скачать книгу бесплатно
– Да клянусь песьей головой своей тещи! А кто не верит – ступай, глянь своими зенками сам. Вон он там! – показал рукой детина в сторону тропинки, ведущей на вершину скалы.
Нашлось несколько любопытных и чересчур недоверчивых дружинников. Посмеиваясь, но без излишнего шума они прошли по козьей тропе к скале. Они застали ещё игру солнечных лучей. Но длилось это недолго. Правда, этого хватило, чтобы ошеломить свидетелей.
– Ярило – мой отец! – смекнув, в чём дело, согласился князь. – А владыка, княже Святослав, мой второй отец… – и он поднял указующий перст к небу.
С многоотцовщиной, как и с безотцовщиной, уже тогда было понятно и привычно – этим трудно было кого удивить. Особенно после праздника Ивана Купалы. Да и сейчас этим прибыльным делом многие увлекаются. Спасибо женщинам.
Само действие было недолгим. Князя доставили в целости и сохранности к купели. Дружинники отошли по знаку Владимира подальше от неё, оставив князя с епископом и с двумя диаконами. Несколько человек из челяди не решились оставить князя наедине с чужими людьми и встали за спины священников.
Князь с умным видом оглядел этих лишних сопровождающих и взмахом десницы своей послал и этих куда подальше. Челядь нехотя повиновалась. Князь подошёл к купели, ещё раз попробовал рукой воду и остался доволен – его здоровью от чистой, нагретой солнцем, пусть и проточной водицы ничего не угрожало. Он огляделся по сторонам и, не почувствовав на себе чужих глаз, подошёл к боковой стене. Ещё раз оглянувшись по сторонам, нагнулся и, подобрав острый камешек прямо на каменной кладке стены, с видимым усилием выцарапал глаголицей: «Здесь был Вова».
Нет, а чё? Вон прадед князя – Олег – щит приколотил к вратам Царьграда. И чё? Где щит? Где щит, я вас спрашиваю? А уж как друг у дружки историки спрашивают. Сперли, сперли щит! Вот с той-то поры и привыкли русские расписываться и в военное время, и в мирное на всём том, что спереть невозможно и доказательств потом не потребует.
С высокого берега была видна вся гладь моря, которую неусыпно стерегли редкие, но громадные облака. Между ними ветерок нагонял яркую синеву, из которой вдруг начинали свисать видимые бессчётные лучи, как паутину, скрывающую само солнце. Владимир, призвав на помощь Путяту, стал неспешно разоблачаться: скинул с себя накидку соболиную с пряжкой, потом кольчугу (один он долго бы возился), снял подтельник, затем рубаху, сапоги, одни штаны, следом другие. На Руси наготы особо не чурались. Путята был единственным славянином в ту минуту, когда князь троекратно погружался с макушкой в купель под непонятные бормотания священников. Затем князь дал знак, и Путята помог ему выбраться из купели. Целый день подходили дружинники к купели и окунались в неё, следуя примеру князя. Проточная вода к вечеру стала лучше холодить и бодрить неугомонных славян.
Купание понравилось. Но вот на вопросы воевод о том, что надо бы выслушать волю киевского вече, Владимир ответил коротко и ясно:
– Пущай собираются и горланят, скоко им влезет! Но решать и править буду я!
В Киеве было тихо и снежно. После того, как по приказу Владимира, который доставили в столицу гонцы, ушло войско числом в четыре тысячи копий и две тысячи всадников, город опустел настолько, что стал слышен шорох падающих снежинок. Правда, слышать снежинки доводится только собакам. Они попрятались по своим норам и конурам, не на шутку напуганные странным безлюдьем улиц. У исправленных ворот детинца с аркой каменной кладки стояли два человека, вслушиваясь в эти странные сумерки, постепенно стирающие с лица земли улицы опустевшего города.
– Ты уходишь завтра? – послышался шёпот Амалии.
– Так будет лучше… – так же шёпотом ответил Прокопий. – Мы должны просто исчезнуть порознь. Вместе будет заметно…
– Денег нам должно… хватит? – взяв за руку любовника, спросила Амалия. – Денег, а не здешних смешных…
– Да, нам хватит, – успокоил её Прокопий. – Ещё посмотрим, сколько заплатит базилевс.
– Поскорей бы дождаться смены… – грустно вздохнула Амалия. – Зимой пускаться в дорогу, конечно, очень тяжело, но я даже с этим смирюсь, только бы убраться отсюда до приезда Владимира. Надоело быть наложницей у варвара. Кто нас заменит?
