Потерянные надежды

Моё сердце готово было выпрыгнуть из груди от любви к этой женщине, и я расплакалась ещё сильнее. Она оставалась за дверью, но её слова пробивались прямо в мою душу, как теплые лучи солнца сквозь плотные облака.

Быть её дочерью – благо. Иногда я не могла понять, чем заслужила такого замечательного родителя.

Она была моим ангелом и защитником, другом и сестрой, мамой и папой в одном лице. Как будто весь мир находился в её руках, и в любой момент она могла прикрыть меня этим миром от всего зла.

Она всё ещё сидела за дверью, не торопясь вторгаться в моё пространство. Она всегда так делала, давая мне возможность самой решить, когда открыться.

– Всё точно так же, мам, – пробормотала я с тяжёлым вздохом, – Я ужасный человек.

За дверью было тихо, слишком тихо. Она молчала, но я знала, что она там.

– Почему ты так думаешь? – спросила она наконец.

– Потому так и есть, – прошептала я, – Я даже не могу винить в этом кого-то еще. Только себя.

– Я думаю, что ты просто человек, детка, – сказала она, – Человек, который запутался, но пытается сделать правильно.

Я снова зарыдала, бессильно сжимая колени руками.

– А что, если «правильно» больше не существует?

– Оно всегда существует. Просто иногда выглядит иначе, чем нам бы хотелось.

Ее слова обжигали. Я знала, что она не говорит прямо. Она не скажет этого, потому что ровно так же любит Беатрис.

Я никогда не слышала осуждений за свои чувства, только понимание. Прощение, которое я сама себе не могла позволить.

– Это больно, мама, – призналась я, не скрывая больше перед ней своих слез, – Иногда я просто хочу ничего не чувствовать. Было бы легче.

– Может быть, – мягко ответила она, – Но это не ты, кнопка. Ты всегда чувствовала глубоко. И это то, что делает тебя такой особенной.

Я молчала, не зная, что сказать.

– Может, нужно еще больше времени? Это так неправильно, – тихо добавила я.

– Здесь нет неправильных чувств, детка. Никогда не было.

– Спасибо, – только и смогла прошептать я.

– Отдохни, – сказала мама, – Я оставлю тебя, но хочу, чтобы ты помнила – я всегда рядом. Ты сильная девочка, il mio grande amore.Я горжусь тобой.

Ее шаги стихли в коридоре. Закрываю лицо руками и дышу глубоко, чтобы успокоить дыхание. Слабо, но получается.

Я иду к своей кровати, чувствуя, как напряжение постепенно уходит, оставляя после себя пустоту. Через мгновение замечаю, какой хаос царит в моей комнате.

Стон разочарования сорвался с моих губ раньше, чем я успела осознать, что делаю.

Не зря я называла это место своим убежищем. Здесь я держала оборону от всего внешнего мира – прислуги, чужих людей, и даже от семьи, если это было нужно. На пальцах можно было пересчитать тех, кому позволялось сюда входить.

Соответственно, уборку я делала сама. Не потому, что мне не предлагали помощи, а потому, что это был мой способ навести порядок не только вокруг, но и внутри себя.

Со временем это превратилось в своеобразную терапию. Складывая одежду или вытирая пыль, я успокаивалась.

И вот сейчас я встала, закатала рукава и взялась за дело.

***

К ужину я спустилась на первый этаж, где меня уже ждали родители, готовые поинтересоваться моим самочувствием и обсудить некоторые планы.

До определенного времени стол заполнился звуками: звоном вилок и фарфора, тихие шуршания салфеток и осторожные вздохи. Дедушка и бабушка улетели на один день в Бостон, чтобы навестить своих друзей, поэтому нас было только четверо.

Мы с Беатрис старались есть медленно, чтобы не привлекать к себе внимания, но отец сам нашел способ прервать это мнимое спокойствие.

– Как дела с подготовкой к свадьбе, Беатрис? – его голос прорезал тишину, как острие ножа.

Сестра подняла глаза, на ее лице быстро заиграла уверенность, но я заметила, как ее руки слегка подрагивали, когда она отложила вилку.

Снова играла роль спокойной и собранной. Но она могла, привыкла.

