Умри вовремя

–Вы раб силлогизмов. Если вас это удовлетворит, могу перечислить и логические доказательства наличия Бога.

–Вы, верно, вспомните бессодержательные доводы Фомы Аквинского? В средние века могли ещё произвести впечатление рассуждения, основанные на идее бесконечной последовательности или на степени совершенства. Но вот телеологический аргумент разрушен Дарвином, а слабость остальных понятна ныне и ребенку.

–Есть доказательства святого Ансельма…

–Они не более, чем игра слов, – тут же отреагировал Биолог. – Я проводил вечера со школьниками, обсуждая эту тему.

– Доказательства нужны вам! Нам достаточно свидетельств! – в сердцах воскликнул Кардинал. – Христианские догматы родились из мистических прозрений, и на вашем атеистическом примитивном языке понятий принимают внутренне противоречивую форму. Истины Символа Веры чужды отвлеченным умозаключениям философов. Догматический символ раскрывает то, что дано внутреннему интуитивному созерцанию. Впрочем, – он заговорчески наклонился к Биологу, – могу признаться: я сам не верю в Бога!

Два бледных пятна у двери дернулись в сторону Кардинала. Биолог застыл, пораженный.

–Вот ты веришь в Бога? – обернулся Кардинал к одному из послушников, указав на него пальцем.

–К-конечно! – заикаясь, выговорил последний.

–А я нет! – Кардинал явно наслаждался эффектом.

–Я не верю! – воскликнул он энергично еще раз.– Верить можно лишь в то, что нуждается в вере. А Я ЗНАЮ о Его существовании! То, что существует независимо от моей веры, не нуждается в ней! Именно об этом говорил Тертулиан! Если наука жертвует верой ради рациональности, то религия жертвует интеллектом ради откровения.

–Боюсь, мы никогда не найдем общего языка, – облегченно вздохнул Биолог, поняв игру. – Вы не признаете логику, а по-другому я мыслить не умею. Впрочем, религия всегда противостояла науке!

Кардинал укоризненно посмотрел на собеседника.

– Действительно, ранее некоторые представители религии слишком тесно связывали себя с какой-либо доктриной. Галилей, к примеру, лучше их понимал, что библейское учение не имеет отношения к астрономии. «Библия учит нас, как взойти на небо, а не тому, как вращается небо». А разница в нашем мышлении… Да вот, к примеру: бросим в ящик геометрические фигуры из дерева, шары, конусы, кубы, октаэдры и тому подобные. Попробуем разместить их так, чтобы они занимали наименьший объем ящика, чтобы плотно прилегали друг к другу. Как, по-вашему, это сделать?

–Нужно рассчитать поверхности…

–Понятно, вы идете обычным путем. Чтобы рассчитать астрономическое число сочетаний, выбирая наилучшее, вам потребуются миллионы лет. Но если мы насыплем в ящик песка и потрясем его, через несколько минут фигуры сами разместятся в ящике оптимальным образом. Так и образование белков из аминокислот могло идти не путем невообразимого числа проб и ошибок, как думают материалисты, а подобным же образом за минуты в лужице теплой воды. Так и Бога нельзя вычислить, нельзя понять логически. Постичь Его можно лишь путем непосредственного знания. Скажите, у вас есть собственный мир? Собственное «Я»?

– Ну конечно! Даже у умалишенных….

– Значит, для того, чтобы быть убежденным в наличии собственного внутреннего мира вам не потребовалось видеть его, нюхать, лизать, щупать, выводить логически?

– Реальность собственного Я дана нам непосредственно, – согласно наклонил голову Биолог, понимая, куда клонит Кардинал.

–Вот так и вера есть внутреннее состояние человека, есть интуитивное прозрение. Фома Аквинат говорил, что если бы путь человека к Богу проходил только через философское, абстрактное мышление, то вера была бы уделом ничтожного количества людей. Ощущение Высшего Начала дается верующему в акте непосредственного видения настолько же достоверного для нас, как видение собственного «Я» для вас. Человек не просто верит в действительное бытие сверхчувственного мира, а непосредственно знает об этом бытии. Если критерием истины является практика, то вера подтверждается самой достоверной практикой – внутренним опытом человека. Обидно, что вам не дано познать Бога.

–Вы упрекаете меня в духовной слепоте?

