Малинур. Часть 3

Правда, так, конечно, было не всегда. Лет где-то до семнадцати, я училась со всем этим управляться, и люди часто просто от меня шарахались. Дело в том, что вскоре после возвращения во мне начала просыпаться женщина. Энергия основных инстинктов очень мощная и снимая личностную преграду, она так же как и все иные проявления корневой природы, транслируется вовне. Каких только сплетен и слухов вокруг тогда не родилось – можно написать ещё один сборник «Мифом народов Памира». Тем не менее Всевышний помог, и в общине меня приняли».

Говоря словами Аиши: мозг Сергея разрывался. Вновь столкнувшись с необъяснимым внешним влиянием, он уже не пытался понять логику его природы, а прочитав объяснение, особенно про духов, вовсе засомневался и в своей, и в её адекватности.

– Ты сказала, что не можешь говорить.

– Э! – сразу прервала его Аиша.

– Извини – не помнишь, как говорить.

– Та, – уже по-деловому отреагировала она, явно испытывая удовольствие от произношения новых звуков.

– Не помнишь, как говорить, потому что голова занята какой-то работой, – Сергея взял блокнот, нашёл нужное место: – Вот: «Речь использует огромный ресурс головного мозга, а у меня, кажется, он весь задействован для иного общения и других целей» Про общение, я ещё могу предположить о чём речь. А «других целей» – ты же не физик-ядерщик, которому при Берии дали два года на разработку атомной бомбы? Какие такие цели могут быть, что всё остальное просто не удерживается в голове?

Она пристально взглянула в глаза, дочитала там то, что Сергей по какой-то причине не сказал голосом, и опять взялась за писанину. Вошла хозяйка.

– Тётя Мадина, одна минута, Аиша допишет, и расходимся.

– Ой, да говорите-говорите! Всё равно до одиннадцати не ложусь. Вот передачка для Карима. Там фрукты, хлеб наш – очень его любит, сыр, ну и по мелочи, – и погладив девушку по голове уже обратилась к ней: – Моя пиядаси, я слышу твой голос. Это же здорово! Сергей джан, – она посмотрела на офицера, – обязательно Кариму расскажите, для него такие вести, лучше всякого снадобья!

Кузнецов расплылся в улыбке. Женщина что-то взяла в шкафу и вышла с кухни. Пока Аиша писала, он исподволь рассматривал её, готовый в любое мгновение перекинуть взгляд на отрывной календарь, висящий на стене напротив. Даже заранее прочёл, что там написано крупным шрифтом: «23 сентября 1983 года. День Международной организации глухонемых, созданной в 1951 году для сохранения жестовых языков и защиты прав глухонемых…». Нахмурился. Очередной дуратский знак, наталкивающий на аналогии с событиями его реальной жизни, опять поднял со дна и вытолкнул в сознание муть предчувствия чего-то неотвратимого, и заведомо уже предопределённого. Но изящный изгиб женской талии перед глазами, быстро отвлёк внимание мужчины. Девушка склонилась над столом, отчего белое седрэ на спине натянулось, и, плотно облегая тело, явило взору гибкий стан и плавную округлость бедра.

Не меняя позы, Аиша, словно почувствовав взгляд, повернулась. Сергей тут же глупо улыбнулся и ткнул пальцем на стену:

– Посмотри, какой сегодня день оказывается.

Она развернулась в другую сторону, для чего немного оставила правую ногу. Седрэ на спине натянулось ещё сильнее, а юбка скользнула меж ног: теперь изгиб талии плавно переходил в округлость бедра и его стройное продолжение до коленки. Там материя струилась вниз, обнажая голень выше щиколотки. Линия тела от шеи и до колена, обтянутая белой тканью и в слабом свете керосиновой лампы, казалась высеченной из мрамора, и только русые прямые волосы, ровно лежащие на спине, придавали ваянию создателя фактурность и живую теплоту.

– С этого ракурса, ты похожа на Афродиту, высеченную из белого мрамора, – почти шёпотом произнёс Сергей, и девушка резка повернулась к нему.

Ткань расправилась, скрыв всё то, что мгновение назад так волнительно питало мужскую фантазию. Её щёки порозовели, а глаза словно выстрелили короткой изумрудной вспышкой. Она улыбнулась, указала правой рукой на календарь, а левой, продемонстрировала одобрительный жест, подняв большой палец. Затем вновь хотела продолжить писать, но небрежно махнула рукой и протянула блокнот собеседнику:

– На, – и с улыбкой ещё раз махнула, мол: «Нечего было отвлекать, устала писать, а с тебя хватит и этого».