– Все идет по плану, папа, – выдавливает привычную, идеальную для таких ситуаций, улыбку, – Мы с мамой сегодня проверили ресторан, и флорист уже согласовал детали с организаторами.

– «Согласовал», – повторил он с легким оттенком недовольства, откладывая приборы. Его взгляд замер на сестре, холодный и цепкий. – Почему это звучит так, будто ты сама, черт возьми, не контролируешь ситуацию?

– Но я контролирую, – поспешно ответила она, стараясь сгладить неловкость. – Просто… доверила некоторые задачи специалистам.

– Доверила? – его бровь приподнялась, и я почувствовала, как в комнате стало ещё холоднее. – Это твоя свадьба, Беатрис. Твой долг – удостовериться, что всё будет идеально. Или ты хочешь выставить нашу семью посмешищем.

Ее голос дрогнул, но она сжала губы и постаралась не показывать слабость.

– Конечно, нет, – прошептала она, но я знала, что эти слова не убедили ни его, ни её саму.

– Тогда перестань полагаться на других. Я не потерплю халатности. Этот союз важен для всей семьи, а не только для тебя.

Я сжала вилку чуть крепче, но не подняла головы. Это был его обычный способ разговаривать. Он высекал слова молотом, и каждый укол попадал точно в цель.

В его голосе не было ни грамма тепла, только жёсткость, требующая подчинения и идеальной дисциплины.

– Кстати, – продолжил он, сменив мишень. Теперь его взгляд упал на меня. – Адалин, ты могла бы уделять больше внимания подготовке. Помочь сестре, вместо того чтобы заниматься своими делами.

– Конечно, папа, – я ответила ровно, хотя внутри всё кипело. Тошнота поднималась, но я сдержалась.

Помощь Беатрис не была проблемой, проблемой был он. Удивительно, что это все эти манипуляции на его взгляд – проявление заботы.

– Ты слишком много времени тратишь на свои мелкие проблемы, – продолжил он, не обращая внимания на мой напряженный взгляд. – Ты думаешь, что у тебя есть время на своё. Но семья важнее. Ты должна понимать это.

Мне не оставалось ничего, кроме как кивнуть. Я ощутила взгляд сестры, который был таким же тяжелым и осуждающим, как ее молчание.

Беатрис никогда не показывала слабости. Её лицо всегда оставалось холодным, беспристрастным, как каменная маска, которая не знала ни боли, ни сожаления.

В отличие от меня, её мягкие черты не были оружием – они были обманом. В её мире не было места для слабости, для нежности, для этого пустого стремления к покою. Она выбирала путь жёсткости, путь расчёта и точных шагов.

Именно поэтому она и стала юристом, потому что её разум был строгим и ясным, а её принципы – чёткими. В её мире не было места для эмоций, и она не искала ни сочувствия, ни оправданий.

Я же на её фоне была слабачкой.

Пока она знала, как дать отпор – даже если это был молчаливый вызов, – я всё ещё училась избегать удара, не попадая под его вес. Пряталась за вежливостью, за пустыми словами согласия, за своим фарфоровым щитом, который казался таким хрупким, что треск мог быть слышен при малейшем ударе.

Я многое пережила, многое отдала, чтобы сохранить этот хрупкий баланс.

Жизнь научила меня прятать свои чувства, не показывать слабости. Но чем больше я скрывала, тем больше я чувствовала, как этот груз становится тяжелее, как уходит последние силы, чтобы не сломаться.

Глава 9

Альдо

Со вчерашнего дня все шло не так, как должно было быть, и я злился. Злился на самого себя за проявленную слабость, и потерю власти над своим разумом.

У меня было несколько встреч, связанных с ресторанами и бизнесом отца на Сицилии, но я их отменил. Присутствие Вико Бенито послужило причиной, по которой я, блять, упускаю возможность заработать кучу бабла.

По правде говоря, истинной причиной этому было мое поведение вчера, но я старался не придавать этому значения.

Во всяком случае, одна из его дочерей – моя невеста, и меня, черт возьми, почему-то интересует только то, почему другая его дочь ищет приключений на свою пятую точку.

Я стоял на затхлом складе, который пропах сыростью и привкусом старого железа, перед тем, как получить новый груз.

Когда поставка была большой, приходилось привлекать к этому как можно больше солдатов наряда. Я не любил выдергивать их на такие мелочи, но чем больше людей на задании – тем меньше проблем появляется в процессе.

