Малинур. Часть 3

– Только сейчас и здесь. Откладывать и медлить – недопустимо. У вас скоро начало пятничного джума-намаза, у нас тоже полно неотложных дел, – с этим словами Кузнецов отошёл к реке.

– Сергей Васильевич, ну, что говорят? – нетерпеливо спросил Максим и вместе с начальником заставы уставился на полковника.

– Дай команду на тот берег, пусть БТР башней повертит. Немножко напомним, с кем они имеют дело. Только блин, чтоб не стрельнул случайно, – вместо ответа, Сергей распорядился начальнику и присел на корточки.

Умылся ледяной водой, с усилием растирая лицо. Молча поднял руку, капитан подал свою – кое-как встал. Обессиленным взглядом окинул четвёрку афганцев. Старики спокойно обсуждали, один Абдулвали молчал: то ли его мнение было неважно, то ли ему самому их мнение было безразлично.

– У них бача, нашли, – в конце концов ответил полковник.

– Живой?! – обрадовался начальник заставы, и тут же потух: – Или утопший?

– Решают. Подождём, – совсем непонятно ответил Кузнецов. – Есть таблетка от башки? Болит, сил нет.

Никто с вопросами к начальнику разведки больше не приставал.

Спустя пятнадцать минут, все трое аксакалов посмотрел в сторону Кузнецова. Он, ковыляя, подошёл. Мулла, молча показал на третьего старика и пуштуна:

– Если родственники убитого согласятся на компенсацию, их никто в нашем племени за это не упрекнёт, – и старики направились к пикапу.

Сергей остался наедине с Абдулвали. Уточнять, кем ему является третий старик, и почему он ушёл, разведчик не стал. Достал из кармана листок:

– Это схема, где находится тайник. В нём деньги. Шестьдесят тысяч долларов. Лежат в расщелине, упакованы в зелёный армейский котелок. Найти просто – Джабраил всё подробно здесь нарисовал. Тайник его, и врать, он не будет. За причастность к похищению ребёнка ему грозит серьёзное тюремное наказание. А если мальчика не найдут, то до конца срока, он недоживёт точно. Что же касается моей честности, то кроме слова советского офицера, мне тебе нечего больше предложить.

Пуштун даже не взглянул на листок. Он пристально вглядывался в лицо Кузнецова. Сергей тоже замер, наблюдая, как мелко подрагивает борода афганца. Его зелёные глаза блестели, и в какой-то миг, Сергею показался взгляд похожим на Аишин: такой же проникновенный, любопытно-изучающий и необъяснимо притягательный.

«– Ведь это ты убил моего брата», – прозвучал в его голове.

Кузнецов отвернулся, и, не в силах сдержаться, зевнул: настолько ему захотелось спать. Взгляд пуштуна как будто бы высосал из него остаток сил. Уже не стесняясь, он растёр ладонями лицо и глаза:

– Я не спал всю ночь. Давай заканчивать эти гляделки. Соглашайся. Деньги очень большие. Бери машину и вези сюда мальчика. Мы будем ждать здесь же. Старейшины пусть остаются тоже. Ты возвращаешь ребёнка – я отдаю тебе схему, и аксакалы засвидетельствуют наш договор о прекращении кровной мести среди Фарухов и Мельхиоров.

Абдулвали отрешённо продолжал смотреть в лицо, словно и не слыша Кузнецова. Сергей вздохнул устало, вытащил карту:

– Смотри сюда, – он ткнул пальцем, и пуштун наконец-то опустил взгляд. – Тайник находится в горах у пакистанской границы, возле этого кишлака, километрах в пяти. От Лангара, двадцать пять по прямой. За два дня легко доберёшься.

Пуштун опять уставился на него.

– Ну, чего смотришь? У Джабраила свои были планы на деньги. Не для тебя же он прятал, чтобы ты их у своего дувала забрал. Далековато, но ничего не поделаешь – придётся прокатиться. И поверить мне на слово… мальчишка уже сегодня должен быть здесь.

