Хозяйка пекарни, или принцам тут не место

К вечеру пекарня была чистой. Я развела огонь в печи, чтобы просушить ее, и поставила на стол глиняный кувшин с водой, который купила у соседки – добродушной полной женщины, с любопытством наблюдавшей за возрождением старой пекарни.

Наступил вечер.

Капитан Деверо, убедившись, что я устроилась, кивнул и удалился, пообещав вернуться утром. Я осталась одна. Впервые за долгое время одна, без стражников у двери, без решеток на окнах. Пусть ненадолго. Пусть под чужим присмотром. Но одна.

Счастью не было предела. Сердце, казалось, пело и танцевало от радости. Я наконец-то была свободна.

Тишина была оглушительной.

Лишь потрескивание дров в печи и отдаленные звуки города за окном. Я обошла свою новую территорию. Две небольшие комнаты наверху – спальня и крохотная гостиная. Просторная кухня-пекарня внизу. Мое царство. Моя тюрьма. Мой дом.

На следующее утро я проснулась с рассветом.

Первым делом я занялась самым важным – закваской. В чистой глиняной миске я смешала муку и воду, добавив щепотку диких дрожжей, которые собрала на яблонях в маленьком садике позади дома.

Затем я поставила миску в теплое место у печи и стала ждать. Закваска – это душа пекарни. Без нее нет настоящего хлеба.

– Доброе утро, мисс Элис. Это снова я, – услышала голос капитана и обернулась.

– Я очень рада вам, – сказала искренне, потому что так и было, – не хотите присоединиться и отправиться со мной на рынок.

– А что мне остается. Будто у меня есть выбор? – пробурчал капитан и, подтянув живот, осмотрелся. – Здесь стало очень приятно находиться, мисс. Вы настоящая волшебница.

– Думаю, дело не в этом, я просто люблю печь хлеб в месте, где чисто и уютно. Где все под рукой и сердце радуется. В таком случае хлеб получается душистым и очень воздушным, потому что сделан с любовью, – мягко произнесла и улыбнулась капитану. Мужчина вдруг покраснел и кашлянул.

Хм… вот смущать я его явно не собиралась.

Мы вышли из дома и направились в сторону рынка.

Капитан Деверо, как тень, следовал за мной в нескольких шагах, но не вмешивался. Я закупила муку разных сортов, крупную соль, душистые травы, которые росли в здешних полях, и странные местные специи: сушеные ягоды, ароматные коренья, орехи с фиолетовой скорлупой.

Я вдыхала новые запахи, трогала незнакомые продукты, и сердце замирало от волнения. Это был настоящий вызов. Создать что-то свое в чужом мире.

Вернувшись, я обнаружила, что закваска ожила. Она пузырилась и пахла – кисло, живо, настояще. Я замесила первое тесто. Простое, деревенское, с добавлением щепотки местных трав. Ритуал замеса успокоил меня. Знакомые движения, упругое тесто под пальцами, запах муки – все это было моим якорем в этом незнакомом мире.

Когда первый хлеб подрумянился в печи и его аромат разнесся по округе, я почувствовала невероятную гордость. Это был не просто хлеб. Это был мой первый шаг к свободе и к новой жизни.

Я вынесла еще теплый каравай и поставила его на подоконник остывать. Аромат привлек соседей. Сначала пришла та самая полная женщина, представившаяся Мартой. Потом старый сапожник с соседней улицы. Густав.

Я отломила каждому по куску.

– Ба, да это ж как в детстве! – воскликнул старик, с наслаждением жуя. – Настоящий хлеб! Не то, что нынче пекут.

Марта кивнула, ее глаза блестели:

– Добрая ты девка. Пекарню открыла – это хорошо. У нас тут своего пекаря давно не было.

Я улыбалась, глядя на их довольные лица, и краем глаза заметила капитана Деверо. Он стоял в тени деревьев через дорогу, и на его обычно суровом лице играла тень улыбки.

Вечером, когда я запирала пекарню, на пороге появился принц Каэлан. Он пришел без свиты, в простом темном плаще. Его взгляд скользнул по вычищенному помещению, по полкам с аккуратно расставленными припасами, по еще теплой печи.

– Ну что, пекарша? – произнес он. В его голосе не было насмешки, лишь легкая усталость и любопытство. – Как твое новое королевство?

– Пахнет надеждой, ваша Светлость, – ответила я, встречая его взгляд.

– Я рад, что ты осталась довольна. Как назовешь свою пекарню?

– Не знаю, – пожала плечами и посмотрела на каравай и закваску, что стояла на столе, – быть может, “Золотая закваска”?

