скачать книгу бесплатно
– Так-так, продолжай, – заинтересовался Владимир.
– Мы берём человека и проводим испытания: жарим его на костре, подвешиваем на дыбе, бьём палками по всем чувствительным местам, поим солёной водой… – как бы дирижируя невидимым оркестром, размахался руками католик, не упуская из виду Владимира.
– Хватит, хватит… – с брезгливым видом отмахнувшись рукой от докладчика, промолвил Владимир. – Нет, этот хмырь меня учить собрался правосудию. Не-е, он свою жизнь в полушку оценил. Меня, меня – князя киевского – он учить будет правосудию. Эй, дружина, пинками его в обратный путь, в страну непуганых калик прохожих отправьте-ка… Всё, Амалька, надоело…
– Подождьи, давьай правьяславного слушат? – полуобняв князя и ища что-то рукой в промежности Владимира, попросила Амалия.
– Да, давай, мне все их боги уже по нраву, кроме этого, жулика из Рима… – согласился с Амалией Владимир. – Слышь, ты! – ткнул он пальцем теперь уже в православного священника. – Чё, чем сторгуешься? Ась?!
– Богу праведному служу. Богу истинному и единственному. Всё остальное от лукавого, от неправедного, от лицемерия вселенского… – смиренно ответил Владимиру священник и знаками попросил носильщиков приподнять его повыше и поднести носилки поближе к Владимиру. Владимир замер, вглядываясь в священника. На груди у него начищенный, отполированный золотой крест с распятой фигуркой человека переливался всеми цветами радуги от вкрапленных в него самоцветов. Князь облизнулся, встал и безо всякого стеснения подойдя к нему, пощупал ризы и крест:
– Золото?
– Ага… – кивнул священник и, подмигнув князю, слез с носилок.
– Богато поживаете… – почесав подбородок, задумался Владимир.
– Вовья, попросьи их всех штанишки опустить… – неожиданно для уровня такого богословского диспута предложила Амалия.
– Зачем? – Владимир с изумлением уставился на любовницу. – Зачем? – повторил он и оглядел священников.
– Попросьи… – томно вздохнув и нарочито отворачиваясь от священников явно мужского пола, предложила Амалия.
– Ну, ты и бесстыжая… Зачем тебе на чужие хозяйства рот разевать? – криво усмехнулся князь, выжидательно посмотрев на Амалию.
– Княжье, дело в верье, – несколько жеманно поправляя свои волосы, ответила Амалия. – Попросьи… Князь ти ильи не князь?
– Ничего я просить не буду, ещё чего… Прикажу! А ну скидывайте портки! Кому сказал?! – грозно, как только мог, приказал Владимир.
Посланники чужих вероисповеданий послушно на виду у всех приспустили штаны, но как-то стыдливо прикрылись руками.
– А ну руки вверх! Ну и чего я там не видел? – обернулся Владимир к Амалии. Священники воздели руки в небеса. С той поры требование «руки вверх!» стало применяться не только как упражнение из утренней гимнастики.
– Смотьри внимательно. А ви все ближье подойдите… Смотьри, княже на их… – чуть было не захохотала Амали, но вовремя сдержавшись, указала рукой на промежности священников.
– Ие-х, кто ж вас так обкромсал? – брезгливо сощурился Владимир, всмотревшись туда, куда указала Амалия.
– Брадобреи, княже, брадобреи… – закивали разом мусульманин и иудей.
– А тебя почему не тронули? – ткнув пальцем в… (как бы это поскромнее объяснить) в сторону промежности посланника православия, озадачился Владимир. Затем, присмотревшись повнимательней к попу, он недоуменно хмыкнул. Поп явно был навеселе или ему так показалось?
– У правильного человека и Бог, верно, тоже правильный! Цело всё у него, – произнёс князь, пристально глядя в осоловелые глаза священника.
– Прав ты, княже, ой как прав! – весело хлопнул в ладоши поп и чуть было не пустился в пляс. Вот зачем, зачем этим-то, чудакам, зачем так мучить свою плоть? – удивился поп… – Нам-то это совсем ни к чему. А их брадобреи… да ещё топорами и ножами кромсают.