– Мне не нужно твоё слово офицера, – в конце концов медленно заговорил пуштун. – Ты же сам сказал, что пришёл не как представитель Советов, а как человек Писания. Значит, и гарантии давай, как… кто ты, христианин? А где твой крест, если ты христианин?

Кузнецов расстегнул бушлат, засунул руку в нарукавный карман камуфляжа и замер: пальцы не нащупали листок с молитвой, куда был вложен крестик. Молитва осталась у Аиши, или на столе – он не помнил, и крестик. Его в который раз за утро, как будто окатило ледяной водой. Порядка в мыслях это не вернуло, однако пелену сонливости и слабости прогнало. Он совсем расстегнул бушлат и три пуговицы камуфляжа, сунул рук во внутренний карман. Ни молитвы, ни крестика, там не было тоже.

– Им поклянись, что не лжёшь, – внезапно произнёс Абдулвали и взглядом указал на грудь Сергея.

Кузнецов, пряча глаза, недоумённо опустил голову: на его груди висел крестик. Он облегчённо усмехнулся и с улыбкой выдохнул:

– Аиша…

Девушка повесила ему на шею крест, когда Сергей спал, а он, до сих пор и не заметил, что и немудрено, ведь уже пошли вторые сутки, как он не снимал камуфляж.

Пуштун, вероятно, обратил внимание на смену настроения у собеседника, и во второй раз за утро, слегка улыбнулся:

– Офицер КГБ, и христианин. Никогда бы не поверил. Да. Поклянись Всевышним и именем своего Пророка. Мне кажется, такая клятва для тебя важнее слова офицера.

Кузнецов взял крестик в руку, подумал несколько секунд и посмотрел на афганца:

– Я не лгу про тайник и про деньги. Мои помыслы чисты, доллары твои, если сегодня мальчик будет у нас. Клянусь в этом Всевышним, и Исусом Христом.

Он замер, напряжённо прислушиваясь к себе. Воспоминания того рокового утра в ущелье, захлестнули его, голова закружилась. Однако страха не было, но и уверенности в том, что он всё сделал правильно, Сергей не ощутил тоже. Чуть справившись с нахлынувшими переживаниями, разведчик попытался улыбнуться:

– Абдулвали, принимай решение. Неужели ты до сих пор думаешь, что я обманываю? Мне известно, где сейчас находится мальчик, и я мог прийти сюда как погранкомиссар. Или просто, блокировать Лангар, а что произошло бы дальше, ты дофантазируй сам. Соглашайся на деньги, и расстаёмся друзьями.

– Хорошо! – неожиданно громко произнёс пуштун. – Я согласен. Но знай, если ты обманул, ты сам станешь кровником моего рода. Если не я с братьями, то наши сыновья, если не они, то внуки… внуки внуков, найдут – и отомстят за смерть Наби, и за осквернение Всевышнего ложной клятвой. И тогда компенсаций мы уже не примем – только кровь.

– Договорилась, – по-простецки ответил Сергей, словно речь шла не о жизни и смерти, а о покупке барана. – Единственно, забери деньги в ближайшие три дня. И как сделаешь это, дай мне знать: прям здесь, на берегу, зажги ночью два костра. Как-то знаешь… ну, чтоб мне было спокойней. И ещё. Про Джабраила, и про условия нашего договора, лучше помалкивать. Хорошо?

Пакистанец хитро прищурился, выискивая подвох в услышанном.

– Это, я тебя прошу уже как заместитель пограничного комиссара, – несколько угрожающе уточнил полковник, – так сказать, чтоб сохранить нерушимой дружбу советского и афганского народа, на отдельно взятом участке государственной границы.

Пуштун с водителем и хозяином коровы уехал, аксакалы остались. Кузнецов подошёл к БТРу, сообщил, что пока ждём: афганцы пообещали привезти найденного ребёнка. Начальник заставы искренне обрадовался, и спасению мальчика, и что не пришлось самому разруливать недоразумение с коровой.

