Умри вовремя

–Не спорю! Наверное и их нельзя брать в Ковчег! – осторожно проговорил Интеллигент. –А вы как здесь оказались?

–Меня привезли из Отеля.

–Так вы тоже были там?!

–Я был там до вас. И если бы вы не подняли шум, то и исчез бы оттуда таким же незамеченным, как и пришел.

–А зачем вы туда приходили?

–Примерно за тем же, что и вы! Я рассказал вам пример с собакой, не так ли?

–И что дальше?

–Вот подобную этой собачке семейку я знаю среди людей. Среди белых людей. Я живу с ними рядом много лет. Знаю несколько их поколений из рассказов соседей, наблюдаю их сам, и могу сказать, что они представляют тупиковую ветвь человечества. Ни один человек из их рода не был полезен обществу. Воры, пьяницы, разбойники. С печатью вырождения на лицах. И так из рода в род. Ни человечеству, ни государству, ни соседям от них никакой пользы. А вечно пьяные их женщины размножаются совершенно бесконтрольно, и скоро их дебильные потомки вытеснили бы настоящих людей из этой жизни. И вот я узнаю, что одного из их отпрысков отбирают якобы в какой-то элитный лагерь. И, как ни странно, он проходит отбор и остается здесь, в отеле. Разговоры об элитном лагере меня не ввели в заблуждение. Я всего лишь бедный, одинокий человек. Работал на консервном заводе. Но я всегда много читал и разбираюсь в жизни не меньше, чем многие, называющие себя учеными. Раньше я дружил с коммунистами, а коммунисты откуда-то узнали о происходящем, знали, для чего отбирают детей. Приглашали присоединиться к их акциям. Но я не верю в социальную справедливость. Как не подели общий пирог, всегда будут недовольные. И, как правило, недовольны распределением те, кто сам ничего не может создать, кто сам ничего не стоит. Нет, я не с ними! Но я не мог допустить, чтобы отпрыск вырожденцев остался жить и продолжил бы разрушать с таким трудом спасаемое нами общество. Терять мне было нечего. Теперь уж нам всем нечего терять! Я решил пробраться в отель и убить его. Ночью я вырезал стекло в окне туалета на первом этаже, и пошел по коридорам, читая списки на дверях. Нянька наткнулась на меня, и чуть не подняла крик. Пришлось задушить. И жалеть нечего. Она такой же бесполезный ныне, отживший своё человек, как и я. И тут вдруг появляетесь вы. Стрельба, выбитые стекла, солдаты. Короче, я не успел ничего сделать. Не нашел того, кого искал. И только об этом жалею.

–Разве можно о человеке сказать «вырожденец»? – возмутился Поль.

–По акценту узнаю француза, – поднял глаза от пола Новичок. – Что может понять в моем поведении представитель вымирающей нации?

–Как это вымирающей?

–Ну вы же помните из истории о трагедии Рима. Великая империя исчезла, оставив мертвый язык. А все почему? Пока римские матроны не рожали, сохраняя фигуру, пока мужчины занимались вином и мальчиками, их соседи размножались. И скоро некому было защищать Рим. А что можно было видеть во Франции перед катастрофой? Разве не те же проблемы, что и в Риме? Республика на четверть была уже не французской, разврат погубил деторождение и еще сотня лет… Да что говорить о недалеких людях…

Голос говорившего постепенно угасал, и в конце был еле слышен. Будто воздух выпустили из старого, протертого мяча.

Сокамерники прослушали монолог в полном молчании. Никто не задал ни одного вопроса. Затем так же молча стали устраиваться на ночлег. Интеллигент помог молодому прилечь на здоровое плечо прямо на голые доски, так как воры унесли тряпки с собой. Затем лег сам. Новичок наклонил голову на колени и застыл. Поль поерзал на своем месте, закрыл глаза, уставшие от тусклого надоедливого зарешеченного света, и задремал.

