скачать книгу бесплатно
Жестокий сердцу дал отказ».
Маринка с чувством превосходства медленно пошла туда, где ребятишки играли в салочки. А Надюха осталась лежать на траве. Она выискивала в косматых облаках принца для принцессы, которая только что растворилась в воздухе. Нет, нет, она не ушла. Вот же ее рука, она машет, машет и зовет….
– Сенина! Сенина! Да где же ты, дрянь такая! Что за манера убегать с территории! – Надюха вздрогнула от резкого голоса, поднялась и, скинув свое нелепое одеяние, вприпрыжку побежала на зов воспитателя.
***
Обед. Для Надюхи он был пыткой. Ела она всегда плохо, но именно в обед давали рыбий жир. Тем самым укрепляли здоровье детей. Воспитатель Римма Захаровна, лет сорока, дебелая, неряшливая старая дева, с ехидной улыбочкой, держа в руке ложку с вонючим лекарством, приближалась к Наде.
– Сенина, ты портишь нам всю картину cчастливого детства, доходяга. Жри давай суп! Вот тебе еще рыбьего жиру ложечка, – язвительно добавила она.
Воспитательница насильно открыла ребенку рот и влила в него отвратительную, сильно пахнущую, противную жидкость. Спазмы перехватили горло ребенка и ее вырвало. Надька с ужасом смотрела то на испачканный белый халат воспитателя, то на ее глаза, выкатывающиеся из орбит на бордовом, круглом лице.
– Дря-я-янь! Вы только поглядите на этого выродка! Сегодня… одела чистый халат… – Римма Захаровна схватила за руку Надьку так, что та повисла в воздухе. – Не умеешь жрать по-человечьи, жри, как свинья, в туалете. Жри, падла, руками жри! – злая ведьма, как ее называла Надька про себя, швырнула ребенка в туалетную комнату, принесла ей тарелку супа и поставила на пол. Надька, лежа на холодном кафельном полу, размазывала руками по лицу сопли, слезы, суп и рыбий жир.
– Что ты, Римма, к ней все цепляешься? Несчастный ребенок-то! – вступилась за Надьку старенькая нянечка тетя Клава.
– Нашла несчастненькую. Глянь на ее мамашу – шалаву. Фу ты – ну ты, ножки гнуты! Платье не платье, сумка не сумка…
Снимая испорченный халат, воспитатель зверем обвела взглядом своих притихших, испуганных воспитанников.
– Что уставились? Быстро жрите и спать! Уроды! – дети, как по команде, уткнулись в свои тарелки и застучали ложками.
– Да вроде скромно очень одевается, – добавила нянечка. Ей совсем не хотелось связываться со скандальной воспитательницей, имеющей родственников в самом исполкоме. К тому же на должность нянечки всегда были желающие, а ей, Клавдии-то, уже и лет – то много, аж за семьдесят…
– Все равно проститутка! – безапелляционно заявила Римма и открыла дверь туалета, посмотреть, съела ли суп эта мерзкая девчонка.
Услышав, как обозвали ее мать, Надька с ненавистью сорвалась с места и со всей дури врезалась головой в ненавистный, огромный живот воспитательницы.
– Сама приститутка! Сама дрянь пузатая! Не смей мою мамку обзывать! А то… А то…
Римма Захаровна в ярости схватила ребенка за шкирку так, что ворот ее платьица впился ей в горло и затрещал.
– А то что? Ну что ты мне, соплячка, сделаешь? А ну пошла в угол! Будешь стоять здесь целый день, – ткнула ее за дверь злая ведьма.
Прошел обед, затем тихий час, полдник, и дети опять ушли гулять, а Надька все стояла и стояла в углу. Там же, за дверью, на гвозде висел плащ нелюбимой воспитательницы. Надя от скуки стала рассматривать дорогую вещь. Шуршащий, гладенький, а цвет какой красивый… Красный! Вот бы ее мамке такой… А то она мерзнет под дождем в своей старой кофте. Карман какой красивый, с пуговичкой. В нем – монетки. Чего им здесь лежать… В Надькином-то карманчике им лучше будет.