– Организуй здесь службу и охранение по уму, – обессиленно попросил Сергей, – я в бэтре прилягу на сидушках, посплю хоть немного. Башка раскалывается, не могу уже. И бойцам передай на тот берег, вон тем, что у склона копошатся, типа службу тащат… они поляну там земляничную надыбали: пусть соберут земляники, полкепки, пацана хоть порадуем. Затупят, что нет ничего – скажешь: на дембель последней партией поедут, обеспечу, – и уже залезая внутрь, уточнил: – А где Колесников?

Макс оказался с другой стороны машины. Он в который раз мыл руки и делал это уже с хозяйственным мылом, что взял у водителя БТРа. Полковник незлобно сматерился, назвал подчинённого истерическим неврастеником, который на фоне контакта с мёртвой человеческой плотью и кровью, впал в рипофобию. Приказал «не маяться хернёй» и тоже лечь поспать, иначе после переправы назад, пошлёт его собрать останки Богача и кремировать их по обычаю современных зороастрийцев. Макс нервно улыбнулся, но заверил, что гарантирует до самого Хорога теперь руки не мыть.

– Лезь в машину и ложись спать, – приказал полковник, – часа полтора у нас точно есть. Когда потом отдохнуть придётся – неизвестно.

Сон в БТРе это ещё то удовольствие, но ни жёсткость сидушек, ни запах пороха с бензином, ни гул, которым внутри отзывается любое воздействие на тонкую броню, ничто не могло помешать офицерам мгновенно отключиться. «…луже мочу, а волку мясо. Всё уже случилось, всё произошло… от тебя уже ничего не зависит» – последняя мысль, что мелькнула в затухающем сознанье Кузнецова и тут же он проснулся.

– Тащ полковник, вставайте. Едут, – иглой воткнулся в мозг голос начальника заставы.

Чуть меньше двух часов, словно выпавшие из жизни: ни снов, не ощущений – только закрыл глаза и сразу же открыл. Никаких изменений, лишь боль в ноге и плече стали острее, да стрелки на часах сместились. Кузнецов толкнул Максима, тот застонал, но проснулся тоже быстро. Когда вылезли из БТРа, машина уже подъехала.

– Он ещё спит, – сказал Аблулвали, открыв заднюю дверцу пикапа.

Сергей заглянул внутрь. Неестественно бледный Алишер лежал на кресле с закрытыми глазами. Офицеры переглянулись.

– Опий, – произнёс пуштун. – Кроме первых минут в доме, он ничего не вспомнит. А скажешь, что бородатые дяди ему приснились, так и вообще, ничего в памяти не останется. Не будите только, пусть сам проснётся. К вечеру уже отойдёт.

Кузнецов наклонился к лицу мальчика, почувствовал дыхание и нащупал пульс. Посмотрел на офицеров:

– Берите аккуратно, не разбудите. Его нашли рано утром с серьёзным переохлаждением. Напоили чем-то. Пусть спит.

Мальчишку унесли. Сергей и пуштун отошли в сторону, разведчик развернул схему:

– Это кишлак, а это тропа, – он пальцем тыкнул в бумагу. – Здесь, почти у гребня, увидишь россыпь каменных глыб, словно специально наваленных там. Это ориентир. На обратном склоне будет горизонтальная площадка и торчащий обломок скалы. Здоровый такой, тёмного цвета, на маяк похож, – Кузнецов посмотрел на пуштуна: – Знаешь, что такое маяк? – тот молчал. – Понятно. На башню похож, – и уставился вдаль, припоминая место своей первой встречи с Богачом. – Площадка небольшая, обрывается ущельем, а на самом краю, каменная глыба лежит, в форме сидящего человека, скрестившего по восточному ноги и приклонившего голову. Сразу заметишь его, архата7 напоминает, который молится. Так вот, тайник расположен в скале, как раз с обратной стороны от площадки и этого молящегося камня. Вот здесь. Там трещина, от вершины и до самого основания. Внутрь посмотришь, на уровне пояса увидишь зелёный котелок, армейский. Деньги в нём.