– Её зовут Верой, я, помнится, встречался с ней в Константинополе. Года три тому назад… – задумчиво процедил Прокопий. Помолчав немного, он добавил: – Её срочно выдали замуж и послали в Херсонес вслед за наместником. Понимаешь?
– Наместник? – удивленно посмотрела на Прокопия Амалия. – Он не внушал доверия? Зачем же его тогда послали туда?
– Надо было определить, с кем он был связан при дворе базилевса, – пояснил Прокопий. – В Константинополе сделать это было сложно. А так ему пришлось раскрыться. Его переписку нетрудно было перехватывать и вести счёт его гостям. Базилевс не прощает предательства…
– Дионисия жалко, – Амалия вздохнула, положила руку на плечо Прокопия и, взглянув ему в глаза, спросила: – Что… что мы скажем в столице?
– В нашем деле потери неизбежны. А климат на Севере суровый. Стоит только рассказать, сколько там длится зима и какие там холода… Бедный Дионисий! Заболел и умер… – не снимая руку Амалии со своего плеча и поцеловав её, ответил Прокопий.
– Ты нашёл его клад? – с деланно-равнодушным видом спросила Амалия.
– Да. За кого он нас принимал? – с саркастической улыбкой ответил Прокопий. – С таким заговорщицким видом посвятил тебя в тайну клада, а потом скромно так перепрятал всё.
– Ну, что ж… Всё хорошо складывается, я даже сама на такое не надеялась. Думала, что мы так здесь и останемся помогать смене… – отряхиваясь от налипших на брови и ресницы снежинок, произнесла Амалия.
– Дожидаться свадебного поезда с Владимиром и с нашей принцессой нас никто не обязывает, – согласился Прокопий.
– Да-а, повезло нам. Я даже чуть дар речи не потеряла, когда узнала, что она прибыла в Херсонес на свадьбу с князем… – с иронией в голосе произнесла Амалия и тихо рассмеялась.
– Базилевс – мастер в делах перевоплощений, – не разделяя игривости Амалии, тихо, но с каким-то странным серьёзным тоном прошептал Прокопий.
– Что ты хочешь этим сказать? Что… – замерла Амалия. – Что?
– Это не сестра базилевса, – усмехнулся Прокопий. – Хотя… Старую… Сколько ей лет? Выдать за такого гурмана, как Владимир?
– А кто же тогда в Херсонесе? – не сдержалась от изумления Амалия.
– Какая-то юная особа, которую приказано титуловать принцессой и сестрой базилевса, – задумчиво заговорил Прокопий и, пожав плечами, продолжил: – Простолюдины вряд ли когда видели живьем настоящую сестру базилевса. При этой… особе, по моим сведениям, нет ни одной дамы из свиты настоящей Анны. Но, говорят, она ещё та распутница. Значит, она одна из нас.
– Бедный Владимир… – прикрыла от изумления ладонью рот Амалия.
– Бедными будут его подданные и потомки, – усмехнулся Прокопий, – которым никогда не распутать этот клубок…
– Я уже замёрзла, – зябко повела плечами Амалия.
– Пойдём, – согласился с ней Прокопий, обняв за плечи. – Здесь очень холодно, но зато чужих ушей нет.
– Как ты думаешь, а что с этими домовыми будет? – поинтересовалась Амалия. – Они вроде есть, а вроде их нет…
– Да кто ж им будет верить, им или в них, если славяне примут нашу веру – православие? И тогда пусть себе шпионят… Наши коллеги. А люди не любят правду о неправде…
В Уголовном кодексе все «святые» деяния князя Владимира и его подельников проходят по самым суровым статьям наказания. А мы его за это прославляем и молимся в церквях на иконы с его изображением. Хотя его облик должен был тревожить и пугать до смерти людей на стендах «Разыскиваются особо опасные преступники». Мне кажется, что на иконах изображены лики только тех, кого так и не смогло разыскать правосудие. Ну, и какую ещё веру мог выбрать уголовник-рецидивист особо княжеского разлива?
