Умри вовремя

–Сейчас увидите. Смею заверить, будет потрясающее зрелище! Любой химик многое бы дал, чтобы хотя бы одним глазком… После этого зрелища сообщение, которым я должен вас порадовать, уже не будет ударом.

–Какое сообщение?

–Не до него. Поторопитесь!

–А далеко нам еще? – загнанно выдохнул старик.

– Еще несколько шагов туда, к горизонту.

Капитан зашагал быстро, уверенно, за ним, спотыкливо семеня, поспешил Гэмфри.

Действительно, прошли еще совсем немного по пологому и совсем нетрудному склону вверх, к недалекой вершине. Сзади вздымающийся холм закрыл вначале вид на осыпь, затем исчезло коромысло дороги, но серый непритягательный океан был виден всегда. По мере приближения к вершине постепенно открывался скрытый ею вначале свинцовый горизонт, затем сизые шапки отдаленных холмов, потускневшая мохнатая зелень холмов ближних, и уже в самом конце, когда они перевалили, прямо у ног оказался глубокий провал, окруженный с трех сторон крутыми облысевшими от океанских ветров холмами. В самом низу провала, метрах в трехстах ниже вершины, широкая пойма высохшего ручья с потемневшими от осевшей влаги камнями была усеяна далекими игрушечными человечками.

–Это строители Ковчега,– прокомментировал капитан. – В зеленом, естественно, солдаты. А оранжевые – это комбинезоны рабочих. Их всех вывели через запасной выход. А вот специалистов, и вас в том числе, сегодня отослали из Ковчега, потому вы не в курсе последних событий. И я торжественно объявляю вам – строительство закончено.

–Как закончено? Да там еще на месяцы работы! И вчера еще никто ничего…

–Все решилось сегодня. Жить внутри уже можно. А украшательством будут заниматься остающиеся. У них впереди вся жизнь. Опять же и некоторые специалисты останутся с детьми, разве не так? – капитан с иронией взглянул на попутчика.

–Специалисты не останутся, – безразлично заметил Гэмфри.

–В таком случае справятся другие.

–А почему людей вывели в эту сторону, в горы?

–Сейчас узнаете, – помедлив, со значением протянул капитан, и продолжал тоном экскурсовода: – Сегодня решено было выдать деньги за работу. Ну а чтобы никого не искать в подземных лабиринтах, объявили, что отсутствие хотя бы одного уменьшит вдвое прибыль всей бригады за счет штрафа. Построение внизу необходимо для переклички. Как только всех пересчитают, так и выдадут деньги. Да вот, посмотрите, ваш заместитель – он там старший, держит в руках яркий алый флаг, машет полотнищем. Это означает, что расчет закончен и все на месте. Этот знак подан не нам, он подан инкассаторам. Мы с вами здесь инкогнито. Да! Еще одно замечание. Ни одного офицера безопасности и ни одного Специалиста среди тех, – пренебрежительно кивнул химик в сторону провала, – нет. Вам не кажется это странным? Кстати, неужели ваш заместитель не относится к спецам?

–Не относится.

–Да, действительно, я не видел на нем металлического жетона. Но уж он-то наверняка знал об истинном назначении Ковчега, не так ли?

–Не знал.

–И у вас ни разу не появилось желание посвятить его? – испытующий взгляд.

–Посвятить во что? В бредовые измышления? – Гэмфри был раздражен бессмысленным топтанием на пронизывающем ветру. Он не отказался бы от чашечки кофе в своей уютной гостиной.

–О-о! – удивленно и разочарованно, тем временем обратившись вновь к рассматриванию толпы внизу, протянул капитан, – так вы до сих пор сомневаетесь …? Еще неделю назад мы бы сгорели на солнце, поднявшись сюда, а теперь можем и замерзнуть. Но уже совсем скоро. Как говорят в Англии, не успеете прочитать "Отче наш". А на Мадагаскаре минута – это время жарки одной саранчи… Стоп! – поднял он палец вверх. – А вот и денежки!

Натужный вой, вдруг до краев заполнивший ущелье, принадлежал не допотопному громадному ящеру, а всего лишь маленькому броневичку, из-за ближнего к заливу холма въезжавшего к толпе вдоль каменистого русла. Раздалась команда через установленный где-то внизу громкоговоритель, в броуновское движение пришли оранжевые и зеленые фигурки .

