрёл к Особому дереву. Синие огоньки провождали его по пути. Он отмахивался от них, как от надоедливой мошкары, рычал и даже крикнул «Отстаньте!» Но избавиться от них так и не смог.

На небосводе дотлевал закат. Тягучие сумерки сгущались плотной массой, становились непроглядными, непроницаемыми даже для самого острого глаза. Чем ближе Кутыптэ подбирался к дереву, тем напористее становился ветер, что дул из расщелины меж стволов. Его ледяное дыхание жгло щёки, щипало нос и уши. Суровый натиск сбивал с ног и подкашивал, и мальчику приходилось что было сил одолевать его ожесточение. Кутыптэ падал то на одно, то на другое колено, зачерпывал валенком колючий снег, голыми ладонями без варежек зарывался в снежный покров, точно в горсть ломких иголок. Но продолжал идти.

Когда до подножия дерева оставалось несколько шагов, Кутыптэ обрушился на землю и замер. Ветер, точно того и ожидая, завёл над ним заунывную песнь. И хоть она не была похожа на колыбельную, так хотелось под её звуки закрыть глаза, свернуться, прижать к себе колени и подождать, пока вьюга укроет тебя белым пологом. «Приляг, – пел над ухом ветер, – отдохни. Не надо спешить. Всё уже позади. Ты уста-а-а-л. И остался один. Я укрою тебя. Отдохни».

Да, ветер прав. Сейчас, когда в небе истаяли последние краски заката, мальчик остался наедине с ледяным одиночеством. Он приподнялся и посмотрел перед собой. Вот она цель. Так близко. Нет, ветер неправ. Он не будет останавливаться.

Кутыптэ медленно полз вперёд, сжимая заиндевевшими пальцами сухой, точно зола, снег, не желавший таять от его прикосновений. Ветер хохотал, резвился и швырял во все стороны пригоршни белой пыли. Она налипала на ресницах и бровях, Кутыптэ вытирал её рукавом и полз дальше. Синие огоньки вились над ним, как рой беззаботных мотыльков.

А ветер не отставал. Что толкает тебя вперёд? – точно спрашивал он с каждым порывом. Почему ты не сдаёшься? Почему не повернёшь назад? Туда, где можно развести огонь в печи, вскипятить отвар из шиповника и укрыться от непогоды? Но мальчик не сдавался. Не потому ли, что был уверен: позади не осталось никого, кто вспомнил бы о нём, кто ждал бы его возвращения? Так, как ждала Ирика, когда не вытерпела и вышла навстречу?

Когда Кутыптэ добрался до основания Особого дерева, то обнаружил, что его корни сложились в подобие ступеней, ведущих к разлому. Здесь стало ясно, что это не просто два разных ствола, растущих из одного места, а именно один ствол, расщеплённый надвое.

Мальчик из последних сил поднялся на ноги, держась за один из стволов. Ветер хлестал его по щекам, цапал за уши, запускал невидимую руку за воротник, трепал края тулупа. Раздражающие огоньки закружили радостный хоровод. Едва держась на ногах, Кутыптэ посмотрел назад, откуда вели его эти огоньки, но в сумраке лесной чащи не смог разглядеть ни фигуру деревянного Манула, ни даже статую идола. Он повернулся к дереву, рукавом вытер лицо и поднял его к тусклому небу, где разделялся ствол не то сосны, не то дуба. Затем опустил глаза под ноги и шагнул сквозь разлом.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ХРАНИТЕЛИ ГРАНИЦ

1.

Деревянный заяц

«Как смеешь ты называть себя её именем?»

В помутневшие стёкла стучали капли дождя. Стучали назойливо и нудно, как уставший путник, что просится на ночлег, топчется у двери, заглядывает в окна, но не может добудиться хозяев. Небо в беспокойстве ворочалось с боку на бок, как простывшая старуха, посылая на землю тоскливый осенний дождь. Предвестник первых заморозков. Самое время смастерить несколько оберегов на зиму.

У окна за широким дубовым столом работал Каэл, а в окне отражалась половина его лица – профиль темноволосого юноши с длинным прямым носом, задумчивым взглядом тёмно-серых, совсем как ночное небо, глаз и завитушками давно не стриженных волос на лбу.