– Хм, интересно. А почему так?

– В честь той самой закваски, что дала начало новой жизни.

Он кивнул, его глаза на мгновение задержались на моем лице, затем он повернулся и растворился в сумерках. Я закрыла окна, заперла дверь и направилась спать. Завтра меня ждал новый день и новый хлеб. Моя жизнь постепенно налаживалась, но я не оставляла надежды однажды вернуться домой, хоть она с каждым днем и таяла. Но… как говорила моя бабушка… чем чёрт не шутит?

Глава 10. Первые ростки

То утро дышало осенней сыростью. Дождь, начавшийся еще ночью, упрямо барабанил по деревянным ставням, заставляя их мелко подрагивать.

Я разожгла печь, и вскоре в «Золотой закваске» разлилось не просто тепло, а особая, живая атмосфера, свойственная только пекарням. Она шла от раскаленной кирпичной кладки, смешивалось с паром от влажных дров и густым, хлебным духом, поднимающимся от только что поставленных в печь буханок.

Воздух был насыщен ароматами – дымом, мокрым камнем, дрожжами и чем-то неуловимо домашним, уютным.

Я поставила первые караваи на широкий деревянный подоконник. Их румяный пшеничный аромат смешался с прохладным запахом дождя.

Именно тогда, сквозь завесу струящейся воды, я заметила его.

Мальчишку, прижавшегося к стене соседнего дома под узким карнизом, служившим ему жалкой защитой.

Он был насквозь промокшим призраком: худое тело в изношенной куртке, большие, слишком серьезные для его возраста глаза и темные, влажные волосы, прилипшие к лбу. Его поза выдавала не детскую усталость, а настороженность дикого зверька.

Я отворила дверь, и колокольчик над ней звякнул весело и неожиданно громко. Махнула ему рукой.

Он внимательно огляделся. Его умный, проницательный взгляд быстро оценил ситуацию. Затем, осмотрев лужи, он осторожно приблизился, оставляя на мокром тротуаре едва заметные следы босых ног.

– Заходи, согреешься, – мягко сказала я, пропуская его внутрь. – Совсем промок.

Он переступил порог, и с его поношенных башмаков на чистый, только что вымытый каменный пол закапала вода.

Он огляделся с жадным любопытством, впитывая каждую деталь: закрученные в бублики веревки чеснока и лука. Свисающие с балки, груды мешков с мукой, похожие на спящих белых медведей. Глиняные горшки с закваской, расставленные на полках, как драгоценные реликвии.

– Ты та самая…. новая пекарша? – голос у него был тихий, но четкий. Взгляд задержался на моих руках, испачканных в муке, словно проверяя, насколько я настоящий пекарь.

– Да. Меня зовут Элис. А тебя?

– Лео, – коротко ответил он. Увидев, что я не прогоняю его, а стою, вытирая руки о фартук, добавил: – Я здесь живу. Вернее, нигде и везде. – Он сказал это просто, без сожаления, как будто это был очевидный факт.

Сирота.

В груди что-то болезненно сжалось. Я отломила горбушку от еще теплого, душистого каравая, с хрустящей корочкой, и протянула ему.

– На, согрейся.

Он схватил ее с такой стремительной жадностью, что не осталось сомнений – мальчик голодал не первый день. Пока он ел, заглатывая большие куски, я наблюдала за ним. Бледная кожа, выступающие скулы, но в глубине этих огромных глаз горел живой, цепкий ум.

– Спасибо, – пробормотал он, сметая с губ крошки. – Это лучший хлеб. Прям… самый лучший… какой я пробовал.

– Хочешь зарабатывать на него? – спросила я. Лео насторожился, его тело стало собранным, готовым к бегству. – Мне нужен помощник. Подметать пол, носить дрова из сарая, бегать на рынок за продуктами. Я буду кормить тебя досыта и платить немного медяками.

Он смотрел на меня, и в его взгляде смешались недоверие и такая хрупкая, едва зародившаяся надежда, что стало страшно ее спугнуть.

– Правда?

– Да, но есть одно условие: ты должен мыться. Чистый помощник – это счастливый пекарь, а счастливый пекарь всегда печет самый вкусный хлеб.

Он кивнул так серьезно и обстоятельно, будто мы скрепляли печатью важный государственный договор.

– Я буду, мисс Элис. Я здесь всех знаю. Могу рассказать, кто с кем встречается, кто кому должен, у кого корова отелилась, а у кого крышу прообило.

Я улыбнулась и кивнула.