–В этом броневике золото и деньги, – напряженным голосом пояснил капитан, бросив быстрый взгляд на часы. – Пора бы начинать второе отделение, а денежки запоздали, – озабоченно произнес он. – Ну да ладно. Кстати, – обернулся он к спутнику, – вот вам доказательство того, что Президент держит слово. Сегодня все станут богачами. А вот мысль показать вам процесс раздачи денег пришла в голову мне.

– Если бы я захотел его увидеть, совсем не обязательно было забираться на гору!

– Специалистам и офицерам безопасности денег не выдают. Я уже говорил об этом. Их нет в долине.

–Думаю, мне позволили бы порадоваться за остальных и без вашего благословения. Люди работали не щадя сил. Со многими я сдружился. И уж поверьте, никто бы не заподозрил во мне преступника, желающего овладеть кассой.

–Дело не в кассе.

–Но зачем нужно было тащить меня сюда?

– Наблюдать отсюда гораздо безопаснее. Сами убедитесь. Мне скучно было бы одному любоваться нашей совместной работой? Да и вам теперь в этой жизни делать по большому счету нечего.

–Не понимаю, о чем вы? – досадливо воскликнул Гэмфри.

–Уже должно бы кое-что начаться, – вместо ответа капитан очередной раз поднял рукав, сверля циферблат взглядом.

Внизу между тем выстроились длинные колонны у нескольких заранее установленных столов. До наблюдателей доносились слова команд, веселые возгласы.

Взревели вдруг перекатами гулкого эха, многократно отразившегося от самых дальних кряжей, неведомые моторы.

–Наконец-то, – облегченно вздохнул капитан, опуская руку с издерганными часами, – Вот кого я ожидаю, – указал он снятой зачем-то фуражкой на показавшийся из-за ближнего холма, откуда до этого прибыл броневик, тягач с реактивным двигателем и емкостью на прицепе. За первым, тяжело отдуваясь, выполз второй.

– Это генераторы аэрозолей. Пришлось изготовить установки по описаниям в литературе. В ближайшие минуты вы станете свидетелем реального применения фосфорорганических веществ. Об этом зрелище мог только мечтать любой профессиональный токсиколог. Так что оцените мой подарок. Вы же здесь как автор расчета плотности аэрозоля в закрытой котловине. Вспомните задачку, я недавно вам ее задавал. Два вещества, одно кипит при 300, другое при 150 градусах. Была задана плотность паров, летучесть … Ну, как? Вспомнили?

–Ну и что же это значило?

–А то, что это вы провели расчеты получения с помощью генераторов смертельной концентрации смеси боевых отравляющих веществ – зарина и Ви-газов в этой самой долине. У нас со времен колониализма остался небольшой склад.

–Но я не знал …

–Каждый из нас чего-то не знает … –капитан напряженно вглядывался в дымку.

–Так вы хотите сказать, что сейчас всех этих людей ожидает смерть?– выкрикнул Гэмфри.

–Мы выполняем приказ, – безразлично отозвался капитан.

– Да это же преступление… Я дойду до Президента…

–Это приказ Президента, – в наступившей тишине (моторы тягачей смолкли) внятно произнес капитан. – Да и какое моральное право имеет сообщник возмущаться? Ведь это с помощью ваших расчетов планировалось массовое убийство!

–Но я не знал! Я выполнял свой долг! Я был обязан…

–Ну, а это, – капитан махнул рукой в сторону провала, – это мой долг. И запомните: если долг оправдывает преступление, то военных преступников на Земле никогда не было. Каждый лишь выполнял свой долг. И сейчас вы станете свидетелем качественно выполненного долга.

–Но надо же различать…

–Откуда начать различение? С какого места? Вы один из преступников, так хоть гордитесь мастерски исполненным долгом. Я уверен, все будет в высшей степени профессионально!

Гэмфри медленно повернулся к провалу. Оба тягача между тем стояли, развернувшись раструбами в сторону живых очередей, в сторону столов с деньгами, в сторону денежного броневика. Жерла реактивных двигателей смотрели прямо в глаза будущих жертв. И замершая в изумлении толпа близоруко таращилась. Никто ни о чем не подозревал, а ведь могли бы подбежать, разбить.... Между тем техники в противогазах и светло-зеленых резиновых костюмах копошились у боевых машин, вот суетливо бросились в кабины.

И гром грянул!