* * *
Замельтешили попы на Руси Святой. Сусальным золотом куполов церквей и колоколен покрывалась нищета Руси. Из века в век усиливалась вера, благополучие попов и несправедливость законов. Появились трактиры и корчмы – строго, ой, как строго наказывалось незаконное самогоноварение! Головы самогонщикам рубили, их родичей топили в Днепре, в Москве-реке (да много ещё где!). Соседей за недоносительство пороли до полусмерти, родственников пускали по миру. А вездесущие осведомители выявляли всё новые секреты волшебства напитков конкурентов князя у своих жертв и тут же бесплатно, за обещания им места в раю, выдавали эти секреты государевым людям. Налоги, какие налоги собирали из века в век! Никогда ещё так государство не процветало… Но иногда не все налоги до князя какого доходили – на их пути появлялись скорбные постные лица попов с загребущими руками и лживыми подлыми речами. Поборы с прихожан, помимо церковной десятины, составляли лакомое угощение мирской жизни праведников. Их жизнь становилась всё прекрасней. Бытность священника становилось безопасней и подозрительно щедрой на искушения диавола, причём всё это тоже за счёт паствы. (Народ хирел, избавлялся от всяких искушений в пользу попов и князя). Желающих освоить это странное занятие во благо людское, но с выгодой, доходом для себя становилось с каждым днём всё больше и больше. Их лицемерие стало портить и одолевать всю Древнюю Русь.
– …Ох, грядет, грядет конец света!!! – вопил от переизбытка чувств на паперти деревянной избы с крестом на крыше очередной пророк в рясе. Но конец света, оказывается, можно было отодвинуть не только церковной десятиной, помимо новых княжеских налогов, и покаянием и смирением, но и строительством новых храмов и монастырей бесчисленных числом… Перед проповедниками, разумеется, сам Христос колени преклонял и принимал их в свое братство. Все праведники и просто попы стали соучастниками вечной жизни Христа – а как же иначе? Жизнь на Руси понеслась вскачь по ухабам чудотворным и кровавым лужам доносов. Началась новая, но такая нужная князьям и попам летопись вранья.
* * *
Волхвы вначале вполне миролюбиво отнеслись к очередной затее князя – было даже весело. Но когда добровольцев покрестили, и желающих не осталось, остальных зевак почему-то стали насильно окунать в реку. Веселья поубавилось: людей дружинники отлавливали, пинками и тычками стали загонять в Днепр. И так несколько дней. А потом ввели десятинный налог в пользу новой веры – тут уж совсем стало не до веселья. Но волхвы и тогда ещё были в недоумении и потому как-то вяло защищались сами и так же безвольно защищали веру предков. Ведь любой князь был в наступившие времена уже гораздо ближе к людям, чем волхвы и ведуны. От его власти славяне в жизни уже зависели больше, чем от своих языческих плясок и обрядов. Христианство по всему миру распространялось одинаковым способом. Вначале охмурялась элита, а потом ставился на колени народ.
Так и получилось, что на трезвую, пусть даже и не на совсем грамотную голову принять православие Русь ну никак бы не смогла.
Вот так вместе с самогонкой на Русь могла прийти и пришла ещё одна беда пострашнее пьянки – православие. И оно пришло, пришло как неизбежная кабала для наивных грешников.
– Эх, бабушка, бабушка! – прошептал с закрытыми глазами Владимир Красное Солнышко, садясь в ладью предков, на которой его по древнему обычаю отправляли к Перуну в облака вслед за пращурами. Он всё ещё надеялся, что по пути к нему удастся заглянуть самому в этот самый рай, который обещали ему попы с бабушкой вместе. Ну, то есть погулять ещё по пути… Но помер. Взял и просто помер! Ну, пришёл срок, что ж поделать…
Увы, вот так обыденно и просто ладью с мощами Владимира вначале потащили к Днепру, чтобы, как по заветам предков, сжечь и развеять пепел по ветру. Но тут попы встали с животами наперевес и развернули траурную процессию к храму. Народ взбунтовался и попёр обратно к реке. Но и попы не лыком шиты были:
– Миряне! – возопил один из самых дородных попов с неимоверным просто животом. – Доколе враг человеческий над вами изгаляться будет? Доколе?! Как можно князюшку нашего огню предавати? Тьфу на вас! Ганьба!
– Доколе… – завозмущались иноки из нескольких монастырей, переодетых в простых горожан. Но тут вмешались волхвы:
– Геть, окаянные! Больно молод ваш бог супротив нашего Перуна! Стажа у него, тьфу, никакого! К Перуну князюшку, к Перуну! Выкуси. Ганьба!
– Ну и что ж, что молодой? Вашему Перуну на покой надо, совсем уж чудесами оскудел! А у нашего всё впереди! Вот узреете – мало не покажется! В дупу всех. Ганьба!