Мои ребята держались рядом, на своих позициях, а я стоял у входа, так как там лучше ловила связь, чтобы сделать несколько звонков в Палермо.

– Груз будет через полчаса, – сказал Тео, когда я положил свой телефон в карман.

Мы не говорили с ним о вчерашнем, но я был зол.

Злость, по правде говоря – меньшее, что я испытывал по отношению к нему.

– Хочешь обсудить вчерашнее? – просто спросил он, когда не получил от меня реакции.

Я не был гребанной сучкой, которая игнорирует кого-то, обидевшись, чтобы к ней лучше подступились, я просто сдерживал себя, потому что помимо нас двоих на складе было около двадцати человек.

Каждого из них ждали дома, а я не привык относиться к жизням своих людей так, будто они ничего не значат.

Потерять над собой контроль – дать трещину в плане, а значит облажаться.

– Серьезно, блять? – выплюнул я, – Единственное, чего я хочу – убить тебя. Медленно и мучительно, чтобы ты сполна прочувствовал весь мой гнев, и пожалел о том, что появился на свет.

Друг рассмеялся, вызвав во мне новую волну раздражения.

– Я никогда не был святым человеком, – начал он, – И ты, черт возьми, не будешь тем человеком, который имеет право требовать этого от меня. В остальном, твоя зеленоглазая проблема сама напросилась.

– Сейчас это так называется? – прорычал я, хватая его за воротник и со всей силы припечатывая его к сырой стене, – С каких пор мы качаем женщин семьи наркотой?

– Альдо, успокойся.

– Успокойся? – я почти сорвался на крик, – Ты, мать твою, серьезно сейчас это сказал? Ты ведь знал, что мне не наплевать!

Годы дружбы. Он был тем, на кого я всегда мог положиться. Тем, кто знал меня лучше, чем я. Но что в итоге?

– Она пришла ко мне, когда не стало моей мамы, – крикнул он, и я замер.

– Что? – выдохнул я, отпуская его.

– Адалин, – прохрипел Тео, – Сама выглядела как брошенный котенок, будто, блять, в ее жизни произошла куча дерьма.

Я отступил на шаг, чувствуя, как гнев постепенно сменяется тяжестью, которая давила на грудь.

– Ты знаешь, что я всегда относился к ней как к младшей сестре. Но тогда… это показалось мне нормальной идеей. Потому что, блять, я сам был не в лучшем состоянии.

– Что у нее случилось? – спросил я тихо, почти отрешенно.

– Она никогда не говорила.

Мы стояли в тишине, когда раздался звук шагов, и к нам подошел один из солдат наряда. Этот парниша отвечал за координацию.

– Альдо, – сказал он, остановившись, – Наши грузовики задерживаются. На Макдоун-стрит развернули пост, придется делать крюк, чтобы их объехать.

Замечательно, блять. В целом он выглядел спокойным, но я почему-то был уверен в том, что это не единственная наша проблема.

– Есть еще что-то?

– К складу движутся несколько машин, они не наши. Направляются со стороны Квинса.

Напряжение подскочило до предела, когда я начал догадываться о том, кто это мог быть. Тео хмурится, и его взгляд становится более цепким, чем обычно. Он понял, о чем я подумал.

– Андреотти?

Я кивнул ему, подавляя нарастающее воодушевление. Мы не делим с ним город, но между нами есть соглашения: он торгует на нашей территории, и платит мне за это огромные деньги.

– Давайте встретим их, как мы умеем, – сказал я, сдерживая улыбку.

Когда легальный бизнес начал расти так, что в нём стало возможно отмывать деньги, я всё чаще стал пропадать в офисах на Манхэттене. Каждый раз, переступая порог своего кабинета, я ощущал, как внутри всё кипит. Это было не тем, кем я был. Не Альдо Амато.

Альдо Амато – это тот, кто чувствует жизнь, когда запах пороха смешивается с холодным воздухом. Тот, кто любит ездить по складам и зачищать Нью-Йорк от тех, кто встал на его пути.

Это моё истинное лицо, моя природа.

– Ты уверен, что это не ловушка? – слышу его голос.

