скачать книгу бесплатно
– ???
– Мне так страшно было… А чего ты на меня так смотришь?
– Эээээ, так это…
– Я-я-я-??? Как же это я так сделала? Эх, Римму бы Захаровну под такой «дождик», и чтоб не врала, что я деньги у нее брала. Я не брала у нее денег, пап! Ты мне не веришь?
Геннадий промолчал и стал подтыкать дочери одеяло.
– Не веришь…
Надюха отвернулась к стене и поковыряла разводы на обоях, похожие на ежика, где, по ее мнению, у него должен быть хвостик. Вскоре это занятие ей надоело, она повернулась к отцу и спросила:
– Папка, а тебе сны снятся?
– Сны? А черт его знает…
– А мне, папка, очень часто снится один сон… Город весь такой темный, из камней. И люди все ходят в длинных и темных одеждах. И злые дяди тетеньку ведут. Волокут ее по земле связанную. Я ее ноги вижу – все в крови. А другие, плохие очень люди, камни в нее кидают. Ей так больно…
– Камни… значит… – проявил интерес отец.
– Кричат: «Ведьма, ведьма!» Ей очень больно. Я лицо ее не вижу, а только длинные волосы, белые… – девочка показала на себе эти длинные волосы и замолчала. Потом резко села и крикнула:
– Папка! Это я!
– Это всего лишь сон. Сказка! Просто сон. Проснулась, и ты здесь!
– Нет, ты не понимаешь, это… я шла! В меня камнями кидались! Все тело болит. Вот, даже синяки есть!
Надька откинула одеяло и стала осматривать свое тельце. Геннадий опять жалостно всхлипнул.
– Ну, где же? Были же! И еще я вижу костер большой, и все кричат: «Сжечь ведьму! Сжечь!» – громко продолжала девочка. – Я даже помню запах горелого мяса.
– Ленин ты мой маленький! Ладно, градусник принесу, жар у тебя… Геннадий неловко встал, опрокинув кастрюльку с одиноко болтающей в воде картофелиной, и, укрыв дочь одеялом, направился за термометром.
***
В квартире Фрумы Зинаида затеяла грандиозную генеральную уборку с перестановкой. «Вот хлеба не давай этой Зинке, дай только сделать перестановку», – говорила про нее свекровь. Приведя в порядок спальню, Зина принялась за шкаф. Сильно намочив пол, она толкала платяной шкаф к противоположной стене. Передвинув обеденный стол к окну, она отошла в сторону и залюбовалась своим творением. Фрума сидела у книжного шкафа на стуле, протирала корешки запылившихся книг и наблюдала за Зинаидой. Надюшка, сидя с ногами на диване, играла в пуговички. Фрума дала ей целую коробочку. Это было несметное богатство! Пуговички и золотые, и серебряные, и красные, и с дырочками, и на ножке, и с ободочком. Клад, да и только…
– Зиночка, мы шкаф-то двигаем, а у суседушки – то спросили? – вспомнила Фрума.
– Чего? А-а-а-а! Надька сказала, он на антресолях живет.
– Надо бы там лишний хлам выкинуть, а то ему, может, тесно… – забеспокоилась хозяйка.
– Надо, так выкинем. Ну вот, совсем другое дело! И места больше и уютней, и в кухню вам ближе ходить! – весело сообщила Зинаида. Видя, что генеральная уборка подходит к концу, из соседней комнаты выглянул зашуганный Арон Моисеевич. Он терпеть не мог, когда женщины затевали глобальную уборку.
– Фрумушка, ты не устала? Хватит тебе уже. Отдохни! – проявил заботу Арон и подошел к жене.
– Милый, да я ж сидя! – ответила жена, ласково потрепав его по руке. Арон Моисеевич тут же скрылся в спальне, прихватив с собой роман Жюля Верна.
– Вот смотрю я на Вас, – позавидовала Зинаида хозяйке, – счастливая Вы! Муж Вас любит, не пьет, деньги хорошие зарабатывает. Повезло Вам. А у меня не жизнь, а каторга!