– Брадобреи… меня, князя? Да я им сам головы сбрею с плеч… – возмутился Владимир.
– Володья, смотьри голова… жульика Ромы… – тихо прошептала на ухо Владимиру Амалия.
– А ну шапку долой! – приказал Владимир католику. – Это ящо че? – изумился князь, увидев тонзуру на голове католика.
– Спросьи… – нежно улыбнулась князю Амалия.
– Слышь, жулик, че эт у тебя на башке? – Владимир ткнул пальцем в тонзуру на голове католика и по привычке своего озорства метко плюнул в бритый круг на его голове. С той поры тонзура всем славянам чудилась плевательницей. Ни один славянин почему-то не может удержаться от плевка при её виде.
– Целибат, великий конунг… – развел руками католик, не смущаясь манерами князя.
– Че эт такое? – пригнувшись и прищурившись в сторону католика, спросил Владимир. – Объясни попроще.
– Обет целомудрия, – затоптался на месте то ли от холода, то ли от страха католик.
– А че эта? – приподняв со своей груди Амалию и заглянув ей в глаза, спросил Владимир.
– Онь в этьим лучше понимаит… – промурлыкала Амалия, ещё крепче прижимаясь к Владимиру.
– Говори, да только правду, – грозно зыркнул очами на католика Владимир. (Где он этому научился… ну, этой… политике?)
– Обет – это… – чуя неладное и глядя исподлобья на князя, ответил католик.
– Чё? – Владимир терпеть не мог мудреных слов.
– Зарок это, княже… – откуда-то сбоку подсказал Игоша.
– А-а, а в чём затея? – посмотрел по сторонам Владимир в поисках более толкового объяснения.
– Богу служить целомудрием души и тела… – склонился в поклоне католик, не понимая, почему до Владимира не доходит суть таких простых вещей.
– Не-е, я чёт не понял. Это шо – без девок и медовухи? То бишь ни радости, ни веселья? – удивился князь, нахмурив брови.
– Да, о великий конунг, умерщвление плоти – долг каждого доброго христианина…
– Слышь… Запомни: на Руси веселье – еда и питиё! Вали отсюда! – с раздражением приказал князь, не ожидавший таких поучений.
– Великий конунг, в смирении, в умеренности есть для каждого христианина самое высокое наслаждение… – пятясь от недовольного князя, пробормотал католик.
– Хорошо-хорошо… Кто бы спорил? – согласился Владимир. – Эй, Добрыня, пинками его до края нашей земли. Хлеба, еды какой не давать! У него и так вполне хватает и смирения, и умеренности. Зачем его ещё поклажей обременять? Да ещё за наш счёт…
Два дружинника, позевывая от непонятного им церемониала, взяли католика под руки и повели его в город, где как раз собирались обозы в Галич.
– А с этими шо делати? – обратился Добрыня к Владимиру, указывая рукой на остальных посланников.
– Накормить, в баньку с девками-половчанками и хохлушками, да и в путь… – Владимир хлопнул в ладони в знак завершения встречи с посланниками и поднялся, чтобы размять ноги и спину.
– Володьия, так чтьо тьи решил? – искоса поглядывая на православного грека, спросила Амалия.
– Как насчёт веселья? – повернулся князь к православному весельчаку.
– Попробуй, ик… – меланхолично икая, ответил православный священник и, вытащив откуда-то сбоку глиняную бутыль, протянул её Владимиру.
– Возьими, Володьия, – протянула Амалия князю глубокое блюдце, невесть откуда взявшееся в её руках.
Владимир принял бутылку, внимательно осмотрел её со всех сторон и одним движением выдернув деревянную пробку, налил в блюдце пахучую жидкость. Затем, зажав бутылку между колен, протянул блюдце Амалии: – Ну-ка, попробуй сама…
Амалия, глубоко вздохнув, приняла блюдце и долгим глотком осушила её. Подождал немного Владимир, затем снова наполнил блюдце и залпом осушил его. Ещё немного подождав, он вдруг снова взял бутылку и основательно, пока не закончилось содержимое, заглотил его. Потом он крякнул от удовольствия и заглянул в горлышко.