–Если у кого-то нет музыкального слуха, это не унижает его. Так и в случае познания веры. Мне просто жаль вас. Разве можно думать без тоски и разочарования, что все наши помыслы о доброте и правде есть лишь бессмысленная суета, тогда как бездушная природа из-за кулис, дергая за ниточки, исторгает из нас нелепые кривляния, побуждая продлевать существование животной бессмысленной жизни? Или все же за всем стоит Слово Божие, которое все осеняет и всему придает смысл?

–Прекрасно понимаю вас, Ваше Преосвященство! Сам не раз просыпался в юности среди ночи в холодном поту от ужасной мысли, что жизнь проходит, а цели нет, и для чего вся природа вокруг, и зачем есть Я? И вот только в беседах с учениками постепенно, размышляя вместе с ними, пришел к мысли, что цель жизни в будущем нашем, в наших потомках, в их жизни, которая всегда будет, и никогда не кончится!

–Жизнь имеет смысл, если она имеет его в каждое мгновение! Именно сейчас!– вскричал Кардинал. – Если же смысл ожидается только в будущем, в потомках, как это говорили коммунисты, а сегодняшняя и прошлая жизнь не в счет, то и нынешняя наша жизнь бессмысленна, и все последующее счастье не в силах искупить этой потери. Любовь к Богу, и вытекающая из неё любовь к ближнему, вот единственное, что придает жизни смысл, как говорил святой Фома! Те, кто не познал Бога, считают религию мракобесием, не понимая что отрицание Его наличия есть мракобесие не меньшее! Ведь никто не доказал, что Его нет!

–Наше мракобесие, в отличие от вашего, не толкает нас на священные войны. Мы не бросаем верующих в костры. Рассуждая подобным образом я могу упрекнуть вас в атеизме. Ведь вы не верите, к примеру, в Зевса, Амона Ра, Перуна. Скажете, что вера в них есть заблуждение? Так почему бы вашему Богу не убедить всех в своём существовании, не представиться открыто, а то проявился как-то лишь на задворках цивилизации перед малограмотной публикой, спрятавшись за спиной стеснительного ипохондрика, и проделывал трюки, более подобающие низкопробному фигляру. И всё как-то намёком…

–Вы совершенно правы! Бог лишь намекает о себе, но не порабощает, не навязывает свою волю. Он даёт человеку полную возможность отвергнуть его и искать своих путей. Он не связывает нашей свободы выбора, так как не жаждет от нас жалкой покорности, а потому и не являет себя. И он воспитывает. А вот какая мораль будет у ваших детей, когда они выйдут из Ковчега после многолетнего заточения? Были бы они были стадом, допустим, коз, не было бы проблем. У животного нет проблемы истины, им руководит инстинкт. А человеку, чтобы выжить, нужен моральный стержень. Мораль, право, семья всегда базировались на заповедях веры… Вот мы и должны дать детям точку опоры. Научить богоугодному поведению. Ведь в мире этом, в котором они появились, нет причины быть даже просто вежливым! Нет никакого побуждения, чтобы только поздороваться! И без Бога….

–Не Бог, а общество диктует нам правила поведения. Ведь только создав государство, человек вынужден был задуматься о законах, которые бы регулировали поведение граждан в государстве, о морали. Вот общество и нужно будет создавать в Ковчеге.

–А совесть! – вскричал Кардинал. – Ведь именно Бог дал человеку совесть! Именно она заставляет самого гнусного из преступников оправдывать, хотя бы перед самим собою, свое поведение. Любая шайка придумывает собственную идеологию, систему ценностей, и мораль. Но вы же не хотите, чтобы все человечество разделяло мораль бандитскую? Так вот, религия и есть точка отсчета общечеловеческой морали. Вера во Всевышнего появляется во всех человеческих общинах совершенно независимо друг от друга. Разве это не доказательство его реальности? И во всех общинах Бог нас наставляет. К примеру, одна из основных заповедей Господних – не убий! Боясь кары небесной, верующий сдерживает свои животные порывы. Не только я, но и мои послушники, – махнул он рукой в сторону мумий у двери – и мухи не обидят!

– Вы что же, стараетесь быть добрыми только из-за страха перед Всевышним? Тогда это не доброта, а подхалимство. И стоит страху пройти, то к вам и подойти будет страшно! Неверующие же не обязательно теряют человеческий облик, – возразил Биолог. – Вот я неверующий, но поверьте, рука моя не поднимется, чтобы убить ближнего. И совсем не потому, что боюсь кары!

