Проклятая Тройка

– А… Я тебя в «Формуле-1» не мог видеть?

– Заткнись, засранец!

Кос вовремя вставил слово, разрядив атмосферу.

– Фауст, это моя сестра – Оазис. Не бойся, она ангел во плоти, но у нас были неулаженные разногласия…

– Разногласия? – снова вспылила Оазис. – Кос, я тебя терпеть не могу, поэтому говори быстрее, что ты хотел, и уходите.

– Проклятая Тройка…

– Не произноси их название!

– Не будь дурой, Оазис! – рявкнул Кос и зажег свои глаза. – Предрассудки не присущи богам! Помни нашу миссию! Тройка – наши враги, враги нашей Матери, а наш долг – уничтожить их!

– Нашей матери плевать на Тройку! – ответила Оазис злобно, стиснув зубы. – И на нас…

Нависла тревожная пауза, глаза богов сверлили друг друга в непонимании.

– Эмоции затуманили твой рассудок. Наша Мать предупреждала об этом дне, и вот он настал!

Фаусту стало интересно, отчего Оазис и Калидиус могут не любить Коса? Хотя персоной он был явно мало приятной, но ненависть нужно заслужить.

– Тебе самому не надоело быть на побегушках у этой бесчувственной суки?

Глаза Коса ожесточились и угрожающе вспыхнули. Фауст весь вжался в пол.

– Осторожно, Ози! Ты смелая в разговоре со мной, но не смей оскорблять нашу Мать, или я…

– Что ты сделаешь? Ты силен, но я тебя не боюсь! В последний раз говорю, вали отсюда и смертного своего забери!

Слова Оазис были дерзкими, но ей не удалось скрыть сомнение. Даже для Фауста стало очевидным, что Оазис еще как боится Коса. После ее слов его взгляд стал еще более пугающе злобным. Страшно было представить, что его лучи из глаз могут сделать с хрупким человеческим телом, хотя Оазис человеком не была. К счастью, Кос чудом взял себя в руки и почти сразу же вернул прежнее выражение лица. Это далось ему с видимыми усилиями. Оазис тоже заметила это.

– Мы направляемся к Ибраитос. Надеюсь на твое благоразумие, сестра.– Сказал Кос и добавил перед выходом: – С твоего позволения, мы задержимся здесь до вечера, чтобы ты еще раз хорошенько все обдумала и сделала правильные выводы.

Кос жестом сказал Фаусту идти за ним. Оазис максимально тихо вздохнула, желая скрыть облегчение, но выглядела загруженной и даже расстроенной. Она устало оперлась рукой на край стола, ее ладонь оставила черный обугленный отпечаток. Так они и оставили ее в одиночестве.

Фауст заговорил уже на улице.

– Думаешь, она придет? – Не то чтобы его это правда волновало, но было любопытно, насколько в себе уверен Кос.

– Уверен. – Коротко сказал Кос. – Оазис вспыльчивая, но не глупая. А сейчас найди того нелепого толстяка и отдохни, если нужно.

Фауст покорно кивнул, а Кос оторвался от земли и стремительным полетом скрылся где-то за облаками. Он все время куда-то улетал или скакал. Может у него есть своя “крепость одиночества”?

Глава 9

Архимий направился коротать время в любимый зоопарк. Он любил наблюдать за животными – это помогало сосредоточиться. Особенно он любил птиц, потому что сам мог летать, а потому разделял их любовь к небу.

Но делал он это в основном ночью, когда вокруг не было людей, которым он мог бы доставить дискомфорт своим «коконом». Его горящие глаза и золотые волосы тоже были неприятностью, когда он хотел провести время среди людей, не привлекая внимания.