…Сквозь сон донесся гром и лязг металлических засовов где-то в коридоре. Поль еле поднял голову. Мышцы шеи, ног затекли, голова гудела. В тяжелом сне он как-то забылся, и теперь с тоской оглядывался вокруг. Проснулись и остальные. Молодой лежал на спине, лицо его было землистым, испарина покрывала лоб. Скорее всего, рана воспалилась. Интеллигент пошел за стенку в туалет. Мужчина в углу приподнял голову. Он, как и Поль, просидел все это время в своем углу.

Заскрежетали замки, дверь распахнулась на всю ширину. Появилась фуражка с высокой тульей, туфли на неестественно высоких для мужских туфель каблуках, знакомая долговязая фигура. Ну конечно, это был Богомол. За офицером маячили солдаты и надзиратель с ключами.

– Кто здесь сидит?

– Этих людей привезли сегодня ночью, – подобострастно ответил надзиратель.

– Выведите всех во внутренний двор.

Один из солдат вошел в камеру и дернул за рукав молодого. Тот вскрикнул от боли.

Интеллигент бросился к нему на помощь, но был остановлен ударом приклада в грудь, от которого пошатнулся, но устоял.

–Ты ответишь за это! – вскричал Интеллигент, прижав руку к груди и морщась от боли, – я пожалуюсь твоему начальству…

–Все вон! – заревел солдат, поводя автоматом. Весь вид его говорил, что никакого начальства он не боится, либо он действует как раз так, как этого начальство и требует.

Во внутреннем дворе, с вышек озаренном прожекторами, гулял свежий ветерок и запах свободы веселил душу. На крышах по периметру двора стояли солдаты, наставившие автоматы на узников внизу. Двор постепенно заполнялся, из коридора доносился лязг открываемых дверей. Оба вчерашних вора, заметил Поль, уже были здесь.

Вскоре в коридоре затихло, затем послышался приближающийся шум голосов, и во внутренний двор вошли Богомол и начальник тюрьмы.

– Все заключенные на месте! – доложил начальник, судорожно оглядывая толпу. Рассеянный взгляд Богомола остановился на Поле и стал более осмысленным.

–А вы чего здесь? – подошел он к шеренге заключенных. – Вы же доктор, не так ли?

–Да.

–Как же попали сюда?

–Меня забрали от отеля.

–Вы дежурили в нем?

–Нет. Увидел с дороги огни и решил выяснить, что случилось. А меня чем-то по голове…

–Где ваш знак?

–На костюме.

–Принесите костюм сюда.

–Но он в машине!

–Где машина?

–Наверное, еще стоит у Отеля.

– Солдат! – крикнул Богомол, открыв дверь в коридор, – проводите доктора к выходу!

Мигом появившийся из коридора солдат взял Поля под руку и повел вдоль открытых дверей по коридору.

–Весь персонал тюрьмы также соберите здесь, во внутреннем дворе! – донесся до них очередной приказ, и тотчас раздался гулкий топот.

У ворот стояло несколько автомобилей, освещенные прожектором, около которых с автоматом наизготовку ходил сержант. Он настороженно встретил появление Поля.

–Почему выпустили? – спросил он.

–Я врач. Специалист. – кротко сообщил Поль.

–А где ваш знак?

–В машине у отеля.

–Ну что ж, подождите, – недоверчиво проворчал сержант.

Прошло несколько минут. Поль хотел было попросить воды, но тут раздались сухие, хлесткие звуки выстрелов. Сначала одиночные, после которых воздух вздрогнул от рева толпы. Затем автоматные, пулеметные очереди слились в слитную симфонию. И разом смолкло. Ворота открылись. Показалась высокая тулья, затем, как черт из табакерки, выскочил и весь Богомол с пистолетом. За ним пятились два солдата, дулами автоматов ощетинившись на выход из тюрьмы.

–Второму отделению остаться, собрать трупы и сбросить их в океан у мыса! – прокричал Богомол в черную пасть ворот.