Пуштун взял схему в руки. Кузнецов уточнил:

– Джабраил подписал, вроде читается. А, ещё забыл! Сверху котелок прикрыт камнем, но бок всё равно видно.

Абдулвали прочёл подписи и, свернув схему, улыбнулся:

– Ты так рассказываешь, словно своими глазами всё видел.

– Ну, в Афганистане всё тайна, и ничто не секрет. Джабраил хороший рассказчик, – отшутился Сергей, уже не думая о том, убедительна ли его легенда про Богача или нет. – Пойдём к отцам, засвидетельствуем наш договор.

Офицер позвал солдата, таджика, который планировался в качестве переводчика:

– Этот мусульманин будет свидетелем с моей стороны, – на дари сообщил он афганцам.

– Есть! – невпопад ответил боец, хлопая глазами и вообще не понимая о чём идёт речь.

– Договор сейчас заключаем, о прекращении кровной мести между двумя уважаемыми родами, – пояснил ему полковник. – Хранить его будешь в своей голове, как в сейфе – понял? В неизменном виде и пока сейф цел. И упаси тебя Аллах что-то забыть или перепутать. Осознаёшь ответственность?

– Так точно, – уже испуганно ответил воин и уставился на Коран в руках офицера.

Кузнецов проснулся от ноющей боли в затёкшем плече. Сразу глаза не открыл, но почувствовал на лице чей-то взгляд. Еле разомкнув веки, увидел Алишера, который улыбаясь, протягивал ему красную ягоду.

– Сергей проснулся! – тут же раздался звонкий девичий голос и перед глазами появилась смеющаяся Гульнара. – Сергей, ну вы поспать, конечно! Уже Алишер проснулся. Уже всю землянику почти съел. Кое-как уговорила вам хоть чуть-чуть оставить. Вставайте, нельзя на закате спать – голова болеть будет. Аиша! Ты слышишь? Сергей проснулся!

Девчонка скрылась, а Кузнецов поддался и приоткрыл рот, куда мальчик засунул ягоду. Аромат и лёгкая кислинка вернул остроту восприятия. Он сел на кровати, потрогал колено, обмазанное по приезде какой-то вонючей мазью и забинтованное Аишей. Голова вроде перестала болеть, но вчерашние травмы, получив покой – отекли, отчего двигаться стало ещё труднее.

– Как дела, Алишер? – улыбнулся офицера мальчишке.

Тот сверкнул белыми зубами и с криком: «Аиша, командон расид8!», умчался за сёстрами, с которыми столкнулся в дверях.

Аиша велела ему погулять во дворе и подошла к Сергею. Присела напротив, Гульнара встала сбоку от неё. Обе улыбались.

– Как вы себя чувствуете? Аиша спрашивает, – перевела девочка жест сестры

– Спасибо. Нога побаливает только. Алишер давно проснулся? Как он?

– Через час, как вы заснули. Кушать сразу попросил. Мы веселим его, и сами так отходим от кошмара. Вроде не помнит ничего, но пока непонятно, по-моему, ещё дурман действует. Но ни травм, ни синяков на теле нет. Пойдёмте кушать, мы пирог испекли для вас и для Максима.

– О! Точно! А где Макс?

Колесников приехал с заставы, когда уже начало смеркаться. Он доложил в отряд об обнаружении тела Наби Фаруха его родственниками, и более того, что установили главное: легенда с кровной местью сработала, подозрений в причастности к его смерти пограничников, у них не возникло. Но, теперь в о́круге возникли вопросы к Кузнецову: как так получилось, что две местные женщины оказались на сопредельной территории, погибли там несколько месяцев назад, а разведчики узнали об этом только недавно? Полковник Славин нервничает, приказал завтра же возвращаться в отряд, комендатурская машина за ними прибудет с утра. Раненые офицеры чувствуют себя хорошо, даже рука у Миши после ранения задницы чудесным образом начала заживать.