Носилки с телом князя переходили из одних рук в другие, ещё немного и… Да-да, выронили тело. Носилки остались у попов, а тело под ногами волхвов. Начиналась драка, по-научному – противодействие властям. Один из сбитых с ног киевлян оказался нос к носу с лежащим покойником:
– Княже, ты как? – продрав глаза от пыли, поднятую беснующимися вокруг ногами, спросил горожанин.
Князь хмыкнул и вполне понятно для человека того времени ответил:
– Покойник я. Хрен клал на ваши дела, – и успокоено, как и полагается человеку, отбывшему свой земной срок, закрыл глаза. Горожанин наклонился над ним, чтобы убедиться в правоте князя и согласиться с ним, что князь и вправду покойник, как тут ему на голову опустилась тяжеленная дубина. Вскоре драки по всем сторонам похоронной процессии стали как-то затихать по причине общей усталости и убавлению числа бойцов с обеих сторон из-за увечий. Но никто из уцелевших спорщиков не собирался униматься. Помимо проклятий, сыпавшихся с разных сторон, и просто свиста звучали и вполне себе разумные речи:
– Совесть надо иметь, так с покойником не обращаются!
– На нас же паства смотрит, угомонитесь!
– А зачем сжигать? Он же вам не боярин какой. Князь он! Зарыть его с активами и со всей его свитой… И курган на него насыпать! Нотариально заверенный…
– Ах ты, иудей малахольный! – взревели голоса горожан, заметив на выскочке-ораторе ермолку с пейсами. Ничего хорошего не готовила судьба евреям после такого политического диагноза. Потому иудей, не раздумывая, помахал над своей обреченной головой долговыми расписками и привычно исчез в неизвестном направлении.
– Утек! – взвыл кто-то в толпе. – Ганьба!!!
– Да нехай бежит! Князя похороним, а на поминках не только иудеями займемся! Всем забавы хватит! – пряча за своей могучей спиной сородича-беглеца, прогудел на всю округу воевода Ставрог и прикрылся, как щитом безжизненным, тщедушным телом какого-то горожанина. Погребальный, а потому очень даже принципиальный, спор разгорелся с новой силой:
– Громадяни! – взвыл один из волхвов, выдирая свою бороду из рук переодетых монахов. – А попы-то сами в Днепре некрещеные! Это как же?
Монахи (почему-то хором и очень громко):
– Перемога это над плотью бренной! Крещены мы с рожденья! А вы – неучи грязные!
Киевляне смутились вначале, а затем, разинув рты, с удовольствием стали слушать перепалку между попами и волхвами. Их прежнее представление о небесах наконец-то возвысилось до уровня понятной всем площадной ругани и житейской ссоры. Многие из них стали откровенно нехорошо посматривать на блестевшую золотом луковку небольшой новенькой церкви на спуске к Днепру. Нет, атеистов тогда ещё не было. (Атеизм появился позже как главный признак справедливости, выстраданной многими поколениями, для земной жизни человека). Но постепенно горожане приходили в себя и присоединялись к спору между волхвами и попами. Из этих выкриков мог зародиться нешуточный городской бунт…
Кто применил тогда древнейший способ вернуть мнение толпы в нужное направление – неизвестно. Способ простой и очень действенный. Чтобы вернуть власть над толпой, нужно иметь сразу или найти среди неё идиота, городского сумасшедшего или компанейского провокатора, который в самый разгар рождения общественного мнения, невыгодного для власть имущих, подкинет всем совершенно постороннюю новость. Главное, чтобы эта новость была бы очень близка и понятна большинству. И всё. Попытка принять какое-то решение в таких случаях просто проваливается:
– Мужики! (Леди и джентльмены, граждане и гражданки, товарищи и господа, громадяни). Чё ж эт деется? Вчера Трима Лежебока спозаранку торбу на своём горбу тащил домой! Ох, и тяжеленная торба была, скажу я вам. А сего дня с утречка кобылку сторговал у Щубайса Сопривсё – тот ещё вор! Откуда у Тримки деньга, если в год по не одному разу в долговой яме сидит, а?! – эти вопли огласил не сумасшедший, а вообще непонятно какой человек. Но Тримку с Щубайсом знали если не всё, то очень многие. Тут же мгновенно обозлились, особенно те, кто хоть раз пострадал от этих прохиндеев. А таких пострадавших от всяких жуликов в тот раз с лихвой хватило, чтобы сменить тему. И дело сразу дошло до того, что на месте без промедления провели следствие и вынесли приговор. Часть толпы отделилась и, пылая праведным гневом, понеслась в сторону жилища Щубайса, другая с такими же нехорошими намерениями заспешила к Тримкиной развалюхе. Усопшего князя бросили, и кто, как и где его захоронил, исторической науке до сих пор доподлинно неведомо.
