Умри вовремя

–Я только хотел показать дорогу…– оправдывался рабочий, пока безразличный взгляд офицера скользил дальше.

–Возьмите пропуск, а потом идите, – буркнул офицер, поворачиваясь, уходя…

–А где взять пропуск? – непроизвольно вырвалось у телохранителя.

–Спросите у начальства, – еще не раздражаясь, не желая сердиться, проговорил офицер, уже отвернувшийся, уже почти забывший, но чуть повернувший голову на вопрос…

– Где это вы умудрились вымазаться?

Грязные ботинки. Офицера заинтересовали ботинки, покрытые толстым слоем влажной пыли. В них было что-то раздражающее, непонятное.

– Впрочем, зайдите сюда,– нахмурился офицер, подняв взгляд и увидев настороженные лица.

–Мы спешим, – начал было Комиссар, но офицер нетерпеливым жестом прервал его: – Не волнуйтесь. Я сообщу вашему командиру.

–Мне надо идти на ужин,– забеспокоился рабочий.

–Сообщим, – неопределенным тоном говорил офицер, раздумчиво, сомневаясь еще, но тем не менее давая незаметный знак непонимающему помощнику, затем раздраженно и уже откровенно науськивая его на автомат, прислоненный к стене караульного помещения.

–Где ваша часть? – спрашивал офицер Комиссара сзади, вдогонку, пропуская задержанных вовнутрь трамваем вытянутого вдоль коридора караульного помещения. Все окунулись в полумрак и затхлый дух казармы.

–Мы разгружаем машины у входа, – пересохшим языком промямлил тот.

Трое задержанных встали у стены, переступая и оглядываясь под равнодушным зрачком направленного на них полуголым солдатом дула автомата.

Офицер прошел вглубь кабинета, к столу с худыми ножками, еле держащем на тощей столешнице электрический чайник, затрепанный журнал, два несвежих стакана и казенный, черный телефонный ящик, и еще можно было броситься на него под зевающим вниманием нерасторопного солдата, предупредить дальнейшее…

–Команда «первая»? У вас все на месте? – спросил офицер невидимого собеседника, нажав одну из кнопок на ящике.

–А в чем дело?

–У меня двое ваших.

Молчание. Потрескивание. Неживой свет из коридора, туманными квадратами протискивающийся через зеркальные окна, отделяющие коридор от дежурного помещения, разбавлялся вкрадчивым желтым кругом от лампы на столе.

–Наши все на месте, – донесся лаконичный ответ. – Впрочем, у вас, наверное, находятся хозяева кожаной куртки и бинокля. Передайте, что все цело! Сейчас принесем.

Щелчок. Молчание. Даже жужжание мух не разбавляло гнетущей тишины подземелья.

–Работы здесь хватит на всех, – будто про себя проговорил офицер, задумчиво доставая пачку сигарет. Щелкнул зажигалкой, затянулся: – Да вы садитесь, – пыхнул он, закашлялся, указывая зажженной сигаретой на шеренгу сдвинутых стульев у стены.

Переглядываясь, уступая, медленно расселись. Рабочему пришлось потеснить солдатскую куртку защитного цвета, скомканную и уложенную для употребления, очевидно, в качестве подушки.

–Как только мы закончим строительство, – откашлявшись, продолжал офицер, – вы получите хорошие деньги. Очень хорошие. И только тогда выйдете отсюда. Договорились! И в этом случае я не спрашиваю, зачем вы прибыли сюда.

–Но мы не желаем оставаться, – осмелел Комиссар.

–Можно мне идти? – робко втиснулся в разговор рабочий, – ужин уже закончился.

–Минуточку, – медленно затягиваясь, раздумывая, даже ласково проговорил офицер. – Вам-то на ужин не нужно торопиться, не так ли? – обратился он к Комиссару. – Вы же у нас, мне кажется, туристы?

Неловкое молчание.

–А вы что, знаете этих ребят? – обратился офицер к рабочему, указывая на остальных дымящейся сигаретой.

–Вот с ним мы работали в порту – с готовностью откликнулся тот. – Грузчиками.

–А где встретились здесь?

–В нашей зоне, второй ярус.

–Они что, просили тебя показать стройку?