Раскаты двигателя на форсаже. Невыносимо громкий, режущий перепонки свист. Заголосило всполошено обезумевшее эхо. Белыми безумными птицами взметнулись вверх бумаги со столов. Выгнулась, опрокинулась очередь. Тучи мелкого песка затуманили картину. Видны были катящиеся по камням тела и бегущие прочь, но уже рывками, с запинками, от ураганного вихря. И крики, как звуки лопающихся пузырей в грохоте водопада.

Гэмфри вздрогнул от прикосновения и, обернувшись, чуть не вскрикнул от неожиданности. Одев маску противогаза капитан протягивал ему вторую, жестами показывая на вихри внизу и картинно изображая рукою их распространение.

Ватными руками Гэмфри с трудом натянул тугой намордник, подавился сухим резиновым воздухом, выдохнул, вновь вдохнул с отвращением.

Туман заволок низину. По крайней мере, ничего не стало видно сквозь сразу запотевшие стекла. Очередная туча надвигалась, резко потемнело.

Внезапно свист исчез, будто разом перекрыли кран. Настала необыкновенная, пугающая тишина. Никаких криков внизу.

–Пойдемте, – пробубнил капитан сквозь маску, отворачиваясь от провала, – все закончилось.

С трудом передвигая ослабевшие ноги, борясь с внезапной тошнотой и разламывающей затылок болью, давясь воздухом, Гэмфри бросил прощальный взгляд на зеленые полоски солдатских тел на мокрых камнях, густую оранжевую накипь на стенках холма напротив и послушно побрел в обратный путь.

Как только провал был надежно отгорожен поднявшейся за ними в небо вершиной и свежий ветер с океана захолодил кожу, капитан одним пальцем стянул с себя и бросил на влажную землю возмущенно звякнувшую маску. Помог избавиться от противогаза и Гэмфри.

–Здесь уже не страшно. Можете отдышаться.

–Зачем все это было сделано, – промямлил Гэмфри, с наслаждением вдыхая свежий влажный воздух, и чувствуя это наслаждение, и сокрушаясь. Ведь, позволяя себе жить и радуясь продолжающейся жизни, он предавал память погибших. Но как тяжело было думать об этом в его загнанном, беспомощном состоянии.

Капитан оглянулся на обвисшие щеки Гэмфри, его посеревшие губы, нахмурился, но так велик был контраст между массовым убийством и недомоганием одного человека, что спрашивать спутника о самочувствии было кощунственно.

–Да вы не переживайте! Что ждало на воле этих людей? Деньги, превратившиеся в бумагу! Голодные обреченные семьи! В то же время каждый из них знал о Ковчеге все. И только в нем видел бы спасение. Эти люди представляли самую большую угрозу для будущего человечества. И мы просто убрали угрозу.

–Но ведь можно было рассказать, убедить! Вот, к примеру, специалисты! Все знают, но даже не думают о личном спасении.

–Вас мало и все под контролем.

–А офицеры безопасности? Их гораздо больше.

–У нас жестокая дисциплина. И нас всего несколько десятков. Армейские же офицеры и солдаты ни о чем не догадываются. Более того, будут уничтожены и оставшиеся войска. Танковый полк, к примеру, завтра утром будет обработан таким же способом, прямо на марше. Видите, я выдаю вам очень важные тайны. Скажу больше. В городе начались волнения из-за отсутствия продовольствия. И сведения о Ковчеге могут воспламенить горожан как искра пересохший лес. Этой ночью придется решать и этот вопрос. Вначале уничтожить город, затем уничтожителей. Даже несколько офицеров безопасности будут принесены в жертву. Без них полк может не выполнить задачу и не пойдет затем сам в ловушку.

Гэмфри молчал. Капитан достал сигареты, жестом предложил одну спутнику, безразлично пожал плечами на отказ и закурил сам, заполняя дымом и возней тягостную паузу. Он был добрый человек, и ему было горько теперь, что он протащил по горам старого больного человека и доставил ему несколько неприятных минут.

Холодало.

Гэмфри начало трясти. Он не мог понять, от холода, или от переживаний. – Кстати, – он испытующе посмотрел на капитана, – вы не думаете, что наибольшую опасность представляют для Ковчега как раз офицеры Безопасности? Им ничего не стоит захватить Ковчег. Более того, они уже в нем. А если это так, то некто, управляющий нами, и, очевидно, имеющий на Ковчег виды, уже решил, как нас уничтожить. Вот спустимся с холма, а там, у стоянки машин, уж приготовил нам погибель некий Сыть? Только мы на дорогу, как тут же в грудь упрется шпага?