За стеклом масляного фонаря, что стоял тут же, робко подрагивал огонёк и высвечивал пальцы юноши. Каэл с ловкостью вытачивал деревянный амулет, размером не больше мизинца, и вдыхал смолистый запах древесины. Сосна – податливый материал, резец так и скользит вдоль волокон, и оберег обещал получиться ладным. Каэл крутил в пальцах поделку и любовался ею со всех сторон – фигурка ставшего на задние лапы зайца с настороженно поднятыми ушами.

В доме было приятно натоплено. На огне урчала чарка с закипающей водой для травяного отвара, которым Каэл обычно заканчивал свой день, а под потолком были развешаны для просушки ветки рябины с рыжими бусинами ягод.

Снаружи доносился стон деревянного колеса под напором ветра. Водяная мельница, где продолжал по привычке обитать Каэл, давно не использовалась по назначению, и колесо крутилось вхолостую, взад-вперёд, взад-вперёд, но давно уже не делало ни одного полного оборота. Его скрип баюкал, обещая безмятежный сон. Если бы только не надоедливая дробь дождя в окно.

Но вот послышался другой стук. Стучали в дверь. Так же нетерпеливо и настойчиво, как дождь.

Каэл отложил полуготовую фигурку и прислушался – стук повторился. Он взял со стола фонарь и без охоты отправился открывать. На пороге оказалась девушка. Её русые волосы намокли и спутались, а в глазах замер испуг. Едва Каэл открыл дверь, незнакомка кинулась обнять его.

– Каэл! – зашептала она в его ухо. – Каэл!

Хозяин ощутил что-то тёплое, отстранил девушку и с опаской посмотрел ей в лицо. Она поправила на плечах мокрый от дождя платок, скрывший блеск пластин на её груди.

– Ты не узнал меня? – спросила она и схватила его руку. – Это же я, Брия!

В глазах Каэла вспыхнул гнев.

– Как смеешь ты называть себя её именем?

Он дёрнул руку и оттолкнул гостью. Голос девушки сорвался в плач:

– После стольких лет? Ты не узнал? И не пустишь на порог свою…

– Молчи! – перебил Каэл. – Ты даже не похожа! Уходи, пока я не окатил тебя кипятком!

Девушка в потрясении отступила.

– Не верю, – шепнула она и приложила пальцы к губам. – Это… не мой Каэл.

– И ты не моя Брия! – рявкнул он и захлопнул дверь.

Он вернулся к столу и с лязгом поставил фонарь на доски. Сердце в груди колотилось так же громко, как дождь бил в окно. Из-за двери доносились всхлипы самозванки да чавканье грязи под её ногами. А ещё вздохи бесполезного колеса мельницы.

Каэл выдохнул, сел за стол и вернулся к работе. С усилием он нажал на резец, но тот соскочил с фигурки, врезался в указательный палец и оставил глубокую царапину. Каэл вскрикнул, прижал палец к губам и с ненавистью посмотрел на резец. Красные капли упали на амулет и на стол. Свободной рукой Каэл вытер фигурку, но сделалось только хуже. Свежая древесина жадно впитала кровь, и на поделке красовалось неприятное пятно. К тому же одно ухо зайца оказалось срезано неточным движением резца. Каэл резко распахнул окно, вышвырнул испорченный амулет и с силой захлопнул раму, отчего задребезжали мутные стёкла. В них он увидел своё отражение – взлохмаченный юноша с большими усталыми глазами и прижатым к губам указательным пальцем. И металлический вкус крови во рту.

Каэл подошёл к банкам на полке. Он не продолжил семейное дело и не стал мельником, а поступил на службу деревенскому знахарю, где ему открылись секреты врачевания и шаманства. Поэтому на полках бывшей мельницы в изобилии хранились толчёные корневища, сушёные травы, плоды и прочие лекарственные припасы. Порывшись среди банок, Каэл нашёл искомое и вместо вечернего отвара бросил в закипевшую чарку кору медного дуба, который известен на всю округу целебными свойствами. Пряный аромат заполнил комнату, от кипятка кора размягчилась и дала сок. Боясь ошпариться, Каэл осторожно достал её из чарки, приложил к ране и туго перевязал.