Ещё Архимий любил кино, особенно цифровое. И было неизвестно, сколько ещё придётся ждать Коса, поэтому он взял с собой железный нелепый таз с водой и направился в проверенный кинотеатр, где никогда никого не было. Там он выбрал фильм и стоял ногами в тазу, пока его «кокон» доводил воду до кипения, затем обновлял, чтобы не спалить всё дотла. Так он и смотрел кино стоя, так и не найдя удобный способ сидеть. Таскать с собой железный стул тоже было неплохим вариантом, но не таким компактным. Он знал, что его брат – Калидиус, давно смог бы решить его проблемы, они уже давно не виделись. Это печалило Архимия каждый раз когда вспоминал о брате.

Шло какое-то нудноватое, но красивое кино про пустыню. Честно говоря, смертные успели ему сильно надоесть, но нельзя сказать, что он их не любил. Просто слишком суетливые. Если люди в зале всё же оказывались, то кино спокойно посмотреть не могли даже пару часов: начинали шуметь, туда-сюда ходить и болтать. Конечно, а как иначе, если твоя жизнь длится меньше века?

После кино Архимий шагнул в Шор побыть в тишине, наедине со своими мыслями. Глазами богов Шор выглядел иначе. В его пустоте плавно извивались миллионы красных призрачных нитей. Каждая из них что-то напевала, нашёптывала, рассказывала свою историю для тех, кто умел слушать. Каждая нить – своего рода след скакуна, проходящего через Шор. Более того, это отголосок его души. Чем значимее деяния скакуна, тем ярче его нить в бесконечном пространстве. Невольно Архимий каждый раз думал о том, как много жизней пересекается в Шоре, а смертные этого даже не способны увидеть. Каждая из нитей была чьей-то удивительной жизнью в этом клубке.

Но что-то встревожило Архимия. Среди нитей он увидел одну чёрную. Она была тонкой и не извивалась, а была натянута до предела, пронзая Шор. Словно струна: при вибрации она извлекала неповторимые ноты ужаса. Архимий подошёл к чёрной нити и ощутил от неё пульсирующие толчки пугающе неизвестной силы. Он едва коснулся нити и, услышав тихий злобный смех в своей голове, сразу отпрянул.

Архимий задумался. Можно было бы не дожидаться Коса и остальных. Проверить, что там, на конце этой нити. Архимий силён и могуч, в крайнем случае он скроется в Шоре.

Боги могли следовать за нитью и выходить из Шора в радиусе километра от её владельца. Архимий так и поступил. Он оказался в большом пшеничном поле и сразу взлетел над ним, чтобы не поджечь.

Оглядевшись, он заметил вдали шевеление в поле и огонь. Он подлетел ближе и изумился. Внизу, в кратере от падения, лежал человек. Вокруг – обожжённые колосья, медленно догорающие.

Человек зашевелился в попытке встать и выглядел жалко. На его голове была широкая ковбойская кожаная шляпа, из-под которой свисали длинные грязные и слипшиеся волосы. В распахнутой бежевой рубашке он корчился и кряхтел от боли. Архимий спустился на ноги и подошел ближе, от человека кошмарно пахло гнилым горелым мясом. Архимий расхаживал вокруг него, как археолог над дивной находкой, и рассматривал. Неужели это один из тех, кого так страшатся даже боги? Он никогда не сталкивался лично с Проклятой Тройкой. Он с отвращением зажал нос.

– Эй ты! Ты живой?

Дрожа всем телом, человек поднял голову, из-под шляпы показалась чудовищно растянутая улыбка с полным ртом острых зубов, особенно длинными были верхние и нижние клыки. Эти зубы мерцали желтым светом, как раскаленный металл, от них шел пар.

– Что… Что ты такое? – спросил Архимий и попятился, но из-за любопытства не скакнул в Шор.

Архимий почувствовал жар, а тело человека слегка подсвечивалось изнутри, будто горели его собственные кости. Человек попытался встать и показал свои худющие руки, напоминающие бабу-ягу, с длинными уродливыми когтями, так же раскаленными. Одна рука крепко сжимала жуткий меч, похожий на катану, но вместо рукояти – большая серая кость. Архимий не стал дожидаться ответа и снова взмыл в воздух. Золотое свечение озарило все поле ярче, чем солнце, и глаза Архимия вспыхнули.