Незаменимый способ вполне разумных по отдельности людей превратить в толпу дураков безотказно сработал и в этот раз. Вот с тех времён и пополнился наш фольклор поговоркой: «В огороде бузина, а в Киеве дядька». Что было, то было. Если бы только люди знали, чем всё это обернется в будущем. Те жертвоприношения на капищах станут потом казаться потомкам невинной шалостью оставленных без присмотра детей. Недолго христианство пыталось действовать проповедями, совсем недолго. Когда на Руси не осталось некрещеных князей, священники отбросили всякий стыд и срам миролюбия. В ход пошли огонь и меч. Просвещение на Руси, тогда опережавшее западное, было искоренено крестом и насилием. Русь, как в болото, на долгие столетия погрузилось в невежество. Уже через два поколения, чтобы прочитать имя прадеда на надгробии, правнук шёл челом бить к дьяку. А до этого люди читали сами… Но обучение стало только православным, только для церковников.
Вот так славяне, когда-то мечтая о небесном, пропили земное и попали на продажу своего будущего в рабство к православию, и всё поменялось к самому худшему из того, что могло бы быть. Вот так англосаксов и их вассалов от безвестности и погибели спасает только наше пьянство.
P. S. Если священники лезут со своими уроками слова божьего в школы, то лучше для нас чьё-нибудь иноземное иго. Под ним скорей выживем, чем под жадностью и подлостью своих родных священников. Хотя они нас и под чужим игом достанут, но иго не разрешит им до конца нас истребить своей ложью и лицемерием паскудства колониальных духовных надзирателей. Как там говорят? «Все жанры хороши, кроме скучного». А хуже скучного, страшней и подлей только религия.
А прозвище князя Владимира Красное Солнышко утвердилось у потомков, потому что на смену ему в нашей истории пришли такие… Такие князья и правители, что поневоле на их фоне он стал выглядеть почти достойно.
Юрий Долгорукий
Княжеский поезд растянулся на несколько верст. По сторонам обоза, не приближаясь к нему ближе, чем на полсотни шагов, сквозь лесные буреломы и заросли деревьев шла конная и пешая дружина. К вечеру обоз вышел из леса на пустынные холмы, меж которых своими излучинами и плесами протекала широкая река. За одним из поворотов между холмами показалось поселение на возвышенности. Поселение было мирным, обнесенное общим деревянным тыном с широкими воротами. Залаяли собаки.
Князь рукой в перчатке, сплетенной из железных кольчужных колец, махнул в сторону поселения, и несколько всадников, пришпорив коней, понеслись к воротам. За ними вслед неспешно двинулся князь во главе своей конной дружины. Проехав ворота, Долгорукий презрительно оглядел стражников поселения. Их было немного, и вели они себя хотя и настороженно, но благоразумно, тихо и осторожно. Навстречу князю подскакали посланные им дозорные.
– Ну, – буркнул князь, похлопывая свою лошадь по шее.
– Княже, – обратился к нему один из дозорных, приподнимаясь на стременах, – поселение боярина Кучки. А там, – махнул он рукой на большой терем, – дом его.
– Дома он? – спросил Долгорукий, вглядываясь в терем.
– Дома, – кивнул дозорный.
– Почему князя не встречает? – Долгорукий склонил голову и искоса оглядел своих сопровождающих.
– Не знаю, может, прихворнул. Но мест, вон тот старейшина сказал, для нас в его доме нет. Говорит, мол, располагайтесь за поселением. Больно много вас, говорит!
– Дерзок… – сквозь зубы процедил князь. Он покрутился на лошади, оглядывая панораму поселения. Его внимание привлекла небольшая часовня с луковкой-куполом, отделанной резными досками.
– Он ещё и христианин… – усмехнулся князь. – Я тоже не язычник. А как же быть с братством во Христе, а? – обратился князь к своей свите. Ответа он не услышал. Тогда Долгорукий привстал на стременах и резко поднял руку вверх, а затем так же резко её опустил. По этому знаку пешие дружинники врассыпную заняли по кругу площадь перед домом боярина, а конники направили копья на защитников. Защитники не сопротивлялись, сложили свои щиты и копья на землю. Несколько дружинников бросились к крыльцу дома и лихо выломали дверь в дом. После небольшой свары и шума в доме они выволокли на крыльцо высокого статного человека и заломили ему руки. Князь, не сходя с лошади, оглядел человека, поставленного перед ним на колени:
– Ты есть кто?