– Слушай, ты же когда начнёшь говорить, достанешь меня своей болтовнёй!

Девушка зажала рот, лишь глазами показывая своё удивление очередному и неожиданному «припоминанию». Потом убрала руку и мелко затрясла головой, восторженно глядя на Сергея и осмысливая, что с ней происходит.

– Подведём краткий итого сегодняшних занятий, – театрально строго произнёс Кузнецов: – Хм, это… это просто Хм. Та, это Да. Э, это Не. На… это На. Неплохо для первого урока, – и заулыбался.

Аиша, визгнув от восторга, обняла Кузнецова и поцеловала в щёку. За стенкой зашевелился Макс. В этот момент вошла Мадина, с умилённой улыбкой и удивлённым взглядом. Аиша как ошпаренная отпрянула и покраснела словно сегодняшняя земляника. Зажав в руке блокнот, она открыла от испуга рот и так сидела неподвижно, боясь повернуться к женщине лицом.

– Дочитаю завтра. Всё. Пора спать, – Сергей поднялся из-за стола, пытаясь изображать деловой беспристрастный тон и побледнев от очевидного: на этот раз Мадина видела и объятие, и, скорее всего – даже поцелуй.

А ещё он точно знал и был уверен, что этот поцелуй был наяву, и в данном случае, он, несомненно: человеческий, женский, Аишин…

Глава 4

328-327 год до Р.Х.

Вопреки первоначальным намерениям Александра зимовать армии всё же пришлось в Наутаке11, что близ Мароканда. К концу осени благословенная и воспетая Авестой земля Согдианы обезлюдила настолько, что назвать это покорением было сложно. Геноцид аборигенов – более подходящий термин для итога двух лет почти тотального истребления людей по признаку веры или причастности к восставшим племенам. Когда царь осознал масштаб катастрофического опустошения провинции, ему наконец-то стало понятно, что просто оставить здесь гарнизон и уйти, означит неминуемую потерю контроля над территорией: благодатной землёй обязательно соблазнятся северные племена скифов (они же саки), их соседи по степи – массагеты12, да и вообще, невесть кто ещё. Необходимо срочно заселить разорённые провинции, для чего он поручил Гефесстиону лично заняться переселением на север части лояльных бактрийцев и людей из соседних областей. Кроме того, как нельзя кстати пришёлся визит ко двору Александра правителя последней непокорённой персидской сатрапии – Хорезма, которую от Согдианы отделяли южные пустыни тех самых массагетов и скифов. Хитрец, почуяв, что могучая армия навряд ли двинется через владения кочевников захватывать его вотчину, решил всё же наведаться и признать власть Александра, планируя таким образом разобраться руками македонцев со своими давними региональными конкурентами. Якобы в знак покорности, он предложил содействие в завоевании ближайших соседей Хорезма, а затем еще колхов13 и племен, живущих у Геллеспонта14, Пропонтида15 и Понта16. Бредящему мировым господством царю идея в принципе понравилась, и на военном совете, он огласил её как следующий, после захвата Индии, этап эллинской экспансии. А пока он истребовал у хорезмского правителя прислать в Согдиану на постоянное жительство крестьянский и мастеровой люд, в количестве, достаточном для заселения не менее двух городов.  Именно на этом зимнем совещании, Александр наконец-то сформулировал и обсудил со своими военачальниками стратегические планы: ближайшая задача – разгром двух последних очагов согдийского сопротивления в южных крепостях Узундара (Согдийская скала) и Партаксены (Скала Хориена); дальнейшая задача – захват Индии, ну и как направление последующих усилий – бросок к Герканскому и Понтийскому морям для овладения территориями южнее и севернее Кавказа. В ходе обсуждения плана окончательно стало ясно, что выросшая из небольшой Македонии, империя раздулась почти до края земли и уже перестала быть собственно македонской, а сделалась личной империей Александра. Империей, которая нужна ему для проведения невиданного до сели социально-политического эксперимента: создание наднациональной сверхдержавы без этнических и религиозных границ, и полностью синкретичным народом, лишённым «предрассудков» своей исторической памяти, культуры и веры. Впрочем, политическую часть замыслов Царь Азии огласил узкому кругу соратников, раскрыв им, пожалуй, и главный нюанс: размывание этнорелигиозной самоидентификации должно касаться всех покорённых народностей, с постепенным внедрением единой религии, идеологии и культуры, в основе которых, будут идеалы эллинского мировоззрения.

