Умри вовремя

Его жена отрешенно смотрела на эту сцену. Потом тронула мужчину за рукав:

– Сходи! Чего уж там…

Оглянувшись вокруг и обреченно махнув рукой, подняв с земли длинный металлический уголок, мужчина пошел за Еленой.

Глаза девочки не выражали ни удивления от возвращения спасительницы, ни радости, когда Елена осторожно тянула её, взяв под мышки, из-под завала, а мужчина с натугой поддерживал рычагом поднятую стену. Как только ноги девочки оказались на свободе, мужчина облегченно вздохнул и, повернувшись, медленно побрел к одинокой, ожидающей его фигуре.

–Тебе не больно?

Девочка не ответила. Наверное, об этом не стоило спрашивать.

–Я хочу пить, – сказала она через некоторое время, пока Елена искала взглядом место, куда бы пристроить раненую. Сказала таким же, как и раньше, ровным, бесцветным голосом. Елена огляделась еще раз. Она и придумать не могла, где можно было бы взять воду, в чем ее принести. Не давать же девочке грязный от копоти и пепла снег.

Елена ковырнула снег ногою. Но и внизу он был не чище, лишь обнажилось надкусанное, грязное яблоко. «Счастливое яблоко, – подумала Елена, – тебе удалось в такое страшное время не стать человеком.»

–Мы пойдем в порт. Вместе с тобой. Там должны были остаться строения, там будет вода, и ты напьёшься, – сказала она девочке.

Подняла на руки легонькое тельце. Джинсовые брючки, измазанные кирпичной пылью и грязью, скрывали от взгляда нечто ужасное, но крови не было заметно, и то, что ноги безжизненно висели теперь и могли причинять ей боль, ничуть не отражалось на лице девочки.

–Твои ножки просто немного придавило. Они скоро отойдут, и ты будешь бегать, – приговаривала Елена, и сама верила в свои слова, пока перебиралась через завалы к дороге, прижимая ребенка к груди.

–Куда вы? – спросила знакомая уже женщина, тоже вышедшая на дорогу.

Муж её, обреченно опустив руки и голову, сидел рядом на тряпках, брошенных на кучу битого кирпича.

– Мы идем в порт. Там должны быть не разрушенные строения и вода,– уверенно заявила Елена.

–Мы с вами, – тотчас, будто только и ждала повода, сказала женщина.

Мужчина тоже поднялся.

Побрели по улице. Впереди Елена в яркой чистой, цветным пятном выделяющейся на общем сером, грязном фоне, куртке, с девочкой на руках, и две серые фигуры, в грязном тряпье. На них оборачивались.

– Мы в порт, – кратко пояснял мужчина, и к ним присоединялись другие погорельцы, сохранившие способность передвигаться.

–Не больно? – время от времени спрашивала Елена, меняя положение затекающих рук. –Ты не бойся! Сейчас придем. Ты напьешься и полежишь в тепле. Ножки твои отойдут. Они ведь не ранены. И кости целы. Скоро ты будешь здоровой и веселой.

–У меня мама умерла там, – спокойно сказала девочка,– а её не похоронили.

Она с трудом выдавливала из себя слова. Капли пота выступили на маленьком чистом лбу, в то время как губы посинели от холода.

Елена не знала, как реагировать. Нужно было что-то сказать, и не обидеть, и разделить боль.

–Ничего страшного. Зачем вообще хоронить людей? – растерянно проговорила она в ответ. –Умершие смешиваются с землей. Сейчас зима. Ты, наверное, никогда ее не видела. А весной, ведь после зимы всегда бывает весна, уж поверь, я-то знаю. Так вот, весной из них вырастают цветы, и ягоды. И дети съедают эти ягоды, и умершие оживают в детях вновь. Как в сказке. Но это не сказка. Так сказал мне один очень хороший и умный человек. Не грусти! Придет весна, и твоя мама снова будет жить. Только надо будет угадать её в других.