–Да . . . То есть, нет! – вспыхнул рабочий. – Они просили показать верхний выход, а я слышал, что там работает девятая бригада. А что в этом плохого? …

–Нет, нет! Мы ничего не скрываем. Небольшая ошибка ваших друзей лишь в том, что они заранее не сообщили о желании осмотреть убежище для укрытия населения острова. Да я и сам бы мог показать… И хотел бы повторить свое предложение. Вот вы, молодой человек, – обратился он к телохранителю, – почему бы вам не поработать здесь, вместе с вашими знакомыми? Всего несколько дней. Оставайтесь прямо сейчас! Поужинаете и за работу. Засчитаем полный рабочий день, и за этот день вы получите как за год работы в порту. Я обещаю.

–Я, я… – потерялся тот, бросая беспомощные взгляды на непроницаемого Комиссара, – я не могу. Я никого не предупредил. У меня мама больная…

– Мы оплатим лечение вашей мамы в лучшей больнице. Не сомневайтесь! Скажите свой адрес, и завтра же, с утра…

–Нет, нет! Она обязательно должна увидеть меня! – с отчаянием воскликнул телохранитель.

–Жаль, жаль, – с сожалением и горечью в голосе произнес офицер. – Ну, а что скажете вы? – оборотился он к Комиссару.

–Я совершенно бесполезен, так как ничего не умею делать. А сюда пришел из чистого любопытства, а не в поисках работы. – Комиссар уже оправился от испуга.

–Мы найдем вам посильную работу…

–Ему совсем нет резона работать на вас в Ковчеге! – вдруг вспылил телохранитель, вспомнив о своих обязанностях.

–На меня? В Ковчеге? – опешил офицер. – Почему вы думаете, что работаете на меня?

– А разве не для вас, офицеров, создается это убежище? – запальчиво вскричал телохранитель, не замечающий умоляющего взгляда Комиссара и изумления на лице друга.

–Ну, это вы зря, – потускнел офицер, и весь сжался, и махнул рукой. – Вот меня точно не оставят, ведь я курю, а здесь нельзя. А для кого же, по-вашему, нужно строить убежище?

–Для детей рабочих и крестьян!

–Так вы коммунисты! – совсем упавшим голосом проговорил офицер.

Помолчали. Даже жужжание заблудшей мухи не разбивало мертвой тишины подземелья.

–Вот вы, – наконец заговорил офицер, ткнув пальцем в сторону Комиссара, – вы точно из состоятельной семьи. Я не ошибся? Вы что, выполняете чьё-то поручение?

–Разве можно подумать, что я могу работать на кого-то за деньги? – как загнанная в угол крыса огрызнулся Комиссар.

–Ни в коем случае! Меня просто интересуют мотивы. Может быть, и я разделю ваши взгляды.

Участливый тон. Раздумчивый спокойный голос. И Комиссар решился:

– А вам не хотелось бы хоть сейчас, перед концом, найти смысл жизни? Какую-нибудь святую истину, которой хотелось бы служить с восторгом и самозабвением?

–А вы что, нашли?

–О, да! Я желаю человечеству Свободы, Справедливости, Равенства!

–Извини, дружок, у меня голова начинает болеть от политической трескотни. Налей-ка нам чайку, – кивнул он панибратски полуголому, стоящему на прежнем месте у двери, солдату.

–Спасибо. Мы не хотим, – за всех ответил Комиссар.

–Придется всухую поговорить о равенстве и справедливости, – вздохнул офицер и поднял глаза от грязных стаканов на расправившего плечи, гордо и даже надменно поглядывающего на него Комиссара. – Какая справедливость, кроме простой договоренности в каждом конкретном случае, может быть между людьми? А вот нарушение договора и есть несправедливость, но с нею у нас борются суды.

–Главная несправедливость – это имущественное неравенство людей, которое и порождает все остальные неравенства.

–Вы хотите, чтобы у всех всего было поровну?

–Не так прямолинейно, но имущий должен поделиться с неимущим. В противном случае последний имеет право взять все сам. Он же не виноват, что мир построен несправедливо, и у него ничего нет!

–Значит, одну несправедливость вы предлагаете заменить другой несправедливостью? Вы хотите, чтобы самые умелые и умные работали на неумелых, неумных и ленивых? А если заупрямятся, то их можно и заставить? Новое рабство, где ленивые рабовладельцы! Где же справедливость? – грустно заметил офицер. – Я не склонен оценить ваше самопожертвование. Вы лишены самоиронии и не учитесь на ошибках предшественников. А фанатизм признак ограниченности…

Чьи-то тени промелькнули на квадратах коридорного света. Мимо окон, снаружи, на воле шествовало несколько солдат. Передний заглянул в оставленную приоткрытой дверь.