Поль показался себе таким маленьким, беззащитным, который просто случайно оказался среди этих занятых беспощадных людей, которые не трогают его только из-за недостатка времени.

–Проклятая работа! – так же в запале прокричал ему Богомол, – вот так каждый день, и отдыха не предвидится. Решил уничтожить всех, вместе с персоналом. Ведь от этих любителей белой расы и служители тюрьмы знают теперь все о Ковчеге. Как ты думаешь, успел ли кто из ночной смены смениться?

–Навряд ли, – сказал Поль, – до вашего прихода была полная тишина.

–Да вот и я думаю так же, – Богомол взглянул на часы, – сейчас глубокая ночь, никто из не посвященных ничего не узнал, ловить по домам непричастных не имеет смысла. А тюрьма теперь все равно не нужна. Тут осталось то…. Эй! – крикнул он сержанту, – отвези доктора к машине у отеля. Если понадобится, помоги добраться до дома.

УТРО ПЯТОГО ДНЯ.

Машина действительно так и стояла на обочине у поворота к отелю. Ключ торчал в замке, костюм висел у задней двери.

Только проверив наличие металлического жетона на костюме, сержант смягчился и даже подал руку Полю на прощание. После его отъезда Поль осмотрелся, однако никаких дополнительных мер предосторожности для защиты детей возле отеля не заметил. Наверное, правительство не очень то и беспокоилось о безопасности детей. Охрана, если она и была, оставалась внутри здания. Огни на этажах были потушены.

Поль остановился у коттеджа Ирвина, немного не доехав до собственного. Машины последнего не было на месте, но входная дверь, несмотря на глухую ночь, была открыта настежь.

–Что с тобою! – воскликнул Ирвин, когда Поль появился на пороге.

–С вашего разрешения хочу принять душ. Не могу же я появиться дома в таком виде. Провел ночь в тюрьме.

– Действительно, волосы грязные, рубашка жёванная, галстука нет, – бормотал Ирвин. – Но как ты попал в тюрьму?

–Меня забрали от отеля поздно вечером.

–Как, и ты был там? – вскричал пораженный Ирвин.

– Я увидел огни в отеле в неурочный час, заинтересовался, подъехал ближе. В этот момент появились и солдаты. Кто-то из них наверняка признал во мне террориста, ударил по голове. Я потерял сознание и пришел в себя, когда меня везли в тюрьму.

–Болит голова? – встревожено поинтересовался Ирвин, подойдя и разглядывая шишку на темени Поля.

– Вначале болела, а теперь только когда дотронешься. А как же вы? – в свою очередь поинтересовался Поль. – Ведь я и к отелю свернул только потому, что знал о вашем дежурстве.

Звук тормозов с улицы.

Тяжелые шаги по скрипучему крыльцу. Костяной звук бамбуковой занавески. В появившуюся щель втиснулась плешь Гэмфри, затем и сам он, взъерошенный, с тревожными глазами, захлопнувший за собою дверь.

–Что? Что у вас случилось? Вы целы? А в Ковчеге среди специалистов паника. Вечером сообщили, что было нападение на отель. Затем о том, что погиб молодой врач, десятка два детишек и какие-то нападавшие. А солдаты, мол, выбросили все трупы в океан прямо на пляже. И их выносит назад, и как дохлую рыбу выбрасывает на берег. Но днем-то из окон отеля весь пляж будет как на ладони! Я звоню, твой телефон не отвечает. Потом позвонил тебе, – обратил Гэмфри свой взор к Полю, – Елена, чуть не плача, призналась, что ничего о тебе не знает, и они с Мартой не могут уснуть.

У Поля от таких слов сладко заныло в груди. Все муки ночи оказались не напрасны, если…

– Я умоюсь быстренько и побреюсь, – сказал он.

– Возьми одну из моих рубашек, а свою выбрось, – Ирвин зашел в спальню и вернулся с белой рубашкой. – Бритвы в ванной.