Так у меня появился не просто помощник, а свой маленький, неофициальный шпион, как, вероятно, и предполагал Каэлан. Только теперь он работал на меня.

Через пару дней, когда дожди утихли и солнце позолотило мостовую, все было готово для официального открытия.

Я повесила на дверь вывеску, вырезанную для меня старым Густавом из дубового полена. Она была простой, но душевной. На ней был изображен пшеничный колосок, согнувшийся под тяжестью зерен и над ними светило солнце.

Лео, вымытый до скрипа, в чистой, хоть и залатанной рубахе и штанах, коротко подстриженный, гордо стоял у входа, выпятив грудь, как часовой.

Первые покупатели стекались с опаской, словно дикие птицы к незнакомой кормушке. В основном это были соседи, уже успевшие оценить мой хлеб.

Марта, размахивая руками, купила целую буханку, приговаривая:

– Мужу на ужин, да и самой попить с чайком. Старый Густав, причмокивая, выбрал себе хрустящую горбушку.

– Для супа, деточка, – пояснил он. – Только такую мякоть и макать.

Но были и другие.

Скептически настроенные горожане, смотревшие на мои эксперименты – булочки с рубиновыми ягодами огненного куста или хлеб с дроблеными фиолетовыми орехами – с откровенным недоверием.

– А это что за заморские штучки? – буркнула одна женщина с лицом, на котором застыло вечное неодобрение, тыча своим пальцем в булочки.

– Это с местными ягодами, – вежливо улыбнулась я. – Попробуйте. Остро, но с приятной кислинкой. Будит душу.

– Незнакомое – значит, черт знает что, – фыркнула она и, отвернувшись, купила обычный каравай, взяв его кончиками пальцев, будто он тоже мог быть заражен моим новым подходом.

Лео, ловко орудуя метлой у входа, наблюдал за этой сценой, как рысь за добычей. Когда женщина ушла, он подскочил ко мне.

– Это Агата, жена кузнеца, – прошептал он, прикрывая рот ладонью. – Она всего нового боится пуще огня. Но если ваш простой хлеб ее мужу понравится, она вернется. И за этим, – он многозначительно кивнул на булочки и подмигнул мне.

К концу дня полки почти опустели.

Мы с Лео сидели за массивным кухонным столом, покрытым вековыми царапинами, и пили травяной чай с мятой и чабрецом, собранными Лео за околицей. Дождь давно кончился, и последние лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь слюдяное окошко.

– Сегодня приходил человек, – сообщил Лео, с важным видом отпивая из глиняной кружки. – От гильдии пекарей. Толстый, в бархатном камзоле. Пах, как парфюмерная лавка. Спрашивал про вас. Сказал, что «новичкам тут не рады и место это не ихнее».

Я вздохнула, поглаживая теплую кружку. Конкуренция. Я ожидала этого.

– Что ты ему ответил?

– Что вы печете так, что у ангелов на небе слюнки текут, и скоро тут будет очередь до самой ратуши, – с непоколебимой уверенностью заявил Лео.

Я не смогла сдержать смех.

Его преданность была таким же теплым и ценным даром, как и золотые монеты Каэлана.

– Спасибо, Лео. Ты мне очень-очень помог.

Он покраснел, как маков цвет, и уткнулся в свою кружку, пытаясь скрыть смущенную улыбку.

Вечером, когда тени уже сгустились и я собиралась закрывать ставни, в дверь постучали. На пороге, залитый багряным светом уходящего дня, стоял Каэлан. Он был один, без своего вечного спутника – капитана Деверо. На нем был простой темный плащ, покрытый каплями вечерней росы.

– Ну что, значит все-таки «Золотая закваска»? – произнес он, и его низкий голос заполнил тишину опустевшей пекарни. Взгляд скользнул по почти пустым полкам, приметил горку медяков в деревянной кружке на прилавке. – Я слышал, у вас сегодня было оживленно.

– Неплохо для начала, Ваша Светлость, – ответила я, чувствуя, как под его пронзительным взглядом по телу разливается странная, смутная гордость.

Он медленно прошел к прилавку, где оставалась одна-единственная, одинокая булочка с рубиновым блеском ягод.

– И что это? – он указал на нее изящным жестом.

– С ягодами огненного куста. Остро, – повторила я свое утреннее объяснение.

Он взял булочку, его длинные пальцы бережно обхватили румяный бок. Отломил кусок, поднес к лицу, вдохнул аромат, потом откусил. На его обычно невозмутимом лице промелькнула быстрая, как вспышка молнии, тень неподдельного удивления.