Елена тяжело дышала. Тяжело было разговаривать и одновременно пробираться с ношей по изрытой и заваленной улице. Неизвестно, приняла ли девочка это объяснение, но в маленькой группе призраков, присоединившихся по пути, её слова нашли неожиданный отклик. И если в обычное время такое рассуждение было бы просто болтовней, теперь оно оказалось насущным и притягательным. Еще вчера полные сил и надежд, сегодня эти люди были обречены. Идея возрождения была встречена с полным пониманием.

–Как вы говорите? В цветы? – переспросила молодая женщина, пристроившаяся справа, кутавшаяся в черный от копоти, и из цветного ставшего траурным платок.

–Конечно! В цветы! – убежденно повторила Елена, пытаясь пробиться к сознанию девочки, глаза которой затуманились. – Наше тело не пропадает! Мы превращаемся в траву. Траву съедает корова. Вот мы становимся коровой и молоком. Молоко пьёт ребенок, и вот мы вновь дети! Главное, чтобы и трава, и корова, и дети были всегда.

–Так сейчас всё живое умрет вместе с нами. И трава, и коровы, и дети, – грубо прервал Елену мужчина, помогавший спасти девочку.

–Ничего подобного, – с жаром возразила ему жена. – А дети в Ковчеге? И коровы там есть. И трава. Мне вчера рассказали. Нечего меня останавливать, – выдернула она свою руку из руки мужа, – это уже не тайна, и наказать нас некому.

–Да, Ковчег есть! – послышались голоса. – Он там, в горе.

–Ковчег! – вдруг подумала Елена. –Ведь я же собиралась туда. Наверное, еще не все готово в Ковчеге, и специалисты сутками находятся там.

Ей стало вдруг так легко. Она взглянула на лицо ребенка. Оно было неподвижно. Открытые глаза не мигали. В них отражалось выцветшее, безжалостное небо.

Елена замедлила шаг. Люди обходили её. И шли дальше, не останавливаясь. Вскоре она осталась одна со своей печальной ношей. Отойдя в сторону от дороги, к остову сгоревшей пальмы, она положила детское тельце на землю. Затем закрыла девочке глаза. Душили слезы. «Некому будет хоронить тебя в течение многих лет, -подумала она с горечью, – а потом все равно будет весна. И ты станешь травой, и молоком, и ребенком».

Потемнело. И в полной тишине вновь крупными, будто специально сделанными хлопьями, вновь пошел снег. Но снег шел зря. Некому было радоваться ему на улицах города, бросать снежки, глядеть, как он тает на ладонях.

Снежная шаль задернула вид на город. Бывшие попутчики скрылись из виду. Но Елена знала северную дорогу. И потому быстрым, насколько это было возможно шагом, бросив прощальный взгляд на тельце под пальмой, направилась в сторону Ковчега. Через некоторое время она вполне согрелась, и ожидание будущей встречи захлестнуло ее, заставило забыть маленькое личико, на котором не таяли снежинки. Через довольно продолжительное время из белизны вдруг проявился шлагбаум. Возле него виднелась фигура в длиннополом балахоне. Вблизи человек оказался православным священником в черной рясе и большим блестящим крестом, висящим на длинной толстой цепи. Снежинки вспыхивали на черном и гасли тут же, лишь крест сиял постоянно.

–Куда путь держишь, дочь моя? – обратился он к Елене, остановившись с другой стороны тонкой ржавой трубы, изображающей шлагбаум.

–Я ищу мужа, – пробормотала Елена, предчувствуя, что ложь её будет ясна священнику, и стыдясь заранее.

–А почему здесь ты ищешь мужа? Ты из города?

–Из города.

–Твой муж никак не мог попасть сюда.

Из вагончика вышли еще два человека и пристроились сзади священника, внимательно вслушиваясь в диалог.