–В этом нет вашей заслуги! Тысячи лет Бог властвовал над умами. С молоком матери впитывает и теперь человечество Его заповеди. Для каждого воспитанного человека они становятся естественными, безальтернативными, и ваша свобода выбора суть Божья мораль, исподволь внушенная вам с детства. К тому же я говорю не о вас, тех, кто получил образование и воспитание.

–О ком же?

–Мы говорим о толпе! – патетически воскликнул Кардинал. – Толпа верующих обладает большей моралью, нежели толпа неверующих!

Принесли еще кофе. Кардинал с видимым удовольствием отпил глоток и хитро прищурил глаза. – Я вспоминаю свою мудрую бабушку, царствие ей небесное. Отправляя меня на улицу гулять, она напутствовала: «Смотри, внучек, веди себя хорошо. Если я не увижу, и даже если никто из людей не увидит, как ты хулиганишь – Бог вездесущ. Он все видит и за все воздаст». Таким образом, всё ведающий контролер страхом неминуемого возмездия долгие века помогал поддерживать порядок в обществе. Понуждал выполнять моральные запреты даже тогда, когда человек оставался наедине с самим собой. Вспомните школьные годы. Смогли бы вы курить во время перемены в уборной, если бы чувствовали на себе глаз учителя или отца? То-то же! Даже если бы Бога не было, Его бы следовало выдумать!

–Вот эта боязнь надсмотрщика, сказки про ад, лишают верующего свободы выбора, – парировал Биолог. – Бескорыстная любовь к Богу невозможна. Человек стремится избежать Ада, боится «контролера» и лишь из страха не грешит! А вот чтобы заставить доброго человека совершить зло – тут без религии не обойтись.

Кардинал придвинулся к Биологу через стол: – В данном случае не наказание важно, а то, что Господь дарит бессмертие. Если нет бессмертной души, не может быть и наказания, но нет тогда и смысла в жизни! Ведь жизнь сама по себе, без надежды на ее продолжение, бессмысленна? В то время как спасение рядом. Нужна только малость, только допущение, что религия права. И согласие с утверждением, что умирает только плоть, уж этого никак нельзя отрицать, но душа вечно жива. «Дух плоти не имеет», сказано у Луки.

–Труп не человек, но и приведение, или дух, тоже не человек! Кстати, это слова одного из святых, только не помню, кого именно. – Биолог покрутил в руках пустую чашку. – А бессмертие души – разве это не страшное слово? Выдумка не притягательна, если вдуматься. Я не понимаю, да и никто из живущих никогда не описал ценностей бестелесного существования. Ни выпить, ни покурить, ни с женщиной…, извините, если утрирую. Зачем такая жизнь? Представьте, что в таком безрадостном виде вы просуществовали миллион, пятьсот миллионов лет. А ведь это только начало бесконечного мучения. У меня болит живот и кружится голова от такой перспективы. И если, по-вашему, жизнь бессмысленна без продолжения, то я наоборот, не вижу в ней смысла, если она вечна. Ради какой цели нужно существовать так долго?

–Ни вам, ни мне не дано понять замысел Божий. Что касается тела, то действительно, пока только Господь наш вознесся вместе с телом. «Его здесь нет» – так сказал ангел у дверей гробницы. Но души остальных ждут своего часа, и в день Страшного суда Бог соберет наши прежние тела до последнего атома.

–Какое же из тел соберет Он? Ведь тело меняется ежеминутно. Вам возражает, возможно, кофе, выпитое мною только что. Вода, содержащаяся в нем, приобрела необходимую структуру в клетках моего мозга, очеловечилась, и теперь, подхалимка, отстаивает интересы хозяина. Кофе же выпитое вами поверило в Бога. Частицы вашего тела могут уже в течение вашей жизни попасть в меня, в другого человека, в животных. Да и вся материя, что составляет наши с вами тела в данный момент, скорее всего уже неоднократно существовала в неведомых нам телах. Еще Марк Твен боялся, как бы в день Страшного суда не вышло драки!

–Не кощунствуйте! – воскликнул Кардинал, воздев руки и оглянувшись на свидетелей, неподвижно сидящих у дверей. – Не принимайте всего сказанного в писании буквально. «Не видел того глаз, не слышало ухо … что приготовил Бог любящим его». А, кстати, если вы признаете бессмысленным вечное существование, какой смысл вашей жизни дает смерть?