Работать больше не хотелось. Каэл затушил фонарь и лёг на лежанку. Но сон не шёл, и юноша ворочался с боку на бок. Дождь и ветер с упрямством ломились в окно, а колесо тяжко вздыхало всю ночь.

•

Ветер и снег ломились в окно до самого утра. Всю ночь Каэл не сомкнул глаз и видел, как с отступлением ночи обретают цвет и форму висящие перед его взором пучки высушенных трав для целебных отваров, грозди сморщенных ягод, ожерелья еловых шишек и нанизанные на нитку сухие грибы… Едва забрезжил рассвет, он поднялся со скрипучей лежанки и отправился по спящим улицам к дому Долана. Снег под его ногами трещал, совсем как его лежанка, если в ней проворочаться всю ночь.

Каэл настойчиво постучал в дверь и на удивлённый взгляд сонного хозяина прямо с порога выпалил:

– Дай мне двух людей и сани.

2.

Туман

«Выдвигаемся налегке!»

На площади под сторожевой башней творилась суматоха. Лаяли охотничьи псы, ржали кони, гудел собравшийся люд. Подошвы меховых унтов на утоптанном снегу издавали хруст, а лошадиные подковы – звон. Тут же толпились мужчины с ружьями. У некоторых кроме ружей за спинами висели капканы с остро заточенными зубьями, и Кузнец помогал их натирать барсучьим жиром. Чуть поодаль кутались в платки жёны да звонко резвились ребятишки.

В самом средоточии толпы стоял Долан на врытой в землю бочке, отдавал распоряжения и размахивал рукой в тяжеленной рукавице.

– Лошадей не берите! В лесу среди снегов они без надобности!

– А собак? – спросил кто-то.

Долан обернулся и спустился с бочки. Перед ним стоял Младший псарь – средних лет мужичонка с жидкой рыжеватой бородкой и беспокойным взглядом.

– Стевер поутру забрал Булата, уехал и не оставил распоряжений, – добавил он. – Нужны собаки-то?

Младший псарь держал на поводьях трёх дюжих псов. Они нетерпеливо скулили и рвались в стороны. От этого мужичонку дёргало туда-сюда, но всё же кое-как с псами он справлялся. Один из них завилял хвостом, прижал уши и подошёл обнюхать Долана.

– Собак лучше не брать, мы не на охоту, – ответил Долан и похлопал пса по голове.

– Ну вот, Пушок, – огорчился Младший псарь. – Не погуляли.

Пушок обнюхал рукавицу Долана и поднял глаза на хозяина. Тот уныло вздохнул, пожал плечами и потянул собак обратно к псарне.

– Выдвигаемся налегке! – распоряжался Долан. – Все готовы? Сколько капканов? Где нить?

Тотчас ему поднесли увесистый моток ярко-красной бечёвки, он продел руку в отверстие и водрузил моток на плечо. За другим его плечом в серое небо глядело дуло ружья.

К Долану подошла Кария с узелком в руке. Она бросила на него короткий взгляд, но тут же опустила глаза к земле.

– Здесь вот, возьми. Яйца, лепёшки, на всех хватит, – она протянула Долану увесистый узелок.

Долан принял провизию и схватил Карию за руку, когда та отвернулась и шагнула прочь.

– Спасибо, – сказал он и посмотрел ей в глаза долгим взглядом.

Она кивнула и удалилась. Долан передал узелок одному из своих людей.

– Все в сборе? – крикнул он и осмотрел отряд.

Это были восемь крепких мужчин, кто помладше, кто постарше. Он видел, как конюх Берген щекочет носом щёки пятилетнего сынишки, а тот заливается смехом на руках матери. Долговязый молодой Тайрок давал напутствия младшему брату и заботливо поправлял на нём шапку. Но вот в толпе оказался тот, кого Долан не должен был видеть:

– Ты что здесь делаешь?

– Не удержала его дома! – прозвучал женский голос, и к Долану вышел ковыляющий Турон, опираясь на толстую трость. С другой стороны его поддерживала Маруна.