–Он специалист и работал врачом в Ковчеге, – волнуясь, сбиваясь, боясь, что её не пустят дальше полосатой трубы, лежащей на вбитых в землю с обеих сторон шоссе рогатинах, пролепетала Елена.

– Специалисты были у Ковчега. Пройди, спроси, – снизошел священник, приподнимая один конец мокрой трубы, чтобы освободить проход.

–Бросьте эту палку! Пусть будет открытым путь, – посоветовал один из подошедших. – Больше уж некому будет идти туда. Чувствуете, как холодает! К следующему утру все оставшиеся вымерзнут.

Елена между тем быстро удалялась от шлагбаума, ставшего никому не нужным как и вагончик, и священник, и весь мир.

Вскоре справа от дороги вырос холм. Он рос, и дорога вилась рядом. Холм перерос в гору, и вдруг еще один патруль, двое неопределенного возраста мужчин в теплых куртках, проявились из снежной пелены.

–Я к мужу, – заученно проговорила Елена, – он специалист.

Она совершенно не испугалась. Только защитники Ковчега могли теперь находиться рядом с ним. Ворам и разбойникам нечего было уже делать на планете.

–Специалист, ты говоришь? – проговорил один из них, щупая явно непривычную ему двухдневную щетину. – Нет ничего проще. Пройди еще немного, и недалеко от входа увидишь целый штабель со спиртным. Там они все и находятся.

Действительно, метров через сто Елена уткнулась в длинную стену из ящиков с бутылками. Где-то внутри, за ящиками, горел костер. В постепенно опускающейся на землю вечерней тьме свет костра подсвечивал опускающиеся снежинки, просачиваясь сквозь деревянные штакетины винных ящиков игриво переливался на полных бутылках. Из-за стены слышались тусклые голоса. Елена прошла вдоль. Обнаружился проход, в проеме которого стоял длинный, тощий человек, завернувшийся, очевидно из-за холода, в белую простыню, больше похожую на саван.

–Я ищу мужа, – сказала Елена робко, – его зовут…

–Разве я могу знать всех на свете, – уныло хмыкнул Музыкант, не дослушав. – Может быть ваш муж в охране Ковчега? Пройдите ко входу. Вот он. Напротив. Метров пятьдесят. А если не найдете мужа, то присоединяйтесь. Предстоит прекрасный зимний карнавал с вином, – оживился он, разглядев Елену. – Так мы ждем! А я бы на месте вашего мужа, от такой жены не прятался!

Избавившись от прилипчивого Музыканта, не поинтересовавшись, не заглянув в освещенный круг, где царствовал, произнося очередной тост, Красная Маска, Елена сквозь густую занавесь снега пошла ко входу.

–Куда это вы? – грубо произнес кто-то, и дуло уперлось в её грудь.

–Я ищу мужа, – заученно произнесла Елена, инстинктивно отстраняясь.

–Он в охране? – смягчая тон, продолжил допрос мужчина, откидывая капюшон и оказавшись стариком с лицом, изрезанным глубокими оврагами морщинам.

–Я не знаю. Он специалист.

–Ну, тогда прочтите список тех, кто остается. Вот он, у ворот. А если его фамилии не окажется, то спросите пьяниц. Там. У костра. Уж они должны знать обо всех!

У ворот, спрятанных под нависающей над ними скальной глыбой, было сухо и темно.

–Сейчас включу свет, – заботливо произнес старик, направляясь куда-то в сторону.

И действительно, прожектор вспыхнул, проявив целый ряд печатных листов, приклеенных к фанерному щиту, висящему на стене рядом с воротами.

Елена вначале запуталась в длинных рядах латинской вязи, но потом поняла, что первые десятки листов, на каждом по тридцать фамилий, это списки детей. И лишь в конце ряда, озаглавленного «Воспитатели и специалисты», взгляд споткнулся вдруг, в самом конце списка обнаружив приписанную авторучкой родную фамилию.

–Все, кто в этих списках, уже внутри? – боясь услышать обратное, не веря в свое счастье, указывая на ворота, обернулась она к охраннику, сопящему за спиной.