– Не двигайся!

Но человек уже встал, и судорога свела каждый мускул его тела, он дергался и извивался, его тело шипело, как на сковороде. Архимий с ужасом наблюдал, как он горит, но не сгорает, как его плоть жарится изнутри, и испытал жалость к этому созданию. Убить его стало бы милосердием.

Золотые швы на его костюме разошлись, и из спины расправились шесть огромных золотых чудаковатых крыльев, похожих на лапы насекомого. Они были так же похожи на ветви с золотой листвой.

Столбы света вырвались из этих отростков и глаз Архимия одновременно. Сила солнца обрушилась на хрупкое изможденное тело и не затихала, пока оно не стало похоже на уголь. Бог опустился ниже к телу и был преисполнен великой грустью, но и великой гордостью. Он уничтожил одного из Проклятой Тройки, избавив от страданий. Он бы хотел, чтобы мать им гордилась. Обугленный труп дымился на прохладном ветру, а Архимий склонился к почерневшей голове и грустно улыбнулся. От тела воняло жженой плотью и искусственной кожей от расплавленной шляпы, стекающей по голове.

Внезапно черная корка на лице треснула, и открылись два багровых глаза, похожих на кошмарные умирающие звезды с черными звериными зрачками. В них Архимий узрел ту самую! Черную нить из пустоты, сомнений не осталось, это один из них. Из глаз алыми длинными «змеями» полился свет! По сравнению с этими ужасными глазами свет Архимия – жалкие искры догорающих углей. Архимий ошеломленный не успел опомниться, как худая рука схватила его, впившись когтями прямо в глотку. Его ладонь обжигала, причиняя ужасную боль, незнакомую ранее богу. Сила в руках монстра полностью проигнорировала «кокон» Архимия, будто его и не было.

Прямо на глазах тело человека начало восстанавливаться, даже одежда, шов за швом, нить за нитью, он снова принял изначальный облик. Шляпа текла вверх по горелой плоти и принимала прежнюю форму. Свободной рукой он дергано поднял костяной меч.

Его речь была прерывиста, рот растянут в страшной улыбке так, что почти рвался, и зубы стиснуты от жуткой боли, но в глазах читалась больная эйфория!

– Ихи-хи-хи-и, – тихо засмеялся безумец, – а во-от и… Гххгхг, ублюдок Огненноли-икой… Аааахахахах!

Он швырнул Архимия, и тот сразу попытался войти в Шор, но враг в один прыжок догнал и мечом пригвоздил его к земле, как бабочку. Было слышно, как лезвие скрипело о кости. Архимий закричал от боли, меч был раскален, как и тело Безумца, он жарил заживо его плоть, силы быстро покидали тело.

Глаза Безумца расширились от восторга, стоя босыми ногами на спине Архимия.

– Да-а, ах-аа-хаааа! Я хочу твои… Аааггххх… Крылья! – сказал он скрипучим, как ржавый металл, голосом и сгорбился над Архимием.

Он отпустил меч, взялся за плотную золотую лапу и начал тянуть. Другая «лапа» Архимия попыталась проткнуть монстра, но тот ловко поймал ее за самый конец и обломал, как сухую ветку, золотистая кровь брызнула ему в лицо и рот.

– Не-е-ет! Огненноликая, помоги мне-е! Молю, не надо-о! – кричал Архимий, хватаясь за землю, он изо всех сил пытался вырваться.

Но Безумец не останавливался, он тянул и тянул, стиснув зубы в улыбке, пока не услышал звук рвущихся сухожилий.

– Да-а, аха-хаах!