– Зиночка, как же так получилось, что Вы, такая красивая, талантливая, вышли замуж за Геннадия? – поинтересовалась Фрума.
– Если бы Вы знали, Фрума Натановна, что такое жить в курятнике…
Зинаида помолчала и смахнула слезу со щеки.
– Да, да, в курятнике. Дом сгорел, и остались мы с маленькой полуголодной сестрой без гроша в кармане, с отцом, который как пришел с войны, так и пьет, не просыхая. Он после смерти матери женился на сущей ведьме, намного старше его, и про нас вообще забыл. Да и ребенка она ему родила – Мишеньку. Приходилось помогать, Серафима-то ничего не умела. Ни стирать, ни варить… Да еще и беременность моя… В общем, все было так плохо… Хоть в петлю! И тут тебе предлагают деньги, дом, работу, но… в придачу – сына. Инвалида. К тому же недееспособного… ну, Вы меня понимаете? Он не может… это… по мужской части. А я любить хочу! Иметь нормальную семью, денег, наконец! – пожаловалась новой подруге Зина.
– Все будет, Зиночка, все будет! Зато ангел Вам послан с неба! – поддержала ее Фрума.
– Нда… Зачем только… Опять подслушиваешь взрослые разговоры? – строго спросила Зина у дочери.
– И ничего я не подслушиваю… – ответила тихо Надька, перебирая пуговички из красивой шкатулочки доброй Фрумочки.
– Вот и не подслушивай. Сейчас ведро вылью и – кра-со-та-а-а!
– Спасибо, Зиночка, спасибо, родная! И хлам весь выбросила, и с хлорочкой все намыла, и с синькой все перестирала… Заканчивай уже, и давайте пить чай. Арон, можешь выходить! Генералка закончилась! Ну надо же, как же мужики боятся уборки…
– Мы сегодня, Фрума Натановна, чай пить не будем! – заявила Зинаида. Надюха встрепенулась, выразительно подняла брови и удивленно посмотрела на мать.
– Надо еще к отцу сходить, щей им сварить да полы у них помыть. Мишенька там, поди, голодный сидит.
– Понимаю, Зиночка, понимаю. Арон! – крикнула Фрума Натановна мужу, – неси деньги. И сверток.
Радостный, что уже все закончилось, Арон Моисеевич, вышел из спальни и протянул девушке деньги:
– Вот, Зинаида Александровна, пять рублей! И примите от нас подарочек!
– Что же это? – удивилась Зина, с интересом разворачивая сверток и доставая из него удивительной красоты комбинацию. На бежевом фоне бордовые розы и коричневые кружева.
– Господи, красота – то какая, – воскликнула Зина, – это ж как дорого – то!
Довольные хозяева заулыбались, и, наслаждаясь своей щедростью, радовались, что смогли угодить этой милой, чудесной девушке.
– Да не дороже денег! Зина, ты нам, как родная! Я к тебе и малышке так привязалась. Возьми и носи с удовольствием! Немецкая! – в заключение сказала Фрума.
На глазах у Зинаиды появились слезы. Она сглотнула ком, появившийся в горле, и порывисто обняла Фруму:
– Никто никогда не дарил мне таких подарков… Никто… – дала волю слезам Зинаида.
***
Зина, держа за руку дочку и радуясь чудесному подарку от хозяев, торопилась к автобусной остановке. От ее взгляда все же не скрылось то, что Надя ведет себя странно и прячет руку в кармане.
– Ты чего там прячешь? А ну, покажи! – потребовала мать.
Надя покраснела и прошептала себе под нос.
– Пу-го-вички.
– Пу-у-го-ви-чки… Пуговички? Ах ты, зараза ты поганая. Пуговички… Фрума-святой человек! Благодетельница наша! А ты у нее имущество воруешь!?
– Я только поиграть. Я не насовсем! – пролепетала девочка, протягивая матери открытую ладошку с тремя пуговичками.