–Сейчас мы выходим, – крикнул ему офицер, выбираясь из-за стола.

Проходя мимо задержанных, он по отечески похлопал каждого по плечу, преданно и с сочувствием заглянул в глаза, будто раздавал награды:

– Я выведу вас через верхний выход. Ведь именно его вы искали? Оттуда есть тропинка вниз, к шоссе. Попутных машин до города много. Уж как-нибудь доберетесь. – Голос звучал мягко. Но как сквозь редкий растрепавшийся его волос проглядывал голый череп, так сквозь ласку речи пробивались гнусные нотки.

Гуськом все потянулись из караульного помещения.

–Но я-то не хочу уходить отсюда, – воскликнул рабочий, задерживаясь в двери и оборачиваясь к офицеру. – Я хочу заработать деньги. Я только показывал дорогу…

–А ты вернешься сюда, мой друг! Но гостей-то положено провожать. Веди нас направо и вверх.

В коридоре офицер обогнал маленькую колонну и встал впереди процессии. За ним следовал Комиссар с напряженным лицом, невозмутимый телохранитель в мешковатой робе. Замыкал шествие приотставший взволнованный рабочий, постоянно оглядывающийся на двигающуюся за ними группу насупленных солдат.

Большая сейфовая дверь, отвинченная при их приближении дежурным, с шумом распахнулась, и наружу, в пристроенный коровник, из коридоров устремился вихрь, от которого закачались свисающие с высоких сводов тусклые лампочки.

–Сюда, вот так, левее, к наружному проходу. Там придется чуток пригнуться – жестом показывал офицер, останавливаясь в дверях и пропуская в коровник всю группу, а за ними солдат. – Теперь дальше сами, а я уж останусь. Да-да, прямо, никуда не сворачивайте…

И так он приговаривал, ласково, предупредительно, пока короткие автоматные очереди по впереди идущим не сделали бессмысленными приговорки.

ВЫБОР

.... широки врата и пространен путь,

ведущие в погибель, и многие

идут ими;

/От Матфея, 7:13/

Сонный офицер безопасности, увидев металлическую табличку на груди очередного дежурного, лениво поднял руку вместо приветствия и Ирвин, миновав приставленный к входной двери столик охраны, очутился в роскошном фойе отеля “Океан”.

–Наконец-то! – уже издали через гулкий безлюдный холл облегченно воскликнул Историк, буквально выпрыгивая из кресла, стоящего рядом со стойкой Администратора. – Журнал передачи дежурства у врача, – кричал он уже на бегу, направляясь к выходу.

–Еле дождался вас, – кивнул в сторону Историка флегматичный толстый Администратор, стоящий за стойкой и крутящий ручку кофемолки. – А вы садитесь. Делать все равно нечего. Врач скоро спустится. Он где-то на этажах у детей.

Огромный, тонущий в океане багровый шар сквозь стеклянные стены бросал зловещие пурпурные тени на стойку, на кровавую ткань многочисленных кожаных кресел, на потемневшую зелень в кадках. Красный пышный ковер, покрывающий весь холл, костром пылал под ногами. С пляжа глухо доносился рокот прибоя. Где-то на этажах хлопали двери, слышался детский плач.

–Вы тоже уже кого-то сменили?– вежливо поинтересовался Ирвин, тоскливо озираясь. Он был здесь впервые. Однако перспектива провести ночь на стульях в холле ему совершенно не нравилась.

–Я бессменный. С той ночи, когда выселили туристов. Всей нашей смене было запрещено покидать рабочие места. И так до сих пор.

–А что же делают работники остальных смен?

–Не знаю.– Администратор с преувеличенным вниманием разглядывал ручку кофемолки. – Их сюда не пускают,– добавил он, воровато оглянувшись на зевающего охранника у входа и перейдя на заговорщический шепот. –А когда завезли детей, то появилась охрана у входа. Но вот для чего заставляют дежурить специалистов, не пойму. Хотя вам-то хорошо, отдежурили сутки и свободны. А мы не видим семей. Даже по телефону запрещено говорить, хотя вот он, стоит на стойке.

Администратору явно не хватало собеседника. Однако Ирвин уклонился от разговора. Он снял костюм, распустил галстук и удалился на дальний диван, сквозь стеклянную стену разглядывая скучный пустынный пляж с разбросанными тут и там овдовевшими шезлонгами. Его раздражала необходимость находиться здесь, где он никому не нужен и где только мешает занятым людям. Он чувствовал, что специалисты его только терпят, так как реальной работой он занят не был, но после решения Президента никто не мог отказаться от бессмысленных в настоящий момент услуг социолога.