– Это нормально, – философски отреагировал на последнюю новость Сергей и посмотрел на свою ладонь. – У рукажопов всегда так: одно лечится, другое калечится. А Мухробов – у нас знатный рукажоп. Правда, у него наоборот всё: одно калечится, зато другое выздоравливает. Такая вот Макс диалектика… бытия, мать его… Ладно, мой руки, пошли жрать. Девки пирог испекли, – и хитро посмотрел на подчинённого, который чуть напрягся. – Шучу! Не вздумай руки мыть – обещал! Терпи до Хорога. Хотя перед едой лучше помой, а то к двум в жопу раненным не хватало ещё одного, тоже с жопой пострадавшей, только от дрисни.

Колесников аж повеселел, что начальник наконец-то стал общаться как и раньше: без холодного формализма и шутливо подтрунивая над подчинёнными.

Дабы не бросать тень на девушек, Кузнецов предложил пригласил на ужин и соседскую семью. Оказалось, что они придут и так: сегодня девятый день после смерти Али. Сергей забыл совсем об этом, но Аиша просто написала на его извинение: «Не переживай, Али доволен новым хозяином акинака. Хотя нам очень тяжело чувствовать присутствие брата, при этом смеяться и веселить Алишера. Боюсь, чтобы пережитый испуг не отразился на его психике».

– А как ты объяснишь гостям наше присутствие? Может скажем, что я привёз с оказией письмо от отца, ну ты и пригласила нас на поминки?

«Ты забыл, мне нельзя лгать. Так и скажу: ты нам послан Всевышним. Поэтому этот дом, тоже твой. Но можешь не переживать, никто и не спросит, у нас всегда было много гостей. Моё реноме здесь – безупречно» – Сергей прочёл ответ, который в очередной раз, ввёл мужчину в ступор. А после того, как девушка прям в его руках зачеркнула «нам послан», на «мне подарен» – совсем растерялся.

Днём погода ещё была тёплой, но несмотря на то, что с заходом солнца уже становилось ощутимо прохладно, стол, всё равно накрыли во дворе: разместить в доме всех «соседей», коими оказались чуть ли не полкишлака, не представлялась возможным. Вообще-то, поминальным должен был быть обед, но строгих правил на этот счёт не существовало, поэтому, по понятным причинам, решение о ритуальной трапезе девушки приняли, лишь когда чуть пришли в себя от пережитого. По местному обычаю все угощения готовили гости, которые восприняли перенос мероприятия с пониманием: «Бедные девочки, всё не могут наплакаться по брату, даже поминки устраивать не хотят». Ужас потери Алишера, сменившиеся радостью от его возвращения, эмоционально истерзали сестёр. А последующее скорбное застолье окончательно выбило из колеи: Гульнара рыдала весь вечер, уткнувшись в подол халата соседской женщины. Аиша наоборот сидела с каменным лицом неподвижно, глядя перед собой, лишь иногда реагируй лёгким кивком на слова о брате. С мужской части стола Кузнецов еле сдерживался, чтобы невольно не взглянуть на неё. Он настолько старался выглядеть равнодушным к девушке, что, даже когда попросили сказать о покойном, он назвал его сестру Аишей Каримовной, а отца просто Карим. С учётом речи на памирском диалекте, произнесённой к тому же русским, для памирцев, подобный русизм по отношению к молодой особе прозвучал ну очень уж двусмысленно. Все поняли, что русский офицер признал в Аише то, что им уже давно было известно: девушка помазана Всевышним; или наоборот: теперь бедняга может пострадать за свою древнюю веру, ведь столь официально человека называют только когда к нему имеются вопросы у соответствующих органов. Единственным, кто в это момент спрятал в пол свою улыбку, являлся Максим. Для него подобное переигрывание лишь подтверждало ощущение: полковник Кузнецов неровно дышит к девушке, и даже профессиональные навыки, уже не позволяют ему адекватно оценить, как окружающие воспринимают собственное поведение.

