Потерянные надежды

Альдо останавливает машину. Я смотрю на свои руки, когда слышу, как дверь хлопает и через мгновение он открывает мою дверь. Его лицо остается холодным, почти непроницаемым.

– Выходи, – говорит он грубо.

Я остаюсь сидеть, не двигаясь, сжимая руки на коленях, чтобы не дать им дрожать. Мысли путаются, а страх растет с каждым мгновением.

Мне не хочется идти в это место, это опасно.

– Нет, – говорю я с усилием, хотя все внутри меня хочет кричать от страха.

Альдо несколько минут смотрит на меня, прежде чем схватить за руку, и потянуть на улицу. Его хватка сильная, поэтому я не могу ничего сделать, кроме как выйти за ним.

– Отпусти, – шиплю я, пытаясь вырваться, но его хватка только крепче.

– Не дергайся, Адалин, – бросает он, – Хочешь остаться тут одна?

– Может, и хочу! – огрызаюсь, но мой голос дрожит. Мысль о том, чтобы остаться одной в этом месте, пугает меня до ужаса.

Альдо внезапно останавливается. Я не успеваю понять, что происходит, как он резко разворачивается во мне. Его лицо оказывается слишком близко – глаза в темноте кажутся почти черными, а дыхание обжигает мою кожу.

Я замираю, словно добыча перед хищником.

– Что ты делаешь? – шепчу я, не в силах отвести взгляд.

На мгновение мне кажется, что он собирается снова меня поцеловать, как в тот раз. Мой разум наперебой выдает картины того дня, а сердце колотится так, что я боюсь, что он услышит. Но вместо этого он только хмурится, и произносит низким, грубым голосом:

– Ты понятия не имеешь, чего хочешь. Иначе бы не лезла в дела, в которых тебе не место.

Мое лицо заливает жаром, но я сжимаю губы. Его взгляд задерживается на мне чуть дольше, чем нужно, прежде чем его пальцы обхватывают мои.

Я не могу вырваться, не хочу спорить. Просто молча иду за ним, по узкому плохо освещенному коридору. У дверей валяются пустые бутылки, шприцы. Сквозь тонкие стены слышен кашель, стоны и смех, от которого становится жутко.

– Альдо, зачем мы здесь? – я не могу скрыть дрожь в голосе.

Он останавливается у одной из дверей и резко оборачивается ко мне.

– Посмотри вокруг, – говорит он, оглядывая место, – Посмотри, что ты можешь с собой сделать, если будешь вести себя, как глупая девчонка.

– Что? – я не верю своим ушам, – Ты серьезно сейчас это сказал?

– Да, серьезно, – рявкает он, – Думаешь, все всегда будет так, как тебе хочется? Ты не видишь реальности, Адалин. Живешь в своем розовом мирке, где все идеально. Хочешь узнать чем это заканчивается? Смотри.

Он распахивает дверь, и то, что я вижу внутри, заставляет меня застыть на месте.

Квартира представляет собой грязное, заброшенное место. Потолок покрыт пятнами плесени, мебель сломана и разбросана, а на полу валяются пластиковые бутылки и обгорелые ложки.

Люди внутри – если их можно назвать людьми, выглядят, как живые мертвецы. Их глаза тусклые, лица изможденные, тела худые. Один мужчина сидит в углу, покачиваясь взад-вперед, а другой сидит на диване неподвижно, будто манекен.

Я зажимаю рот рукой, чтобы не закричать. Запах, вид, ужасный контраст между моим миром, и этим, накрывает волной тошноты.

– Альдо? – произносит испуганно один из них, будто понимает, что пришел его конец.

Альдо делает шаг вперед, а я непроизвольно отступаю назад. Его фигура кажется больше, чем обычно.

– Ты совсем страх потерял? – холодно говорит он.

– Это недоразумение, Альдо, клянусь! – мужчина поднимает руки, словно сдается, – Я просто… это временно, понимаешь? Нужно было закрыть долги, это не повторится…

– Не повторится? – он делает еще один шаг, хватая мужчину за руки, немного преподнимая, – Ты создаешь, блять, проблемы.

– Альдо, прошу! – захлебывается мужчина, хватаясь за руки Альдо.

Я стою в шоке, не в силах пошевелиться, пока Альдо не поднимает руку, намереваясь ударить. В этот момент мои ноги сами несут меня вперед.