Около полуночи Администратор позвал Ирвина, задремавшего на своем диване в полумраке, на очередную чашку кофе. К ним присоединился и спустившийся с этажей врач, совсем еще мальчишка с осунувшимся, утомленным лицом, один из будущих, как было известно Ирвину, воспитателей, или «бессмертных», как называли специалисты в своей среде всех остающихся для дальнейшей жизни в Ковчеге. Дежурный офицер поколдовал у двери и яркий свет, сменивший дежурное освещение, залил вдруг бескрайнее пространство холла, выплеснулся сквозь стеклянные стены, выхватывая из тьмы краски растущего рядом цветника. Оставив свою скучную вахту, офицер направился к стойке, сжимая автомат под мышкой и оставляя на пышном расчесанном красном ковре темные примятые следы, похожие на пятна засохшей крови.

–Как там дела?– неопределенно спросил Ирвин у врача, указывая глазами наверх.

–Слава богу, никто пока ничем не заболел. В случае появления инфекции заболевших придется увозить в больницу, чтобы не продлевать карантин в отеле. А это нежелательно, ведь столько времени и сил потрачено на отбор детей.

–Собрали уже всех?

–Завтра должны закончить. Но чтобы в любой момент можно было заменить заболевших, в клиниках до сих пор продолжают отбор здоровых детей.

Администратор стал подавать чашки. Врач, как самый молодой из присутствующих, брал их и относил на низенький столик, стоявший рядом со стойкой. Когда кофе было подано, все расположились в креслах вокруг стола. Офицер наклонился и с видимым удовольствием снял с себя новые форменные ботинки. Резкий запах кожи и пота заглушил кофейный аромат, но остальные деликатно не обратили на это внимания.

–Изо дня в день одно и то же,– недовольно проговорил офицер, ни к кому конкретно не обращаясь. – Кому нужны эти дети? Чего нам торчать здесь? Будто нет более важных объектов.

–Согласен с вами,– добродушно проговорил Администратор. – По мне скорее бы возвратились туристы!

–Думаю, скоро вы освободитесь,– двусмысленно произнес офицер, поднявшись. Прислонив автомат к креслу Ирвина, он отошел к стеклянной стене и стал приседать там. Хруст суставов доносился до сидящих. Вдруг раздался громкий хлопок и тревожно зазвенели стекла. Все посмотрели на офицера, который, присев, не поднялся, а на фоне разлетающихся стекол оседал набок, на красный ковер.

Завизжало что-то в воздухе, и на противоположной стене отеля тоже зазвенели и с грохотом посыпались стекла. В ту же секунду сквозь пролом, перепрыгнув через лежащего офицера, в фойе ворвались несколько человек в черных масках на лицах. Один из них держал автомат, остальные несли топоры и веревки.

Остолбеневшие дежурные не успели прийти в себя, как им скрутили руки за спиной и усадили на прежние места.

–Шума не поднимать!– предупредил один из нападавших, направив на сидящих темные провалы прорезанных в маске глаз. По особому способу растягивать слова Ирвин безошибочно определил, что тот является аборигеном. –Мы сейчас поднимемся на лифте на этажи, а затем уйдем,– спокойно произнес абориген, подойдя к стойке и перерезая телефонный провод.

–Лифт отключен, – заметил Администратор. – Но я смогу включить.

–Развяжите его!– приказал абориген спутникам.

–Что вы хотите делать?– обратился Ирвин к одному из прибывших, стоящему рядом с ним, исподлобья поглядывая на него со своего кресла.

–Мы наведем тут небольшой порядок! Вы неправильно отбираете детей.

–Что значит неправильно?– вскричал врач с соседнего кресла, бледный от волнения.

–Нам не нужны в Ковчеге пришельцы. Там должны остаться только дети островитян, а остальные…, – он выразительно чиркнул пальцем по шее. –Между прочим, мы желаем только справедливости. И ничего кроме! Мы всегда жили здесь. И остров был наш, когда пришли завоеватели. Мы терпели до поры до времени. Но теперь справедливость будет восстановлена. Остров останется нашим детям. Нужно только…

Осталось неизвестным, что было нужно незваным посетителям. Длинная автоматная очередь, прозвучавшая со стороны уже разбитой стены, прервала речь. Потом еще и еще одна.