– Нью и как? – поинтересовалась Амалия.
– Знатно. Даже получше медовухи… А шо это? – спросил Владимир, тряся и переворачивая пустую бутылку.
– Причастие, княже… – смиренно ответил за женщину православный пастырь и протянул какую-то ещё булочку Владимиру.
– А эт шо? – приняв булочку из рук пастыря, озадачился Владимир.
– Просфора, княже, закуси… – невозмутимо ответил пастырь, поглядывая на Амалию.
– Любо! Вот это я понимаю… – удовлетворенно хрустя булочкой, сказал Владимир, оглядывая двух других посланцев своих вероисповеданий.
– Чьито решил, Володьия? – с хитрым прищуром бесстыжих глаз спросила Амалия и снова повисла на князе.
– Ну, шо тут решать? Значит, так! – проглотив последний кусочек просфоры, решил Владимир: – Православие принимаем, ислам на ум пойдёт!
– А иудейство?
– На… чёрный день сгодится! – хлопнул в ладоши Владимир в знак бесповоротно принятого решения.
– А с язичестьвом чтьо дельить? – погладила по руке Владимира Амалия.
– А ничего. Веру предков так сразу трогать не моги! Пущай будут и нашим, и вашим… Пока свыкнутся. А потом если нет, так и силушку можно будет применить для их же пользы. Будут православными, будут…
– Как же тьяк, княжье? – прервала Владимира озадаченная Амалия.
– Да знаю я русичей, – ухмыльнулся Владимир, – у меня дед по матушке жил далековато от Киев-града, так он, когда ему какой истукан не нравился, просто рубил его в щепу – и в печку! Так заведено… Русичей не переделать. Одной верой больше, одной верой меньше… Они сами с усами. Но вот призвать их к порядку надо, – вздохнул князь, – надоть. А то уж больно вольнодумие врастает в нашу жизнь. Ограничить надо… Скоко можно богов выдумывать в свою пользу супротив княжеской власти? Так шо пусть верят кому хошь, а вот державная вера будет одна.
…Парились посланники в бане на берегу Днепра. Попарились славно. Вначале хороводы с голыми девками вокруг трёх осушенных бочек с медовухой, разговоры, битие морд, замирения, и в знак вечной любви между народами (а плевать, какая вера правильней других) спалили баньку. Пожарная дружина, разглядывая дымящиеся головешки, вся измучилась из-за вынужденного безделья. А что делать? Бревна сухие полыхали так, что киевляне во всём городе с перепугу стали поливать водой крыши своих домов. Банька была огромной – не каждый дом боярина в Киеве мог сравниться с нею. В этой баньке сам Владимир иногда проводил мировые смотры девиц с раздачей призов лучшим из лучших. Девицы выступали по очереди на помосте посреди бани. Вначале одетые, потом постепенно раздеваясь догола, они предъявляли взорам свирепеющих мужчин всё лучшее, что сберегло само целомудрие для этого показа.
Там же, в бане, если случалось ненастье на дворе, проводился смотр на лучшую бороду. Обычно этот смотр всё-таки проводили на торговой площади перед городскими стенами, но, чтобы не зависеть от прихотей погоды, толпа иногда перемещалась по берегу к бане. Благо это было недалеко. В бане мерялись бородами, а зрители ждали победителей-красавцев во дворе. У кого оказывалась самая длинная борода, получал грамоту от князя на бесплатное посещение этой бани в течение года. У кого была самая пышная по ширине борода, получал в дар воз берёзовых веников. А обладатель самой смешной бороды получал полную бочку медовухи. Сразу после награждений бороды у красавцев срезались, и из них вязались метёлки и сметки для уборки углов княжеского детинца от паутины.