– Нет! – кричу я, вставая между ними, хватая Альдо за запястье, – Не делай этого.

Я хотела его остановить. Не потому, что была наивной или верила, что все можно решить словами. Нет. Я знала, в каком мире живу, знала с самого детства.

Жить в роскошных домах, тратить деньги, которыми пропитана кровь, улыбаться людям, чьи руки замараны хуже, чем я могла себе представить, – всё это означало одно: быть частью системы, где насилие неотделимо от власти.

Каждый вечер за шикарным ужином, каждый новый наряд или блестящая машина – я всегда знала, чем они оплачены. Я не была слепой.

Но ничего не делала. Я улыбалась. Сидела за столом и ела, молча, словно это нормально. Словно это – просто часть повседневной жизни.

Каждый раз, когда я видела кровь, когда слышала крики, что-то внутри меня умирало. Стала ли я такой же? Нет, хуже. Потому что ничего не сделала, чтобы остановить это.

И вот теперь, когда все происходит на моих глазах, я могла сделать хоть что-то. Хоть что-то, чтобы сохранить жизнь одному человеку. Пусть он будет самым ужасным человеком.

Не ради него. Не ради Альдо. Ради себя. Ради того, чтобы хотя бы раз в жизни почувствовать, что мои руки не в крови.

– Адалин, не лезь! – рычит он, его глаза сверкают яростью.

– Не надо, пожалуйста, – кричу я, чувствуя как слезы подступают к глазам, – Это неправильно!

– Неправильно? – он кричит в ответ, – Такие как он, – указывает на «убитого» паренька, – Делают это с такими, как ты. Тянут людей на дно, превращают их в то, что ты видела здесь.

– А ты лучше? – мои слова разрывают воздух, дрожащий голос ломается, но я не могу остановиться. – Ты сам делаешь с ними то же самое! Чем ты лучше его, Альдо?

Его глаза темнеют, ярость сменяется чем-то ещё более страшным.

Парень, воспользовавшись моментом, вырывается из его хватки и отползает к ближайшему углу, тяжело дыша, но не осмеливаясь убежать.

– Хватит говорить то, чего ты не понимаешь, – рычит Альдо, его голос срывается на низкое глухое шипение. Он смотрит на меня так, будто хочет не разорвать, – Ты ничего не знаешь о жизни. Ни черта!

– Я не знаю? – слова выходят сами, слишком быстро, чтобы их остановить. – Ты даже не представляешь, что у меня за жизнь, Альдо!

Его лицо застывает, глаза на мгновение теряют ту ярость, что пылала в них минуту назад. Он смотрит на меня так, словно впервые видит. Дыхание тяжелое, грудь резко поднимается и опускается.

Это затишье длиться всего мгновение. Затем Альдо резко поворачивается к мужчине.

– Альдо, – начинаю я, но он уже бросает первый удар.

Мужчина отлетает в стену, слабо вскрикивает, но Альдо не останавливается. Второй удар приходится в бок, затем в живот, и мужчина сдавленно кашляет, будто задыхается, сползая на пол.

– Альдо, хватит! – кричу я, но он даже не оглядывается. Его лицо – застывшая маска ярости, а глаза полны темного огня.

Он хватается за воротник рубашки парня, поднимает его и снова бросает на пол. Звук удара головой о грязный пол заставляет меня вскрикнуть.

– Ты думал, что могу закрыть глаза на то, что ты натворил?

Каждое слово сопровождается очередным ударом. Мужчина уже не сопротивляется, не издает звуков. Его тело дрожит, а затем просто обмякает.

– Альдо! Он уже… – мой голос срывается, я не могу договорить.

Парень на диване, который до этого сидел молча, вдруг сжимается всем телом, его лицо мертвенно-бледное, глаза бегают, как у загнанного животного.

– Альдо, я… я всё отдам! – лепечет он, пытаясь встать. – Это всё… это была ошибка!

Альдо разворачивается к нему. Его шаги медленные, как у хищника, готовящегося к прыжку. Парень, дрожащий всем телом, поднимает руки, как будто это может его защитить.

– Я, блять, не прощаю ошибок, – говорит Альдо.

Он достаёт пистолет из-за пояса, и мир вокруг будто замедляется. Звук выстрела оглушает. Парень падает на диван, его тело безжизненно сползает на пол.

Я стою как вкопанная.