Хруст хрящей и еще немного… Одно усилие. Мясо чавкнуло, кость громко оторвалась, вместе с мышцами хлынула божественная кровь. Огни глаз Безумца загорелись еще ярче, безумный жар шел от его тела и воспламенял все колосья вокруг. Дыхание обжигало Архимию спину. И это было не похоже на «коконы» богов, это была мощь, рвущаяся из его тела кроваво-рыжими волнами, импульсами, выбросами. Он не прекращал смеяться все это время, ему было мало. Он взялся за следующую лапу, уперевшись босой ногой о спину Архимия, взялся обеими руками за основание и резким движением сразу оторвал вторую.

– Ааа-аааа! Мне больно, не надо! – взмолился Архимий и снова попытался вырваться и развернуться, чтобы достать врага солнечным взглядом, но его сил не хватало. Он только прожигал светом землю под собой.

– Аха-хаха-а, я знаю… Глу-уп-пый, потому я… Это и делаю!

Архимий извивался, как червяк, пытаясь освободиться, а меч уже до черноты обжег плоть вокруг раны. Резко Безумец вытащил меч и рукой обхватил еще две лапы, золотая кровь текла по раскаленным рукам бога Проклятой Тройки.

– Хихи-ихыы-ыы!

– Умоляю… – сказал Архимий ослабшим голосом, по лицу стекали слезы. – …Прошу…

Но Безумец не слушал, он рычал, как зверь, и смеялся. Легким движением меч отрубил обе лапы разом, и Архимий снова закричал уже севшим, обессилевшим голосом. Он пытался встать, весь в крови, с мерзкими обрубками на спине, и две оставшиеся лапы помогали ползти, но почва была мягкая, и руки проваливались сквозь землю. Горячие когти вцепились ему в волосы и приподняли голову.

Жизненные силы его покинули, но неожиданно из его тела вырвалась последняя волна золотой энергии, взрыв отшвырнул Безумца прочь. Он отлетел в сторону, встал и снова регенерировал, огляделся в поисках бога, но никого не увидел, кроме ошметков белой одежды и отрубленных крыльев. Воздух вокруг огненного исчадия искажался от температуры, золотая кровь шипела и быстро сворачивалась на его коже. Сухая солома под его ногами чернела и воспламенялась, а сильный ветер раздувал бушующее пламя, выжигающее поле до основания. Безумец поправил шляпу и ухмыльнулся, шагая по пеплу.

И сразу же резко перед глазами возник образ Оазис по колено в каком-то пруду. Фауст сразу проснулся. Он стоял на четвереньках в холодной воде почти всем телом и тяжело дышал, его тошнило и кружилась голова, похоже, он случайно скакнул, пока спал.

– Ты чего здесь забыл?

В нескольких метрах от него по колено ногами в воде стояла Оазис с недовольным растерянным видом, а от ее ног бурлила и испарялась вода. Они находились в небольшом пруду глубокой ночью, воду освящали нежно-голубым мерцанием какие-то маленькие подводные насекомые. Было очень холодно.

– Я… Я прости… Я никогда так не… Не скакал, честно… Просто… Я видел Архимия, и он… Он…

– Стой-стой! Не мямли, – сказала она и сразу смягчилась в лице. – Встань. – Она осматривала его с ног до головы, – Интересно…

Фауст вдруг перестал контролировать свое тело, глаза Оазис вспыхнули, и он встал. Ни один мускул, кроме рта, его не слушался, а мозги будто зажали в тиски.

– Ч-что интересно? Что со мной?

– Ты не мог знать, что я здесь,Скакун, я и сама абсолютно спонтанно решила прогуляться, а ты скакнул именно в этот пруд, почему?

– Я… Я спал, не знаю… Мне я…

– Успокойся, подойди.

Фауст невольно пошагал навстречу к ней. Оазис двумя ладонями дотронулась нежно до его лица, но «кокон» сразу же обжег, и Фауст скривился.

– Прости, – раздраженно сказала Оазис, потирая ладони. – Иногда забываю об этом… «Коконе».

– Это тебя расстраивает? – не задумываясь спросил Фауст и понял, что сморозил глупость.