– Жизнь не подарок, а необходимость. Мы на нее обречены, и не можем увильнуть. И она прекрасна тем, что каждую я начинаю проживать заново, ничего не помня о прошлой. Смерть дарит нам вечное возрождение. В отличие от дряхлого, желчного вечного духа мир для меня, смертного, всегда нов и радостен. И веселит меня то, что на жизнь обречены не только наши нынешние тела, но и вода, капающая в бочку за окном, земля, простирающаяся до горизонта; холмы, покрытые лесом, наша планета; вся Вселенная, наконец. И из любви к самому себе современному и себе будущему целью жизни считаю делать все, чтобы улучшить эту свою будущую жизнь.

–Вы опираетесь на низшие чувства, на эгоизм?

–Безусловно! На эгоизм живого! Мы с друзьями стремились сформулировать для учеников наших некий набор норм, кальку, приложив которую к любой жизненной ситуации, к любому поступку можно было бы оценить их с точки зрения полезности для твоей настоящей и будущей жизни. Мы стремились научить их осознано различать добро и зло, чтобы они не делали случайного выбора между ними. И разве плохо получилось? Но мы, в отличие от церкви, не призываем верить нам на слово. Не опираемся на спорные истины святых книг. С нами соглашаются лишь потому, что, поняв наши аргументы, их невозможно не принять! Исходя из нашей идеологии, ясно, что нужно искоренить расизм и религиозную рознь, научиться вместе решать задачи по сохранению всего человечества. А это невозможно без любви к ближнему, без любви к жизни. Нужно создать рай на Земле, а не ждать небесного. Вот это и будет смыслом нашего существования. А теперь прошу прощения, Ваше Преосвященство. Каждый из нас прояснил свою позицию в непринужденной, даже дружеской обстановке. Но так много забот в последнее время, а у меня старик отец и двое детей на руках. Брат не вернулся из Европы. Нужно решать вопросы сохранения семян, животных и птиц в Ковчеге. Ведь остающимся предстоит пережить очень долгую зиму. Не до философии.

–Вы пришли к какому-нибудь выводу? – осторожно спросил Кардинал. Два его помощника у двери переглянулись.

–Я понял только, Ваше Преосвященство, что любовь к ближнему у верующего эгоистична. Люблю тебя, ибо за это воздастся. Молитва – это торгашество. Обмен. Я тебе льщу, а ты мне взамен…

–Человек все делает только из выгоды. И если для любви к ближнему у верующего просматривается выгода, то у неверующего нет и такого повода.

–Я придерживаюсь мнения, вы это уже поняли, что живет только плоть. После смерти она ждет своей очереди, чтобы ожить вновь.

–И вы считаете, что идея бесконечно перемешиваемого теста, из которого вылепляются мириады живущих, не верх цинизма? Вы опускаете бессмертный человеческий дух до уровня овцы! Да к тому же вы никогда ничего не дождетесь! Посмотрите! – Кардинал широким жестом протянул руку к низкому тусклому оконцу. – Поля, реки, горы, океан. Все мертвая материя. А нас так мало, шансов дождаться своей очереди немного, да и ожидать ее нужно вечность. А вера дает вам жизнь сейчас и всегда.

– Если жизнь – это любование закатом над озером, то кто-то должен временно одолжить свое тело, чтобы оно было озером и облаком, на котором полыхает закат! А ожидание своей очереди лишь миг. Ведь, будучи мертвым, я не замечаю хода времени. Да и намного ли ожидание, о котором говорю я, дольше ожидания тех, кто лежит на Масличной горе? Миллиарды лет будет ещё светить Солнце. И тривиальная статистика легко покажет, что тело каждого из нас оживет в новых, неведомых нам телах за это время тысячи раз. Да вот, к примеру, если считать средний вес человека равным 50 килограмм, то общая масса живших до нынешней катастрофы на Земле составляла около трехсот миллиардов килограмм. При ежегодном приросте населения в 2%, который тогда наблюдался на планете, количество людей, а значит и их масса, удваивалась бы каждые 35 лет. Уже через 1500 лет общая масса человечества равнялась бы общей массе Земли. Но ведь не весь земной шар участвует в процессе. Так что совсем немного ждать.

– Земля не может прокормить такое огромное население!