–Нет! – задумавшись на мгновение, тряхнул головой капитан. -Я не выполнил еще очень важные поручения, а потому время мое не истекло. А вы? Ну, какую угрозу вы можете представлять! Кстати, вот обещанное письмо для вас. «Расторжение контракта». Тут впору удавиться, а канцелярия работает. Хотя какое значение для вас теперь имеет контракт. Ваши услуги не нужны практически несуществующему государству! Успокаивает, не правда ли?

Вялой рукой приняв конверт, Гэмфри с двух попыток засунул его в брючной карман.

Блеснуло. Солнечный луч, вырвавшийся из нечаянной прорехи и светлым клыком упершийся в залив, сверкнул серебристой чешуей на оспинах волн. Воздух вокруг заиграл, заискрился. Тем темнее казался траурный бархат небосвода позади них, за вершиной, куда Гэмфри оглянулся, ожидая почти взаправду, как разбитая в кровь рука с той, невидимой, стороны холма сломанными ногтями будет скрести комковатую почву, за ней другая, и недоотравленные, недобитые, знакомые, вылезающие из орбит глаза…

–Пойдемте! На вас лица нет! – взял его под локоть капитан.

ЛОГИЧНЫЙ КОНЕЦ НЕЛОГИЧНОГО УЧЕНИЯ

И если мы в этой только жизни надеемся на Христа,

То мы несчастнее всех человеков.

(1 посл. Коринф.15:14,19)

Если кто-нибудь убьет по воле Божией -

убийство это лучше всякого человеколюбия.

(Иоанн Златоуст)

– Если для вас Бога нет, то и смысла жизни нет, и нет ничего, что имело бы цену,– прервал Кардинал затянувшуюся паузу. – И вот, чтобы заполнить пустоту в душе, вы прибегаете к «тени Бога», как говорил Ницше, стараетесь заменить его эрзацем, идолами, к примеру культами Сталина, Гитлера. Религия может предотвратить в будущем появление таких одиозных фигур.

–Религия болезнь, вызванная страхом, говорил еще Лукреций. А так как с появлением знания исчез страх перед природой, то и верований не будет.

–Глупость о появлении верований из страха веками проповедуют примитивные материалисты, – иронично заметил Кардинал.

– Хотите сказать, что религия не есть заблуждение необразованного человека?

– Без религии не мог бы развиться человек разумный, – менторским тоном заговорил Кардинал, продолжая при этом ходить взад-вперед, как по кафедре во время лекции. – Я утверждаю это с целью обосновать необходимость религии для человека с научной, которую вы признаете, точки зрения. Есть такое выражение – петух не помнит вчерашнего рассвета. Так вот и предок наш недалеко ушел от петуха, пока не сделал первые наскальные рисунки, которые были не началом живописи, как думают ученые, а символическими знаками. Эти рисунки дают нам знать, что на момент их появления человек уже сформировал понятие «Они». Он выделил из природы себя, осознал свое «я» и отделил себя от тех, кто «не он», кто отличен от него. После тысячелетий примитивного существования он, когда мозг его созрел для осознания времени, длительности, создал миф, мистерию, ритуал, театр которые переводили его из обыденной, животной жизни в какую-то другую – жизнь вне меня, в которой разыгрывались формальные, технические вещи, которые вносили порядок в его внутренний мир, позволили структурировать связи, преемственность, создали память о прошлом, очеловечивали его мозг. Только формообразующая машина мифа, ритуала могла создать память, совесть, любовь. Вот вы, к примеру, видели когда-либо, чтобы собака через год пришла на могилу к умершему щенку? И чтобы с нею были и товарки, которые бы подвывали горестно НЕ ИСПЫТЫВАЯ ЭМОЦИЙ? Как плакальщики в ритуальном действе? Нет! На это способен только человек! И очеловечивание это шло столетиями. Даже еще в сознании эллина все пережитое немедленно превращалось в миф, во вневременное, неподвижное. Никто из них не подумал бы написать биографию. Даже Цезарь верил в свое происхождение от Венеры и не видел в этом ничего необычного. Сейчас мы не замечаем процесса очеловечивания у ребенка. И только наблюдая за Маугли, за детьми, которых воспитали волки или другие животные, видим, что, упуская время, они никогда уже людьми не становятся. Ребенка воспитывает и развивает речь, игры, предметы быта, взаимодействие с окружающими. Религия, как осознание присутствия Высшего существа вне тебя, как понимание другой, более совершенной, святой жизни где-то далеко, в другом времени, в ином пространстве, тоже могла появиться у человека только при наличии развитого мышления, и затем сама явилась инструментом, этот же мозг развивающий дальше.