– А ты как думаешь, умник?

Фауст снова задумался, что это ужасно – не быть способным коснуться ничего живого и ощутить его тепло, кожу, шерсть, губы. Ему стало жалко Оазис, за ее колкостью он заподозрил нечто более ранимое. Хотя не понимал что.

– Подойди.

Фауст подошел. Оазис расставила ладони на небольшом расстоянии от лица Фауста, и ее глаза замерцали. Над ее головой загорелся золотой венок.

От нее пахло лавандой и мятой. Он засмущался от ее пристального взгляда и резкой близости, но затем сердцебиение замедлилось, и в голове стало так чисто и легко, как не было уже очень-очень давно. Он облегченно вздохнул и невольно заулыбался, едва не смеясь от радости. Оазис будто распутала давно накопленный клубок тревог и страхов в голове. Не развеяла полностью, но все же. Тело снова его слушалось.

– Просто… Фантастика! Боже, так привык к тревожным мыслям, что совсем забыл, как без них хорошо… Спасибо тебе! Что ты сделала?

– Не за что. Должен будешь, – сказала Оазис и вышла из воды, последние капли воды сразу испарились на ее костюме. – Пойдем в дом, ты весь мокрый, там все расскажешь.

По дороге Фауст растирал себе грудь, чтобы не замерзнуть в холодную ночь. Оазис не предложила скакнуть, а он побоялся перечить. Ее глаза недовольно горели в ночной тьме. Но любопытство было сильнее, тем более Оазис казалась ему более дружелюбной, чем Кос. А еще после ее «чистки» в голове стало так легко, будто все возможно, а поговорить с ней так вообще пустяки, чего тут вообще можно бояться? Она шла чуть впереди, а Фауст ориентировался в темноте по свету ее глаз, как от фар.

– Извини, а… Что за золотая нить, о которой вы с Косом все время говорите? Что вообще за нити?

Оазис вздохнула, не оборачиваясь, будто объясняла это уже тысячу раз.

– Ну, у всех скакунов есть своя «нить», это что-то вроде «следа души», боги могут ее видеть по глазам, если всмотреться как следует, а в Шоре и вовсе видеть все нити, что оставляют за собой живые существа.

– Ого, как информационный след в Шоре?

– Вроде того. Ну вот обычно эти нити красные, а у нас и некоторых скакунов почему-то – золотые.

– И у меня… Золотая нить?

– Угу.

– А… Почему?

– Я же сказала «почему-то», то есть я не знаю, на кой хрен мне это знать? Нашел кого спрашивать, вот Коса донимай с этим, ему ж больше всех надо!

После ее ответа вопросов стало еще больше, но с ними можно было и подождать, а ее не лучшее расположение духа и вовсе отбивало желание общаться. Осталось надеяться, что оно у нее не всегда такое.

В уже знакомой хижине с запахом трав Оазис дала Фаусту свежую одежду из огромного сундука, где оказались черная толстовка и широкие джинсы. Да, закупается она явно не в средневековых секондах. Но Фаусту на удивление шло, раньше он не пробовал в одежде иные стили.

Оазис заварила ароматный травяной чай и усадила Фауста напротив, почти швырнула чашку.

– Ну вещай, скакун. Ты знаком с Архимием?

– Не то чтобы, мы совсем ненадолго пересеклись, потом мы с Косом пошли к тебе.

– Ммм, ясно. И как он тебе? – сухо спросила она.

Вопрос с подвохом, учитывая ее вспыльчивый нрав, Фауст не хотел как-то не так отозваться о ее родственнике.

– Ну-у-у, он…

– Тупой осел? Да. Не стесняйся, лицемерием я не страдаю. Почему ты заговорил о нем в лесу?

– Я думаю, он мертв…

Оазис пристально вцепилась в него золотым взглядом и не моргала почти минуту, раздумывая.

– Почему ты так решил?