– Потому можно предугадать без труда, что нас ждали бы серьезные войны за землю, воду. Но если мы улетим к звездам, и каждый звездолет будет брать с собою частицу земли и воды, чтобы в полете на звездных полях наши с вами тела превращались в пищу, а затем встраивались в тела космонавтов …

– Вы что же, полагаете, что если религии не удалось спасти человечество, то вам удастся завлечь его такими сказками?

– Уберечь от зла сердца неверующих, вот наша задача. И молодежь понимает нас, так как идеи эти легко доказываются. Только в одном мы согласны с религией. Действительно, лишь эгоизм может побудить человека к действию. Любя ближнего, но, заметьте, не только брата по вере, как в вашем случае, я забочусь о себе самом, потому что все, что было телом моим, давно уже ожило в растениях, животных, да и в вас тоже, святой отец! И любовь эта беспредельна, так как она распространяется и на мертвое даже, так как и мертвая материя вокруг нас, либо была уже, либо неоднократно будет нашим телом. Следовательно, мы с вами одна плоть. Мы – братья. Причиняя боль ближнему, я наказываю себя. Так рождается альтруизм, основанный на строгом доказательстве его выгоды. Ведь любя вас, я люблю самого себя.

–Священники, находясь в Ковчеге, могут проповедовать одновременно и ваше учение, – проговорил Кардинал примирительно. – Насколько я понимаю, оно не противоречит идее Бога. Всем известный порядок превращения материи не отрицает творца.

– Если спасение детей с нашей точки зрения не имеет альтернативы, – перебил его Биолог, – то спасение душ для вас, я понял, важнее их жизни! Ведь жизнь, с вашей точки зрения, не имеет смысла без загробного существования.

Кардинал вскочил и стал расхаживать по комнате как по камере, заложив руки за спину: – Я понял, что ваши воззрения просто одно из сектантских учений. Мало ли их было за время существования человечества, но все они не стоят и гроша по сравнению с идеей Бога. Только некоторым все равно, чему поклоняться: Духу святому или собственным отбросам. Добрый христианин, наслушавшись вас, чего доброго, будет крестами отмечать оставленное им дерьмо! Вы верите в то, о чем говорите, а это уже есть Вера.

–Не вера, но знание. Вера неколебима, знание изменчиво. Оно постоянно пополняется, в отличие от застывших религиозных догм.

–Человек грешен. Только перед лицом вины имеет смысл совершенствоваться. Если, по-вашему, Бога нет – перед кем он несет ответственность и кто отпустит ему грехи?

–Только собственная совесть может освободить от греха.

–Как! –застыл маятник Кардинала. Он направил на Биолога указательный палец: – Вы лишаете человека покаяния, лишаете искупления? Это бесчеловечно!

–Согласен. Об этом мы не подумали, – устало согласился Биолог, – хотя какая индульгенция может помочь человеку, если собственная совесть не прощает его. Да и что это за мораль, если грех легко замолить? Да и что есть грех? Без определения мы не можем и обосновать свое отношение к нему.

–О грехах мы говорим пастве на богослужениях. Прежде всего – это порочные цели в жизни: стремление к наживе, блуд, сотворение кумиров.

–Вот и обнаружилось различие между нами. Церковь просто объявляет подобные цели греховными, и угрожает небесной карой. Мы же объясняем, почему необходимо поступать так, а не иначе. Мы подводим обоснование под моральные законы. Если ты реально вечен не на небе, а на земле, то эта мысль как Путеводная звезда указывает каждому верное решение нравственных и любых других проблем в жизни. Ведь без фиксированной точки отсчета в будущем человек не может существовать, так как исчезает вся внутренняя структура плана жизни, появляется чувство бессмысленности существования, на чем вы так ловко играете. А если он знает, что будет жить и дальше, то ведет себя соответственно. К примеру, блуд, эгоизм, неуважение к родителям, даже сквернословие губят нравственность. А безнравственный человек не имеет стимула к рождению и воспитанию детей. Без детей же вечность потенциальная не может стать реальной. В результате вырождение и гибель народа. И вместо того, чтобы прийти в этот мир человеком, тебе останется удел животного. Человек, разделяющий наши взгляды, любя себя и для себя же создавая будущее, будет осознанно противиться пороку. И у меня есть претензия к Богу! Если Он всемогущ и всеблаг, почему не создал мир без порока и зла?