–Ну конечно! Кто же по своей воле жизнь в тепле променяет на наш жалкий конец под снегом? – угрюмо пробормотал тот. – Но внутрь мы можем пропустить только тех, кто в списке! – насторожился он.

Но Елена уже ничего не слышала. Она с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться. Всё напряжение последних дней требовало выхода. Грудь распирала радость. Её Поль спасен! Он останется жить! А остальное было уже неважно. Ну и что, если они не отправятся к другим островам? Не встретят танкер? Не заведут теплицу? По крайней мере, его жизнь теперь точно вне опасности! А ей пора домой!

Она не думала о том, что будет делать дальше. Она узнала главное, и теперь, что бы ни случилось, мысль о Поле, о долгой жизни, предстоящей ему, будет согревать её в последнюю минуту.

–Спасибо! – выкрикнула она ничего не понявшему охраннику.

–Куда же ты теперь? – прокричал ей вдогонку сердобольный старик.

–Домой!

–А разве у тебя есть дом?

–Теперь весь мир мне дом! – беззаботно воскликнула Елена, и пошла прочь, окрыленная. Не замечая ничего вокруг. Не слыша пьяных выкриков у костра. Не видя тоскливого взгляда все там же, на проходе между ящиков, стоящего Музыканта.

ИСПОВЕДЬ.

"СЛУШАЙТЕ МЕНЯ ДЕНЬ, ХОТЬ ЧАС, ТОЛЬКО МИНУТКУ,

ЧТОБЫ НЕ ПРИШЛОСЬ МНЕ ПОГИБНУТЬ ОТ УЖАСА ДИКОГО ОДИНОЧЕСТВА.

О БОЖЕ, ЕСТЬ ЛИ КТО, ЧТОБ УСЛЫШАТЬ МЕНЯ?"

(СЕНЕКА)

Поль очнулся от боли. Он на лодке, волна то возносит его, то проваливает. Нет, похоже, несут на носилках. В запрокинутую голову толчками вливается тупая боль. Тяжело дышать. Провал.

Очнулся вторично он уже от прохлады. Скрипели холодные простыни. По глазам, как только Поль приоткрыл их, будто ударил болезненно яркий белый свет. Затем чуть потемнело, и это было так приятно. Кто-то застил свет, наклонившись над ним.

–Как дела, коллега?

Еле сфокусировав взор, Поль различил и даже узнал совсем молоденького врача из оставленных в Ковчеге воспитателей. Это он приезжал за медикаментами в порт в первый трудный день. Но какое до него дело воспитателям, подумалось вяло?

–Голова болит, – чуть слышно пробормотал Поль.

– К счастью, вас только оглушило. Одна барабанная перепонка, возможно, порвана. У нас еще не распаковано оборудование, так что и посмотреть ухо нечем. Недели через две будете совершенно здоровы, только полежите несколько дней. На тумбочке таблетки от головной боли.

Врач ободряюще улыбнулся и вышел.

Поль приподнялся. Что-то произошло. Страшное. А эти люди, которые несли его, которые лечат его – знают ли они? Наверное, нет, иначе …

Сознание медленно прояснялось. И вдруг пронзительным стоном пронеслось в его воспаленном мозгу имя: Елена!

И сразу вспомнилось.

…Он выстрелил в Реда. А потом что-то случилось, после чего его принесли в Ковчег. Зачем? Ведь Ковчег уже должен был быть заполнен детьми? Значит, для него сделали исключение? Или будут судить? Но какой смысл судить обреченного? Ведь теперь все обречены. Что бы то ни было, он должен бежать отсюда немедленно. Бежать к Елене, спасать ее.

«А что Рэд?» – мучительно проговорил он про себя. «Жив ли он?»

– Доктор категорически запретил вам подниматься с постели! Вы проспали после введения снотворных весь день, и это поможет вам без последствий пережить контузию.