– А ну, иди назад! – грозно велела Зина.
Надька «мухой взлетела» на второй этаж и нерешительно остановилась у квартиры Фрумы. Тихо поскреблась. Потом постучалась. И через некоторое время удивленная Фрума открыла ей дверь.
– Фрумочка, миленькая, прости! Я у тебя имущество украла, – запричитала Надька, – я бы его потом отдала. Поиграла бы, да и отдала. Честное – пречестное!
– Спасибо, что отдала назад мое имущество, ангел мой. А за честность я тебе их дарю. Мне они все равно не нужны. Играй, мой ангелочек, сколько хочешь!
– Фрумочка, забери их от греха подальше! А то мамка меня ремнем залупит! – заревела девочка.
Надя повернулась, чтобы уйти, и вдруг, почувствовав головокружение и резкую головную боль, осела на пол. Глаза ее стали неподвижными. На бледно-зеленом лице появилось выражение ужаса. Ее начало трясти мелкой дрожью. Из носа тоненькой струйкой потекла кровь. На минуту она потеряла сознание.
– Зина, Зина, скорей сюда! Зина, да где же ты? Арон, воды! – в испуге закричала Фрума, сама вот-вот готовая потерять разум.
Зинаида огромными скачками вбежала на площадку. Подложила свою руку под голову дочери и стала внимательно вглядываться в лицо девочки.
– Надька, что с тобой? – потряхивая ребенка, допытывалась мать, – неужто припадки, как у Генки?
– Огонь… Пожар… Дедка наш… Саша… – еле слышно прошептала Надя.
– Фрумочка, пусть Надька у вас побудет, уложите ее… Полотенце холодное на лоб… там отец мой… Господи, видно суждено ему в пожаре погибнуть, – выпалила Зинаида, передав дочь на руки Арону Моисеевичу, побежала вниз, перепрыгивая через две ступеньки.
– Беги, Зиночка, беги! Арон, да неси же ребенка в комнату! – отдала команду Фрума и захлопнула дверь.
***
Широко раскинулось старое тесное кладбище на Октябрьской набережной. Со всех сторон стояли покосившиеся деревянные (почти гнилые) и железные кресты. Оградки, разные по цвету, конфигурации и размеру, лепились друг на друга, составляя непроходимый лабиринт. Заросшие травой по пояс, заброшенные могилки нагнетали на людей страх и напоминали о бренности жизни. Пахло влажной землей. Приглашенные на похороны деда Саши малочисленные знакомые разошлись, ау свежей могилы остались лишь Зинаида, Надюха, с утра плохо чувствующий себя Геннадий, мачеха Зинаиды, сорокапятилетняя худющая Серафима, и ее десятилетний сын Миша, запуганный худенький мальчик.
– Ты, Зинка, к нам больше не ходи! – резко и громко заявила Серафима, – это нам с Мишкой комнату выделили, взамен сгоревшего дома… И ничего твоего там нет!
– Но могу я с Мишенькой видеться? Он же мой брат! – заискивающе спросила Зина.
– С тебя и сестры твоей хватит, Аннушки. Есть за кем ухаживать. Ходит вся не то синяя, не то зеленая! – злорадно усмехнулась Серафима. – Больная, что ли? Даже на похороны не соизволила прийти!
– Да приболела она, в больнице лежит. И что из этого? – спросила уже готовая заплакать Зинаида.
До Надюхи, наконец, дошло, что ее мамку на глазах у всех обижают, и она ринулась в бой.
– И что из этого? И пусть лежит и лечится! Ты – ведьма злая! Дедка говорил, что ты змея подлокодная, подлегла под него и Мишеньку состряпала. А то, кто бы на тебе, такой страшенной, поженился!? – истерично кричала Надька на Серафиму.
– Надька, замолчи! – отвесила дочери подзатыльник Зинаида.
– Ооо! Яблоко от яблони недалече падает. Такая же будешь – потаскуха, – язвительно вставила свои полкопейки Серафима.