– Необычно, – произнес он, прожевывая. – Но… интригующе. Оставляет след… в сердце.

Он посмотрел мне в глаза и ухмыльнулся. Затем, доел булочку, смахнул изящным движением пальцев воображаемые крошки.

– Этот мальчик, – он кивнул на Лео, который стоял у печи, сжимая ручку метлы, и смотрел на принца с трепетом и обожанием. – Это и есть твой единственный защитник и страж?

– Он мой помощник, – мягко поправила я. – И он невероятно полезен. Его глаза и уши ценнее десятка стражников.

Каэлан изучающе, почти что с одобрением, посмотрел на Лео, потом его взгляд вернулся ко мне, стал пристальным, оценивающим.

– Гильдия пекарей уже проявила интерес, сказал он тихо, но так, что каждое слово легло на сердце холодной тяжестью. – Будь осторожна. У них длинные руки и короткая совесть.

– Я уже знаю, – так же тихо ответила я.

Он задержался на мгновение, оглядев уютную комнату, наполненную вечерним покоем. Его взгляд остановился на моем лице чуть дольше обычного, затем он коротко кивнул и вышел, исчезнув в сумерках, как тень.

Я закрыла тяжелую дубовую дверь, повернула ключ в замке с громким щелчком и прислонилась к прохладной древесине лбом. Было страшно. Было тревожно от сгущающихся угроз.

Но впервые за долгие недели странствий между мирами я чувствовала не просто биение собственного сердца – я чувствовала, что живу. По-настоящему.

У меня был свой угол, свое дело, свой маленький, преданный друг. И даже сам Принц Теней, казалось, начал смотреть на меня не как на досадную помеху или загадку, а как на нечто… живое, растущее, за чем стоит понаблюдать.

«Золотая закваска» дала свои первые, хрупкие, но полные упрямой жизни ростки. И я была полна решимости их взрастить.

Глава 11. Вкус воспоминаний

В воздухе «Золотой закваски» витало нечто новое. Помимо привычных ароматов свежего хлеба и дыма, сегодня здесь пахло магией. Не той громкой и показной, о которой я читала в сказках, а тихой, домашней, словно тепло от очага.

Я, правда-правда, экспериментировала с новой выпечкой.

На полке среди местных специй я нашла нечто, поразительно похожее на корицу, но с легким золотистым отливом.

Лео, мой верный следопыт, сообщил, что это «пыльца солнцецвета», и местные знахари использовали ее для успокоения души.

Мне же в голову пришла другая идея.

Я взяла муку из мешка и хорошенько сыпанула ее на стол. Растерла ладошкой и замесила тесто для небольших булочек, щедро сдобрив его этой золотистой пыльцой, медом и кусочками сушеных яблок, которые напомнили мне бабушкины пироги.

В процессе я, сама того не осознавая, погрузилась в воспоминания. Я думала о теплой кухне своего детства, о запахе ванили, о смехе родителей, о первом испеченном мной коржике, который был комом, но казался самым вкусным на свете.

Я вложила в эти булочки всю свою ностальгию, всю тоску по дому, который, возможно, был уже недосягаем.

Когда они подрумянились в печи, по пекарне поплыл не просто запах выпечки. Он был слоистым, как сама память: вот горьковатая нотка корицы, вот сладость меда, а вот что-то неуловимое, щемящее и до боли знакомое. Это пахло беззаботностью. Пахло счастьем.

Первой, как всегда, зашла Марта.

– Ох, Элис, что это у тебя сегодня так пахнет? – вздохнула она, и ее глаза внезапно стали влажными. – Прям как у моей матушки в деревне… Она такие пряники пекла на праздники.

Я протянула ей булочку. Марта откусила и замерла. По ее лицу разлилась теплая, мягкая улыбка.

– Словно снова девочкой стала, – прошептала она. – Сижу на завалинке, солнышко греет… птички поют. А вдалеке озерцо с утками. Спасибо, родная.

Вскоре слух о «волшебных булочках» разнесся по округе.

В «Золотую закваску» потянулись люди.

Суровый кузнец, попробовав угощение, расчувствовался и рассказал, как в детстве тайком кормил булочками бездомного пса.

А его вечно недовольная жена Агата, скривившись, взяла одну булочку «на пробу», а уходя, утирала украдкой слезу.

Лео с гордостью докладывал, что она потом полдня просидела на лавочке с блаженной улыбкой, глядя в одну точку.

Я сама была ошеломлена.

Я не колдовала в привычном смысле этого слова. Я просто… пекла.

Вкладывала душу.