***
Незаметно наступил вечер. С шести до семи родители забирали детей домой. Наде разрешили выйти в группу, и она, позабыв все свои горести и обиды, уже играла с Маринкой. Увидев в окно, что за ней пришел отец, Надька каким-то шестым чувством уже знала, что он пьяный, и спряталась в чуланчике, где тетя Клава хранила ведра, тряпки и швабры. Надька устроилась там поудобнее, закрыла глаза и зашептала:
– Рубль с полтиной, два с полтиной! Рубль с полтиной, два с полтиной! Рубль с полтиной, два с полтиной!
– Где моя дочь? Где мой маленький Ленин? Надька, выходи, пойдем домой! – кричал, стоя на пороге группы, Геннадий.
– Сейчас, Геннадий Владимирович, найдем и отдадим вашего Ленина в лучшем виде! Нам он совершенно не нужен! Правда, ребята? – ехидно пропела Римма Захаровна.
Тетя Клава бесшумно подскочила к воспитателю и тихо зашептала:
– Ты что это, Римма Захаровна, пьяному отцу дите хочешь отдать?
– А ты, Клава, хочешь, чтобы я сидела и ждала, когда ее мамочка – шалава соизволит ребенка забрать, – парировала воспитательница, – или мне ее к себе ночевать взять, как это уже бывало? Впрочем, не мне с ней сидеть. Сторожихе сдам! У меня тоже свои дела дома имеются. Кстати, а за сторожа-то сегодня ты! Вот и сиди с ней!
Геннадий пытался пройти в группу, но баба Клава грудью встала в дверях. Геннадий продолжал дебоширить:
– Прячешься! А я вон тебе сырок купил- «Дружба»! Как ты любишь! Ленин, выходи! Ну-у, не хочешь, так не надо! И черт с тобой… Зараза! Вся в мать! Дура!
Римма Захаровна подошла к Геннадию и ласково так проговорила:
– Почему же дура, Геннадий Владимирович!? Она как раз и не дура… Украла у меня сегодня пять рублей! И мелочь.
– Чтооо? Мой Ленин – воровать? – возмутился Геннадий, – а мне
воровка не нужна! Сиди здесь! Пусть тебя твоя мать забирает!
Геннадий погрозил кому-то кулаком и вышел из детского сада, повторяя:
– Мне воровка не нужна!
Надюха, свернувшись калачиком в своем схороне, услышав, что отец ушел, вышла, подошла к окну и, глядя Геннадию вслед, в ритм его хромающей походке, тихо, одними губами шептала:
– Рубль с полтиной, два с полтиной! Рубль с полтиной, два с полтиной!
***
Надюха играла в куклы рядом с открытым подполом. А там, внизу, в холодном подвале тетя Клава чистила картошку, приговаривая:
– Начищу картошечки, завтра детки йисть будут. Скажут, спасибо, баба Клава, а может, не скажут. Да, конечно не скажут, не дождесси!
Часы, висевшие над столом воспитателя, показывали десять, когда раздался громкий стук в дверь.
– А вот и мамка твоя… А ты боялась! – сказала Надьке баба Клава, бросив очередную очищенную картошину в огромный бак, медленно поднялась по лесенке, вылезла наружу, заковыляла к двери и открыла засов. Зинаида чуть не снесла с ног сторожиху. Раскрасневшаяся, взволнованная, с блестящими ярко-зелеными глазами, и волосами, отливающими медью осенних листьев, она была необыкновенно красива. Нянечка невольно залюбовалась девушкой.
– Теть Клава, Надька моя здесь?
– Да здесь, здесь, где же ей быть-то?
– Здрасте, теть Клав! Вы уж простите. Меня в новое кафе сегодня официанткой перевели! Пока кафе закрыла, до дому доехала… Прихожу – Генка пьяный спит, Надьки нет! Я бегом сюда. Да садик-то еще как далеко от дома… Давайте, я вам помогу картошку почистить, – выпалила все сразу Зинаида и легко спустилась в подпол. За ней, охая и держась за спину, слезла по лесенке сторожиха.