Администратор за стойкой бросил возню с ключами. Сидящие застыли в креслах, втянув головы в плечи. Вновь грохот и звон стекол, топот множества ног. Через разбитые стены в холл ворвалось около десятка человек. На лицах вновь прибывших масок не было. Эти не скрывали лиц.

Мужчина лет тридцати пяти со светлой бородкой и белокурыми кудрями подошел к Администратору, остальные встали полукругом, окружив и кресла с сидящими, и трупы.

– Это что, дежурная смена?– деловито и спокойно спросил он Администратора, кивнув в сторону сидящих.

–Да-да…-, растерянно, но с подобострастием кивнул тот.

–Я не вижу огней на указателях этажей. Включите лифты! И предоставьте списки размещенных здесь детей с указанием их национальности.

–Зачем вам списки?– мрачно, как обычно, спросил Ирвин. Казалось, только он не был потрясен происходящим.

–Затем же, зачем были нужны предшественникам. Еще немного, и эти подонки опередили бы нас.

Белокурый подошел к одному из лежащих и с брезгливой миной на лице носком ботинка приподнял маску.

– Взгляните на эту образину! Они бы уничтожили всех белых на земле, а не только детей здесь. С ними нужно бороться их же методами. Мы не позволим оставлять для будущего гены обезьян!

–Списки детей в сейфе. В том, что стоит за стойкой, – обреченно проговорил врач.

–У кого ключи?-

–У меня.

–Откройте сейф!

–Мы не для того отбирали детей, чтобы вы их сортировали!– мальчишеский голос врача звучал звонко и напряженно.

Белокурый внимательно посмотрел на его белый халат, и неожиданно рассмеялся, обнажив прекрасные жемчужные зубы:

– Вы думаете, что я буду сейчас разыгрывать фарс с отбиранием ключей? А вы будете чувствовать себя героем? Ну, нет! Да у меня и времени нет, чтобы сверяться со списками. Разве национальность ребенка не написана на его лице?

–Нам надо торопиться!– воскликнул один из пришедших, молодой широкоплечий парень с красивой черной бородой и крупным крестиком на груди, видным из-за расстегнутого ворота его черной рубашки. – Армейские патрули шастают по всему городу, могут и сюда заглянуть!

–Что ж, ты и останешься здесь. Следи за обстановкой, – распорядился белокурый. – Если нам все же понадобятся списки, мы вернемся,– добавил он, с выражением поглядев на врача.

–Ну, теперь-то отдайте ключи?– нервно проговорил оставшийся наблюдателем бородатый к врачу, как только его сообщники поднялись наверх на лифте, включенном Администратором. Он сел в кресло спиной к стойке, просматривая таким образом весь холл, разбитые стены и никому теперь не нужный закрытый еще офицером безопасности вход в отель. Но не усидел. Вскочил возбужденно.

–Подумайте, разве мы делаем что-то плохое? – пытался он разговорить молчащих дежурных. – Вот вы,– обратился он к Администратору,– давно уже на острове?

–Всего пять лет.

–А откуда приехали?

–Из Англии. Мой сын болен. Врачи посоветовали поселиться в местности с жарким климатом, вот я и привез его сюда.

–Вот для того, чтобы вы могли свободно приезжать сюда, и в любое другое место, мы и должны разделаться с аборигенами. Чтобы белые господствовали везде! Согласны?

–Конечно!– поддакнул Администратор.

– А кто вы сами по профессии? – спросил, в свою очередь, Ирвин.

–Вообще-то, здесь спрашиваю только я, – заявил бородатый, – но я отвечу. Я учитель.

–Чему же вы можете научить детей, если пришли их убивать?

–Мы никого не убиваем! – задохнулся от возмущения бородатый, – мы только очищаем землю от тех, кто мешает нам устанавливать единственно разумный демократический порядок.

– Судя по кресту на шее, вы верующий? Смею заметить, что своим поведением вы не только попираете общечеловеческие ценности, но и нарушаете заповеди Господни!

–Искоренять язычество и ложные верования завещали нам праведники! И я делаю то, что угодно святому духу!

–Завидую вам!

–Чему? – опешил бородатый.

–Ну как! Вашему близкому знакомству со святым духом?

–Никакого знакомства! Я молюсь, и снисходит…

–Я угадал. Даже не стоите в очереди. Он принимает вас как врач пациента с высокой температурой.

–Вы что, издеваетесь?