–Религия инструмент не развивающий, а паразитирующий на свойстве нашего ума приписывать целенаправленное поведение не только живым предметам, но и погоде, дождю. Персидский царь Ксеркс даже выпорол море, считая, что оно умышленно разрушило понтонный мост. И мифы рождаются из этого заблуждения?– возразил Биолог, вынужденный поворачиваться в сторону проходящего Кардинала как подсолнух за солнцем.

–Мифы были, можно сказать, научным мировоззрением того времени. Не важно, верно ли они отражали мир. Главное, что они вносили порядок в мышление человека, были способом объяснения, понимания мира. И когда Платон повернул глаза души вглубь себя, от реального предмета к отвлеченному мышлению – только тогда появилась философия и наука. А знаете ли вы, чем закончился этот золотой, не знающий сомнений и не задающий вопросов, век?

–Чем же?

–Когда человек удивился тому, что существует не «ничто», а «нечто». Словами философа, который воскликнул – я знаю, что ничего не знаю!

–Мы и сейчас можем за ним повторить эти слова.

– Это были страшные слова! Они разрушали понятный всем мир! Рациональное знание, которое предлагал Сократ, раскрыло лишь ту убийственную истину, что жизнь бессмысленна! Представьте далекое от нас время, когда всем о мире было известно все, и даже мысли не могло появиться чтобы что-либо изучать, так как не было повода. И вдруг в это ясное видение мира вкрадывается сомнение. Недаром его отравили. Но оставим философию. Итак, я показал, что церковь древнейший, отработанный веками механизм очеловечивания такого животного, как мы с вами, уважаемый, э-э…, – Кардинал запнулся, столкнувшись с необходимостью еще раз как кличку назвать специальность собеседника вместо имени, – и с этим, хотим мы этого или нет, всем придется считаться. Одно светское воспитание, какой бы идеал ни был в его основе, не эффективно. Вспомните СССР. 70 лет десяткам миллионов граждан вдалбливались ценности высшей справедливости основанной на атеизме. И что же? Оказалось, что самый святой моральный кодекс без вознаграждения – пустой звук! При первой же возможности миллионы русских, не задумываясь, отвернулись от утопической мечты. Такова человеческая природа. А церковь их, задавленная атеизмом, гонимая властью бесконечно долгие годы, тут же ожила вновь. Потому что лишь она дает ответ на сокровенное. Бог всегда с тобой, и ты не одинок. На смертном одре лишь Он ободряет тебя. Лишь Он держит за руку. Лишенные нашей заботы, победу над душами оставшихся в Ковчеге одержит дьявол!

Двое у двери благоговейно внимали.

–Наука, которой вы поклоняетесь, – здесь укоризненный указательный палец остановившегося на секунду Кардинала обратился в сторону Биолога, – своим происхождением обязана религии. Древнеегипетские жрецы создали основы математики, астрономии, медицины, нарисовали первые карты. Философия развились из попытки осмыслить религиозные взгляды. Религия – основа культуры. Чтобы говорить с Богом, человек создал стихи. Чтобы взывать к Нему – музыку и песни. Именем Господа расцветала живопись. Потребность построить дом для Него будила воображение строителя, породила архитектуру. И обратите внимание, только бессмертный мог позволить себе строить Храм веками. Лишь бессмертный мог начать тесать камень, зная, что образ Господа закончит только его внук. Мог начать, ибо кратковременное существование на земле было всего лишь началом вечности рядом с Ним. Когда знаменитого строителя Барселоны Гауди спросили, зачем он так тщательно отделывает купола храма Святого Семейства, ведь все равно их никто не сумеет разглядеть с земли, он ответил: «А ангелы»! Ради вечности Там, можно было пожертвовать кратким мигом Здесь. И отдаться служению без остатка.