– Мам, попроси баб Клаву, чтоб разрешила мне на пианине поиграть, – попросила Надька.
– Да играй уж, играй, – милостиво разрешила сторожиха.
Надюха бережно подошла к пианино. Трепетно подняла крышку, нежно провела пальцами по клавишам и начала играть. Трям, трям, трям, пам – пам, – бренчало пианино, но Надюше казалось, что она играет божественно, великолепно. И видела Надюха перед собой не группу детского сада, а большой-пребольшой зал с огромными золотыми люстрами, как в журнале, что мамка приносила. И народу там сидело видимо – невидимо. И тут на сцену вышел дирижер. С палочкой. С длинной, черной, пышной бородой, с загнутыми вверх усами, похожий на Карабаса – Барабаса. Он взмахнул своей волшебной палочкой и громко сказал:
– Выступает великая артистка, всех величей на земле- Надежда Сенина! А тут – я! Выхожу в черном платье. Нет, почему же в черном… В голубом блестящем платье до пола. И бант сзади. Ну почему сзади? Кто его сзади увидит? Ну хорошо! И огромный бант впереди. Все радуются, хлопают в ладоши, кричат: «Вы великая музыкантша!»
А я поднимаю вверх руку, и наступает тишина… Я говорю:
– Да, я – великая музыкантша! Но моя мамка меня еще величей! Она может бак картошки начистить, хоть бы хны!»
В подполе сторожиха и Зинаида наполняли бак картошкой и говорили о своем, наболевшем.
– Господи, как много еще этой картошки. Скоро коммунизм наступит, а мы все ножичком картошку колупаем, – не выдержала Зинаида.
– Да, Зиночка! Хоть бы одним глазком пожить в коммунизме! Говорят, машины для стирки белья на улице поставят. Прачечные! Стирай – не хочу!
– Как же это, на улице? Так там все белье перепутают. И с чужим бельем я свое стирать не хочу! Уж я лучше дома, в тазике! – возмутилась Зина.
– А еду варить дома тоже не надо будет. Везде столовые. Приходи и ешь! Бес-плат-но! Денег же не будет, – размечталась баба Клава и положила нож на пол.
– Вот прямо приходи… и бесплатно? А если мужик больше ест? Или повкуснее что захочет? Или я шоколаду вкусного попрошу?
– Каждому по способности и умению… На полиформации у нас так говорили. Ты уж поверь моему слову! И все про это в газетах пишут, – просвещала Зину сторожиха.
– Да-а! Чудеса! Уж если в газетах… – огорчилась Зинаида, – а водка, как же с водкой?
– А вот водки не будет! Будет только лимонад «Буратино» и квас!
– Вот это хорошо! Это вот правильно! А в какой газете про это написано, а, теть Клав? – обнадежилась Зинаида.
– Зин, скажи ты ей, пусть перестанет! По башке бом, бом, бом! Бом, бом, бом! – показывая рукой наверх, жалобно попросила старушка и снова подхватила ножик.
– Эй, музыкантша, заткнись уже! – крикнула, задрав голову, Зинаида.
– Ну еще капельку… – донеслось сверху. И Надя, сбавив звук, продолжала мечтать: «А рядом, в первом ряду, сидит очень толстая тетка! И говорит мужу: «Иди скорее, возьми ее замуж, она будет нам картошку чистить! Вот все обзавидуются… Целый бак…»
Мать оборвала видения дочери криками:
– Тебя же просили – перестань!
Прекрасные звуки музыки стихли и замолчали.
– Дааа! И впрямь – чудеса-а-а! – находясь под впечатлением тети Клавиной политинформации, пропела Зинаида. – Надька, одевайся. Домой пойдем!
***
Растрепанная Зинаида носилась по квартире с ремнем, пытаясь ударить Надьку, но та шустро отворачивалась от ударов, всхлипывая и пища: «Мамочка, это не я!»
Геннадий с утра рассказал жене, почему он не забрал «воровку» из детского сада и сейчас хмурый сидел на табурете, делая вид, что читает книгу и разборки воспитания дочери его не касаются.