– Ты же не думал, что пойдёшь с нами? – спросил Долан.

Турон отмахнулся.

– Проводить вышел. Вы уж там осторожнее. Видали, что творится.

Турон кивнул на лес, и даже через обширный луг было видно, как меж стволов плывут седые клочья тумана.

– Если к вечеру не рассеется, луны не увидим, – хмуро сказал Долан.

– Ты б сам к вечеру вернулся, – прогудел подошедший Кузнец.

– Главное, чтобы Каэл вернулся, – ответил Долан. – Приспичило же багряной ивы собрать. Говорит, на тебя ушли все запасы.

Он кивнул на Турона. Маруна погладила мужа по руке.

– А если не успеешь к восходу луны? – спросил Долана Кузнец.

– Не ждите, открывайте книгу.

– Уж я не забуду, – гоготнул Кузнец. – Не для того ключик ковал!

Он раскатисто засмеялся и в шутку хлопнул Турона по плечу. Но не рассчитал силу своей лапищи, и Турон едва не повалился в снег.

– Ты за старшего. Выставь людей на вышку, – сказал Долан Турону, затем махнул рукой и крикнул: – Выходим! Остальным не покидать деревню!

Отряд направился к деревенским воротам. Туда, где через замерзший ручей был переброшен крытый мостик, и протоптанная в снегу тропинка убегала через луг к лесу. Жёны и ребятишки на прощанье замахали мужчинам. Маруна смотрела им в спины и ощутила нечаянную и немного стыдную радость оттого, что среди них нет её мужа и что он не уходит в опасную чащобу, откуда вчера чудом вернулся живым.

Долан поправил на плече моток красной бечёвки и поднял взгляд на затянутое серым полотном небо.

– Н-да… – протянул он и направился за своим отрядом.

3. Вихрь

«Зачем мы туда едем?»

Снег под полозьями саней хрустел с громким скрипом, точно ими давили урожай капусты. Старый мерин выпускал из ноздрей густой пар и лениво тянул сани. Его копыта зарывались в снежный настил так глубоко, что отпечатки подков было не видать.

Позади давно осталась северная граница деревни – та, за которую жители выглядывать побаивались. Потому установили поперёк заброшенной дороги обмотанное красными лентами бревно на деревянных козлах.

– Никогда так далеко не забирался, – шепнул Ялис, паренёк лет шестнадцати с по-детски изумлённым лицом и начавшими пробиваться усиками под вздёрнутым носом.

В руках он держал слабо натянутые вожжи и изредка понукал ими мерина. И жадно глазел по сторонам, хотя эта часть деревенской окраины ничем не отличалась от прочих окрестностей – лес да пологие холмы по обеим сторонам дороги. И снег кругом. А надо всем этим – бледно-серое, как гусиный пух, полотно неба.

– А ты? Бывал тут? – спросил он Стевера, который сидел рядом, держал на коленях голову задремавшего пса и без особого интереса глядел вперёд.

Стевер почесал русую бороду и неопределённо повёл плечом.

– Нечего здесь делать, – ответил за него Старик. – И ничего интересного там тоже нет.

Старик сидел ко всем спиной, свесив ноги с саней, и поначалу наблюдал, как уменьшается в размерах красное пограничное бревно. А когда оно скрылось из вида, отщипнул немного сена, которым были устланы сани, и принялся что-то мастерить.

Ялис обернулся на Старика.

– Тогда зачем мы туда едем?

– Твоё дело санями управлять, – буркнул Старик.

– Вижу! – крикнул Стевер и указал вперёд.

Его пёс вздёрнул голову. Старик в недовольстве повернулся к вознице, но даже не взглянул в указанном направлении.

– Если бы это было так близко, я бы сам дошёл. А не ждал бы, пока вы снарядите эту дохлую клячу!

– Вихрь ещё не старый, – обиделся за него Ялис и легонько хлестнул вожжами круп коня.

Конь и ухом не повёл.

– Вихрь, – передразнил Старик и забубнил: – Не успеем вернуться к вечеру, сами будете рассказывать Долану, какой ваш Вихрь быстрый. Или заночевать тут хотите?

Вихрь фыркнул. Ялис испуганно покосился на Старика.

