Потерянные надежды

Синдикат не прощает такое.

Я убираю телефон подальше, будто он заразный, и обхватываю себя руками, в надежде успокоиться. Будто это могло защитить меня от всего, что рушилось вокруг. Позади себя я слышу легкие, ели слышные шаги, и прежде чем я успеваю обернуться, на мое плечо ложится теплая рука.

– Ну же, детка, все хорошо, – мягко говорит бабуля, садясь рядом со мной.

Я поднимаю глаза, полные слез, и почти беззвучно произношу:

– Я так боюсь.

– Тише, милая, – она накрывает мою руку своей, крепко, но нежно, – Спокойнее. Ты даже не представляешь, насколько ты сильная. Ты гораздо сильнее, чем думаешь.

Я смотрела на нее с надеждой, мне хотелось ей верить. Правда хотелось.

Но страх буквально парализовал меня.

– Скоро приедет Данте, – продолжила она, глядя на меня слишком спокойным и уверенным взглядом, – Да, он жесток. И уверена, ему бы хотелось уничтожить нас, сломать. Но это касается и его фамилии, детка. А Данте никогда не позволит очернить свою фамилию. Никогда.

– Поэтому, – она наклонилась ниже, сжимая мою руку сильнее, – Все пройдет если не отлично, то нормально. Твои чувства, твоя безопасность – вот что всегда важно. Поняла меня?

Я кивнула, но сердце все равно сжималось от тревоги.

– А что если ему все равно? – мой голос дрожал, – А если он решит нас…

– Не думай даже о таком, кнопка, – перебила она, – Данте может наплевать на то, что значит быть отцом, но ему не плевать на свою фамилию. Ты даже не представляешь, как он боится Альдо. Он никогда не признает, но это так. Все будет хорошо, милая.

– Потому что Альдо – монстр, – вырвалось из меня шепотом, – Вчера…

– Наш мир жесток, детка, – бабуля не дала мне договорить, – Никто из нас не выбирал этот путь. Особенно Альдо. Синдикат сломал его больше, чем ты можешь себе представить. Не вини его за то, что он сделал.

Я закрыла лицо руками, чувствуя, как от этого ответа становится только тяжелее. Она обняла меня, тихо шепча что-то успокаивающее.

Вдруг позади нас послышались быстрые, тяжелые шаги. Мы с ней одновременно обернулись, и в комнату ворвался отец. Его лицо было бледным, а глаза горели яростью.

– Он тут, – выдавил резко, – Хочет, чтобы все собрались в кабинете. Вся семья.

Ледяной страх скользнул по позвоночнику. Сердце упало в пятки, а дыхание стало прерывистым. Я невольно прикрыла рот руками, стараясь скрыть этот порыв паники.

– Все хорошо, – снова прошептала бабуля, сжимая мою руку, но даже ее слова не могли утешить меня в этот момент.

Он несколько секунд молча смотрел на нас, прежде чем мы направились в сторону кабинета. Бабушка шла впереди, а когда она отошла на приличное от меня расстояние, папа резко схватил меня за руку, и развернул к себе.

– Слушай меня, – зашипел он, – Я знаю Данте почти всю свою жизнь. Научился понимать, что он хочет, еще до того, как он открывает рот. Что бы он сейчас ни сказал, что бы ни предложил… Ты согласишься на все. Даже если он велит продавать себя в борделе. Усекла?

Я замерла, слова застряли где-то в горле. Внутри меня все сжалось. Его лицо было близко, а глаза горели безумием. По моей щеке скатилась слеза, но он этого даже не заметил.

Я кивнула, еле сдерживая рыдания, и он наконец разжал хватку, толкнув меня вперед.

Каждый мой шаг по длинному коридору казался приговором. Это был путь к собственной смерти.

Хотелось орать что есть силы, но чувство, что меня никто не услышит, сильнее. Почему он считает, что я виновата? Я?

Я не сбегала. Я не предавала всех. Но его взгляд, движения, слова, все в них кричало: «Ты. Это ты разрушила все.»

Когда мы подошли к двери, она была приоткрыта. Кабинет дедушки всегда казался мне слишком большим.

Просторная комната с высокими потолками и деревянными стенами, на которых висели старинные картины. Большой письменный стол из темного дуба занимал почти всю центральную часть. Стеллажи с книгами возвышались по бокам, а массивное кресло за столом выглядело почти как трон.

В комнате уже сидела мама. Она опустила голову, даже не пытаясь поднять взгляд. Данте, крупный, устрашающий, сидел в кресле, а рядом стояли двое его людей – такие же мрачные и угрожающие. И Альдо. Он стоял чуть в стороне, его лицо казалось непроницаемым.

Я сделала шаг вперед, чувствуя, как все взгляды устремились на меня.

– Buonasera, Don, – выдавила я, опуская глаза.

– Садись, – ответил Данте коротко, кивнув на свободный стул, его голос был слишком холодным.

Я послушно села, чувствуя, как внутри все дрожит.

Данте смотрел на меня, слегка склонив голову на бок, и уголки его губ дернулись вверх. Это была не улыбка – это был жестокий оскал. Его глаза блестели, как у сумасшедшего, и казалось, что он наслаждается происходящим.

– Ну что ж, – произнес он наконец, – Собрались все, значит. Теперь можно и поговорить.

Данте откинулся в кресле, скрестив пальцы и чуть наклонив голову вбок. Его темные глаза сверкали, как угли, а тонкие губы растянулись в едва заметной, холодной ухмылке. На правой щеке был глубокий шрам, тянущийся от виска до челюсти, уродующий его лицо. Это, почему-то всегда меня пугало в нем, больше, чем по другим причинам.

Он осмотрел всех, словно король, разглядывающий своих подданных, и его взгляд остановился на Вико.

– Я снизойду до вас, – начал он глухо, его голос был пропитан презрением. – Не стану копаться в грязном белье, в поисках правды. Потому что, по большому счету, неважно, как именно это случилось. Важно одно – итог. А итог таков: ты, Вико, вырастил шлюху, – он остановился, словно смакуя слово, – Продажную, дешевую, шлюху.

Я ощутила, как горло сжалось, а руки задрожали. Но прежде чем я успела осознать его слова, Альдо шагнул вперед.

– Осторожно, Данте, – его голос был низким и угрожающим.

Я резко подняла взгляд на Альдо. Он стоял напряженный, и смотрел на своего отца так, будто готов был броситься на него. Я едва сдержала вздох облегчения.

Данте усмехнулся, делая вид, что его ничуть не задела реакци