В ушах звенит, а сердце стучит так сильно, что кажется, я сейчас потеряю сознание. Глаза Альдо на мгновение встречаются с моими, и в них нет ничего, кроме пустоты.

Запах гари, крови, грязь, впитавшая в себя годы боли и отчаяния… Всё это обрушивается на меня разом. Я слышу, как дрожат мои собственные зубы. Я хочу что-то сказать, но слова застревают в горле.

Моё тело двигается раньше, чем я успеваю подумать. Единственное, что остаётся – это бежать.

Я поворачиваюсь и бросаюсь к выходу, чувствуя, как воздух вырывается из лёгких.

«Беги!» – кричит мой разум, заглушая всё вокруг. Беги из этого места, из этого кошмара, от него.

От себя.

Глава 11

Адалин

Я бегу, не разбирая дороги, сломя голову, пересекая улицу за улицей. Ноги будто движутся сами, хотя я их почти не чувствую.

Сердце колотится так быстро, что отдается в ушах глухими ударами. Перед глазами мелькают темные фасады домов с облупленными стенами и разбитыми окнами. Улицы безлюдны, но от этого они кажутся еще страшнее.

Я даже не оглядываюсь. Потому что знаю – позади то, от чего я всегда бежала. То, что преследовало меня с самого детства. Страх. Боль. Насилие.

Все то, что годами тлело на задворках моего сознания, вдруг вырвалось наружу, и я увидела это. Я увидела это в его глазах, когда он убивал.

Не просто ярость или злость, это было что-то гораздо хуже. Пустота. В тот момент он был тем, кем я боялась видеть людей, окружавших меня всю жизнь.

Мне остается всего одна улица, чтобы добежать до станции метро. Дальше – утешительная надпись «Marcy Avenue» на линии J.

Уже представляю, как спасаюсь, спускаясь в полумрак в метро и слышу металлический скрежет приближающегося поезда, вижу яркий свет вагонов, который должен вытащить меня из этого ужаса.

Впереди виднеется лестница станции, и мне кажется, что я спасена. Ещё немного, ещё один поворот, и я буду далеко отсюда.

Но едва я выхожу на перекрёсток улиц Мертл и Бродвей, как тишину разрывает скрежет шин. Несколько чёрных внедорожников резко тормозят передо мной, их массивные кузова отбрасывают длинные тени.

Я останавливаюсь как вкопанная, сердце словно перестаёт биться. Двери одного из автомобилей распахиваются, и из него выходит Альдо.

Его силуэт в свете фар кажется огромным и неумолимым, но когда он поднимает голову, я вижу его лицо, и что-то внутри меня ломается.

Он выглядит… сломанным.

Его взгляд – это смесь боли и отчаяния, как будто он только что потерял всё, что имело для него значение. И эта боль, хоть и направлена не на меня, обрушивается на меня тяжестью, от которой ноги подкашиваются.

Руки Альдо слегка дрожат, но он крепко сжимает кулаки, будто пытается взять себя в руки. Его шаги быстрые, решительные, но взгляд выдаёт растерянность.

– Нет, – вырывается из меня шёпот, полный паники.

Ноги подкашиваются, и я отступаю назад. Кажется, воздух застыл вокруг меня, он такой густой, что дышать невозможно.

Он двигается быстро, решительно, его силуэт становится всё ближе.

Горло сдавливает, в груди всё сжимается, а слёзы бегут по щекам, мешая видеть. Я пятюсь, не осознавая, куда иду, лишь бы дальше от него, от всего, что я видела.

Но он уже передо мной.

– Пусти меня! – кричу я, когда его руки хватают меня.

Барабаню по его плечам кулаками, рыдаю, но это ничего не меняет. Он держит меня, как куклу, с лёгкостью поднимает и перекидывает через плечо.

Я чувствую тепло его тела, твёрдость мышц под ладонями, но в этом нет ничего утешительного. Только страх.

– Пусти! Я сказала, пусти! – продолжаю выкрикивать, хотя голос срывается.

Он молчит. Его дыхание ровное, только иногда прерывается, словно он сдерживает что-то.

Альдо несёт меня к машине. Открывает дверь, усаживает на заднее сиденье, а сам садится рядом.

Я отворачиваюсь, всё ещё всхлипывая, но он хватает меня за плечи, притягивает меня к себе. Он обнимает крепче, будто боится, что я вырвусь и исчезну. Его дыхание тяжелое, но спокойное, словно он старается удержать эмоции.

