скачать книгу бесплатно
Потифар сначала с сомнением отнесся к словам хабиру, обещал подумать, но, глядя, как страдает жена, кивнул на арбу строителей:
– Вези свою бабку!
Ну, Махли и привез.
Со двора роскошного особняка наместника фараона, где Потифар с женой жили, пока строился их дом, через широкий оконный проем Махли видел, как в просторном помещении его бабка Хенех – живая сухонькая старушка с подслеповатыми небольшими глазами – помогла жене Потифара встать коленями на глиняные кирпичи, испещренные заклинаниями. Две женщины в светлых накидках держали Эрте за руки.
Запах благовоний доносился на улицу, как и голос Хенех, читающей заговор.
Вдруг Эрте не просто закричала – зарычала! Бабка засуетилась. И тут раздался детский крик.
Махли разулыбался от счастья, как будто это его ребенок родился. Но потом засмущался и пошел поправлять сбрую мула.
Потифар на радостях подарил Хенех мешочек серебра, отрезы тканей и еще много чего.
После, при посещении строящегося дома, Потифар почему-то именно с ним, с единственным хабиру в их артели, советовался: где лучше поместить спальню, служебные помещения, кухню, в каком месте прорыть канал, через который будет поступать вода на участок, где раздобыть саженцы для будущего сада. Начальник Махли, длиннорукий коренастый египтянин по имени Джед-Амен-иуф-анх, поначалу ревниво относился к такому положению дел, но со временем обвык. Увидев Потифара, приближающегося к дому, предупреждал: «Махли! Твой идет, иди, встречай!» И улыбается во весь рот…
Когда со стройкой было покончено и пришла пора расставаться, Потифар отвел Махли в пустую, еще без мебели, комнату, достал из сумки на плече тряпичный сверток и протянул ему со словами:
– Подарок тебе за сына.
Махли бережно развернул тряпицу и чуть было не задохнулся от счастья: перед его взором предстал кинжал с бронзовым клинком с обоюдоострой заточкой, рукоять была наборной из черного дерева, с навершия на Махли взирало око Гора из эмали со зрачком из лазурита.
Жаль, никто не видит, какой красотой обладает Махли, – никому, кроме стражников, не позволено носить оружие по городу. За все эти годы только семья брата и видела его кинжал. Так и лежит он в его жилище на самом дне комода. Достанет его Махли, протрет тряпочкой, полюбуется и обратно – в комод, от посторонних глаз подальше.
Со временем Потифар дослужился до должности главного судьи, стал уважаемым человеком в городе. Но и тогда он не забыл о Махли, помог ему устроиться в храм менялой. Как и его напарники, Махли теперь получал из рук жреца-уаба[14 - Уаб – чистый. Жрец с низким рангом.] долю за совершенную им работу.
Потом случилась чума. Единственный сын Потифара Какемур, которому на тот момент было тринадцать лет, заразился страшной болезнью и умер.
Сказать, что Потифар страдал, – ничего не сказать. Потифар чуть с ума не сошел от горя. Лишь любовь и забота его жены не дали ему окончательно потерять рассудок.
С тех пор судья сильно сдал. Вот и сегодня ни с того ни с сего объявил, что Эли – его сын.
«Голова болит от всех этих переживаний, – потер виски Махли. – Пойду-ка я домой, отлежусь…»
К удивлению Махли, дверь в его жилище была не заперта. Через узкую щель тусклый свет проникал в общий коридор.
Он сунул руку в сумку на поясе: ключ на месте.
«Говорил, замок надежный, а на деле оказалось…» – недобрым словом вспомнил Махли египтянина, продавшего ему запор.
Махли еще чуть приоткрыл дверь, просунул голову в щель.
Два подростка стояли на коленях перед комодом у изголовья топчана, спиной к двери, и тихо перешептывались. Увлеченные содержимым плетеного короба, они не заметили возвращения хозяина жилища. Тот, что был повыше, выудил со дна ящика сверток. Раздался восторженный вскрик, когда перед их взором предстал кинжал. Бирюзовое око Гора смотрело на них с навершия, бронзовое лезвие тускло блестело в сумрачном свете, проникающем в комнату через проем под самым потолком.
Желая рассмотреть добычу, нескладный паренек с маленькой головой встал с места, поднял кинжал к свету.
Это был Цафнат, сын стража кошек.
До ушей Махли долетали слухи, что сын Хафрома нечист на руку. «Ну и что с того, – рассуждал Махли, – каждый зарабатывает на жизнь как может».
Так рассуждал он ровно до того момента, пока сам не оказался жертвой.
Волна возмущения захлестнула его грудь: «Ах, ты, пакостник! Все время улыбается при встрече, здоровается, а на уме-то у него, оказывается вот что!»
В один прыжок Махли оказался рядом с воришкой, схватил его за ухо. Другой рукой он попытался дотянуться до подельника Цафната, совсем юного подростка. Но тот юркнул под его руку, стремглав выскочил в коридор. Дверь, распахнувшись, с грохотом ударилась о стену…
Внезапная боль в подреберье заставила Махли сложиться пополам. Он недоуменно посмотрел на свои руки, зажимающие рану: кровь струилась тонкими ручейками сквозь пальцы.
