скачать книгу бесплатно
Голуби ворковали, нагло требуя крошек, и угрожали при отказе бомбардировкой.
– Пошли вон, нахлебники! —прикрикнул Римский-Корсаков: -Самим жрать нечего, -и тяжело вздохнул: -Вот и проиграли мы дипломный опус…
– Именно проиграли, а не выиграли, -вздохнул следом и Мусоргский: -В опере и филармонии засилие французов да итальянцев! Русским композиторам, таким как мы, вовсе не протолкнуться. И что теперь делать? Чего мы хотим?
– Если не знаешь, чего хочешь, значит, жаждешь пивка! —заявил Балакирев.
– А ты много пива выпьешь? —скептически поинтересовался Римский-Корсаков.
– Это смотря кто наливает, -ответствовал Балакирев: -Пиво все будут? Ну, как говорили больные и некрасивые спартанские дети, будем скидываться!
– Боюсь, нам даже на стакан пива не хватит, -заметил Кюи.
Мусоргский тяжело вздохнул: -Пиво не чай, стакана не хватит.
Воцарилась далеко не музыкальная пауза. В воздухе меж голубей витали мысли о будущем.
– Ты, Милий, куда подашься? —спросил Кюи.
– В свое крохотное имение поеду, -ответил Балакирев: -Продолжу папенькино дело.
– Значит, бухать будете, барин…
– Ну, я же не Пушкин да и не в Болдино еду.
– Фигурой тоже не похож.
– А ты, о, великий Цезарь, чем займешься? На флот пойдешь?
– Пожалуй, попробую устроиться в ансамбль песни и пляски Балтийского флота, – ответил Кюи.
– И что ты там будешь делать?
– Например, буду подавать палочку главному дирижеру.
– Толково. Главное, при форме и при жалованье.
Игривая тучка навалилась на солнышко, и слегка потемнело. Голуби тотчас завалились спать в цветочную клумбу.
– Я недавно прочитал в газете, -внезапно заговорил Римский-Корсаков: -Что в Америке музыканты объединяются в джаз-банду и гастролируют по стране с концертами. И деньги есть и слава.
– Что за джаз-банда?
– Да это просто ансамбль, исполняющий джаз!
– А нам-то что с того, Коля?
Римский-Корсаков аж привстал в воодушевлении: -Так мы тоже можем создать ансамбль и ездить по стране!
– Здравая мысль пришла тебе внезапно в голову! А что мы для ансамбля имеем?
– Гармошку у Милия, гитару у Саши Бородина, балалайку у Модеста Мусоргского, трубу у Цезаря и мою мандолину!
– И что мы будем исполнять с таким набором?
– Народные мелодии и свои собственные произведения!
Солнышко отодвинуло тучку и широко улыбнулось приятелям. Компания воодушевилась. Посыпались дельные творческие предложения.
– Надо шоу делать! Представляете, Милий, словно бородатый медведь, с гармошкой!
– А Цезарь пусть форму оденет да с дембельскими наворотами!
– И мы разоденемся пышно, с блестками!
– Правильно! Публика-дура любит блистающих артистов, им кажется, что и номера блестящие!
– Название нужно придумать броское, чтобы народ валом повалил!
– А пусть будет джаз-банда!
– Ни в коем случае! Во-первых, мы уж точно не будем исполнять джаз и, во-вторых, на слово «банда» сразу явится полиция.
– Мы ведь будем играть и петь? Предлагаю назвать нас ВИА – вокально-инструментальный ансамбль, например, «Богатыри земли русской».
– Толково! Пусть так и будет!
– Я попрошу моего знакомого из Академии художеств нарисовать нам красочную афишу.
– Илюху Репина? Этот сможет.
– Давайте еще Скрябина пригласим, -вспомнил про собутыльника Балакирев.
– Нельзя! За его «Поэму огня» нас сразу запретят пожарные!
Кюи скептически хмыкнул: -Мы только русскую музыку будем исполнять?
– Народную! В Одессе и еврейскую сыграем, а в Казани татарскую.
– Так и порешили – едем на гастроли, -заключил Бородин: -Все за?
Мусоргский приобнял Римского-Корсакова: -Как же здорово ты придумал, Коля! Если все пройдет успешно, мы скинемся и поставим тебе в этом самом сквере памятник.
– Чтобы голуби смогли отомстить за то, что ты их гонял, -добавил Кюи.
– Ну, что вы, право? -засмущался Римский-Корсаков: -Пойдем лучше готовиться к поездке.
– И опять мимо пива! —возмутился Балакирев.
С тем и отправился первый российский ВИА в турне по городам и весям прославлять русскую великую музыку.
Неистовый Виссарион Белинский так высказался по сему поводу: -Пять молодых музыкантов собрались в кружок и сотворили могучую кучку!
ОПУС ЛИТЕРАТУРНЫЙ
В курилке литературного клуба расселись по креслам Тютчев, Чехов и Белинский. Закурили, помолчали. В камине тихонько потрескивали дрова. Дым струйкой утекал в вентиляцию.
– Федя, если бы вы могли встретиться и поговорить с любым писателем, живым или мертвым, кого бы вы выбрали? —внезапно поинтересовался Чехов.
– Живого, -подумав, ответил Тютчев: -Мне, например, импонирует Ги де Мопассан да и в Париже я бы с удовольствие побывал.
– Мопассан живет в Париже? —удивился Белинский: -Он ведь не любит Эйфелеву башню, она его раздражает.