Поминки не затягивали. Вскоре гости разошлись, остались только соседские женщины, трое мальчишек и офицеры. Соседки помогали убрать со стола, а пограничники ждали прибытия заставской машины. Макс показал ребятне как разбирается и собирается автомат, и Алишер с друзьями уже не мешались под ногами, занятые на топчане со взрослой игрушкой. Сергей сидел на кухне, беседовал с женщинами о житие-бытие и делился последними новостями. Сёстры вроде тоже ожили: Гульнара опять затарахтела, успевая участвовать и в беседе со всеми, и говорить за сестру; Аишу к уборке и мытью посуды не подпустили – она сидела напротив Кузнецова и тоже активно жестикулировала свои слова. Говорили о всякой ерунде, каждый рассказывал о своём, и Сергей, не замечая как, вдруг оказался главным рассказчиком. Зацепившись языками с одной из соседок, чья дочь живёт в Душанбе, они сначала обсудили столичную жизнь, архитектуру и культурные места республиканского центра, а потом, как-то незаметно, вдарились в воспоминания юности. Сергей вспомнил Уссурийск, своих родителей, дедов, учёбу в школе и в суворовском училище, бабулю. Воспоминания настолько захлестнули его, а слушатели оказались столь отзывчивы и восприимчивы, что офицер просто не мог остановиться. Он говорил и говорил, присутствующее слушали с неподдельным интересом, своими уточнениями и эмоциональными междометиями всё больше и больше пробуждая в нём страсть рассказчика. В какой-то момент он вынырнул из этого потока и с удивлением обнаружил, что, оказывается, давно уже не отрываясь смотрит на Аишу, но всем окружающим это абсолютно безразлично – все смотрят на него и ждут лишь продолженья. Он много лет оттачивал искусство внимательного слушателя и не был никогда особо интересным рассказчиком. А тут его вдруг так прорвало, как будто бы внутри разрушилась невидимая плотина и содержимое из памяти хлынуло наружу.

– И что, бабушка так и умерла, и что она хотела вам сказать – вы так и не узнали? – взволнованно спросила Гульнара, когда Сергей остановился в попытке оценить своё состояние, для него неестественное, новое, но чрезвычайно приятное.

– Да подожди ты, Гуля! – раздался голос одной из женщин. – Не мешай, видишь вспоминает. Сергей, так Вы успели узнать?

Кузнецов осмотрелся вокруг, и опять его взгляд споткнулся на Аише. Девушка с умилением смотрела на него:

«– Вот теперь я читаю тебя идеально. Продолжай, не останавливайся…»

– Сергей Васильевич, машина десять минут как пришла.

Полковник оглянулся. В дверном проёме, облокотившись на косяк, стоял и улыбался Колесников:

– Мне уже самому интересно, что бабушка хотела сказать. Только машину ждут на заставе, через час ей на выезд опять.

– М-да, заболтался я здесь с вами, – смутился Кузнецов.

И тут произошло то, что даже для мусульман-исмаилитов, было как минимум нехарактерно, а в какой-нибудь ортодоксальной суннитской среде, так и вовсе – небезопасно: Аиша подалась вперёд и на виду у всех положила руку на колено чужому мужчине – Сергею. Правда сразу же убрала, привлекая к себе внимание пожилой женщины, самой старшей из присутствующих, после чего замельтешила жестами:

– Аиша хочет сказать, – озвучила сестру Гульнара, – что Сергей джан был тем, кому наш брат успел завещать свою последнюю волю: позаботиться об отце и нас. Сейчас в этом доме не осталось мужчин, наш отец болен и пока лежит в больнице, а племянник ещё совсем мал. Поэтому ношу старшей, в семье приходится нести Аише. Если Сергей пожелает остаться и отпустит машину, то она просит Вас – тётя Мадина, – Гульнара указал на пожилую соседку, – предоставить ночлег офицерам в своём доме, дабы соблюсти традиции приличия и гостеприимства, а всем нам дать возможность услышать продолжение его истории.

