Малинур. Часть 3

Андрей Савин

Малинур. Часть 3

Uštā ahmāi yahmāi uštā kahmāicīţ

“Счастье тому, кто желает

счастья другим”.

(Авеста. Ясна 43:1)

Глава 1

328 год до Р.Х.

Пятнадцать воинов во главе с Птолемеем прибыли в Александрию Кавказскую1 спустя восемнадцать дней после выхода из княжества Вайхун. Вторую – большую часть пути, они преодолели за семь дней, пять из них, спускались на плотах по реке, каждый участок у которой имел разное название2. Причину подобной полиимённости, в общем-то, одной реки, не имеющей крупных притоков, поняли не сразу. Каждое небольшое племя, проживающее на её берегах, называло водную артерию по-своему. Поэтому и нанятые сплавщики из селения, куда отряд вышел, каждый день упоминали реку по названию, принятому в конкретном месте. Где-то она была рекой «кормящей», где-то кому-то казалась «горными слезами», а где-то, вероятно, за сезонные разливы, её именовали незатейливо: «много воды». Птолемей сначала пытался понять, как пропустил место слияния реки с другой. Потом зачёркивал в своём блокноте прежнее название, считая, что до этого не расслышал слов сплавщика или что-то перепутал. Но когда понял местную топонимическую особенность, для себя реку назвал иронично: «безымянная», а жителей селения, который зарабатывали на сплаве: Детьми Сизифа. Присвоить горцам имя мифического царя, прославившегося обманом и грабежом путешественников, вынудила плата, которую пришлось отдать им за утлые плоты и услуги сплавщиков: упряжь, переданная наместником в дар Александру. И Птолемей был даже рад, что на такой цене им удалось всё же сойтись в конце концов. Дурная слава о бесчинствах македонцев, оказывается, дошла и сюда. Поняв, кто перед ними, селяне просто ушли в горы, а их старый вождь отказался даже говорить со стратегом. Он заявил, что смерти не страшится, тем более спустя несколько дней, самому Птолемею со своими солдатами суждено грохнуться в расплавленный металл с загробного моста Чинват, потому как выжить здесь без помощи местных – невозможно. Учитывая, что кроме старого лиса, договариваться было вообще не с кем, а надавить на него и особо нечем, пришлось стратегу включать всё своё обаяние и дипломатические способности. Дело пошло на лад, когда вождю он предъявил уже зловонно пахнущий хитон с символикой бехдинов. Увидев ветхую рубаху с дырой посредине фаравахара, тот упрекнул хозяина в неучтивости к вере, однако диалог продолжил. А час спустя, седло с уздечкой перекочевало в его руки (стратег сумел лишь выковырять несколько камней, прекрасно понимая, сколько стадий впереди им предстоит ещё преодолеть, и без обменного фонда, дела могут быть очень плохи).

Одним словом, к концу последнего месяца лета, измотанный и обессиленный мытарствами отряд, добрался до места слияния «безымянной» реки с рекой Кабул. А оттуда, уже посуху, через два дня они доехали до своего ближайшего гарнизона в Александрии Кавказкой. Гарнизон состоял из одной пехотной тетрархии, оставленной здесь царём ещё два года назад. Когда тетрарху доложили о движении вдоль берега Кабула с востока, то есть вверх по течению, странного отряда на ослах, он принял его за редкий здесь караван торговцев. Однако лично увидев на плечах первого наездника пурпурный плащ – знак принадлежности к царским стратегам, сначала не поверил своим глазам. А когда у пятерых «торговцев» появились плащи розового цвета, как у продромов Царя Азии, вовсе перепугался: откуда они взялись, ведь никто из армии Александра ещё не уходил восточнее его гарнизона?

– Радуйся, эллин! – услышал он приветствие от небритого как варвар командира, чьи светлые волосы, слипшимися космами свисали почти до плеч.

Высокий грек имел взгляд, не вызывающий сомненья в его статусе, который демонстрировал цвет одетого плаща. Тетрарх снял шлем и учтиво кивнул головой:

– Радуйся, стратег! Я командир гарнизона Александрии Кавказской. Откуда вы идёте? Мой пост последний на востоке Бактрии, а дальше лишь непроходимые горы на тысячи стадий.