Тео всегда всё просчитывал наперёд, оставаясь спокойным, как удав. Иногда он мог неделями выстраивать идеальный план для дела, и каждый раз я смотрел на него и думал: как у него хватает терпения?

– Думаешь, кто-то отправил нам порцию джелато курьером? – ответил я, не скрывая сарказма.

Тео прыснул от смеха.

– Ладно, ладно, – сказал он, возвращая лицо к серьезному выражению, – Я возьму правый фланг. Если будут проблемы, дай сигнал. Хотя, честно говоря, буду рад видеть, как тебе кто-то надерет задницу.

Я усмехнулся и коротко кивнул, наблюдая, как он исчезает в темноте.

Звук шин разорвал ночную тишину, и адреналин мгновенно заполнил меня с головы до ног. Все чувства обострились, мысли очистились, оставив только одно желание: убивать и выпустить пар.

Машины затормозили у склада, двери распахнулись, и из них стали выходить люди. Их было больше, чем я ожидал. Гораздо больше. Но это меня не волновало. Никогда не волновало.

Мои люди знали своё дело. Мы были готовы. У нас было всё: оружие, чёткий план и холодный расчёт.

Вопрос был лишь в том, хотели ли эти ублюдки жить, или умирать?

Один из них вышел вперёд. Высокий, с наглой ухмылкой – такая бывает только у тех, кто думает, что за спиной у них большая крыша. Я знал, кому он принадлежит.

Таких, как он, я видел сотни раз. Обычная пешка, которая возомнила себя королём. Уверенный в своей значимости, пока не почувствует дуло пистолета у виска.

– Альдо! – весело прокричал он, будто мы были старыми друзьями.

Я стоял неподвижно, с руками в карманах, и смотрел на него с холодным безразличием. Так, как человек смотрит на собаку, которая лает где-то на заднем дворе – шумно, но бесполезно.

– Андреотти побоялся приехать лично? – равнодушно говорю я.

Парень кивает, но теряется, будто хотел еще немного поиграть по своим правилам. Собравшись с духом, он заговорил:

– Он хочет пересмотреть условия – произнес он с натянутой улыбкой, но в его голосе уже не было того веселья, что вначале, – Говорит, времена меняются, нужно их обсудить.

Я прищурился, наблюдая, как он едва заметно переминается с ноги на ногу. Боится. И правильно делает.

– Условия? – медленно повторил я, словно смакуя слово, – Это моя территория. Тут не обсуждают новые условия. Их принимают. Или уходят.

– Это выгодное предложение, – добавил он.

– Если хочешь жить, развернись и уезжай. Пока у тебя есть шанс.

Он усмехнулся, кинув короткий взгляд на своих людей. Шанса у него не было.

– Слышал, ты жесткий, Альдо. Безжалостный. Но знаешь, люди меняются. Союзников становится меньше, а врагов больше.

– Ты здесь, чтобы сказать мне, чего я должен бояться? – спросил я, веселясь.

– Нет. Мы здесь, чтобы предложить партнерство, – он делает шаг ближе.

– Парень, – я ухмыльнулся, – Тот, на чьей подошве ты предпочитаешь быть грязью, не сказал тебе о том, как я «люблю», когда мне диктуют условия?

– Ты ничего не теряешь…

– Ты забыл одно, – перебил я его, – Это мой город. Мои улицы. И мои правила. Я не делюсь ничем.

Он замер, но его улыбка не сползала с лица.

– Это твои правила? – медленно спросил он, – Забираешь все себе, даже то, что тебе не принадлежит?

Я посмотрел на него внимательно, но не ответил.

– Например, – продолжил он, жестикулируя так, будто пытался объяснить что-то очевидное, – Девочек из семьи Бенито?

Я двигался быстро, без раздумий. Рука сама потянулась к кобуре, пистолет оказался в ладони, и через долю секунды я нажал на спуск. Выстрел разорвал тишину.

Парень замер, будто не понимая, что произошло. Его глаза встретились с моими на одно короткое мгновение, а потом он рухнул, как сломанная марионетка.

Откуда блять им это известно? Ярость захлестнула меня с неистовой силой, я хотел убивать его слишком медленно и мучительно, но руки сами нажали на курок.

Его люди среагировали мгновенно, и пули зазвенели вокруг меня, выбивая искры из металла и разрывая воздух.