Наутро после выбора веры в огромной постели Владимира что-то зашевелилось под мягко выделанными шкурами медведей. Откинув край шкуры, из этой меховой груды вылезла Амалия. Она села на край помоста, устланного перинами, и вздрогнула: перед дверью стоял сундук. И хотя свет раннего утра ещё не набрал силу, но отблеск серебряных и золотых накладов на нём возбудил её любопытство:
– Володьия, Володьия, – затормошила она за руку князя, – смо-отьрьи, смо-отьрьи…
Владимир поднял сонную голову и прищурился, пытаясь разглядеть что-то, что привлекло внимание Амалии. Он обвел взглядом опочивальню, но Амалия нетерпеливым движением рук схватила его за голову и повернула в сторону двери. Владимир охнул и рывком поднялся с места, сбросив с себя руки Амалии. Он встал и подошел к сундуку. Потом опустился на колени перед ним и принялся рассматривать и ощупывать, морща лоб и пытаясь что-то вспомнить. Затем отвернул замысловатый крючок и поднял крышку. Было всё-таки темно, и он, подойдя к окну, одним ударом кулака выбил слюдяные пластины и показал Амалии рукой на потухший масляный светильник. Амалия засуетилась и, не стесняясь своей полной наготы, проворно высекла кресалом искру на трут и уже вспыхнувшим огоньком трута зажгла светильник и подала его Владимиру. Владимир отрицательно покачал головой и продолжил выбирать и перебирать какие-то предметы из сундука. Амалия подсвечивала ему и пыталась понять назначения этих предметов. Наконец он вынул из сундука деревянные бусы. По щекам Владимира потекли редкие слёзы…
– Матушкины… – всхлипнул Владимир.
В тот день были отменены все наказания провинившимся и долги всех горожан княжеской власти.
Долго ли, быстро ли, неведомо-то почитателям князя Владимира в современной ипостаси («всё врут календари»), но решено было пред крещением Руси окрестить князя с его дружинами. В поход к месту крещения собирались недолго – князь лёгок был на подъём. Что-что, а по пути пограбить да поживиться чем всегда найдётся. Собрались воеводы, с ними волхв-проводник со своими штурманскими картами да инструментами. Одного показалось мало, на помощь ему прихватили ещё двух. (С запасом). Путь проложили по его предположениям: вдоль Днепра до порогов, затем, через три дня пути, три истукана каменных на перекрестке. По левому истукану проходим в сторону солнца в зените, там ещё одинокий, врытый по плечи истукан, от него по правую руку четыре кургана, проходим за последний из них и ещё два дня переходов, упираемся в Гнилое море. Через море дорога приведет к холмам. Всадников по кругу – искать на одном из холмов каменного истукана без головы. А там как повезет – караваны там ходят. Устраиваем засаду и с товаром и с пленными доходим до… Куда тебе, княже, надобно? В Корсунь? Не, княже, рановато сейчас идти – жара, а там безводье. По осени надо выходить – дожди, прохладно… Одним словом, бархатный сезон. Поход не на долго отложили.
Так что с главным волхвом-штурманом (а кроме него было ещё два таких же обормота), как видите, не спорили: неспешно дань собрали с ничейных племен, накололи дров на зиму, насолили, накоптили новых припасов впрок. Потом, когда листья стали желтеть и опадать, дождались лазутчиков, посланных по соседям, и только убедившись, что соседи не будут зариться на Киев в его отсутствие, Владимир прищемил дверью хвост и кой чего ещё Игилу. Рев домового и стал сигналом к походу. За день собрались и выступили половина дружины во главе с князем по Днепру на челнах (так спокойней), другая по левому берегу с обозами да с табунами запасных лошадей. Как всегда, князь с дружиной покинул Киев через… Вот тут у меня сомнения, но зная свободолюбивый характер киевлян, соглашусь, что через Блядские ворота. Но с потерей свободы и приобретенным взамен чувством исторической стыдливости киевляне слегка исправили название. И впредь, дабы не смущать своей бесстыжестью каких иных завоевателей, убрали всего одну буквицу, но зато какую – первую. Стали они именоваться Лядскими. Но все враги по привычке входили в город только и только через эти ворота. Вот это самое отличительное свойство ворот напоминало горожанам о женской распущенности. Киев брали и будут брать всегда с этой стороны. (Поэтому-то при Владимире они и назывались так непотребно).
– Пошто опять на жопе сиднем сидим? – в начале пути заметив отставание дружин на берегу от своего каравана челнов, громко крикнул Владимир двум дружинникам, с трудом догнавшим его на своих добрых конях.