–Я же сказал – завидую. Какая удобная позиция. Свой эгоизм и жестокость упаковываете в праведную оболочку, и вот уже зло становится святым делом. Все клейма поставлены, и никто не может усомниться. Убиваете, а душа поет! И слезы от собственного благочестия застилают глаза.

– А разве я не прав сейчас?

– Нужно подняться над интересами только собственной нации…

–И кем стать? – перебил его бородатый. – Кем я буду без моей нации, но с вашей моралью? Кто защитит меня, и детей моих после моей смерти? В чем будет смысл моего существования, если от своей нации я отрекусь, а ничего взамен не получу? Ведь вне ее я везде чужой, и везде одинокий.

– Все человечество едино. Все мы братья. Все, а не только похожие на тебя!

–Можешь проповедовать свою чистоплюйскую философию где угодно. Для меня священны лишь интересы моих близких, а до остальных нет дела.

–Но ты же прежде всего человек, который совершенно случайно оказался еще и принадлежащим к какой-то нации! – воскликнул Ирвин уже злясь. Руки его, связанные сзади, затекли и болели. – Кстати, а кто должен будет очищать остров от местных жителей?

–Мы сами, белые.

–Что же вы хотите,– обратился Ирвин к Администратору, – лечить здесь сына или плакать на его могиле, после того как он будет убит при зачистке острова?

–Я н-не знаю,– дрожащим голосом проговорил Администратор,– я человек маленький.

Он был в панике от вида связанных товарищей и с ужасом ждал, когда бородатый начнет связывать и его.

–Вы позволяете себе в вашем положении противоречить мне?– удивился, наконец, страж, обращаясь к Ирвину. – Впрочем, давайте ключ от сейфа и списки детей.

– Вы же можете определить принадлежность ребенка по внешнему виду?– с издевкой заметил врач.

–Это можно сделать не всегда.

–Я и не сомневался в этом. Мы все дворняжки. Нет чистой расы на свете, это уже давно известно. Нация не тело, а дух; не биология, а культура! И дети трех-пяти лет, которые находятся здесь, еще не мусульмане или адвентисты седьмого дня, даже не монетаристы или поклонники Адама Смита! Они просто дети!

–Ничего подобного! Местные сплошь ущербны, и дети их останутся такими же, как их не воспитывай. Белые несут им культуру, но они не в силах ее воспринять. Они не совсем люди! Даже, я бы сказал, совсем не люди! Вот, если я хочу пользоваться лугом, я не спрашиваю о своем праве на него корову, которая на нем пасется, или собаку, пробегающую мимо. Так и в своем праве жить, где хочу, я не желаю зависеть от воли низших существ. Мы хотим справедливости! Мы более прогрессивны, а потому несправедливо, и даже пагубно для человечества отдавать будущее на откуп отсталым! И оставлять их в Ковчеге – значит заранее обрекать человечество на вырождение!

Выстрелы, крики с верхних этажей донеслись в холл.

Ирвин старался пошевелить пальцами, с вожделением поглядывая на автомат убитого офицера, прислоненный к его креслу:

– Я думаю, что если вы убьете детей, друзья пришедших ранее,– он кивнул в сторону трупов,– перебьют детей белых, коммунисты – детей буржуа, монахи – детей неверующих. Останется ли кто-нибудь на Земле? Неужели та трагедия, которая на наших глазах разворачивается на Земле, не стала для вас уроком?

–Лучше нас не будет вообще, чем мы станем такими же животными!– зло крикнул страж.

–Даже если выживут только белые, то в свою очередь англичане перебьют французов, испанцы русских. Затем рабочие капиталистов, мужчины женщин. Будет ли конец этой войне всех против всех? К чему вообще, в таком случае, оставлять Ковчег?

–Вы что, хотите перевоспитать меня? Это вам не удастся! Все, кого мы оставим, будут одного цвета, одной веры!

–И одного пола, и пострижены одинаково, с одинаковой бородой…

–Вы предатель!– вскричал бородатый. –Погодите, я расправлюсь с вами, хотя по выговору вы и англичанин. Как нужно ненавидеть собственную нацию, чтобы так выступать против белых? Мы честные люди. Ни один из пришедших сюда не думает занять место детей. Мы альтруисты! А вот вы…

Крики и выстрелы сверху вновь прервали разговор.

–Присматривайте за ними,– крикнул страж Администратору, в исступлении бросаясь к лифту,– я только взгляну и вернусь, а лучше пришлю кого-нибудь вместо себя. Иначе за себя не ручаюсь. Но с тобой еще поговорю!– погрозил он кулаком Ирвину.