– Всё будет хорошо, Адалин. Прости, – его голос низкий, почти умоляющий.

Я только сильнее зарываюсь лицом в его грудь, не понимая, что происходит. Я слышу глухие удары его сердца – они такие спокойные и такие чужие.

– Я больше никогда не позволю тебе это увидеть, – шепчет он снова, его голос дрожит. – Никогда. Я не должен был привозить тебя туда.

– Альдо, – выдавливаю я, даже не зная, что сказать. Мой голос звучит так слабо, что я едва слышу его сама.

– Ты не должна была видеть этого, слышишь? – его пальцы чуть сильнее сжимают мои плечи. – Я… я не хотел. Я всё испортил.

– Альдо… – начинаю я снова, но он прерывает, покачав головой.

– Замолчи, Адалин. Просто… замолчи. – Его голос срывается, и он сжимает челюсти, отводя взгляд. – Ты не понимаешь, сколько всего я натворил. Я… ты не заслуживаешь этого.

Я не понимаю, о чем он говорит, но хочу поверить ему.

Хочу, чтобы это всё оказалось дурным сном, чтобы я могла проснуться в своей кровати, под мягким пледом, где нет крови, криков и боли.

Но вместо этого я вижу его окровавленную рубашку, и свою одежду, которая испачкана ею.

Он смотрит на меня, ожидая реакции, а когда не получает ее, то просто выходит из машины, хлопнув дверью. Через несколько секунд он пересаживается на переднее сиденье.

Мы едем молча. Я сижу, прижавшись к двери, боясь смотреть на него, но краем глаза замечаю его взгляд в зеркале заднего вида. Это не тот Альдо, которого я видела час назад.

В его глазах нет ярости, лишь холодная, пронзительная боль.

Помню, как тело начало слабеть, а глаза закрываться сами. Только через некоторое время сквозь сон я стала ощущать, как меня несут.

Теплые, сильные руки держат меня, словно я могу рассыпаться. Альдо шепчет мне что-то на ухо, но я едва разбираю его слова. Все, что я ощущаю – запах крови, пропитавший мою одежду, и тепло его тела.

Когда я открываю глаза, в тусклом свете кухни вижу бабушку. Ее лицо бледное, а взгляд тревожный.

Я пытаюсь вымолвить хоть слово, но вместо этого меня накрывает волной паники. Дыхание сбивается, ком в горле растёт, и мне кажется, что стены вокруг начинают давить.

Всё перед глазами расплывается, и я чувствую, как тело начинает мелко трясти.

– Бабуля… – шепчу я, но мой голос тонет в рыданиях.

Слёзы текут, размывая картину перед глазами, а внутри всё сжимается от страха, от того, что я снова вижу кровь, слышу крики.

Бабушка подбегает ко мне, её руки крепко обнимают меня, прижимают к себе.

– Адалин, детка, всё хорошо, – шепчет она, проводя ладонью по моим волосам, но её голос дрожит.

– Что с ней? – раздаётся резкий голос Альдо. Он стоит чуть в стороне, но его взгляд полный беспокойства. Он проходит несколько шагов ближе, явно пытаясь сдержаться, чтобы не хватать меня за руки. – Она… это нормально? Такое бывает?

– Паническая атака, – мягко отвечает бабушка, но её лицо всё равно выдаёт тревогу. – Ей нужно успокоиться. Это шок.

Альдо сжимает кулаки, явно борясь с чем-то внутри. Он трёт лицо, шумно выдыхает и поворачивается к бабушке, его голос становится тише, хриплее:

– Я…я всё испортил. Чёрт, я не должен был… Я… – он запинается, словно сам не может подобрать слов. – Что мне делать?

– Спокойно, Альдо, дай мне позаботиться о ней, – строго бросает бабушка, не отрываясь от меня.

Он только молчит, не зная, куда деть руки, и беспомощно смотрит, как я продолжаю дрожать.

Его плечи опускаются, а во взгляде читается почти физическая боль.

– Я всё испортил, – тихо повторяет он, почти для самого себя. – Я не хотел этого…

Бабушка, обнимая меня, оборачивается к нему, а её голос смягчается:

– Альдо, нет. Не говори так.

Я слышу их обрывки разговора, но они звучат как далёкое эхо.

Паника всё ещё держит меня в своих цепких когтях, но я начинаю чувствовать тепло бабушкиной руки на спине и слышать её успокаивающее «всё хорошо, кнопка, всё хорошо».