– Я, Птолемей. Как видишь, не такие они и не проходимые, – он слез с осла и шумно выдохнул. – Отправь солдат с шестью лошадьми вниз по реке, забрать груз и нескольких моих продромов. Пять этих глупых ушастых животных, как вкопанные встали в тридцати стадиях ниже. Почти два дня спокойно шли за моей ослихой, пока я не совершил оплошность и не позволил ей подойти к луже. Хотя торговец, у которого их выменял за цельный изумруд, предупреждал: «Ослы будут идти за ослихой, но увидишь лужу – обойди её, а то хлопот не оберёшься».

Тетрарх заулыбался:

– И она в неё помочилась?

– Ага. И я на практике узнал смысл первой части бактрийской поговорки, в которой осёл луже мочу должен, – с иронией ответил стратег. – Первые, кто следом шёл за мной, предусмотрительно своих ослов пустили в стороне от метки, но пятеро последних, вероятно, решили поэкспериментировать. Как результат, ослы понюхали оставленный сигнал, встали у лужи, вывесили от возбужденья свои фаллосы и, омерзительно крича, стали призывать ослицу. Их с места сдвинуть так и не смогли.

Местный командир от души рассмеялся, хорошо уже зная повадки столь выносливых и полезных, но при этом, своеобразных животных.

 К обеду следующего дня Птолемей подготовил донесение для Александра. В нём он сообщал о завершении экспедиции в Па-и-михр, разведывании маршрута прохода до Вайхунсокой долины и наличии дальнейшего пути на восток, где со слов бывавших там людей, горы вскоре заканчиваются и начинается великая степь страны Гунь, а потом богатой и далёкой страны Хань. Территории там столь обширны, что, когда в Александрии Египетской солнце садится, на восточной окраине тех царств уже вскоре видят зарю нового дня. Там берег страны омывает море, за которым лежат загадочные территории. И если считать египтян правыми, и земля действительно круглая, как яблоко, то возможно, это остаток погибшей Атлантиды, упоминаемой Платоном и которая омывалась водами моря за геркулесовыми столбами3. А может эта земля, о которой Александру рассказывал египетский оракул Сивы. Та самая, куда ещё в древности плавали сами египтяне4.

Касаемо Па-и-михра, Птолемей указал на безлюдность его высокогорий, крайне тяжёлые условия для жизни и бедность на что-либо полезное. Ввиду этих обстоятельств, мятежники Согдианы и Бактрии дальше предгорий не двинуться точно и планирование военных операций там, не имеет смысла.

Немного подумав, Птолемей решил также сообщить давно уже известную ему информацию относительно непосредственного убийцы Дария III. Три года назад он исказил сведения, полученные от Патрона, направив весь гнев Александра против Беса. Но сейчас пришло время достать и самого убийцу Барсаента, который скрывается в Индии… может воля акинака в том и заключается, чтобы покарать убийцу? Наилучший маршрут для движения в Индию, написал он, это путь от Александрии Кавказской на юго-восток, вдоль долины реки Кабул. За десять дней, при отсутствии сопротивления, по нему можно легко достичь Хинда.

Закончив с донесением, он велел тетрарху принести ему красную восковую смесь для его опечатывания, однако тот сообщил, что к сожаленью нужного состава не осталось. Всё дело в том, что один важный посланник к царю, из самого Вавилона, ещё в начале лета прибыл через Александрию Арахозскую5 сюда – в юго-восточный форпост империи, и сразу слёг от последствий ранения. Предчувствуя кончину, сановитый вельможа приказал дать ему папирус для записи донесения царю. Исписав с десяток листов, он израсходовал весь имеющейся запас «царской смолы» для опечатывания личных писем, приказал отправить их в Бактры ближайшей почтовой эстафетой, и не дождавшись этого события, испустил дух.

– Последний – сопроводительный лист, под его диктовку дописывал уже я, – закончил тетрарх свой рассказ.

– И что, настолько важным было это донесенье, что его следовало опечатать красной печатью? – зная дотошность царского архиграмма Эвмена, скептично отреагировал Птолемей.

– Наверное, да. Посланник был одним из трёх, отправленных царём больше года назад в Персеполь, Вавилон и Египет, где они вели какое-то тайное дознание. На обратной дороге двое из них погибли при нападении разбойников, ну а вот третий, был ранен.