Перед Полем проявился зеленый халатик медсестры. Голос ее, как и голос врача до этого, доносился как через вату.

–Но мне нужно ….

–Никуда вы не пойдете. У нас есть предписание, подписанное Рэдом. Перед смертью он приказал оставить вас в Ковчеге в качестве врача. Взамен погибшего в отеле «Океан».

–Рэд… умер?

–Теперь, наверное, ТАМ уже все умерли, – вздохнула медсестра, – а нам надо жить и работать. А доктор скоро вернется. Он взял на себя еще и обязанности помощника священника. Проводит службу памяти по погибшему городу.

Ни словом, ни выражением она не выдала своего отношения к происшедшему между ним и Рэдом. Ну конечно, она ничего не знает! Иначе разве разговаривала бы так запросто с убийцей?

Поль бессильно откинулся на подушку. Думать не хотелось. Распирающая головная боль отупляла.

В следующий раз он проснулся от желания пойти в туалет. Головная боль стала терпимой. Пол тихонько уходил вбок, когда он опустил ноги. В ушах шумело, и он даже поискал глазами трубы, в которых могла шуметь вода. Труб не было.

–Как самочувствие?

Отодвинув в сторону висящую простыню, отгораживающую кровать Поля от остального помещения, заглянула медсестра.

–А который час?

–У меня нет часов, но ужин прошел.

–Я должен выйти из Ковчега. У меня еще дела…

–Вам нельзя ходить. Вы же сами знаете! После контузии нужно лежать. К тому же вас не выпустят? На улице у входа стоят какие-то вооруженные люди. Так страшно! Мы входим, а они, хмурые, смотрят исподлобья.

–Я только в туалет.

Поль готов был на все, лишь бы убежать от ярких ламп, свет которых, казалось, просвечивал насквозь, выставляя напоказ и мысли его, и бледное омерзительное тело. Тело убийцы!

«А Елена? Где она? Что с ней?»

Поль вспомнил. Ночью город горел. А ведь она была там. В горящем городе!

Под кроватью стояли туфли. Пиджак и брюки, непричастные, честные, висели на стуле рядом, и он должен был прикасаться к ним своими руками. Руками убийцы. Хорошо хоть рубашка была уже на нем.

Твердо решив уйти куда угодно, Поль быстро, насколько это было возможно в его состоянии, оделся. Взял две таблетки, запил их из стоящего на тумбочке графина.

–Выход здесь, – предупредительно откинула белый полотняный полог, заменяющий еще не установленную дверь в коридор, медсестра. – Туалет ниже по коридору. Далеко не уходите.

Определив по еле заметному склону направление к выходу, Поль двинулся туда, тяжело дыша, упираясь ладонью в пружинящую коридорную обшивку. После туалета, который напомнил ему изысканный туалет дворца, он продолжил путь вниз. Где-то в неопределенном месте его сомнамбулического пути грубый холод крошащегося камня вместо скользкой гладкости отделанного пластиком коридора попал под руку, и перед глазами проявилась до боли знакомая склизкая стена камеры. Здесь, где безымянные строители не успели облицевать коридор, Ковчег являл свою тюремную суть. Но, в отличие от тюрьмы, не было даже щелки, сквозь которую бы сквозила, пусть навсегда недоступная, синь. Тьма на долгие, долгие годы…

Дорога вниз раздвоилась. Поль плохо знал устройство Ковчега, и раздвоение коридора его озадачило. В конце концов, он выбрал менее освещенный, а потому более приятный в данный момент для него, путь.

Дорога шла под гору. Постоянный гул работающих где-то в глубине механизмов оживлял сумрак, вселял смутную надежду. Тишина была обманчива, мрак условен. Упрямая жизнь копошилась где-то.

«Рэд умер! – звучала между тем где-то внутри угнетающая его мысль. – И я убийца! Убил того, у кого в это же время в городе погибали жена и сын! Как я мог забыть об этом?»