– Вот тебе, вот! Получай, воровка! – делая очередной виток по комнате вокруг сидящего мужа, кричала, срываясь на визг, Зинаида:
– Ишь чего удумала – деньги воровать? Пять рублей! Где деньги? Куда девала?
– Мамочка, миленькая, я только копеечки… Бумажек там не было! Я денег не брала! Мама! Больно!
– Дрянь! Не сдохнешь никак. Руки мне связала по рукам и ногам. Воровки еще в нашей семье не хватало. На тебе, получай! Получай!
– Мамочка, дорогая, прости! Я завтра начну новую жизнь! Но я не брала денег. Я только монеточки! Нечаянно! – причитала выбившая из сил Надька, закрывая голову руками.
Мать в очередной раз сильно стеганула ребенка по руке, оставив на детской коже багряный рубец. Надька закричала от боли и отбежала в противоположный угол.
– Почему, почему никто мне не верит? – разозлилась девочка.
Вдруг в центре комнаты, непонятно откуда, в воздухе, возник крупный водяной комок. Он резко дернулся в сторону девочки, затем молниеносно подлетел к Зинаиде и с силой опустился ей на голову.
– Зиннн-ка, что это-о-о??? – заикаясь, спросил Геннадий, пытавший сдержать дрожь в больной руке.
– Чертовщина… – онемев от ужаса, произнесла Зинаида.
Еще один водяной комок появился рядом с лицом Зинаиды, пульсируя и переливаясь, повисел над ней, вроде как подумал, и плавно, как бы охлаждая ее, опустился на Зинаиду. Непонятно, каким образом, появлялись лужи на полу, мокрые пятна на стенах и потолке. Еще несколько водяных шаров поменьше возникли в воздухе и громко, с силой, шмякнулись в Зинаиду.
Наконец – то Зина поняла, чьих это рук дело. Она схватила дочь за шкирку, выставила ее на крыльцо и закрыла дверь на щеколду.
Уставшая, обиженная Надюха пошла прятаться от матери. Она залезла в уже обжитую поленницу Тани-Вани и подстелила под себя старую, дырявую фуфайку хозяина. Затем поглядела на свои худые, в цыпках и в красных отметинах от ремня ручонки, и чувство горькой обиды и острой жалости к себе охватило ее. Худенькие костлявые плечики ее дрогнули, и она, уткнувшись головой в колени, беспомощно заплакала.
– Не останусь больше с вами – ни в жизнь, нажилась я с вами досыта… В Индию убегу… Там тепло…
***
Перепуганная Зинаида все же сводила Надьку к психиатру, у которой наблюдался ее муж. Несвязно и путано рассказала врачу про водяные шарики и домового…
– Ну что ж, все понятно, – в обычной нравоучительной манере стала излагать доктор, – у ребенка – дефицит внимания, вот она и сочиняет.
– Ну как же… Летали ж вещи… – промямлила Зина.
Доктор бросила взгляд на хорошенькую, чисто одетую девочку, которая скромно сидела на кушетке, застеленной белой простынею, и баюкала куклу с длинным носом.
– Пьете?
– Чтоооо? – возмутилась Зинаида и привстала со стула.
– С мужем, спрашиваю, выпиваете? Чего молчите? Понятно! В общем, если будете пить, поставлю на учет.
Зинаида разозлилась, но не посмела испортить отношения с нужным ей врачом, а просто взяла дочь за руку и повела из кабинета. У дверей Надюха притормозила и, обращаясь к доктору, сказала:
– Тетя! Вам по телефону муж звонит!
– Хммм! Он никогда мне не звонит! – не повернув головы, сказала психиатр.
Зина вывела дочь за дверь, но не стала уходить. Уж очень ей было интересно, будет ли звонок… Через несколько секунд в кабинете зазвонил телефон. Зинаида приложила ухо к двери, чем вызвала возмущенные взгляды сидящих в очереди больных. За дверью доктор сняла трубку и удивленно спросила:
– Николаша, это ты??? Что случилось?
Зинаида ехидно улыбнулась, расправила плечи, и, довольная собой, гордо пошла по коридору. Надюха вприпрыжку побежала за ней.
***