–А если бессмертия, как вы это понимаете, не существует? Тогда человек бесцельно тратит единственную жизнь на поклонение несуществующему?

– Верующий ничего не проигрывает, так как все равно живет. А в краткой нашей жизни не все ли равно, какой идее служишь? Но если бессмертие существует, то он, спасая душу богоугодными делами, выигрывает вечность. Неверующий же ради мгновений духовной слепоты, избегая в вечности суда смысла над его бессмысленной жизнью, обрекает себя на вечные мучения.

Видно было, что вопрос был привычный, простой, и ответ Кардинал произнес заученно, с выражением, как актер ежевечернюю пьесу.

–Вы просто озвучили слова трусливого Паскаля! – заметил Биолог.

– Религия дала нам праздники и украсила их, – продолжал речь Кардинал, не обращая внимания на реплику. – Облагородила взаимоотношения людей между собой. При служении человеку или отечеству – возможна ли верность без веры? Но самая большая ее заслуга в том, что она творит общество из человеческого стада, вооружает это стадо моралью. Стоит религии упустить человека, и вот, вместо матери видим проститутку, вместо отца – подонка, бросившего детей. Нет Божественного благоволения – и общество даже физически вымирает. Посмотрите на развитые страны. Люди научились считать доходы, но потеряли душу, стали вырождаться, перестали даже просто воспроизводить себя, болезненные извращения превратили в фетиш. Они вымерли бы и без сегодняшней катастрофы. Только обращение к Богу спасет нас. И даже если религия делает из человека раба, то несвобода от Бога – не самая ли большая людская свобода?

– О какой свободе вы говорите! – воскликнул Биолог. – Взгляните на инфузорию! Их полно в каждой капле. Подогрейте воду с одной стороны капли, и инфузория помчится к теплому краю. Станет жарко, поплывет назад. Все ее поведение лишь бег от наказания. Тот же кнут заставляет человека вставать по утрам, работать, создавать шедевры и любить женщину. Он считает себя свободным. Но свобода его есть рабство! И рабовладельцем является его вечная земная, толстая забота о хлебе насущном. И этот примитивный, как у любого земного простейшего, механизм избегания наказаний вы обзываете душой? Чем же будет заниматься душа после смерти, лишившись тела, когда плеть жизни, подгонявшая ее, заставляющая кормить, лелеять тело для поддержания существования, исчезнет? Полноте! В нашем насквозь животном теле нет места для души! И вы все служите иллюзии!

– Скажите еще избитое “религия – опиум для народа”? – как обманувшийся в ожиданиях учитель, с сожалением посмотрев на Биолога, возразил Кардинал. – Я готов согласиться. Да, религия опиум! Но лечебный эффект этого опиума, укротивший темные инстинкты человечества и создавший человеческое общество из звериного стада, во много раз превосходит побочное действие в виде религиозных смут, темноты средневековья и священных войн.

Произнеся последние слова, Кардинал возвел руки вверх. Биолог представил его на паперти, при большом скоплении затаившей дыхание публики, и даже в затхлой полутемной комнате у него, как и у обоих наблюдателей у двери, восторгом наполнилось сердце.

– Религия всего лишь червоточина в мышлении. Как вирус в электронных системах! – неуверенно произнес Биолог.

Он предвидел всю бессмысленность своего дальнейшего присутствия, и вместе с неловкостью в душе его постепенно росла тревога. Потому и реплики его просто заполняли паузы, стали трафаретными, теряли энергию, как воздушные шары, из которых выходит воздух.

– Между прочим я даже не против Дарвина!– с живостью, которая не вязалась с его властным видом и менторским тоном, воскликнул Кардинал, проигнорировав замечание, – кто же знает промысел Божий. Может быть, Он создал вначале лишь живой белок. Но насколько, в таком случае, сложнее Ему было запустить механизм развития косной материи с тем, чтобы в конце концов, через миллионы лет, появился человек, нежели просто сотворить его одним актом.

–Где же, в таком случае, свобода, если все было запрограммировано Богом миллионы лет назад, – вставил Биолог.

– Труд, который, по-вашему, создал человека, сам по себе ничего не стоит, – продолжал Кардинал, вновь игнорируя реплику. – Трудятся пчелы. Бобры строят хатки и запруды. Но у них нет идеального представления конечного результата работы, и труд не делает их мыслящими существами. Так что труд мог только отшлифовать руку, а мыслящего человека создал Бог.