Он прошептал все эти фразы, будто желая отвязаться от них. Он должен был ужаснуться своему поступку, и в то же время осознавал всю неискренность, нарочитость раскаяния. Ведь за всеми его поступками стояла ОНА! А ее обрекли на смерть! И разве можно осуждать его? Ведь он болен! Любовь разъела мозг, как проказа разъедает тело.

Коридор уперся в неясную зелень и дальше уходил вправо. Впрочем, вблизи зеленый оазис на фоне неокультуренного известняка, в который он был вделан, оказался дверью. Поль толкнул рукою, но дверь, вопреки ожиданиям, открывалась наружу. Свет яркой лампы внутри помещения, придираясь изнутри сквозь густой марлевый полог, буквально ослепил.

–Это вы, доктор? – щурясь в полутьму коридора спросил, откинув марлю, молодой человек в темном комбинезоне с громадным шаром вьющихся волос на голове. – Заходите быстрее!

Поль повиновался.

–Не хочу, чтобы мухи вылетали в коридор, – затягивая за Полем вход марлевым пологом оправдывался хозяин комнаты.

–А куда я попал? – спросил Поль, инстинктивно закрывая нос рукой от ужасающей вони и досадуя, что обманулся и к выходу попасть не может.

–Я охотник! Вы будете проверять пищу, которую мы добываем, на безопасность,– подобострастно произнес хозяин помещения, – потому-то я и узнал один из первых, кого из врачей к нам определили.

– И на кого вы охотитесь?

Поль вынужден был теперь оторвать руку от носа чтобы обеими отмахиваться от клубков налетевших на него мух.

–Да вот же! Летают вокруг!

–Где?

Поль обвел глазами, пытаясь разглядеть какую-нибудь живность и на уровне врачебного инстинкта заранее вырабатывая формулу отказа признания безопасности пищи, которую окружают мухи и отбросы, бесформенную груду которых он смог, когда глаза привыкли к свету, разглядеть в большой яме, занимающей почти всю громадную пещеру.

–Да мухи же! – радостно вскричал молодой.

–Какие мухи?

Поль уже не ощущал головной боли.

–Вот те, что летают! Мухи выводят личинок, которых мы сразу подаем к столу, и это, кстати, деликатес! А самих мух всасываем большим пылесосом, сушим, перетираем в муку и готовим прекрасные котлеты. Столько отменного белка за короткое время не может дать ни одна свинья, а отбросы перерабатываются практически полностью! Скорость получения еды феноменальная! Будем собирать в океане морскую капусту. Мухи её очень любят. Будем подкармливать их витаминами… Жаль, что умерших здесь, в подземелье, решили сжигать в муфельной печи, а то бы… .

–Я приду к вам на днях.

С трудом сдерживая рвоту Поль повернул к двери, и темная туча уже пристроившихся особей сорвалась с его костюма, зажужжала, выпархивая из щелей и карманов.

–Зайдите в дверь рядом! – приговаривал вдогонку охотник. – Там размножаем жуков и крупных тараканов. Они едят все отходы, а сами очень полезны. Но им нужен белок для быстрого размножения. Где же его взять? Может поехать в город? Кстати, я видел наших специалистов у выброшенных ящиков с вином, выглянув на улицу. Как вы думаете, они долго протянут без еды, да еще в мороз? Вот бы их потом…. Я буду выглядывать, чтобы не упустить!

Дальше по коридору Поль уже не решался сворачивать в сторону, и только увидев восторженную табличку «Выход к морю», толкнул дверь.

Однако не небо увидел он, а высокий черный потолок пещеры, снизу подсвеченный мертвым светом ртутных ламп, по периметру окружавшими темное озерцо. Огни их глухо отражались от черной клеенчатой поверхности стылой воды, и лишь еле различимое колыхание помогало отличить их истинный свет от отраженного двойника. Несмотря на морозный пейзаж ветерок, изрыгаемый неведомым вентилятором, был сух и горяч, как дыхание пустыни.