Стратег обильно покраснел, вспомнив о словах Воруша про желание царя дознаться, кто в его окружении предательски позволил скрыться Валтасару? Минуло полтора года после убытия посланников, и Птолемей решил, что на момент начала нынешней весенне-летней компании, для Александра всё прояснилось. Оказывается, новости лишь только недавно подоспели и что они принесли самому Птолемею – неясно. Недолго думая, он распорядился:

– Мне нужны самые хорошие лошади, завтра утром с отрядом убываю в Бактры.

– У меня есть всего шесть почтовых скакунов. Согласно приказу архиграмма, имею право их выдать только на замену прибывшим по эстафете гонцам. Оставшиеся кони могут не вынести быстрого аллюра до следующей станции, она аж в Бамиане, – растерянно вымолвил тетрарх.

– Это донесение царю высшей степени важности, – стратег показал свиток, – подготовь к утру шестнадцать лошадей. Взамен оставляю моих чудо-осликов, а твоих коней вернут с оказией, я распоряжусь, не переживай.

Вечером Птолемей дополнил своё донесение следующей информацией: «…дастур Персии Валтасар спасся, и в данное время находится в крепости Согдийская скала, что в ущелье Узундара». Затем подумал и приписал: «Там же находится штаб сопротивления согдийцев». Последняя фраза была его вымыслом, направленным на инициацию Александра к захвату, якобы мятежной твердыни. Боль в пораненной кинжалом ладони стала реакцией на её утруждение работой с пером. По крайней мере, так убедил себя Птолемей, в ужасе отгоняя мысли об очередном знаке, посылаемом могущественным акинаком.

Добравшись до Бактр, стратег тут же отправил в Мароканд посыльных со своим донесением, а сам намеренно остался в столице Бактрии. Понимая, что дознаватели почти гарантированно нашли доказательства его причастности (на самом деле не умышленной) к спасению Валтасар, он решил своей информацией о дастуре посеять у царя хоть какие-то сомнения в истинности их выводов. Но буквально спустя сутки после убытия гонцов, он случайно узнал, что весь архив и канцелярия Александра находится по-прежнему здесь же, и, более того, царская почта из метрополии дожидается его тоже здесь. Причина – партизанская война, развязанная Спитаментом за Оксом, и вызванная этим опасность для передвижения небольших отрядов. «Как бы сейчас пригодился на своей бюрократической должности верный Воруш!» – сокрушался Птолемей, обдумывая план дальнейших действий. Почтовая служба в восточных провинциях полностью сохранилась в том виде, какой она имела при персидском владычестве. Единственно, Александр подчинил её лично себе, доверив оперативное управление своему архиграмму Эвмену. После заговора Филоты, все письма из армии в ойкумену стали тайно перлюстрироваться, а когда это позволило выявить множество неблагонадёжных элементов, канцеляристы Александра начали читать и входящую корреспонденцию. В итоге через некоторое время всех, кто имел неосторожность высказать в личных письмах недовольство царём или просто, жаловался на тяготы службы, свели в отдельный штрафной отряд. Канцелярия стала своеобразной спецслужбой, при которой её почтовая функция ревностно оберегалась и любое стороннее внимание к ней, было поводом для подозрений в попытке сокрыть что-то от перлюстрации. Понимая это обстоятельство, Птолемей сразу отказался зондировать ситуацию через Эвмена или кого-то из его подчинённых. Единственное, он лично принёс ему мешок с письмами от солдат, оставленных в горных княжествах. Используя данный повод, стратег сообщил о намерении убыть через двое суток в царскую ставку в Мароканд, и, между прочим, поинтересовался необходимостью отвезти почту.

– Срочные письма уже отправили, – ответил Эвмен, – а другая корреспонденция подождёт его возвращения. Александр так распорядился. Да и ты знаешь, что сейчас доставка всей переписки разрешена только почтовыми гонцами.

Птолемей рассеянно пожал плечами, делая вид, что его предложение было всего лишь формальностью. Однако Эвмен почему-то хитро улыбнулся и уставился на стратега, явно ожидая от него ещё какой-то реакции. Птолемей попытался скрыть нарастающую тревогу, но предательский румянец на обветренных щеках всё испортил.

– Кстати, тебя дожидается письмо из Египта, – ещё шире улыбнулся архиграмм и вышел в соседнюю дверь, откуда спустя минуту вернулся со свитком.

– Держи, – протянул он пергамент, – письмо от Таис.