Пули свистели вокруг меня, когда я почувствовал, как холодная боль охватила все тело. Словно кто-то вставил в мое плечо раскаленный нож, и он вошел, разрывая мышцы и ткани.

Кровь хлынула вниз по рукаву рубашки, красные пятна сразу начали расползаться, впитывая ткань. Адреналин бурлил в крови, боль была терпимой, поэтому когда выстрелы прекратились, а в шестидесяти футах от нас около машин лежали окровавленные тела, я двинулся к своей машине.

– Ты ранен, придурок, – сказал Тео, останавливая меня.

Я пожал плечами, потому что это не стоило внимания. Не в первый раз.

– Царапина, Тео, – сказал я, продолжая двигаться к машине. Кровь пропитала одежду, но все было под контролем.

В машине я расстегнул рубашку, чувствуя как она тяжело прилипла к коже. Я вытянул аптечку из бардачка, которую всегда держал в машине для особых случаев.

Вскрыл пакет с бинтами, захватил антисептик, едва заметно щурясь от боли, обрабатывая рану. Холодная сталь выскользнула в руку, и я попытался нащупать пулю. Вытянул пинцет и принялся осторожно ее извлекать.

Глубже надавил, чувствуя легкую резкость, и наконец, достал ее. Перевязал рану, наматывая бинт вокруг плеча. Сменной одежды не было, поэтому я застегнул рубашку, готовый двигаться дальше.

Когда закончил, откинулся назад, закрывая глаза на пару секунд, давая себе передышку. Ракурс на дорогу был четким.

Ехал по ночному городу, машин было немного. Я не думал о том, что сейчас произошло, не обращал внимания на боль в плече.

Меня интересовали зеленые глаза, что с ненавистью смотрели на меня в кабинете Террези, после того, как я поцеловал ее пухлые губы.

Глава 10

Адалин

Я сидела у окна в своей комнате, перечитывая в который раз «Грозовой перевал».

Погода была подходящей: сама природа решила воссоздать мрачную и бурлящую атмосферу книги. Ветер бился о стекла, заставляя меня всякий раз вздрагивать от страха.

Было далеко за полночь, когда я уже собиралась лечь спать. Медленно захлопнула книгу, и начала лениво перебирать свою одежду, прежде чем выбрать фланелевую пижаму, которую купила на днях в Хадсон Ярдс.

Необъяснимое беспокойство, которое поселилось во мне с вечера, никак не отпускало. Отец был на «работе», и я боялась, что меня оглушит звук входной двери и крики, которые так часто сопровождали его возвращения.

Может, это окажется раненый солдат наряда, которого они привезут, чтобы подлатать? Кровь его будет растекаться по полу, пропитывая ковер. Ее запах останется в доме, даже если ее выведут, вонзаясь в пол.

Телефон на тумбочке вдруг завибрировал от входящего сообщения, выдергивая меня из мыслей. Я вздрогнула и схватила его, не ожидая ничего хорошего. На экране высветился номер Альдо. Странно.

Мои руки задрожали, в комнате вдруг резко и ощутимо похолодало. Я открыла сообщение, короткий текст сжал мое горло:

«Выйди на улицу»

Шок обрушился волной, лишая меня возможности мыслить. Какого черта он творит?

Страх сковал мое тело, поэтому я торопливо закрываю телефон и накрываюсь одеялом с головой.

Я не хочу снова проживать те эмоции, мне нельзя.

Прижимаюсь к подушке, стараясь убедить себя в том, что это всего лишь сон. Но это не сон. Через несколько минут телефон начинает вибрировать снова, но уже от входящего звонка.

– Адалин, выходи! – беру трубку, слышу низкий и настойчивый голос Альдо.

– Что ты здесь делаешь? Ты не должен… – начинаю возмущаться я, но меня перебивают.

– Я жду.

– Отец может в любой момент вернуться. Если он это увидит, и не так все поймет… – шепчу я, боясь быть услышанной.

– Не переживай об этом, – прорычал он, словно хищник, – Я возьму ответственность на себя.

– Это плохо закончится, – возразила я, голос дрожал.

Я боялась. Боялась быть снова пойманной.

Это чувство липким ужасом сковывало сердце, стоило только представить, что онузнает об этом.