Подняв глаза, он увидел Цафната, с ужасом наблюдавшего за ним.
В голове Махли зашумело, ноги вдруг стали непослушными. Он опустился на пол. Не удержался, завалился на спину.
Меняла больше не чувствовал своего тела. Мысли наплывали друг на друга, путались: «Сейчас придет Мерит, а у меня – беспорядок. Сын Хафрома зачем здесь? Надо его прогнать».
Он начал задыхаться, широко открыл рот в попытке заглотить побольше воздуха, все тело его напряглось, руки и ноги судорожно вытянулись.
Внезапно перед Махли предстал человек с головой шакала.
«Анубис, – понял меняла. – Сейчас он подхватит мою душу и полетит в Дуат, подземное царство Осириса[15 - Осирис (егип.) – бог возрождения, царь загробного мира.], дабы в судный час положить на чашу весов богини справедливости Маат. Неужели египтяне все же приняли меня за своего, раз допускают хабиру в свой загробный мир?» – уже перед самым погружением в небытие счастливо улыбнулся Махли.
Шуну отнес бычью шкуру на другой конец деревни, в мастерскую кожевников. Старший мастер согласился ее выделать, но с уговором: половину кожи оставляет себе.
«Половину, так половину. Главное, чтобы мне на кнут хватило. Самому заняться шкурой – затратно. Воду – надо? Надо. А чтобы ее натаскать, осел нужен. Хорошо еще, если осел при бурдюках будет. Если нет – опять к кому-то идти, кланяться. Соль нужна для рассола. И немало. Рыбу тогда нечем будет солить. И на еду не останется. Потом шкуру надо будет мездрить, обезжиривать, жировать. Нет уж, каждый должен заниматься своим делом!»
Шуну мог рассчитаться и серебром, что принес сын, тогда вся кожа осталась бы у него. Но пока неизвестно, каким путем серебро попало в руки Эли, никто не должен знать об этой странной истории.
Шуну возвращался от кожевника домой, а в голове свербила одна мысль: «Правду ли Эли сказал или – соврал? Какой глупец всучил моему сыну серебро? За что?! Если это правда, брат чем думал, когда отпускал детей одних, с кучей серебра в корзине?! Не мог Махли так поступить! Или мог? Голова кругом. Пока с братом не увижусь – не будет моей душе покоя!»
Еще издалека Шуну услышал тонкий голос, похожий на плач ребенка. Не узнать Кеби, мать Горуса, было трудно.
Египтянка, невысокая женщина средних лет, в длинном платье, с платком на плечах, стояла посреди двора и что-то рассказывала Кара. Горус и Эли стояли подле. Завидев хозяина дома, египтянка замолкла, суетливо накинула платок с плеч на голову.
Кара дождалась, пока Шуну подойдет к ним, протянула ему горсть рубленых пластин на ладони.
– Вот, у Горуса было. Говорит, Эли подарил, – с беспокойством смотрела Кара в глаза мужу.
– Это так? – Шуну строго уставился на сына.
Эли не смутил суровый взгляд.
– У Горуса нет отца. Кто ему поможет?
Шуну увидел упрямую складку у сына на переносице и подумал: «А может, все правда? Может, действительно ему серебро подарили? Мало ли что в жизни случается? А Эли прямо смотрит, глаз не отводит…»
И махнул рукой:
– Ладно, Кеби, оставь серебро себе. Горус, надеюсь, не забудет доброту моего сына, выручит, если что… – положил он руку на голову Эли.
От понимания того, что серебро у них остается, Кеби радостно заулыбалась. Ее маленькое морщинистое лицо, похожее на обезьянью мордашку, засветилось от счастья.
– А я испугалась, – затараторила египтянка, взяв Горуса за руку. – Думала, мой охламон стащил где-то.
Горус возмущенно заворчал:
– Чего сразу стащил?!
Когда они ушли, Шуну все-таки дал подзатыльник сыну. Не сильно, скорее для острастки.
– В следующий раз у меня разрешение спрашивай, прежде чем что-либо раздавать, понял?
– Понял, – буркнул в ответ Эли.
Глава 3
Зэев с несколькими мальчишками стоял во дворе своего жилища, наблюдал за тем, как на соседнем дворе отец Эли привечал гостя. Это он, Зэев, и его товарищи, сопроводили знатного господина в богатом одеянии и его слугу к соседям. Египтянин так и спросил, застав их компанию за игрой: «Где живет мальчик по имени Эли, у которого дядя Махли жил в городе?»
Дядя Шуну низко кланялся знатному гостю, каждый раз, при поклоне, трогая за край его одежды. Во имя бога Амона-Ра просил прощения у египтянина за свою бороду: не до нее было, болел сильно, чуть живой остался. Если господин велит, он тут-же отрежет ее самым тупым ножом, что найдется в деревне, чтобы впредь неповадно было. Нет?! Не надо?! Ну и хорошо, как только господин покинет его жилище, он, не мешкая, сбреет бороду. Амон-Ра тому свидетель. А пока пусть господин простит его за бедность, за то, что ради гостеприимства вынужден пригласить столь высокого гостя в свое жалкое жилище. За то, что ему, бедному хабиру, придется потчевать дорогого гостя простой пищей, тем, что Амон-Ра послал ему за его честный и тяжелый труд.