– Тем не менее, он ежедневно обедает в ее ресторане! —сообщил Тютчев.
– Почему? —удивился Чехов.
– Потому что это единственное место в Париже, откуда ее не видно! —воскликнул Тютчев.
– Резонно, -согласился Белинский: -А ты, Антоша, с кем бы встретился?
– Да я и так часто встречаюсь с великим человеком! Со Львом Николаевичем.
Белинский усмехнулся: -Он, конечно, великий, но и странный.
– Согласен, странный, -Чехов поправил пенсне: -Поутру выходит на покос, машет косой и думает «Только физический труд позволяет человеку мыслить, чувствовать и совершенствоваться!». А крестьяне смотрят на него и посмеиваются: -«Почто барин капусту косит? Кто же их, образованных, разберет?».
– А я вот прочитал его труд «Анна Каренина» и обратил внимание: прислуга-француженка, кормилица-итальянка, часовщик-немец, жокей-англичанин. Обалдеть – гастарбайтеры в России из Западной Европы! И сплошные страдания!
Чехов пустил дым колечками: -Вся русская литература состоит из страданий. Страдает или персонаж или автор, или читатель. Если все трое – это шедевр! И счастье для романа.
Белинский усмехнулся: -Счастливый роман —не тот, в котором герои живут долго и счастливо, а тот, в котором они долго мучаются, а сам роман хорошо продается.
– Я, Антоша, почитал твою последнюю повесть, -Тютчев кочергой пошевелил дрова в камине: -Но, по-моему, там не хватает конца.
– Это ничего! Да кто нынче читает книги до конца?
– Кстати, -поинтересовался Белинский: -Чем там, в «Войне и мире», все закончилось?
– Все умерли, -заверил Чехов.
– Не может быть!
– Так двести ж лет с тех пор прошло!
Белинский аккуратно затушил сигарету, бросил окурок в камин: -Вот ты, Антоша, уже пожилой человек, а написал так мало. Сколько сочинил Пушкин, прежде чем его убили на дуэли в 37 лет. Немало написал и Лермонтов, а погиб на дуэли в 26 лет.
– Может, поэтому я еще и жив, -пробормотал Чехов.
Тютчев пустил колечко дыма: -На дуэли Пушкин получил тяжелое ранение в живот, а Дантес касательное ранение в руку. Нынче наша медицина смогла бы не только спасти великого поэта, но и залечить насмерть француза.
Помолчали, подумали. Чехов тщательно протер пенсне, стряхнул пепел с пиджака.
– Не представляю, как раньше люди жили без компьютеров? -пожал плечами Белинский: -Скука была, наверное, смертная.
– Еще бы! —усмехнулся Тютчев: -Балы, дуэли, охота, ярмарки, репрессии, набеги кочевников, дворцовые перевороты… Прямо заняться было нечем!
– Зато нынче веселуха! —хмыкнул Белинский: -Нам в газету пришло письмо – «Здравствуйте! Пишет вам тонкая ценительница Шопенгауэра и других умных словечек».
– Ох, эта современная молодежь! —воскликнул Чехов: -Вы читали Донцову? Или слыхали о ней?
– Ее учитель биологии написал в дневнике – «Читаю реферат уже третий день. Надеюсь, убийца не зебра?».
– И казалось бы, зачем убийце убивать убийцу убийцы? —недоуменно дернул пенсне Чехов: -Но Донцову уже было не остановить.
– Я читал рецепт от Донцовой на 700 страниц, -заметил Тютчев: -Держит в напряжении до самого конца, и непонятно, в какой момент засыпать пельмени…
– Я бы ей поставил памятник, -предложил Виссарион: -«Николай Гоголь сжигает второй том собрания сочинений Дарьи Донцовой»!
– Поддерживаю! —одобрил Чехов.
– А я как-то Гоголя не уважаю, -скривился Тютчев: -Он, сука, не только свою книгу сжег, но и второй том «Идиота»! Заявил, будто Федя про него написал!
– И другие нынешние писатели тоже хороши! —добавил Белинский: -Вышла книга «Пятьдесят оттенков серого» и служила она путеводителем по Петербургу, но автор включил фантазию…
– Ох, уж, эти фантасты! —заметил Тютчев: -Пока Стивен Кинг объяснял инспектору ГИБДД, почему он превысил скорость, тот поседел от ужаса.
Помолчали, представив сию картину.
– Чуден, однако, русский язык! —воскликнул неистовый Виссарион: -Вроде синонимы, а какая разница между «людьми близкими» и «людьми недалекими»!
– Люди могут вместе пить, жить под одной крышей, заниматься любовью, но только совместные занятия идиотизмом указывают на настоящую духовную и душевную близость, -кивнул Тютчев.
Чехов тоже решил высказаться: -Ученые говорят, будто способность смеяться – это единственное, что отличает человека от животных, -он потер пенсне: -Согласен, если исключить жадность, жестокость, гордыню, коварство, лицемерие, алкоголизм, гламур и желание обмануть ближнего.
Тютчев бросил окурок в камин и обратился к Белинскому: -Ты читал мои последние стихи?
– Ну, что сказать… Ты их кому-нибудь еще читал?
– Нет.
– А откуда у тебя синяк под глазом?
– Оттого, что я по натуре философ! Мне без разницы – есть черную икру или черный хлеб!
– То-то ты в буфете ложкой ел черную икру, а не хлеб.
– А какая разница?