– Это может странно прозвучать, но мне часто снятся сны, события которых произойдут в ближайшем будущем или уже произошли, и я видел, как… Один из этой… Наверное, Тройки… убил его.

Тело и разум Фауста опять стали скованы, глаза Оазис загорелись. Он ощутил, как она роется в его памяти, как ковыряется между извилин, выискивая нужные фрагменты. И когда нашла, отпустила Фауста.

– Вот же срань… – сказала Оазис и тревожно обхватила голову руками.

– Слушай, можешь хотя бы предупреждать! – сказал Фауст и жадно глотнул чай, опыт был не из приятных. – Боже, словно похмелье!

– Неважно. – Она небрежно махнула рукой в его сторону. – Давно у тебя начались эти сны?

Фауст еще раз глотнул свой чай. Вкусно, но горько, не хватало сахара. Оазис выглядела расстроенной, и Фауст прекрасно ее понимал, все же речь шла о ее брате.

– Они всегда были. А в конце сегодняшнего я видел тебя в том пруду, а когда проснулся, уже был там же. Видимо, я скакнул во сне прямо из кровати. Никогда раньше не делал этого… Так, без дверей.

– Калидиуса? С ним тоже уже знаком… Хотя да, скорее всего от него вы ко мне и пришли, если я хорошо знаю Коса. – сказала Оазис и неловко добавила, прикрывая рот ладонью: – Как он?

– Вроде нормально… Слушай, он слегка… Чудной.

– Ну типа.

Нависло неловкое молчание, и Фауст не знал, о чем с ней говорить и надо ли вообще говорить? Может, Кос уже рвет и мечет в его поисках. Это натолкнуло его на мысли об их конфликте. Возможно, сейчас самое время задавать вопросы, пока диалог идет.

– Можно вопрос?

– Валяй. – ответила она и с безразличием уставилась в стену.

– Что не так с Косом? Было сложно не заметить некоторое… Напряжение. Почему ты не хочешь идти с нами? Да и Калидиус был Косу, мягко говоря, не рад.

Оазис тяжело вздохнула и недовольно подняла бровь. Ее ногти застучали по поверхности стола, выбивая искры. Фауст так и не понял, почему она тогда решила немного ему открыться, но предполагал, что ей просто было скучно.

– Да все, честно говоря. Кос – мудак, каких поискать, вот и все. Он делал ужасные вещи, иногда глупые, а в целом он просто жуткий фанатик, а Огненноликая будто не замечала… Делала вид, будто все нормально, или просто игнорировала, не знаю, это все глупо… Да что я вообще перед тобой распинаюсь. И вот! Кос передает всем волю Огненноликой, Ибраитос, видите ли, ему первому все рассказала!

– Так ты просто… обиделась?

Фауст подумал, что это как-то не по «божественному», а очень даже по-людски, и странно об этом говорить, когда на кону судьбы миров.

– А это тебя колыхать не должно! Так что завянь!

Исчерпывающе. Не получился диалог.

– Как тебе чай? – сухо и холодно спросила Оазис, наклонившись через стол.

– Неплохо, но я бы добавил сахар.

– В твоем мире уже вроде бы есть интернет? Загугли на досуге значение слова «вкус». Давай, дохлебывай и вали!

Фауст допивал чай и думал об Оазис. Интересно, что она видимо, знакома с мирами где есть интернет и гугл.

– Ты не пойдешь с нами?

– Ха! С чего вдруг? Только потому, что он попросил?

– Потому что… И твой народ здесь умрет, нет? Как я понял, Проклятая Тройка заглянет в каждый мир? – возмущенно спросил Фауст. – Даже Кос…

– Кос все это делает, потому что Огненноликая что-то когда-то там сказала! Ему плевать на семью, в отличие от меня!

Фауста искренне взбесила ее логика, и он уже не мог остановиться. Как можно было быть такой дурой он не понимал.

– В отличие от тебя? То есть ты хочешь сказать, что сидишь тут только из-за обиды на мать?! Или Коса, я не знаю, что там у вас произошло.