Когда Поль вернулся, кухня, благодаря стараниям Гэмфри, в присутствии которого любое место становилось уютным, была наполнена кофейным ароматом. На столе стояли чашки и печенье. Наверное, это было все, что обнаружилось в доме.

– А где ваша машина? – спросил Поль Ирвина, присаживаясь к столу.

– Стоит возле отеля. Кстати, ты не видел её?

– Я не подъезжал на стоянку. Моя-то стояла у поворота к гостинице. А как же вы добрались до дома?

–Пешком.

– В такую даль?

– Я бежал из отеля вместе с Администратором, а ключи от машины остались в костюме, – сказал Ирвин. -Но когда добрались сюда и позвонили в Ковчег оказалось, что обо всем уже известно, а преступники схвачены. Затем за Администратором пришла военная машина.

Осторожный стук в дверь прервал речь.

Ирвин раздвинул бамбук, толкнул дверь.

На пороге стояла Елена, кутающаяся в халат Поля.

– Извините за ночное вторжение, – сказала она оставшись на пороге, и не заглядывая в комнату, – вы не знаете, где Поль? Его разыскивали по телефону. Недавно мы услышали звук мотора, и я увидела его машину у вашего дома.

–Он здесь! Заходите.

–Да нет, я пойду, – робко проговорила Елена, пытаясь повернуться, уйти.

–Заходи, заходи! – воскликнул Поль, подскочив к двери, суетясь. – Я вначале заехал сюда, чтобы обсудить одно происшествие.

–Мы так переживаем с Мартой, – подняв на него встревоженный взгляд проговорила Елена,– я попросила её остаться ночью со мной.

–Я и вам уже приготовил кофе! – прокричал из кухни Гэмфри.

Елена переступила порог, подошла к столу и села на подвинутый Ирвином стул.

– Ну вот, теперь вся наша компания в сборе, – удовлетворенно пробурчал Гэмфри, входя с дополнительной чашкой. – А теперь, – обратился он к Ирвину, – докладывайте, что же с вами произошло?

Ирвин сухо и коротко рассказал о ночном происшествии.

–Что же за звери там были? – тихо произнес пораженный сообщением Гэмфри. – И ведь эти люди постоянно жили до этого на острове. Ходили по тем же улицам. Я виделся с ними и не подозревал… Уму непостижимо! У них нет совести! Наверное, это все безбожники?

–Совесть, нравственность, как и боязнь высоты, интуитивная функция. Встроена в нас на генетическом уровне. Это способность оценивать свои поступки с точки зрения коллективной выживаемости. Согласует некий моральный закон с конкретной ситуацией. Не борьбу за средства существования, а наоборот, взаимопомощь наблюдаем мы не только у людей, но у множества животных и птиц, что повышает их выживаемость, – прокомментировал Ирвин.

–Но мы-то не животные!

–А жаль! – без тени улыбки продолжал Ирвин. – Альтруизм, совесть для человека рудименты, которые не исчезли еще полностью. Первобытный человек не мог даже вычленить себя как отдельное существо из племени или рода. И если он спасал кого-либо из соплеменников жертвуя собой, то потому, что для него понятия «другой» еще не существовало. Он спасал себя.

–Так что же, совестливый человек это как человек с хвостом? Значит, двое бесхвостых сидели со мною в одной камере, – проговорился Поль.

– В камере? – воскликнули одновременно Елена и Гэмфри.

Поль, поняв, что проговорился и чертыхнувшись в душе, не упомянув о травме головы, сообщил, где и с кем провел время, представив происшествие как приключение.

– Так они действительно, эти двое, были настоящие подонки? – воскликнул Гэмфри.

–Наоборот! Очень воспитанные люди. Белокурый наизусть читал раненому парню Байрона.

– Этот белокурый был их предводителем. При мне обучал других способам убийства детей голыми руками. А раненный в плечо охранял нас и подстрелил врача, – дополнил характеристику Ирвин.