– Десятки племён и народов так и останутся разобщёнными своими эгоистичными интересами, которые будут рвать империю на части до тех пор, пока мы не внедрим в их сердца единые образы богов, одинаковое представление о праведных обычаях и культуре. Мы не будем называть эти идеи эллинскими, но по сути, они будут ими! – резюмировал Александр свою речь, весь, трясясь от возбуждения и попеременно глядя в глаза присутствующим. – А для начала нам следует принять варварские традиции, чтобы потом, мягко и незаметно подменить их нашими – эллинскими. Мы, и только мы вправе нести свет истины!

Он ждал реакции, однако все молчали. Молчал и Птолемей…

Дело в том, что после гибели Клита Чёрного Александр впал в затяжную депрессию. Близкие друзья успокаивали царя, но их разумные доводы влияли слабо, а действенными оказались усилия опять же тех самых придворных гадателей-лизоблюдов, убедивших властителя в абсолютной правильности его импульсивного поступка. Эксплуатируя и так воспалённое донельзя тщеславие Царя Азии, они внушали ему веру в свою богоизбранность и непогрешимость, тем самым всё больше затмевая сознание от объективного восприятия реальности. Как результат, все те, кто смел говорить с Александром не в угоду его самолюбию, а руководствуясь фактами, оказались на вторых ролях. А такие, как Птолемей, прямо высказывавшие в личном общении мысли, которые публично огласил погибший Клит Чёрный, и вовсе стали вызывать у него подсознательное недоверие.

Вплоть до весны, когда амбициозные планы уже были явлены соратникам и единогласно поддержаны общим молчанием, царь пребывал в вакууме здравого смысла. Но в первые дни месяца фраваши17, произошло событие, вырвавшее правителя из сладкого рабства льстивых увещеваний и вернувшее его хоть на время в реальность. А она, естественно, оказалась несколько иной, нежели представляется ослеплённому гордыней и честолюбием: обстоятельствам без разницы, что ты о себе возомнил, и падающий камень не отвернёт в сторону оттого, что ты считаешь себя бессмертным – случился очередной заговор, и на этот раз, действительно опасный. Он-то и восстановил доверие Александра к Птолемею, так как буквально в последний момент, именно стратег прознал о намерении нескольких царских пажей отравить его.

Вечером, после того как Птолемей доложил царю о предателях и первые же допросы подтвердили его слова, он, находясь в своей палатке, вдруг вспомнил о кинжале Мельхиора. Нет, акинак ничем о себе не напомнил. Мысль сама собой появилась в его голове, когда стратег размышлял о последствиях, реализуй заговорщики свои планы. Достав акинак, Птолемей поднёс его клинок к давно зажившей ладони и прислушался к ощущениям. Шрам на месте раны никак не откликнулся.

– Может, сила твоя иссякла… или на самом деле, лишь самовнушение было её источником? – тихо произнёс он, наблюдая, как кинжал что-то отвечает переливами тусклого блеска на кромке лезвия. – Ведь ты вроде ждёшь от меня действий по защите Авесты, а я сегодня спас её главного врага. Или он уже не угрожает писанию? А если угрожает, тогда почему ты позволил мне сберечь жизнь Александру?

Пламя масляной лампы разгорелось, клинок заблестел целиком и отчеканенный фаравахар засиял в сумраке словно звезда.

– И почему ты убил Дария, царя единобожьих персов и ревностного бехдина? Да, со слов Валтасара и многих других, шахиншах и его народ отошли от истинной веры, но тогда, чем тебе оказался неугоден Патрон? Он же свято верил в твоего бога, и вера его была истинной?

Пламя качнулось – кинжал отреагировал мелкими искрами на кончике лезвия, и только сейчас Птолемей удивлённо обратил внимание, что каждый его последующий вопрос, по сути, отвечает на предыдущий. При этом и вопросы, и ответы, возникают в его голове сами собой, а он лишь наблюдает за этим процессом и обрекает их в вербальную форму.

– Хм. Неужто, твоя воля была в убийстве заблудшего Дария, а Патрон её так и не распознал, и за него расправу совершил Барсанет? Ведь поэтому ты его оставил живым? Верно?

Лезвие заиграло жёлто-оранжевыми бликами от всполохнувшегося пламени лампы.

– Интересно, почему тогда ты не остановил меня сегодня и позволил спастись Александру? – Птолемей глубоко вздохнул. – Не… твоя сила не иссякла. Ты просто спокоен. Знаешь что-то.