Радость от послания смешалась со страхом, что Эвмен уже знает его содержание. Тем не менее, совладав с собой, Птолемей взглянул в лицо собеседнику, пытаясь понять, что скрывается за его ехидной гримасой. Но умудрённый придворными интригами вельможа, бессовестно смотрел в глаза, и в них можно было прочесть всё что угодно.

– Не переживай, – как-то странно доверительно вдруг произнёс Эвмен, – его никто не читал. Оно написано на египетском, а единственного знатока, своего друга Воруша – ты забрал, – и хитрая улыбка вновь пробежал по его физиономии. – Кстати, где он? Готов его взять себе заместителем… если, конечно, ты согласишься.

– Он возглавил часть экспедиционного отряда, который вернётся позже, – максимально непринуждённо ответил Птолемей и, чуть повысив голос, тут же продолжил: – Разве Александр распоряжался перлюстрировать личную почту своих ближайших друзей?

– Ни в коем случае! – театрально воскликнул Эвмен. – Почту, что привозят гонцы – нет. Её надлежит передавать царю, а он уже сам вручает её своим сподвижникам. Но данное послание Таис решила направить в обход царской почты, что, как ты знаешь – запрещено. Оно совсем случайно попало в канцелярию, и, как ты видишь, на нём не указан получатель. Его знал курьер. Он, кстати, даже под пытками отказался выдать имя адресата… не знаю, к чему такая секретность? – архиграмм наигранно задумчиво потупил взор и, скрестив руки за спиной, отошёл к противоположной стене.

Свиток действительно был без каких-то надписей на внешней стороне. Печать Таис, тоже была цела, по крайней мере, на первый взгляд. Но если письмо не смогли прочесть, как Эвмен узнал, кому оно предназначалось?

– А почему ты тогда решил, что послание предназначено мне? – интуитивно ощутив в своих же словах угрозу, спросил стратег, и тут же пожалел об этом.

Собеседник засмеялся так громко, что его гогот, вероятно, был слышен даже на улице. По крайней мере индюки, пережидающие жару в тени от канцелярского шатра, словно разделяя человеческий смех, дружно закричали от резкого звука.

– Ну а кому ещё, кроме тебя, могла писать твоя жена Таис? – чуть успокоившись, ответил хитрый лис. – Александр объявил вас таковыми год назад. Конечно, может быть, посланье адресовано ему, но в этом случае она могла его отправить официально с красной печатью. Да и египетским письмом владеешь только ты. Ну и… зная Таис, я отвергаю все иные варианты, – теперь уже открыто и по-доброму он улыбнулся, после чего подошёл почти вплотную и тихо произнёс: – Ты можешь прочитать его при мне. Но отставишь свиток здесь, мы опечатаем его, и он, как и положено, будет дожидаться Александра.

Птолемей лихорадочно думал, как отреагировать на такой поворот и не позволить затянуть себя в какую-то авантюру.

– Сейчас никто нас не слышит. Я надеюсь, ты оценишь мою услугу, – глядя в глаза, прошептал Эвмен, – решай только быстрее, или верни письмо сразу.

Стратег внимательно изучил свиток. Сомнений в принадлежности печати у него не возникло, и он аккуратно поддел её. Письмо было написано на одном листе, в первой части которого, Таис сообщала о рождении сына, названого ею Леонтиском. Осознав новость, Птолемей не смог скрыть эмоций и, широко улыбаясь, посмотрел на Эвмена, который стоял напротив и внимательно наблюдал за ним.

– У меня родился сын, – взволнованно произнёс стратег и продолжи чтение.

Далее, без какого-либо логического перехода, следовал триязычный текст по аналогии с таковым из прошлого письма, где использовалось египетское, греческое и арамейское письмо: «…известный тебе оракул из египетской пустыни и священники с берегов Мёртвого моря – их волю исполняет властитель. Предать забвению Книгу имеют они целью, а все трое её хранителей, должны исчезнуть. Прости меня, но одного из них, кого ты сам поймёшь, я вывезла из города в то наше утро. Он-то, и поведал мне это. Ты должен знать, что незадолго до окончания одной Эры после ухода «З.», род спасённого мною хранителя должен сродниться с родом Мельхиора. Их дитя узнает последнего – третьего Пророка, по приходе которого, всё и свершиться!».