– Не на ту напала. Сама постастуха! – выпалила Надька в ненавистное тетки Симино лицо. Ей до боли было жалко мать, жалко Мишеньку, который так радовался приходам Зинаиды и ее гостинцам. Жалко и стыдно было за отца, который стоял, держась за ограду, с белым лицом и синими губами и не хотел, а может, и не мог заступиться за жену и противостоять тетке Симе. Жаль своего безвольного, вечно пьяненького деда, который так хорошо играл на гармошке и кормил ее манной кашей.
– Мамка вас всех поила, кормила… А вы… – причитала Надька, взывая к взрослым.
Ощущение непоправимости произошедшего переполняло ее. Деда, ее смешного, веселого, родного деда больше нет. С кем она будет петь песни, с кем вести задушевные разговоры? Надюха опустилась на край могилы и зарыдала. За ней заплакал Мишенька.
Зинаида решила забрать дочь и уйти с кладбища. Она подхватила Геннадия под руку, но тот, в ожидании выпивки на поминках, со злостью оттолкнул жену. Тогда Зинаида схватила плачущую Надьку за руку и выволокла ее за оградку.
– Не нужны мне эти поминки, сама помяну своего отца. А они пусть живут, как хотят, – высказалась обиженная Зина, пробираясь к выходу.
Недалеко от дороги, у братского воинского захоронения тоже проходили похороны. Невооруженным глазом было видно, что умер отнюдь не бедный человек. Рядом с могилой стоял уже приготовленный огромный памятник из черного гранита. У полированного, дорогущего гроба толпились мужчины, дорого и со вкусом одетые. Один из них, с оспинами на худощавом лице, пристально и с интересом рассматривал Зинаиду. Во рту его сверкал золотой зуб. Зинаида заметила его взгляд, сбавила шаг и улыбнулась. Мужчина подмигнул ей, но Зина строго взглянула на него, тряхнула своей рыжей шевелюрой и гордо прошествовала мимо.
***
В маленькой комнатенке Сениных – беспорядок. У Зинаиды и Геннадия приподнятое настроение и целая куча дел, которые срочно надо переделать, ведь семья готовится к переезду. Надюха сидела на оттоманке и заворачивала свою единственную пластмассовую куклу Буратино в застиранную пеленку.
– Мам, почитай сказку, – канючила она.
– Ой, отстань! Не видишь, я вещи собираю.
– Да какие там вещи, не смеши меня, уже все собрали, – засмеялся Геннадий.
– Вот видишь, все собрали! – обрадовалась девочка.
– Завтра переезжать, машина с утра приедет, а тут еще конь не валялся, – раздраженно отпихнулась от нее мать.
– Ну почитай, что тебе стоит…
– Отстань, Генку попроси!
– Генка плохо читает, а я люблю по ролям… Генка, почитаешь мне?
– Я тебе не Генка! Будешь так меня называть, вообще не буду читать, – грубо ответил ей обиженный отец.
– Большая уже кобыла – пять лет, читай сама. Господи! Однокомнатная квартира! С горячей водой! С туалетом! Дождались – таки! Генка, шевелись давай! Неси коробку от Пахолевых. И Нинка Куликова обещала мешки чистые посмотреть, – командовала Зинаида, доставая из недр комода два белоснежных комплекта постельного белья.
– Мам, я медленно читаю, а там сейчас самое интересное будет – свадьба!
– Дура ты! Самое интересное – как раз до свадьбы! А чего это ты отца Генкой называешь?
– Ну ты же сама мне говорила, что он мне не родной…
– Ндаааа? – удивилась мать.
1965 год.
Зинаиде уже тридцать один год, Надьке – семь. Они по-прежнему любят ходить в кино. А чего не ходить-то? Телевизора все равно у них нет. А билет, если пойти на дневной сеанс, можно купить и за двадцать копеек. Сегодня они посмотрели аргентинский художественный фильм «Мое последнее танго». Вышли из кинотеатра молча, с заплаканными глазами. И настроение – ни к черту… Помолчали.