Пламя опять стало ровным, клинок потускнел, словно заснул, стратег решил последовать его примеру и через несколько минут уже безмятежно храпел.

***

В канун весеннего праздника Навруз армия подошла к крепости Узундара. Расположенное на высоте шести стадий укрепление с двух сторон ограничивалось глубокими ущельями, а с третьей, защищалось скалой, возвышающейся над цитаделью остроконечным пиком. С точки зрения фортификации, сооружение поистине было уникальным и выглядело непреступным. Находясь на границе Бактрии и Согдианы, оно позволяло иметь огромный смешанный гарнизон и держать осаду неопределённо долго. В крепости располагался обширный участок плодородной земли, где выращивался ячмень и овощи, а также озеро, которое питалось талыми и дождевыми водами.

Почти сразу Александр предложил осаждённым сдаться, однако Аримаз, принявший на себя роль лидера сопротивления и возглавляющий гарнизон, наотрез отказался.

– Если тебе не жаль времени, – читал вслух Александр ответ на свой ультиматум, – то можешь остаться здесь на два года. Быть может, тогда, оскудеют наши припасы. Ну или попробуй договориться с горными духами па́ри, которые доставят на своих крыльях солдат прям наверх.

Царь отложил свиток и задрал голову, наблюдая, как несколько орлов кружат в голубой вышине над скалой. Железный шлем с султанами из перьев чуть сполз назад и оголил лоб, сморщенный от напряжённых размышлений. Не отрывая взгляда от парящих птиц, он расстегнул латный ошейник из металлических пластин, скинул окантованный золотом пурпурный плащ и двойной льняной доспех с наплечниками и пластронами. Затем снял шлем. Оставшись в короткой тунике и высоких шнурованных сандалах, Александр, не произнеся ни слова, направился вверх от подножья скалы.

– Идём Птолемей, посмотрим, где живут крылатые па́ри, – не оборачиваясь позвал он, – два года ждать мы точно не сможем, придётся договариваться с духами.

Стратег улыбнулся столь знакомой, но уже немного забытой манере царя иронизировать в моменты решения трудных задач. Он последовал его примеру и сложил на землю амуницию, оставив только пояс с акинаком. Вместе с десятком солдат они поднялись по скале примерно на четверть её высоты. Ползти дальше не позволила крутизна склона. Тяжело дыша, Александр прислонился к гранитной стене и подозвал к себе воинов.

– Я вас взял с собой не просто так. Вы все были пастухами и хорошо знаете горы. Поэтому спрашиваю. Возможно ли по этой стороне скалы, взобраться на её вершину, и что вам для этого необходимо?

Солдаты задрали головы, перешёптываясь и скептически цокая языками.

– Смелее! Оплата будет щедрой, но только тем, кто сам достигнет участков, нависающих над крепостными стенами, ну или оседлает па́ри для этого, – царь с улыбкой посмотрел на Птолемея. – Скажи, дружище, ты прошёл в горах Па-и-мирха сотни стадий, хоть раз, встречал там этих мифических женщин с крыльями?

Стратег в ответ улыбнулся тоже:

– Когда ночуешь под звёздным небом вблизи у самого Митры, они слетаются с заснеженных пиков, и ты слышишь шелест их крыльев. Но открывать глаза нельзя. Иначе они поработят тебя своей красотой, и тогда исход печален: смерть или безумие. Поэтому все те, кто их видел – мертвы или почти мертвы.

– Ну вот, вы слышали. Вариант с па́ри отпадает, – засмеялся царь. – Говори ты, – он ткнул в самого рослого из воинов. – И да, я не сказал, что сделать это нужно будет незаметно. Чтобы застать противника врасплох.

Воин растерянно почесал затылок, прежде чем решился отвечать:

– Для тех, кто обладает необходимой сноровкой, задача по силам. Нужны опытные скалолазы, которые прокинут верёвки, а по ним уже смогут взобраться и остальные. Вопрос в другом. Как с той скалы спуститься в крепость? Там тоже отвесный склон и лучники всех просто перебьют прям на верёвках. Да и вершина такова, что больше сотни человек на ней не разместить.

– Не бойся, всех лучников мы оттянем к ущелью. Да и вы понесёте с собой тысячи стрел, чтобы сверху засыпать ими врага, – ответил правитель.