– Но вот же растёт багряная ива! – сказал Стевер. – Тебе разве не она нужна?

– Едем дальше, – скомандовал Старик и отвернулся.

Путники проследовали мимо красневших ветвей дерева, что копной торчали из узловатого ствола и свисали к земле. Ялис пожал плечами. Зачем удаляться в неизвестные края, если цель поездки остаётся за спиной?

Дорога чуть заметно петляла, холмы по её обочинам становились всё круче, а лес гуще. И хотя сани всё так же оставляли параллельные следы, но стали то и дело накреняться в стороны. Полозья наезжали на крупные камни, доверху занесённые снегом, и скользили по ним с натужным скрежетом. А под ударами конских копыт земля звенела, как наковальня кузнеца.

– Вон ещё! – крикнул Стевер, заметив багряные ивы по обе стороны дороги.

– Густые какие, – добавил Ялис.

Старик не ответил. Он молча мастерил соломенную поделку – перевязывал красной нитью место сгиба сухих стеблей.

И вновь молодые люди переглянулись, и на этот раз Стевер нахмурился.

На пути тут и там стали возникать торчащие из снега валуны. Иные сутулились сугробами, доверху укрытые снегом, другие же стояли в снежных шапках, как огромные жуткие грибы. Ялису приходилось натягивать поводья, чтобы Вихрь миновал преграды на достаточном расстоянии.

– Ну и дорога. Ясно теперь, почему ей никто не пользуется.

Тут вступил Стевер:

– Мы что, и вон ту иву пропустим?

– Пропустим, – прогундел Старик, не обернувшись.

Ялис посмотрел по сторонам. Никакой ивы там не было. Он взглянул в глаза Стеверу и прочитал в них что-то недоброе.

В этот миг сани наткнулись на особо крупный камень и ездоков изрядно тряхнуло. Дремавший пёс вздрогнул, поднял голову и широко зевнул.

– Ну хватит! – рыкнул Стевер, выхватил у Ялиса вожжи и потянул на себя.

Конь протяжно фыркнул и остановился. Стевер соскочил с саней в снег, обошёл их и оказался перед Стариком.

– Ты что задумал? Куда мы едем?

4. Красная нить

«Посмотри правде в глаза»

Отряд Долана углублялся в туманную чащу. В напряжённом молчании слышался хруст снега под подошвами тяжёлых унт, треск сухостоя, бряцанье походных котелков на случай привала да скрип кожаных ружейных ремней, трущихся о дублёные шубы охотников. Долан осторожно разматывал моток красной бечёвки, делал зарубки на стволах деревьев и цеплял к ним путеводную нить. И время от времени отдавал команды:

– Смотреть в оба! Не разбредаться! Держать нить в пределах видимости!

Следопыты с осторожностью ступали сквозь хрустящий подлесок, осматривались и внимательно глядели под ноги на снег – где-то рыхлый от вырытых тетеревами укрытый, а где-то гладкий и нетронутый.

Но вот раздался крик:

– Следы!

Все бросились туда. Обязанность разматывать красную нить замедляла движения Долана, и он оказался у следов позже всех.

– Только эти? Детских нигде не заметно? – спросил он.

Тайрок, самый молодой из охотников, замотал головой.

– Первый ставим здесь, – скомандовал Долан и кивнул на волчьи следы.

Охотники занялись капканом. Касались его только в толстых варежках и ни в коем случае не голыми руками, чтобы не стереть барсучий жир и не оставить человеческого запаха. Разомкнули стальные челюсти и раскидали приманку – куриные потроха. Рядом с капканом воткнули обмотанную красной тесьмой ветку, чтобы не угодить в свою же ловушку и отметить её среди белого снега да тёмных стволов.

Когда первый капкан был установлен, отряд продолжил путь сквозь немой лес. Время от времени охотники поправляли ружья за плечом, шапки на головах и вытирали рукавом красные от мороза носы.

– Если нас уже колотит от холода, что ж с детьми тогда стало? – шептались они.

К Долану подошёл один из них – коренастый Бондарь лет на пять младше, с густой щетиной на впалых щеках и недоверчивым взглядом серых глаз.