И этот мир, эта странная магия, пронизывающая все вокруг, словно усиливала и воплощал мои эмоции, превращая их в нечто осязаемое. Это было одновременно пугающе и прекрасно.

В один из таких дней, когда пекарня была полна народу, а воздух гудел от приглушенных возгласов удивления и радости, дверной колокольчик звякнул, возвещая о новом посетителе.

Вошел мужчина в дорожном плаще из простой, но качественной ткани, с лицом, скрытым в тени капюшона. Но я узнала его сразу – по осанке, по манере держать себя, по тому, как замер у входа Лео, мгновенно превратившись в статую благоговейного ужаса. Это был принц Каэлан.

Он подошел к прилавку, где оставались последние «булочки воспоминаний».

– Что это у вас сегодня, хлебодарушка? – спросил он, и в его голосе не было привычной насмешки, лишь легкое, притворное любопытство. – От вашей лавки на всю улицу пахнет… детством.

Я улыбнулась, понимая его игру.

– Это булочки с пыльцой солнцецвета, господин купец. Они помогают вспомнить что-то хорошее.

Он снял перчатку и взял одну. Его длинные, изящные пальцы бережно коснулись румяной корочки.

– И сколько за такую… магию?

– Для вас – две медные монеты, – ответила я, подыгрывая ему. – Или один честный отзыв.

Уголок его губ дрогнул.

Он отломил кусок и медленно прожевал. Я наблюдала за его лицом, ожидая насмешки, скепсиса. Но его взгляд, всегда такой острый и собранный, вдруг смягчился и стал отсутствующим. Он смотрел куда-то вглубь себя.

– Любопытно, – произнес он наконец, и его голос прозвучал приглушенно. – У меня в голове… запах старой библиотеки, чернил и орешков. И голос наставника, читающего древние свитки… – Он покачал головой, словно стряхивая очарование, и его маска вернулась на место. – Хитрый ход. Торговать ностальгией.

– Я не торгую, – мягко возразила я. – Я делюсь. А что люди выносят из этого – их собственный выбор.

Он внимательно посмотрел на меня, его серые глаза изучали мое лицо с новым, непонятным мне интересом.

– Вы постоянно меня удивляете, мадемуазель Элис. То вы падаете с неба в муку, то печете… чувства и эмоции.

– В моем мире, – сказала я, протирая прилавок, – есть поговорка: «Хлеб – всему голова». Видимо, в вашем мире это работает несколько… буквальнее.

Он коротко рассмеялся. Это был сухой, негромкий звук, но для меня он прозвучал громче любого признания.

– Возможно. И как поживает ваш бизнес? Гильдия не слишком донимает?

– Пока тихо, – ответила я. – Но Лео сообщает, что «толстяк в бархате» несколько раз проходил мимо и смотрел на мою вывеску так, словно хотел ее съесть. Без всякой магии.

– Будьте начеку, – его тон снова стал серьезным. Он положил на прилавок несколько серебряных монет – значительно больше, чем стоила булочка. – За удивительный опыт. И за молчание, – он кивнул в сторону распахнутой двери, за которой кипела жизнь улицы. Никто не должен был знать, что Принц Теней посещает скромную пекарню.

– Ваша тайна в безопасности, господин купец, – я поклонилась с легкой насмешкой.

Он задержался еще на мгновение, его взгляд скользнул по полкам, по горшкам с закваской, по моим рукам, испачканным в муке и… по моим губам. Отчего мне на миг стало жарко.

– Продолжайте в том же духе, «Золотая закваска», – произнес он на прощание и вышел, растворившись в толпе.

Я посмотрела на серебряные монеты у себя в руке, потом на дверь. Что-то между нами изменилось. Острота наших словесных дуэлей притупилась, уступив место чему-то вроде… уважения? Или, может быть, взаимного любопытства двух людей из разных вселенных.

Лео, дождавшись, когда дверь закроется, подлетел ко мне.

– Это был ПРИНЦ! – прошептал он, широко раскрыв глаза. – Настоящий! И он ел нашу булочку!

– Да, Лео, – улыбнулась я, глядя на последнюю булочку воспоминаний. – И, кажется, она ему понравилась.

Я отломила от нее кусочек и положила в рот. И передо мной снова возник образ моей пекарни в Москве, теплой и знакомой. Но теперь к этому воспоминанию примешалось что-то новое – прохладный, древесно-пряный запах, знакомые серые глаза и тихий звук чужого, но уже не такого враждебного смеха. Этот мир все еще был чужим. Но в нем начинало появляться что-то, отдаленно напоминающее дом.