Воспоминания о прошлом захлестнули меня, как ледяной прибой, от которого не укрыться. И тут боль. Острая и резкая, так сильно разрывающая плечо.

Старая рана снова дала о себе знать, будто напоминая, что я не могу убежать от прошлого, как бы ни пыталась.

Оно наступает на пятки, а мне некуда бежать.

– Хуже, чем то, что случится, если я зайду сам и заберу тебя? Мне плевать, кто что подумает, – его голос звучал низко, с едва уловимым хрипом.

Я отключила микрофон на телефоне, прежде чем завыть от боли, и начать шарить по столу, пытаясь нащупать пачку с обезболивающими.

– У тебя минута, Адалин, – слышу снова.

– Хорошо! – на выдохе шепчу я.

Когда я выпиваю таблетку и переодеваюсь в худи и джинсы, то выхожу на улицу, судорожно прикрывая за собой дверь. Мое сердце бьется так громко, что кажется, оно разбудит всех, если я не успокоюсь.

Черный внедорожник стоит на подъездной дорожке. Фары выключены, но двигатель работает, издавая низкое урчание.

Я останавливаюсь в нескольких футах, надеясь, что он выйдет из машины. Но он не двигается. Рука Альдо тянется к дверной ручке, и я слышу щелчок замка. Пассажирская дверь открывается с резким, почти раздражающим звуком.

– Садись, – его голос хриплый, и мне кажется, немного усталый.

На мгновение я колеблюсь, глядя на дом за своей спиной. Свет в окнах погас, все давно уже спят. Почти все. Отец может вернуться в любую минуту, и это пугает намного больше, чем Альдо, ожидающий меня в машине.

Я быстро сажусь в машину, плотно закрывая за собой дверь. Холодный воздух исчезает, сменяясь еле уловимым запахом его одеколона.

– Что происходит? – спрашиваю я.

Он не смотрит на меня и молчит. В слабом свете приборной панели я вижу его напряженное лицо. Его взгляд устремлен вперед, а пальцы сжимают руль так крепко, что они побелели.

– Зачем ты сюда приехал? – пытаюсь говорить спокойно, но голос все равно звучит резко.

Он наконец поворачивает голову в мою сторону. Его взгляд – тяжелый, острый, как лезвие. Все в нем говорит «молчи», но я не могу. Не сегодня.

– Ответь! – почти кричу, чувствуя как раздражение и беспокойство захлестывают меня.

– Закрой рот, Адалин, – раздается рык, словно удар хлыстом.

Не успеваю придумать, что сказать, как машина резко трогается с места. Я вжимаюсь в сиденье, растерянная от его резкости и неожиданного движения.

– Ты что делаешь? – восклицаю я, инстинктивно хватаясь за ремень безопасности.

Альдо молчит, полностью сосредоточившись на дороге. Руки все так же мертвой хваткой сжимают руль, а взгляд устремлен вперед.

Я почти касаюсь его плеча, чтобы заставить посмотреть на меня, но мои пальцы сталкиваются с чем-то влажным и теплым. Я замираю, не сразу осознавая, что это, а затем одергиваю руку. Кровь.

– Это… это твоя кровь? – шепчу я, чувствуя как ком подступает к горлу.

– Да, – бросает он.

Его голос звучит низко и грубо, словно это ему дается через силу.

– Боже, Альдо, – восклицаю я, чувствуя как внутри все сжимается.

– Хватит паниковать, – огрызается он, не отрывая глаз от дороги.

– Паниковать? – почти кричу я, – Ты ранен! Что случилось? Ты хоть понимаешь, что можешь потерять сознание за рулем? Останови машину!

– Если ты не замолчишь, я высажу тебя прямо здесь, – произносит он холодно, но без прежней жестокости.

Я оглядываюсь по сторонам. Дорогие таунхаусы Верхнего Ист-Сайда сменились безликими зданиями из серого кирпича, разбитыми дорогами и облезлыми домами с граффити на стенах. Молчи, Адалин.

В конце концов, я так часто видела кровь у людей отца, почему это меня должно волновать?

Всю оставшуюся дорогу я молчала, а когда мы подъехали к старому многоквартирному дому, мое сердце сжалось: он выглядит так, будто пережил все беды мира. Стены обшарпаны, окна запечатаны – я не могу не морщиться, глядя на это.