Женщина подошла к девушке и обняла её:

– Конечно, моя пиядаси9! Я сейчас спрошу у мужа, но уверена – от такой чести он точно не откажется, – и повернувшись к офицеру: – Сергей джан, у нас так мало здесь новостей, поэтому мы с интересом ещё послушаем ваши истории, а переночуете со своим товарищем в нашем доме. Оставайтесь, если служба позволяет.

Кузнецов взглянул на капитана. Тот развёл руками и улыбнулся, мол, не против, как начальник посчитает нужным. Тут же раздались детские возгласы: «Командон бокий мемонад! Командон бокий мемонад!»10 и пацаны, стоявшие за Максимом, с визгом вылетели во двор продолжать свою игру.

– Ну если не стесним, то согласны. Завтра в семь уедем, – Кузнецов посмотрел на Аишу.

Девушка сияла, и никто уже не сомневался, что не только интерес к рассказу и уважение к гостю сподвигли её на такое предложение. Читать Аишу сейчас, наверное, мог каждый, тем более женщины, врождённо много более одарённые слышать немые девичьи монологи. Сергей окинул взглядом присутствующих, и ему в который раз за последний месяц показалось, что окружающие – все эти женщины, пожилые и не очень, знают что-то такое, о чём он не ведает сам. Так же как и в сценах общения дочери с отцом, их взгляд излучал восторг от осознания общей тайны и некую грусть, только в данном случае, безнадёжную и сочувствующую. Причём у тёти Мадины даже навернулись слёзы. Женщины смотрели на Аишу, а некоторые, те, кто посмелее, украдкой кидали смущённые взгляды на Сергея, тут же пряча глаза, стоило ему только в их сторону повернуть голову.

Многозначительная пауза прервалась словами Мадины, которая отослала свою дочь предупредить мужа об ожидаемых гостях. Кузнецов распорядился водителю возвращаться на заставу и вместе с начальником заставы прибыть сюда к семи утра.

– Вы закончили на том, что бабушка хотела что-то сказать, но не услышали, а вскоре она умерла, – напомнила та же женщина, которая минуту назад одёрнула Гульнару.

– Да, – отреагировал Сергей. – То был наш последний разговор. Он состоялся много лет назад. А что она хотела сказать, я узнал в прошлый… сегодня пятница… в прошлое воскресенье.

Сдавленные возгласы испуга и удивления заставили офицера сразу улыбнуться:

– Нет-нет! Никакого спиритизма-мистицизма. В смысле бабушка умерла давно, просто от неё остались кое-какие вещи, и лишь спустя десяток лет, я решил их изучить подробней. Аиша посоветовала мне съездить в отпуск на родину, на Дальний Восток, и там, поискать ответы на свои вопросы из прошлого.

– Хм! – произнесла Аиша, и все недоумённо уставились на немую, так как раньше никому не приходилось слышать от неё столь сложных и членораздельных звуков.

Девушка искоса смотрела на Сергея, округлив глаза и демонстрируя всем видом неподдельное удивление. Вспыхнув румянцем и смущённо улыбаясь, она тут же стала руками объяснять сестре. Та, прищурив глазки, хитро взглянула на офицера:

– Что-то вы Сергей джан путаете. Аиша говорит, что ничего подобного она вам не советовала.

– Та-та-та! – опять раздался звонкий голос старшей сестры, сопровождаемый игривой улыбкой и театральным помахиванием кулачком с поднятым указательным пальцем.

Возникла пауза.

– «Да-да-да» – ты это хотела сказать? – первый сориентировался Кузнецов и наклонился к девушке.