– Да вот, княже, тормоза на телегах фурындычят… – запыхавшись от скачки, ответил ему один из дружинников.
– Паки, вельми… Тьфу, ты! Так, говорим ясно без правописания, а то и до скончания веков, ежели будемо переводити, засядемо и засираемо будемо… Кратко, для будущих и настоящих летописцев, в чём проблема? – грохнул булавой о борт флагманского челна Владимир и, приставив ко лбу ладонь козырьком, оглядел берег.
– Вован, кобзанули у нас смазку и тормозную жидкость… – огорченно ответил ему другой.
– Какую ещё, такую тормозную жидкость? – удивился князь, пытаясь сообразить о чём речь.
– Да такую – деготь из осей телег слили, гады, и…
– Половцы? Печенеги?! – встревожился Владимир.
– Да не, цыганское отродье во главе с иудеями… – дружно ответили дружинники и притихли, переглядываясь меж собой.
– Да как же так-то? – в сердцах стукнув ладонью по борту челна, воскликнул Владимир.
– Да как… На кобзах: «ай, люли малина…» да «распряхайте, хлопцы, дупы…», а под конец «очи черные…» – мы и прослезились. Свои, вроде… И всё это на кобзах, и всё это на дудах! Мы бдительность-то и потеряли. А когда очухались – лошадок нет, товара нет, телеги без тормозов, вожжи рулевые без сертификатов…
– Да, дела… Государство, однако беспокойное какое-то… Тут как-то надо было всё учесть, всё принять во внимание, да определиться с внешней политикой не мешает… – вслух задумался Владимир и, окинув взглядом гонцов с такими плохими вестями, вдруг насторожился и спросил без обиняков: – Медовуха ещё осталась?
– Да вечор ещё подвезли, – флегматично ответил первый дружинник, качнувшись в седле.
– Много осталось? – сжал губы Владимир.
– На весь путь хватит… – так же спокойно ответил дружинник. Затем, посмотрев на напарника, обратился к князю: – Княже, дозволь пиз…ануть что умное? (Автора упрекать за такое выражение не надо – уже в те времена язык ратных людей очень сильно отличался от речей летописцев).
– Пиз…ани, родимый, пиз…ани, а то я вообще уже как бы не при делах… – махнул рукой Владимир, опираясь задом на борт челна.
– На кой х…р нам эта Окраина сдалася? А крещение нам зачем? В дружине недовольство пока тихое… – поковыряв в носу, дружинник сказал то, что ввергло князя в задумчивое состояние.
– Не моги так говорить, а то не токмо ты, но и я на этих землях хуже смерда помниться буду. Так мне какой-то православный Зороастр молвил во сне! – миролюбиво пояснил князь и тихонько вздохнул: – Ой-ёй-о-ой…
В походах князья были очень-очень внимательны к своим воинам. Не ровен час, подведут ещё в битве какой… А то и вовсе махнут рукой на княжеские задумки – и спасайся, кто может!
– Княже, а не проще будет всех этих книгочеев обменять на запчасти к телегам? – не унимался самый говорливый дружинник, показывая на волхвов-географов.
– Да кто ж согласится-то? Где таких дураков-то найти? – Владимир развел руками, как бы ища, с кем и на что можно меняться.
– Вон сколько книгочеев по всем странам ползает, не токмо у нас… У нас их хотя бы понимают. А в других землях их просто на кол сажают… – описал полукруг кнутом дружинник, им же похлопал по голове лошади.
– Дурень ты с торбой… Книгочеи нам ещё о-о-о как пригодятся. Слова наши, сказал – и всё! К полудню и не вспомнить, что сказано, кем и зачем. А на свитке нацарапал – и хучь через год, хучь через сто лет, а в точности, до слова кажного сохранено, – Владимир размахивал рукой в такт словам и убеждал в том скорее себя, чем дружинника.
– Да зачем нам премудрости такие… – пожал плечами дружинник.
– Так! Цыган этих догнать, повязать, телеги и коней вернуть! – тоном, не терпящим возражений, Владимир завершил панибратство с дружинниками и вернулся на свою скамью между рядами гребцов.