– Она дрожала… в машине. Рыдала. Я видел её глаза, – он останавливается, голос срывается, и он тихо добавляет: – Я никогда не должен был ей это показывать.

Бабушка кладёт руку ему на плечо, и её голос смягчается:

– Всё будет хорошо. Это просто шок. Сейчас она должна почувствовать, что в безопасности.

Он кивает, но его взгляд упирается в меня, сидящую на стуле, всё ещё трясущуюся.

Его лицо искажено сожалением, а в глазах читается что-то почти невыносимое.

– Прости, – шепчет он, глядя прямо на меня, но я не могу ответить. Мой голос пропал где-то между рыданиями и бессильной дрожью.

– Иди, Альдо, дай мне позаботиться о ней, – говорит бабушка мягко, но настойчиво.

Альдо медлит, будто не хочет уходить, но затем шепчет:

– Если с ней что-то случится… это будет на мне. – Его слова звучат так, будто он сам себя приговаривает.

Бабушка не отвечает, только молча подводит меня к ванной. Она ведёт меня туда, снимает с меня пропитанную кровью одежду.

Её движения аккуратные, как будто я фарфоровая кукла, которая вот-вот треснет.

– Ты сильная, Адалин. Просто дай себе время, – шепчет она, помогая мне залезть в тёплую воду.

Я закрываю глаза, но перед ними снова всплывают те события. Тепло воды должно успокаивать, но внутри меня всё ещё дрожь.

Когда я заканчиваю, бабушка протягивает мне чистую пижаму, молча помогает одеться и ведёт меня в комнату. Она укладывает меня в кровать, садится рядом и проводит рукой по моим волосам.

– Я люблю тебя, кнопка. Засыпай, – её голос мягкий, но наполненный болью.

– Спасибо, – выдыхаю я, едва слышно.

На пороге комнаты стоит Альдо. Его взгляд направлен на меня, и в нём столько сожаления, что я едва могу на него смотреть.

Бабушка бросает на него строгий взгляд, но затем мягко приобнимает его за плечо и шепчет:

– Всё в порядке, Альдо. Это шок. Она справится. И ты тоже.

Я не могу понять, почему они так разговаривают, будто лучшие друзья. Бабушка – с её привычкой держаться подальше от всего опасного, от всего, что связано с Синдикатом. А он… Альдо.

Пытаюсь сложить пазл, но у меня просто нет сил.

Бабуля мягко, почти незаметно, кладёт руку ему на плечо. Её спокойствие странным образом отражается на нём. Альдо не отстраняется.

Его лицо не меняется. Он смотрит на меня, словно не верит её словам, словно сам не может простить себя.

Они переговариваются тихо, слишком тихо для моего уха, и единственное, что я чувствую – как проваливаюсь в сон.

Глава 12

Адалин

Резкий, полный отчаяния крик вырывает меня из сна. Я подскакиваю, сердце бьётся с неистовой силой, а голова пульсирует, как после удара. В комнате темно из-за закрытых штор, но воздух все равно пропитан страхом.

Я сажусь на кровати, пытаюсь перевести дыхание, но тело не слушается. Образ того мёртвого парня снова всплывает перед глазами. Его пустой взгляд, кровь, липкий запах.

Я зажимаю рот ладонью, чтобы не закричать, но меня душит комок, и я едва сдерживаю рыдания.

Крик раздаётся снова и прерывается судорожными всхлипами. На этот раз я различаю слова, и голос, который принадлежит маме.

Я встаю с кровати, мои ноги дрожат. Направляюсь на звук, осторожно шагая по коридору. Шум доносится из комнаты Беатрис, а дверь в нее приоткрыта.

Когда я заглядываю внутрь, моё сердце сжимается. Мама сидит на полу, плача так, словно её разрывают изнутри. В руках она сжимает лист бумаги, который трясётся в такт её рыданиям.

Рядом стоит отец. Он будто застыл на месте, смотрит в одну точку. Лицо каменное, холодное, но я знаю его достаточно хорошо, чтобы увидеть – это маска.

– Мама? – мой голос едва слышен.

Она не отвечает, продолжая всхлипывать. Я боюсь сделать шаг вперёд, будто этот порог – черта, переступив которую, я больше не смогу вернуться.

– Что произошло? – спрашиваю я, дрожа, стоя на месте.