– Чего-о? Какой смелый вы поглядите, засранец!

– И если уж говорить о Косе, неважно, что им движет, он сейчас собирает семью, чтобы защитить всех от этой Тройки… А ты тупо сидишь тут и ноешь, какой он плохой!

Оазис сжала кулаки, и золотые искорки побежали из глаз. Фауст нервно сглотнул, но слов назад не забрал.

– А не пошел бы ты, Фауст, на хрен!

– Нет, не пошла бы ты! – крикнул Фауст. – У меня за душой ничего, кроме моих снов, и я пошел черт знает куда, черт знает с кем, чтобы спасти мир, который мне даже не родной! Ты – богиня, одного твоего брата, возможно, уже убили, мать просила о помощи, Кос пришел к тебе и тоже просил, а ты сидишь и нихера не делаешь! Ноги моешь в пруду… А теперь сидишь и злишься на меня?! Дура…

У Оазис сначала было лицо терминатора-убийцы. К концу речи просто отвисла челюсть. Фауст ждал, что она его просто испепелит взглядом, хотя не был уверен, что она умеет как Кос. Но она молча встала и в полной тишине начала перебирать вещи.

– Иди спать, скакун, утром поговорим, и я иду с вами. И больше ни слова!

Фауст сидел в шоке от собственной наглости. Наверное, так всегда, когда чистая и не забитая тревогой голова? Как приятно быть правым. Оазис подошла к Фаусту практически вплотную, к лицу, так что опять стало неловко. В нос снова ударил запах лаванды и мяты. Она слегка, но резко ударила кулаком Фаусту в живот. Помимо удара, ее «кокон» неприятно обжег через одежду.

– Про дуру – было лишнее.

– Ай… Справедливо.

После этого эпизода Фауст был уверен, что попал к ней не случайно и должен был ее убедить идти с ним. Вот нашелся бы хоть кто-то, способный пролить свет на эти видения.

Глава 10

Люк ощущал каждую секунду, проведённую в том доме. И время будто остановилось, когда в один обычный день Вия исчезла и больше не вернулась.

Никто не сказал ему, куда и когда именно она уехала, вернётся ли, и почему ничего не сказала. Неизвестность болезненно скребла душу, отравляя его разум. Он не находил себе места и пытался спрятаться от мысли, что его бросил единственный любимый человек.

Прошло полгода, а Люк так и не смирился – ни через год, ни через два. Он часто вспоминал их последнее прощание перед сном: тот вечер был спокойным и ничем не предвещал беды. Тогда он не осознавал, что видит её в последний раз. Теперь это убивало.

Каждый день он ждал письма или вестей. Это отвлекало от всего: от учёбы, отдыха, людей. Даже издёвки и побои в приюте перестали волновать – он лишь смеялся в ответ, осознавая, насколько всё стало неважным. Со временем это настораживало окружающих. Ближе к совершеннолетию Люк окончательно стал изгоем, его просто перестали замечать. И это его устраивало.

Однажды днём Люк сидел один во дворе. У него не было настроения ни на что. Даже искать, чем бы заняться, казалось бессмысленным. Он чувствовал себя абсолютно пустым – как и весь последний год.

Незаметно к нему подкрался мальчик, на вид ровесник. Люк раньше не видел его в приюте, но не удивился, он давно перестал следить за тем, кто приходит и уходит. Мальчик был невысоким, рыжим, в кожаной ковбойской шляпе.

– Ну привет. Чего сидишь тут один как пень?

Люк тяжело подпускал людей к себе, особенно навязчивых. Но в этот раз, к собственному удивлению, был даже рад. Он удивился, что с ним вообще кто-то заговорил.

– Привет… Извини, я… всё нормально, я просто… часто тут отдыхаю.

– Вижу, что не работаешь! – рассмеялся мальчик. – Меня звать Филин.

– Классное имя. А я Люк.