–Наличие зла не отрицает Божественного могущества, а показывает Его самоотречение, что оставляет место тварной свободе, без которой исказился бы образ Создателя. Да и что есть Зло? Оно не отделимо от добра! Вот за окном дорога. У неё есть правая и левая стороны, уходящие вдаль. Можно ли убрать левую сторону дороги, оставив правую?

–У дороги всегда будет две стороны!

–Так вот Зло и Добро такие же неотделимые части. Вот волк растерзал зайца. С точки зрения волка это Добро. Ведь он не погибнет от голода. А с точки зрения Зайца это Зло. В каждом отдельном случае зло с одной стороны оборачивается добром с другой. Просто мы не всегда видим другую сторону зла. ЗЛО ЕСТЬ ДОБРО! Насильственное устранение Зла из мира противоречит совершенству бытия. Противоречит божественному замыслу.

Замолчали.

Биолог бесцельно рассматривал свои туфли. Слова Кардинала падали сверху, тяжелые, будто булыжники. И скатывались под стол.

–Смею заметить, ваше Преосвященство, что мы постоянно сворачиваем на обсуждение частных вопросов, а времени нет.

Стороны выложили аргументы.

Время шло.

Решения не было.

Кардинал задумчиво ходил по комнате.

От окна к темному пятну на стене.

И обратно.

Недвижная стража водила за ним глазами.

УДОВЛЕТВОРЕНИЕ ОТ ВЫПОЛНЕННОГО ДОЛГА

Ты как наводнением уносишь их;

Они – как сон, как трава, которая утром

Вырастает, вечером подсекается и засыхает.

/Пс.89; 4,6/

Утро было белесое, безрадостное.

Сквозь облака, перекатывающиеся по покатым вершинам холмов клочьями грязной ваты, у самой кромки востока временами проклевывался тусклый негреющий шар.

Гэмфри и поджарый капитан-химик, забравший его утром на своем джипе и привезший к Ковчегу, с трудом поднялись по рыхлому сырому известняку со стороны залива на самый верх покрытого редкими колючими кустиками холма, вмещающего в своем чреве Ковчег. Капитан, легко переставлявший тощие циркули ног, не дойдя до вершины нескольких шагов и переложив на другое плечо лямки двух матерчатых защитного цвета противогазовых сумок, гулко потопал по нищей, чахлой травке, не успевшей раздобреть на нечаянном дожде, обивая с высоких солдатских ботинок налипшие комки. Обернулся на морщинистую плешь плетущегося за ним в нескольких метрах ниже по склону задыхающегося Гэмфри, брезгливо отметил мешковатый костюм, широкие жеваные брюки с коленными пузырями, кустистые брови и уши, заросшие длинными волосками. И с удовольствием перевел взгляд дальше. Отсюда, с верхушки Ковчега, были видны серые воды залива вплоть до туманной полосы песчаной отмели, отделяющей его от океана. Бледные барашки волн прерывались справа сигарами навечно пришвартованных к наспех сколоченному пирсу грузно осевших танкеров. Новенькая дорога незамутненным черным асфальтовым коромыслом протянулась от поворота с северного шоссе, где когда-то забрались в кузов грузовика комиссар со своим телохранителем, до безлюдной в настоящий момент стоянки машин, располагающейся рядом с невидимым отсюда входом в Ковчег у основания холма. Далее она подходила к протянувшемуся раздутой кишкой вдоль залива складу, чулану будущего человечества, хранившего под белой влажной цинковой крышей машины, станки, приборы и многое другое, чего гора не могла вместить. Змеящиеся щупальца трубопроводов от массивной туши электростанции тянулись по бетонному причалу к танкерам. Выше по склону замершим потоком протянулась рыхлая желтоватая осыпь, на которой они только что оставили глубокие осыпающиеся следы. Не оживляли пейзажа низкие редкие кустики, росшие прямо из голой почвы.

–У нас есть еще несколько минут, – ворчливо произнес капитан. – Поторопитесь. Иначе опоздаем. Потрясающее зрелище. Между прочим, вы один из его авторов.

–Автор чего? – безразлично, через силу выдохнул Гэмфри, по всегдашней привычке останавливаясь во время разговора. Достал платок, вытер лоб, землистые щеки. Его тошнило. Воздух саднил в горле. Глаза слезились от ветра.