Тетя Кара, Агарон и Гила все это время стояли, сгрудившись у входа в дом, низко склонив в почтении головы.
Гость, невысокий египтянин в длинной прямой тунике, в кожаных сандалиях, с широкими золотыми браслетами на запястьях и щиколотках, чуть склонив голову, слушал приветственную речь хозяина жилища.
Дождавшись, когда дядя Шуну закончит рассыпать перед ним восхваления, он велел хозяину не возносить его столь высоко, напомнив, что на суде у Осириса они все будут равны.
Наклонился, чтобы отогнуть край холщовой ткани на большой корзине у ног.
Мальчишки чуть изгородь не свалили, пытаясь разглядеть что там?
Египтянин велел слуге внести в дом корзину. По тому, с каким трудом тот поднял ее, было видно: подарков – много.
Вскоре двор соседей опустел. Но ненадолго. Из жилища выбежал Агарон.
– Кто-нибудь сбегайте в мастерскую кожевников, позовите Эли домой, – оглядел Агарон взволнованными глазами мальчишек.
Двоих как ветром сдуло.
Агарон вернулся к себе.
Переулок начал быстро заполняться людьми. Самые любопытные из них негромко окликали мальчишек, требуя рассказать о случившемся. Но, не добившись внятного ответа, сами строили догадки.
Наконец, Эли в сопровождении уже не двух – гораздо больше – мальчишек появился в начале переулка. Он недоуменно крутил головой. Казалось, все жители деревни собралась на крохотном пятачке перед его домом.
Гила выбежала во двор. По ее заплаканным глазам было видно, что она чем-то расстроена. Но, завидев брата, она широко заулыбалась, замахала ему руками:
– Эли, братик, быстрей иди домой!
Прошло немало времени, когда они вновь вышли во двор: египтянин, его слуга и вся семья Эли.
Совершенно не обращая внимания на многочисленную толпу зевак, они тепло попрощались у калитки, словно были знакомы тысячу лет.
Вельможа погладил Эли по лысой голове и со счастливой улыбкой на загорелом лице широко зашагал по переулку. Слуга – за ним.
Семья Эли, живо переговариваясь, поспешила обратно в дом.
– Эли, иди сюда! – Зэев замахал руками, пока друг вслед за своими не скрылся внутри.
– Эли, Эли, иди сюда! – закричали мальчишки наперебой.
Уж очень им всем хотелось из первых уст узнать, с какой целью столь знатный господин посетил их деревню.
– Ну?! – поторопили они молчащего друга.
– Дядю Махли убили… – ответил Эли и замолчал.
Мальчишки постояли переминаясь, а потом побежали разносить по деревне весть.
Остался один Зэев.
– Египтянин хочет забрать меня к себе, – Эли растерянно смотрел на друга.
Зэева словно палкой ударили по спине, так пошатнула его эта весть.
– Почему хочет забрать?
– Сказал, что я похож на его сына. Он умер давно. Его сын. А я – похож.
– Ну и что! – запальчиво глянул Зэев в ту сторону, где скрылся гость. – Мало ли что – похож! Пусть себе кого другого поищет, – его уши горели от возмущения. – А ты что ему сказал?! – с надеждой в глазах уставился он на товарища.
– Я бы отказался, но что скажет отец? – отвел Эли взгляд в сторону от пытливых черных глаз товарища.
– Эли, ты же мне обещал, когда мы вырастем, уведем всех хабиру в Ханаан! – выступили слезы обиды на глазах Зэева.
– Конечно, уведем, Зэев, ты не сомневайся! – поспешил успокоить его Эли. – Я научусь читать и писать. Стану как Шамма-писец. Меня будут все слушаться, будут делать то, что я им велю…
Зэев словно заново прозрел! Конечно, как он сам до этого не додумался! А Эли-то, какой молодец!
– Подожди меня, я сейчас… – сорвался с места Зэев, быстро захромал в сторону своего жилища. Вскоре он вернулся с куском козлиной шкуры в одной руке, кремневым ножом – в другой. – Давай, перелезай ко мне, поклянемся на карте, ты и я, что мы вместе освободим хабиру от египтян.
Эли осторожно перешагнул через изгородь.
Зэев сел на землю, вытянув ноги перед собой, положил ладонь правой руки на козью шкуру с нарисованной картой, взглядом попросил Эли сделать то же самое.
– Клянусь! – начал он. – Ты чего молчишь…
– Клянусь, – эхом повторил Эли.
– …вывести свой народ из земли египетской в Ханаан! Если я изменю клятве, пусть… – Зэев ненадолго задумался, прежде чем продолжить. – Пусть ужасный и справедливый бог Сетх вырвет сердце из моей груди и закопает глубоко в песок, а тело мое превратит в червей!