Отец резко оборачивается, его взгляд обжигает.

– Ты знала об этом? Знала, мразь? – его голос хлещет, как кнут.

Прежде чем я успеваю ответить, он в два шага оказывается рядом, хватает меня за волосы и тянет вглубь комнаты.

– Нет! – вскрикиваю я, пытаясь вырваться, но он сильнее.

– Шлюха, – шипит он сквозь зубы, а его ладонь резко обрушивается на мою щеку.

Удар оглушает. Горячая боль растекается по лицу, я зажимаю горящую щёку рукой, а слёзы начинают невольно идти.

– Я ничего не понимаю! – всхлипываю я, но он снова бьёт меня, громче, сильнее.

– Конечно, не понимаешь! – его голос срывается на крик, злость в каждом слове. – Где Беатрис? Где она?

Из моей рассечённой губы течёт кровь, капая на пол. Я оборачиваюсь к маме, но она только смотрит на меня, плача ещё сильнее.

Отец снова замахивается, но в этот раз его останавливает крик мамы:

– Вико, не трогай её!

Он разворачивается к ней и толкает с такой силой, что она падает.

Я срываюсь с места, подбегаю к маме, чтобы помочь ей, и меня охватывает леденящий ужас.

Это не закончится. Никогда. В детстве мне всегда говорили: «Немного потерпи».

Сколько ещё можно терпеть?

– Пожалуйста… скажи, за что? – мой голос едва слышен, почти шёпот.

В голове мелькает мысль: «Будто когда-то для этого была нужна веская причина».

Отец хватает с пола листок, который выпал из маминых рук, и, подойдя ко мне, швыряет его в лицо.

– Читай!

Мои руки дрожат, когда я поднимаю его. Слова плывут перед глазами, но я заставляю себя сосредоточиться:

«Каждое письмо начинается с обращения к кому-то конкретному, но мне не к кому обратиться. Так получилось, что я за всё время своей ничтожной жизни не сделала ничего хорошего и не стала той дочерью, сестрой, внучкой, подругой или невестой, которую все так хотели видеть…»

С каждой строкой я всё больше цепенею. Это письмо Беатрис.

«До одного момента. Я встретила человека, которого полюбила больше, чем свою жизнь. Мне бы хотелось рассказать историю нашей любви, кричать о том, как я влюблена, но я не в том положении. Это фильм со счастливым концом, а возможно, трагедия.

Я знаю, что за предательство придётся расплачиваться, и что бы я ни сделала, прощения мне не будет. И, наверное, так оно и есть. Потому что я не выдержала. Потому что выбрала себя. Потому что выбрала его.

Мне бы хотелось написать что-то пафосное вроде: «Не ищите меня. Я там, где должна быть». Но я знаю, какими смешными окажутся эти слова, особенно для тех, кто в ближайшие часы отправит людей на мои поиски.

И всё же… не надо. Я больше не хочу бояться. Не хочу жить, ожидая, когда всё закончится.

Я люблю вас. Простите меня за этот поступок. Мне нет оправдания.

Я ужасный человек, но, может быть, хоть раз в жизни я могу быть счастливой, даже если это будет ненадолго.»

Когда я дочитываю, мои ноги подкашиваются. В этот момент в комнату врываются дедушка и бабушка.

– Что здесь происходит? – дедушка смотрит на отца, его лицо каменное, но я вижу, как он трясётся от злости.

Отец молчит, сжимая кулаки, пока дедушка не подходит ближе.

– Если ещё раз такое повторится… я забуду обо всех клятвах, что дал Синдикату, Вико. На тебе не останется живого места, – его голос тихий, но в этой угрозе чувствуется сила.

Отец окинул всех взглядом, полным ненависти, и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Я стараюсь держаться уверенно, судорожно сжимая в руках письмо. Тело дрожит, а грудь сдавливает новая волна рыданий. Плохо получается.

Бабушка садится рядом со мной, её руки такие мягкие, но они не могут успокоить дрожь, охватившую всё моё существо.

Мама снова падает на колени рядом, рыдая в голос.

Я начинаю перечитывать письмо снова и снова, заставляя каждую строчку разрывать меня сильнее, чем было до.

Первое, что ударило меня, как молния, – это мысль о том, что Беатрис могли похитить, потому что в нашем мире такие вещи не были редкостью. Женщин часто использовали как разменную монету.