Птолемей смотрел на царя, не понимая: он принял уже решение, или пока это только попытка его найти? Александр заметил тревогу в глазах стратега и подошёл к нему:

– И ты не бойся, – тихо произнёс он, – обещаю, что вечером, на военном совете мы всё обсудим.

– Тогда позволь мне сразу выразить сомненья. Ведь ты не думаешь, что горстка смельчаков способна обеспечить успех штурма? Там почти десять тысяч солдат.

– Конечно, нет. Но Аримаз же не будет знать, что их горстка?

Стратег скептически сморщился, задрав голову и оценивая вероятность просто взобраться по отвесной стене на вершину. Ему очень хотелось разглядеть среди нескольких парящих в вышине орлов, того самого – своего. Однако мистического помощника в принятии решений он не увидел. Лишь солнце внезапно вышло из-за горы, ударив по глазам как плёткой.

– Твои идеи, как всегда, безумны, но потому и успешны из-за своей непредсказуемости для врага, – ослеплённый Птолемей зажмурился, прикрыв ладонью лицо. – Взобраться наверх можно, – чуть восстановив зрение, он повернулся к Александру. – Двигаясь вдоль реки Пяндж на юг от Шугнана до Вайхунской долины, мой отряд несколько дней шёл по тропе, большей частью представляющей из себя жерди, вбитые в каменные стены. Здесь имеет смысл поступить также, по крайней мере, они позволят одновременно подниматься наверх множеству солдат. Верёвки – это хорошо, но иметь под ногами опору, хотя бы там, где позволит камень, очень важно: в таких местах возможно передохнуть и главное, сосредоточить груз. Ведь тащить на себе амуницию, воду и провиант, поднимаясь по верёвкам… вряд ли кто-то, добравшись, будет способен после вести бой. Верно, Элия? – стратег взглянул на своего помощника.

Царь тоже перевёл взгляд на солдата. Тот подошёл и испуганно уставился на правителя, не зная, имеет ли он право высказываться в его присутствии.

– Говори, Элия, – велел Александр.

– Я… да… верно. Мы шли по той тропе, словно по воздуху. Под ногами бушевала река, а сверху было лишь синее небо. Страшно безумно, и мне до сих пор не верится, что мы преодолели таким образом десятки стадий, в принципе, иначе не проходимых для человека.

Царь нахмурился, пытаясь представить описываемую конструкцию. Элия взялся за рукоять ксифоса, и тут же суровый взгляд Птолемея остановил его. Солдат отошёл дальше на десять шагов и достав меч, воткнул его в каменную щель на высоте колена. Затем выхватил у стоявшего рядом гипасписта его сарису и засунул копьё под камень, лежащий на уровне живота. Используя меч как первая ступень, он опёрся на него левой ногой, а правую поставил на копьё:

– Примерно так мы шли, только в основном прямо, – произнёс Элия, возвышаясь над всеми почти на полкорпуса.

Царь заулыбался:

– Ты умеешь подбирать себе толковых помощников, Птолемей. Твой совет очень дельный, а Элию сегодня же направь к Диаду. Ему со своими инженерами я поручу руководить строительством дороги.

Закончив рекогносцировку, отряд направился вниз. К подножью спустились перед гребнем, что находился в пяти стадиях от места начала подъёма. Устроили привал. Половина солдат встала в охранение, а остальные разместились вокруг нехитро накрытого стола, представляющего из себя расстеленные на земле плащи. Царь сел вместе с солдатами, чем вызвал некоторый ступор, сменившийся вскоре их восхищением и трепетом. Птолемей внутри ликовал, наблюдая прежнего Александра – македонского царя, любимца богов, эллинского народа и всей армии. Но почти сразу он заметил тревожный взгляд Элии, сидевшего напротив. Продром глядел на стратега, явно желая что-то сказать, но не осмеливаясь это делать в присутствии царя.

– Элия, – улыбнулся Александр, заметив испуганный взгляд помощника своего стратега, – не переживай, тебе не придётся вновь испытать удовольствия от передвижения по небесной дороге. Судя по рассказу, второй раз, тебя уже не заставить свершить подобный подвиг.

Солдаты дружно засмеялись, тоже не зная, как вести себя в такой обстановке.

– Ты опять что-то чуешь? – серьёзно обратился к продрому Птолемей.

Царь недоумённо посмотрел сначала на друга, затем на его помощника.

– Я ощущаю запах свежего конского навоза… тянет из-за гребня. А наши гетайры и обоз находятся в противоположной стороне.