– Я не могу поверить, что интеллигентные люди могут убивать детей, да еще так жестоко? – вскричал потрясенный Гэмфри.

– Почему же нет, – флегматично заявил Ирвин. –

–Ну, и как вы объясните их поведение? Они что, ненормальные?

– Они совершенно здоровы с точки зрения психиатра. Более того, это прекрасные люди, с активной жизненной позицией. Готовы были пожертвовать собою ради спасения человечества…

–Но разве можно назвать убийц детей прекрасными людьми? – со слезами в голосе прервала Ирвина Елена.

–Они просто защищали свою группу, – спокойно разъяснил Ирвин. –Ведь и мы с вами тоже, сознательно или нет, но относим себя к какой либо устойчивой группе людей. Чаще всего эти группы формируются по национальному признаку. Их объединяет общий язык, культура. Свои люди – это МЫ. А остальные – не мы. Немые. Языка которых мы не знаем и культуру которых не разделяем.

–Но разве это дает им право убивать других людей? – спросил Гэмфри.

–Если вы охотитесь на зайцев, остановит ли вас мораль? Ведь и в этом случае вы убиваете! – в свою очередь спросил Ирвин.

– Но на охоте человек убивает не людей?

– И националист убивает не людей! Те, другие, которые не МЫ, для него не люди. Они не знают и не разделяют морали его группы. Значит требования морали его группы, в том числе запреты на убийства, на них, чужих, не распространяются. И вот, ворвавшись в отель, националисты стали обычными охотниками. Белокурый предводитель на моих глазах показывал одному из сообщников, как он когда-то убивал кроликов. И ребенок, заметьте, был для него не совсем человеческим. Даже совсем не человеческим! В тот момент он был для него просто кроликом. А убийца в этот момент оставался образованным, добрым, сильным, прекрасным человеком, если не касаться пунктика национализма.

–Местные и сами виноваты в подобном к ним отношении, – ворчливо пробормотал Гэмфри. – Может быть, они действительно в чем-то уступают белым, Если за столько тысячелетий не смогли создать сельское хозяйство, научиться добывать металлы, производить орудия труда…

–Эту мысль с удовольствием поддерживают националисты, – прервал его Ирвин. – История сложилась по-разному в зависимости от географических условий, а не интеллекта обитателей местности.

–И что же мешало им достичь успеха, – спросила Елена.

–Да вот, к примеру, биологи нашли среди тысяч диких трав, произрастающих на Земле, пятьдесят шесть наиболее ценных для одомашнивания. Это однолетние самоопыляющиеся растения, которые погибают жарким летом и потому все силы бросают на производство крупных семян, а не на несъедобную древесину. Дикие самопосевные участки зерновых в восточном Средиземноморье могли давать до одной тонны семян с гектара. При расходе всего одной килокалории на сбор урожая, человек получал пятьдесят килокалорий пищевой энергии. Занятие земледелием в этом регионе давало преимущество перед собирательством, и только потому появились земледельцы. Они могли накапливать запасы продовольствия, а это позволяло кормить чиновников, воинов и вождей, создавать, в конце концов, государства. Но если в Азии растут тридцать два из пятидесяти шести таких растений, то на нашем острове не было ни одного.

Кроме того, на острове никогда не было крупных млекопитающих, годных для одомашнивания, типа коз, овец, свиней, коров, которые бы давали молоко и мясо, и могли бы быть использованы как тягловая сила. Поэтому альтернативы собирательству не было.

–Я наблюдал детей из северных районов острова, – вмешался Поль. – У них характерные вздутые животы, так как таро, которое там выращивают, содержит всего один процент белка, тогда как у зернобобовых его до двадцати пяти. Потому там до последнего времени ели мышей, пауков, лягушек, чтобы как-то утолить потребность в белке. Однако пауков все же слишком мало, чтобы выжить. Некоторые ученые думают, что недостающее количество белка организм местных жителей получает за счет фиксации азота азотофиксирующими бактериями, живущими у них в кишечнике, как это делают бобовые, а также за счет переработки аммиака в белок. Если это так, то эти люди в некотором смысле одновременно и растения, живущие в симбиозе с бактериями.