– Уже забыл, князь, – усмехнулся боярин (а это был он), – встречались ведь уже.
– Боярин Сучко… – будто припомнив, произнёс князь. – Степан, значит.
– Не Сучко, а Кучка! – ответил боярин, ничуть не робея под тяжёлым взглядом разбойника.
– Терем мне твой понравился… Уступи, – промолвил Долгорукий, как бы не замечая вызывающего поведения боярина.
– Может, тебе всё сразу уступить: земли, жену, дочь, сыновей? Может и веру уступить? – медленно, взвешивая каждое слово, ответил боярин. – Но вера у тебя и так есть. Правда, ей ты свою душу не доверяешь…
– Видит Бог… – подняв голову и правую руку вверх, произнёс Долгорукий. – Видит Бог, не желал я тебе зла! Но по-хорошему с тобой никак… Я – князь! И я беру всё, когда захочу и у кого захочу!
Он опустился в седло и посмотрел на ждущих его приказа хмурых дружинников. Обычный кивок князя, и в боярина вонзилось сразу несколько мечей.
– Я – князь, и я беру всё! – повторил Юрий Долгорукий, презрительно глядя на последние судороги боярина. Тело боярина по отмашке уволокли подальше от крыльца. Долгорукий слез с лошади при поддержке стременного и грузным шагом вошёл в дом. В доме он встретил только одну старушку. Это его удивило. Он с недоумением посмотрел на своих дружинников. Дружинники, без слов поняв удивление князя, бросились обыскивать все помещения. Вскоре они один за другим вернулись к князю и виновато развели руками.
– Он что, был один с этой бабкой? – спросил у них князь, садясь в большой трапезной на лавку во главе стола.
– Нет, народу было много… – ответил один из дружинников.
– Искать потайной ход! – приказал князь и в задумчивости положил руки на стол.
Дружинники свое дело знали, а вот беглецам не повезло. За тыном, опоясывавшем всё поселение, были другие дружинники, которые не входили в него. Семья боярина во главе с его женой вначале успела выбраться из лаза за поселением, но, увидев конников, бросилась обратно к лазу и встретилась там с дружинниками, посланными за ними в погоню. Беглецов привели к князю. Он встретил их с ухмылкой и, постучав ладонью по столу, приказал:
– Жинку боярина и дочку наверх, – и, отыскав взглядом воеводу, приказал: – Под охрану. Головой за них отвечаете! Мальцов заберите в обоз. А счас собери с поселения девок попригоже и готовьте баню. Дворовым боярина объясни, што князь трапезничать желает. Хотя не просто трапезничать, а пировать! Да и дружине с обозными тоже пора ужинать.
Вечером, когда уже совсем стемнело, князь во главе процессии из ближайших ему людей и собранных девок направился к бане, что находилась на берегу реки за поселением. В баньке и в большом предбаннике воцарилась суматоха: на всех места не хватило, потому князь оставил только пятерых девок для себя. Они разделись без всякого смущения, торопясь примкнуть к родословной князя, и призывно различными позами приумножали свои бесовские чары. Князь поморщился. Грустно как-то соглашаться с криками мнимых девственниц. Надоело. Вокруг так много искренних и подлинных, а тута? Князь выругался и потянулся к жбану с медовухой – достали дешёвые трюки девок с деловой хваткой. Достали. Кто-то попал водой из черпака на лучину, она зачадила, зашипела, и стало совсем темно и тихо.
Ну почему он об этом только и думает? Других княжеских дел, что ли, не хватает? А и вправду… Князь задумался о том, что можно отчебучить и не сесть в лужу. Может, науками заняться? Вот книжки взять, пусть хоть и не читать их, но насобирать можно… Вон сколько за них купцы иногда просят. Но князь не знал и не говорил по-гречески или на латыни, а скучать с науками… Потому он по-славянски, по-простецки так заорал:
– Мать вашу так!.. Город, город здесь будем строить! Москву! Столицей её наречём.
– Князь, протрезвись, как ты Москву строить будешь? Она же река – течет себе, да и хрен с нею, пущай течет и дальше. Нарекать её столицей собрался. Ложись-ка спать – рано ещё! – проворчал меланхолично кто-то из темноты предбанника. – До утра вон ещё сколько!