В конце, как ни в чём не бывало, девушка продолжила лирическое повествование о своём житии-бытии в Александрии Египетской. «Жду возвращения с победой и с щитом в руках! Будь верен своему слову и нашей любви. Твоя Таис».

Птолемей закончил чтение, но взгляд от пергамента не отрывал: он пытался настроить себя на беспечный лад, дабы своим выражением лица убедить Эвмена в абсолютно обыденном содержании письма. «Таис спасла Валтасара, а я накануне отправил Александру донесение с местом его нахождения. Правильно ли я поступил?» – сомнение отразилось болью в ладони.

– Эвмен, у тебя есть вино? – в конце концов стратег поднял взгляд и расплылся в улыбке. – Я отец, и это нужно отметить! Кстати, надеюсь курьера, принёсшего столь радостную весть, не запытали до смерти? Адреса-то известен, а такие стойкие воины очень полезны на курьерской службе.

– Трудится в конюшнях. Ожидает своей участи на правах раба.

– Не губи его, а лучше забери себе. Мало кто в ойкумене знает о запрете переписки со своими родственниками в армии, минуя царскую почту. А Таис, та вообще по воле Александра живёт в Египте. У нас здесь нет оттуда даже носильщиков, вот она и отправила письмо так, как смогла. Да и ты знаешь её прежнее ремесло, не терпящее болтливости. Она всегда очень трепетно относилась к сокрытию всего, что её приходилась слышать или видеть. Поэтому и пишет по привычке так ухищряясь, – он протянул свиток: – Кроме того, что касается исключительно мужа и жены, здесь ничего иного нет. Но в любом случае за то, что не заставил меня ждать прибытия Александра – я твой должник. Опечатывай письмо и неси вино!

В день осеннего равноденствия Птолемей прибыл в царскую ставку – город Наутак, что находился в трёхстах стадиях южнее Мароканд. Всю дорогу он напряжённо размышлял, как не позволить Александру ознакомиться с хранящейся в Бактрах реляцией о результатах дознания и письмом от Таис. Или же, в случае если это произойдёт, как дезавуировать в глазах царя их содержание. То ли он сам себя убедил, то ли реальность действительно была таковой, но угроза теперь им воспринималась более актуальной, нежели внимание к его персоне со стороны проклятого акинака. Впрочем, о том, что осеннее равноденствие настало, напомнил именно он. Это произошло ещё до встречи с царём, в палатке у командира царской конной агемы Клита Чёрного. Сподвижник и один из ближайших друзей Александра искренне обрадовался прибытию товарища. Сославшись на отсутствие правителя, который с его слов: «Надел персидские шаровары и поехал к какому-то местному вельможе за любимым лакомством – очередной порцией лести», Клит предложил пока пообедать. Стратега несколько смутило столь грубое высказывание. Иларх элитных царских гетайр и прежде не отличался сдержанностью, однако никогда не позволял себе подобной вольности суждений.

– Не забудь о проскинезе, когда Александр снизойдёт назначить тебе аудиенцию, – злорадно захохотал Клит, заметив смущение в глазах своего товарища. – Да-да! Именно проскинезе – коленопреклонения сейчас он требует при встрече. Ты слишком редко присутствуешь с ним рядом, поэтому не пугайся, теперь для нас он не первый среди равных, а властелин Азии, – последние слова прозвучали с явным сарказмом. – Сегодня Александр закатывает очередной пир. Посмотришь на то омерзение, в которое превратились добрые эллинское сиситии.

Птолемей, конечно, видел и раньше царские замашки, но столь деспотичных ритуалов Александр никогда не пытался насаждать. Здесь, на востоке, чинопочитание и лизоблюдство процветало как негативный побочный эффект от восприятия власти, данной самим богом. Но для эллинов власть приходит по праву крови, и то, если ты готов её отстаивать с оружием в руках. Ввиду чего, представить, как эллин будет падать ниц в ноги царю, а тот в ответ потом его одаривает поцелуем – просто невозможно.

– И что… ты тоже так поступаешь? – не веря ушам произнёс стратег.