– Около китайского ресторана частенько продает овощи местный пузатый сеньор Горошек, – хихикнул Гэмфри.

– При собирательстве определенная площадь может прокормить лишь небольшое количество населения, – продолжил Ирвин. – К примеру остров Чатем, на котором поселились миролюбивые маори, мог прокормить только около двух тысяч человек. Чтобы свести к минимуму риск конфликтов, вызываемых перенаселением, они даже избирательно кастрировали младенцев мужского пола.

–Ну, а орудия труда на нашем острове могли бы изобрести? – спросил Гэмфри.

–А разве у нас есть руда, из которой можно было бы..

–Никакой руды нет? – догадливо воскликнул Гэмфри, – я бы знал об этом!

–Ну вот мы и сошлись на том, что интеллект не причем, если география не позволяет развиваться. Завезите на остров преподавателей Сорбонны и Гарварда. Поселите в лесах, где проживает основная масса местных жителей. На третий день они нагнутся за корешками, через месяц будут с вожделением посматривать на упитанных собратьев, а на внуках их, когда они за милую душу будут пожирать пауков и лягушек, дай Бог, чтобы были хотя бы набедренные повязки. Никакого развития! Только деградацию вы будете наблюдать!

–Ну а разве не интеллект помог испанским конкистадорам малым отрядом покорить целую империю ацтеков!

–Дело не в интеллекте, а в письменности, которая позволяла копить знания. Но главным помощником были микробы, – вновь вмешался Поль, которому не терпелось показать Елене, которая слушала собеседников с неподдельным интересом, что он тоже разбирается в таких сложных вопросах, – почти девяносто пять процентов индейцев были уничтожены эпидемиями от занесенных из Европы болезней. Ведь основные инфекционные болезни – оспа, чума, грипп, туберкулез, холера – развились из болезней животных, которые были одомашнены в Европе. К ним у европейцев уже был определенный иммунитет, а местные вымирали городами.

–А почему не наоборот? Почему не погибли испанцы, заразившись чем-нибудь от индейцев? – спросила Елена.

–Острые инфекции это болезни скученности. Только в группе не менее чем полмиллиона человек микроб может постоянно циркулировать и поражать очередных жертв. Как-то больной корью, приехавший с материка, вызвал эпидемию на Фарерских островах среди островитян, которые до этого жили в изоляции и не имели к этой инфекции иммунитета. После того как заболевшие либо умерли, либо выжили, эпидемия кори исчезла. Для следующего появления болезни нужно было ждать, пока не подрастет следующее поколение чувствительных к ней детей. И если их некому будет заразить извне, то корь сама собою затухнет навсегда. Так и было в малочисленных местных группах собирателей. Острые инфекции не могли существовать в них долго. Вот поэтому, да еще из-за отсутствия домашних животных, у индейцев не было иммунитета. В Ковчеге тоже очень мало людей, и поэтому я не боюсь, что в нем откуда-то появятся острые инфекционные заболевания. Если мы поместим туда детей после карантина, откуда инфекции взяться в малой группе? Вот хронических заболеваний типа проказы стоит опасаться. Также опасны болезни, вызываемые паразитами. Об этом я говорил с Биологом, но у них другое мнение.

–Подведем итог, – сказал Ирвин. – Есть различия между индивидами, но группы всех людей на земле, независимо от национальности, цвета кожи, разреза глаз, интеллектуально одинаковы.

Слушая Ирвина, Елена вспомнила, как за день до их выселения с острова она пошла в книжный магазин за путеводителем. Возле супермаркета на углу собралась толпа, в которую она, желая перейти улицу, непроизвольно вклинилась.