Повисла напряжённая пауза, которую прервал стратег:

– Элия, ты старший. Вы трое с ним. Быстро поднимитесь на гребень и осмотритесь, что там? Остальные, к бою! – он повернулся к царю. – У Элии собачий нюх, его нос ещё ни разу не подводил.

– И что, – удивлялся Александр, когда спустя некоторое время он уже лично наблюдал с вершины гребня табун в сотню голов, который пасся в лощине, сокрытой со всех сторон горами и зарослями ракитника, – ты можешь учуять любые слабые запахи?

– У него прозвище Собака, – ответил за Элию Птолемей, – если бы не его нос, мне бы не узнать о подготовке пажами заговора. Он находился рядом со мной у царской палатки, когда я ожидал приёма, и Калисфен принёс для тебя кувшин с водой. Элию смутил аромат, её источаемый. Я ничего не почувствовал, но в шутку что-то сказал пажу. Тот необъяснимо занервничал, и хватило двух вопросов, чтобы он признался в яде, растворённом в питие.

Царь пристально посмотрел на солдата и качнув головой, произнёс:

– Элия, да ты полезнее десятков прорицателей, вещающих мне о грядущем… я подумаю, как тебя отблагодарить.

Лошади оказались без охраны. Вероятно, они использовались крепостным гарнизоном, но при подходе македонской армии их спрятали в лощине, так как вести животных в цитадель по единственно проходимой тропе было нецелесообразно, или сделать это, попросту не успели. Суеверный Александр счёл находку за добрый знак и велел дождаться подмоги, дабы не позволить коням разбежаться. Однако табун уже почуял чужаков, и доминантный жеребец громогласно заржал, выйдя вперёд. Лошади неспешно двинулись в сторону от людей. Солдаты остановились. Отойдя на полстадии, табун успокоился, и головы животных вновь склонились, продолжая щипать только-только появившеюся зелёную траву и косясь на незнакомцев. Лишь высокорослый жеребец, явно неместной породы, оставался на месте. Он подозрительно разглядывал пришлых людей, шевеля ушами и шумно втягивая воздух. Спустя некоторое время, конь резко фыркнул и необычно решительно направился прямиком к Птолемею. Тот сделал несколько шагов навстречу, и конь перешёл на мелкую рысь. Воины напряглись: очень редко, защищая свой табун, жеребец может проявлять агрессию к людям, вплоть до открытого нападения.

Стратег замер. Несколько солдат вместе с Александром бросились наперерез животному, но не успели: конь уже был в десяти шагах от военачальника, когда внезапно вновь перешёл на шаг и, покачивая головой, вплотную подошёл к мужчине. Царь подбежал первым, наблюдая, как лошадь уткнулась в грудь Птолемею, а тот, прижавшись к огромной голове, треплет её за уши.

– Тор, бродяга, ты как сюда попал? – весь в конских слюнях лепетал взволнованно Птолемей, а жеребец фыркал в ответ и нетерпеливо стучал копытом о землю.

Александр недоумённо рассматривал боевого коня, которого он лично подарил своему сподвижнику ещё накануне взятия Персеполя, и на котором стратег прошлой весной убыл в горный поход. Подоспел Элия, чьи выпученные от удивления глаза, свидетельствовали о том же.

– Я ничего не понимаю, – расплываясь в улыбке, Птолемей посмотрел на помощника. – Элия, мы же прошлым летом, достигнув места слияния Гунда с Пянджем, оставили там всех лошадей. Ты помнишь? Это же почти двадцать дней пути отсюда! Через горы… как он смог здесь оказаться?

Солдат погладил лошадь по скуле, затем провёл ладонью вдоль спины и, присев, внимательно пригляделся к её животу. Пощупал места с потёртостями от подпруг. Зачем-то понюхал пальцы. Выпрямился. Молча устремил взгляд на остальной табун. Замер, высматривая кого-то.

– Мне кажется, там есть ещё один конь не местной породы. Видите, его круп возвышается над всеми? – ткнул он пальцем вперёд. – А Тор, явно ходил под седлом. Причём владелец берёг лошадь. Шерсть вытерта, но шкура хоть и с мозолями, но без раневых потёртостей. Я думаю, кто-то пригнал их сюда. Самим лошадям такой путь не пройти – сожрут волки, или переломают ноги на каменных кручах. Кроме того, он здесь уже давно, коль сумел завладеть всем табуном. Жеребцы местной породы очень агрессивны, просто так чужаку своих кобыл не отдадут. Вон на шее и груди уже давно зажившие раны от укусов, это результаты схваток за лидерство.