На берегу, у ярко освещенной беседки, будто стайка серых мышат, с восторженными криками играла в догонялки группка голеньких малышей.

«С ними должен быть взрослый» – предположил Поль, и подошел ближе. Среди бесчисленных девчонок он с трудом распознал единственного мальчишку, не понимающего еще своей тяжкой доли. От беседки отделилась отлично сложенная девушка, что легко было отметить, так как она, как и дети вокруг, была совершенно голой.

–Я рада вас видеть, – с улыбкой взяла она Поля за руку. – Вы, верно, новенький у нас? Я вас не помню!

–Я врач, – выдавил из себя смутившийся Поль.

– А-а, так это вы заменили врача, убитого в отеле? – понимающе протянула девушка. –Вижу, вы смущены! – оценила она взгляд Поля, – Значит, еще не знаете наших правил. Мы, воспитатели, решили повысить температуру в Ковчеге и все годы заточения ходить голыми.

–Зачем?

–Особенного перерасхода топлива не предвидится, зато не будет проблем с одеждой ни у нас, ни у детей вплоть до выхода из Ковчега. А это ведь огромные расходы! Вы не находите? Сколько самой разнообразной одежды нужно было бы иметь. А ткани нет! К решению подвигла экономика. А теперь стало ясно, как много глупостей накопилось во взаимоотношениях. Подумайте, для чего, к примеру, нужен этот кусок материи? – она ловко и быстро развязала галстук Поля и бросила на песок. – Какую функцию он выполняет, кроме сдавливания шеи? Видите, вы чувствуете себя свободнее, к тому же нет необходимости изготавливать галстуки! Или вот этот пиджак?

–Я сейчас иду на улицу! – уклонился от снятия пиджака Поль.

– Зачем? У нас все есть. Вот это не маленькое озерцо, а целый океан через расщелины в скалах проникает в пещеру. Мы уже прикармливаем рыб. Под софитами можно нежиться и загорать. Во втором ярусе огороды на гидропонике. Каждый квадратный метр по производительности заменяет целое поле.

– У меня есть дела…, там.

– Нужно разом отрезать все, что было и навсегда осталось там, – серьезно сказала девушка. – Или вы убегаете из боязни, что я вас раздену догола? – добавила она игриво. – Не беспокойтесь. Нравы никогда не зависели от наличия или отсутствия одежды.

– А почему вы здесь? Кажется, где-то отпевают погибших.

–Мои дети у воды. Как же их оставить? У вас странный акцент. Вы француз?

–Да.

–У нас есть французская группа. Вам нужно бывать с детьми, разговаривать с ними по-французски.

–А где набрали столько французских детишек?

–Только воспитатель знает язык. Мы собрали самых разных детей, даже разных рас, и они в этой группе считаются французами. В конце концов, национальность не биология, а язык, культура. Вот мы и стремимся сохранить как можно больше языков. Если не будет разнообразия, то человечество перестанет развиваться, а, может, и вовсе вымрет.

– Здесь есть семейные? – с неясною надеждой спросил Поль.

– Нет. Разве вы не в курсе, что нам нельзя иметь детей до тех пор, пока не выйдем. А этого ждать долго. Но и после выхода из Ковчега мы решили не создавать семей. Детей воспитывает все общество, материальных отношений между мужчиной и женщиной не будет существовать, и брак отомрет сам собою. Была же пулануальная семья.

– А как же любовь?

– Именно материальные отношения и убивают любовь! А вот чем можно купить меня? – игриво дернула она плечиком. – У нас здесь истинный социализм. Нет денег, которые извращают мир. Если деньгами можно купить любовь, превратить добродетель в порок и наоборот, глупость в ум, то у нас только человеческие отношения. Украшений я не ношу. Одежды тоже. Пища у нас одинакова для всех и бесплатна. Потому и купить меня невозможно. Только любовь…