–Купи вот эти книжки! – проорал ей в ухо небритый субъект.

–А вот еще, – протолкнулся к ней второй.

Елене врезались в память их лица, будто сошедшие с полотна Босха, помеченные безумием и порчей. И смрадный запах гнилых зубов. Один из них держал небольшой плакат «Бей жидов, спасай Остров!». Другой совал в руки истрепанные блеклые брошюры. «Тайны сионизма», «Жидо-массонский заговор против Острова», «Протоколы сионских мудрецов».

–Все наши беды от евреев! – убежденно брызгал слюной первый. – Вот почитаешь эти книжки, и все поймешь! Только факты!

–Но у меня есть подруги еврейки. Они никому не желают зла, я это знаю! – убежденно возразила Елена.

–Да ты, наверное, сама еврейка!

– Совсем нет. Я француженка, – опешила Елена.

–Значит, тебя подкупили евреи, если ты так рьяно покрываешь их!

– Зачем им меня подкупать? Что за глупости вы говорите! – возмутилась она тогда.

– Можно спросить, – дернула Елена за рукав Поля. Тот с готовностью повернулся к ней.

–Мне на улице предлагали книжки о каком-то жидо-массонском заговоре против острова, – сказала Елена. – Почему эти продавцы так ненавидят евреев? И почему совершенно бездоказательно их обвиняют во всех грехах?

–Почему же бездоказательно, – возразил, отвечая вместо Поля, Ирвин. – Ведь эти книжки как раз и содержат якобы доказательство их вины.

– Но если эта вина мнимая, для чего им её выдумывать и обосновывать? Ведь, скорее всего, ни один из них даже не знает ничего о реальных евреях, и уж тем более ни одного товарища из числа евреев у них нет.

– Этих людей можно понять, – сказал Ирвин. – Любая нация однажды оказывается в трудном положении. Поражение в войне, экономическая разруха или еще что. Необходимо как-то объяснить себе и окружающим это ухудшение, не снижая статуса нации, а значит собственного статуса. Не скажешь ведь, что вот мы плохо живем оттого, что представители нации нашей, и я, как это не прискорбно, в том числе, сплошь пьяницы, либо не умеем и не желаем работать по убеждению или традиции. А когда логического обоснования для самоутверждения нет, появляется эмоция. Зло на внешние силы. На врага, который и должен нести за все ответственность. И вот он – враг! Находится внутри нашего собственного общества, но не наш. Чужой. Еврей. А живет он лучше меня не потому, что, приспосабливаясь к постоянной травле, просто вынужден быть умнее окружающих, а потому, что обманывает меня и вредит мне специально. И объединяется в некую организацию для того, чтобы вредить каверзнее.

–Это что, заблуждение?

–Это сверхценная идея. Она появляется от необходимости. К примеру, для современных революционеров нужен бедный, угнетенный пролетариат. Ведь идея коммунизма исходит из наличия пролетариата, а если его нет, исчезает и смысл в такой красивой идее. Потому пролетариат нужно выдумать. Вот и придумывают на разные лады классовую борьбу, вовлекая в эти игры якобы пролетариат. Для обоснования собственной неустроенности во многих странах ищут причину вовне. К примеру, у русских этой причиной является еврей. Любимый еврей. Без него и свалить неудачи не на кого. И эта паранойя сидит глубоко в сознании. Вспоминаю рассказ, как на лекции о болезни Альцгеймера в Советском Союзе демонстрировалась больная, которая не могла назвать ни имени, ни даты, ни времени года, но на вопрос, кто привез её в больницу с неожиданно осознанной злобностью ответила: «Жиды». Профессор повернулся к аудитории и заметил: "Вот видите, как мало нужно ума, чтобы быть антисемитом". Вот и книжки эти – прекрасная иллюстрация рационализации националистического бреда. Гаденькая, но приятная умственная мастурбация. Ох, извините, – сконфузился он, вспомнив о собеседнице.