В свойственной себе манере Клит громогласно расхохотался вновь и задрал хитон, оголив торс, испещрённый отметинами от встреч с мечом и стрелами:

– Не оскорбляй меня, мой друг. Я упаду на колени лишь перед тем, как лечь замертво, или целуя в лоб своих внуков… ну или собирая местную землянику. Кстати, на, попробуй, лично ползал по траве сегодня утро, – широко улыбаясь, он протянул чашку, – это то немногое, что меня восхищает в здешних проклятых богами землях. А проскиназе, Александр требует уже от всех. Благо хватает ума не от ближайших сподвижников и илархов гетайр, набранных в Македонии и других греческих землях. Но уверяю: не станет таких, как ты и я – лизать себе пятки он заставит и эллинов.

Если бы стратег не был давно знаком с командиром царской гвардии, в которую входили лучшее гетайры – элита элит, чьё место в боевых порядках всегда было справа от царя, то рассуждения его он бы воспринял как измену. Но Клит Чёрный славился своей прямотой и честностью, за что, вкупе с бесшабашной смелостью и яростью в бою, его многие боялись, а равные по храбрости и мужеству – искренне уважали. Из последних был и Птолемей. Немало видел он людей, все мысли которых выражались языком столь часто, что внешне, эти якобы правдорубы и бесхитростные простаки, казались смельчаками. Но говорить, всё, что думаешь, совсем не то же самое, что говорить осознанно и прежде хорошо подумав. У первых, связь между мыслю и словами напрямую, у вторых – меж них присутствует прокладка в виде интеллекта. Бесстрашно говорить лишь то, что думаешь на самом деле, заведомо осознавая тяжесть от последствий – вот истинная смелость и простата. А не задумываясь выгружать наружу всё содержимое головы – это не смелость, это глупость, и не простота, а примитивность. Клит Чёрный был умён, поэтому слова его всегда воспринимались серьёзно, они имели вес, и Александр прислушивался к другу. Тем более, не раз тот спасал главнокомандующего от неминуемой гибели. В битве при Гранике он буквально успел отрубить руку, уже опускавшую персидский шамир на голову царя.

– Кстати, месяц как я им назначен сатрапом Согдианы. Знаешь почему? – глаза Клита заблестели и в уголках рта возникла презрительная усмешка. – Чтобы избавиться и не слышать больше правды о себе. Через неделю он вознамерился пойти на завоевание Индии, оставив меня на этих задворках. Попутно планирует разгромить крепость у Согдийской скалы, о которой узнал из твоего письма. Царь одержим идеей уничтожить какие-то свитки, что хранит там безумный старик из Персеполя. Ты должен его помнить. Из-за него, тогда после пожара, устроили облаву по всему городу. Оказывается, он выжил и теперь в Согдиане, в крепости Узундара, прячет письмена, из-за которых и был весь сыр-бор с его розыском.

В это момент-то, акинак и напомнил о роковой дате, нестерпимой болью пронзив ладонь. То ли от неё, то ли от шокирующей информации, что царь прознал о втором экземпляре Авесты, ноги стали ватными, и Птолемей осел на пол. Держась левой рукой за кисть правой, он уставился на багровый вздувшийся шрам поперёк ладони.

Клит не видел этого, он отвернулся к столу и наливал в кружки вино, продолжая говорить:

– Что за очередное безумие он затеял?! Никто не понимает его действий и планов. Вокруг него теперь вьются толпы гадателей и самозванных оракулов. Их советы стали важнее мнения ближайших соратников.

Новый сатрап Согдианы повернулся и протянул кружку товарищу, который уже успел подняться и сесть на лавку.

– Поздравь меня. Я стал отцом, – не в тему, безжизненно вымолвил стратег, совсем не отдавая себе отчёта, как он сможет объяснить свою осведомлённость о рождении сына.

– Ха! Птолемей, тогда пора нам пир начать прямо сейчас! – загоготал товарищ.

Долго праздновать им не пришлось. Приехал царь, да и веселиться у стратега не получалось: полный раздрай в мыслях и дурнота в теле.

Как и описывал Клит, Александр действительно носил персидские шаровары, да и ещё нелепый цветастый тюрбан. Тем не менее он искренне обрадовался прибытию своего друга и по-простецки обнял его, нисколько не демонстрируя высокомерия.

– Как видишь, Птолемей, я следую твоему совету стать персом больше, чем сами персы! – Александр засмеялся, снимая тюрбан и неряшливо отбрасывая его в сторону. – Не всем, правда, по душе, но теперь, когда ты рядом, меня это меньше всего волнует. Садись, рассказывай!