скачать книгу бесплатно
– Что, напугала человека? А он теперь подумает, что ты чокнутая… Хотя чокнутая и есть, – подытожила Зина, укоризненно глядя на дочь.
Надька невозмутимо жевала печенье и с интересом поглядывала в угол.
– Он Фрумочку обожает. Сказал, что брошка, которую Фрума летом потеряла, лежит под ванной. Руку надо сунуть подальше, к трубе.
Фрума вошла в ступор. Она не понимала, как ей себя вести, и что за розыгрыш происходит в ее доме. Хозяйка в растерянности посмотрела на Зинаиду. Зина решительно встала и пошла в ванную комнату. Через минуту она вернулась и протянула Фруме ладонь, на которой лежала пыльная, в паутине, дорогая брошь.
– И? И что теперь? – спросила Фрума, бережно взяв в руку давно потерянное украшение, доставшееся ей от матери.
– Табак хочет и пряничек… А ладошки – лохматые. Мя-я-ягонькие, – радостно сказала Надюша.
***
Зинаида и Надя вышли из дома Фрумы и тронулись в сторону автобусной остановки. Мать резко дернула девочку за рукав и зашипела:
– Надька, сколько раз тебе говорила, не своди людей с ума. Вот теперь эта богатая тетенька, Фрума Натановна, посмотрела на тебя и скажет: «Нечего сумасшедших в свою квартиру звать. Ограбят еще…» А нам деньги нужны!
– А-а-а, – тихо пискнула из пухового платка Надька.
– Чево, а-а? Говорю тебе: видишь чего – молчи… Так и до беды недалеко… Понятно? Понятно тебе?
– Да-а-а.
– Чего да-а-а? И чтоб больше я не слышала… ни про каких суседков!
– Мам, на ручки! – попросила девочка.
– Еще чего! Кобылу такую на руках таскать…
Некоторое время мать и дочь шли молча. Но Зинаида все же не выдержала и спросила:
– А чего ты про нашего домового никогда не рассказываешь?
– У нас-нету, – сердито буркнула Надька, и сердито зыркнула глазами на мать.
– Как это нету? У других есть, а у нас нету… Чем это мы хуже других? Может, у нас тесно?
Надька посопела в платок, подумала и ответила:
– Им любовь нужна… Они без любви сохнут.
Зинаида подхватила заплетающегося ребенка на руки и потащила к остановке.
А дома… А дома их ждал погром… Пьяный Геннадий разбросал табуретки, опрокинул керогаз, расшвырял обувку в прихожей. Благо в комнатенке особо бросать и ломать нечего. При виде жены и дочки в нем заговорил суровый хозяин:
– Где шлялась, тварь подзаборная? Время к ночи, а ты с ребенком шатаешься? – грозно спросил он.
– Да меня ноги сюда не несут! На твою морду пьяную смотреть!?
Геннадий схватил с подоконника стеклянную вазочку и запустил ею в жену. Зинаида заслонила собой ребенка и закричала:
– Надька, беги к Тане-Ване! – девочка, как пингвин, заковыляла к соседям.
А вслед ей неслись громкие вопли отца:
– Софийка недоделанная! Ишь, возгордилась! Да и не похожа ты на нее нисколечко! Суки! Верните мне голову назад! И руки верните! Сдохну! Сдохну, немного осталось!
Перепуганная Надюха добежала до соседей, подергала дверь – заперто. Света в окошке тоже нет! Девочка, слыша громкие вопли отца, в панике заметалась и побежала вокруг дома. Далеко она не ушла, тяжело идти по снегу, да и метель разыгралась. Спряталась за домом, у разобранной поленницы. Села на колотые бревнышки, съежилась, и, чтобы страшно не было, стала рассказывает сама себе сказку:
– И была у них внучка – Снегурочка. Она холода совсем не боялась… А чего ей бояться – Снегурочка все же! Вот была бы я – Снегурочка! А кто бы была моя мама? Снегуриха? Нет, лучше бы она была Фрума! Она добрая, хорошая! А моя мамка… Нет, пусть уж моя мамка будет моей мамой! И не надо мне ихнего варенья! – так, развлекая себя, Надюшка уснула.
Зинаида обежала уже всех соседей. Бегала по полю, искала дочь, кричала и плакала:
– Надька, где ты, зараза такая?
Вернувшийся с дежурства дед Ваня нашел замерзшую девочку в поленнице. Зинаида выхватила ребенка у остолбеневшего старика и понесла ее в дом, приговаривая:
– Какого черта тебя понесло на улицу? Я тебе сказала: к соседям! А ты куда жахнула? Понеслась, глаза вытаращила… Вон недавно, у Никитиных, волки собаку задрали. Вздумала куда бежать, дурная! Ой, да ты вся горишь, да что же это такое – то, Господи!
***
Утром все переменилось. Геннадий виновато прятал глаза и не знал, как угодить жене. Да вот еще и ребенок заболел. А виноват-то – он! Он!
Зинаида демонстративно достала из комода градусник, прошла мимо Генки, задев его плечом, и засунула термометр дочери подмышку. Укрыла ее одеялом. Покачивая ногой, она не сводила с Генки укоряющих глаз. Геннадий попытался сколотить сломанный табурет одной рукой, но у него ничего не получалось. Он со злости бросил табурет о стену, и тот разлетелся на кусочки. Расстроенный Геннадий встал на колени, пополз к жене и уткнулся в ее подол, запричитав:
– Зинк, ну прости ты меня. Ведь я же тебя люблю!
– Ага, любишь, как волк овечку.
– Ну прости. Это все водка проклятая. Если бы ты меня не злила… Ну, ничего бы этого не было! – оправдывался Геннадий.
– Чтоо-о-о-о?!Я тебя злила?! – взвилась Зинка. -Черт ты хромой! Поиздевался над нами? Вот, смотри, ребенок опять заболел. В поленнице от тебя пряталась… А если б ее волки загрызли, как ту собаку? Собака-то была не маленькая, между прочим, – накручивала себя Зина.
Геннадий встал, принес из кухни второй, починенный им табурет. Осторожно сел на него, но табурет тут же развалился под ним, и Геннадий с грохотом, некрасиво, саданулся на пол.
– Да японский городовой! – заорал Генка. – А ты, паскуда, куда глядела?
– Сам урод! Я думала, она у соседей!
Зинаида вынула из-под кровати мятые фотографии Софи Лорен и по одной стала старательно разглаживать их ладонью на коленях.
– Чего тебе фотографии-то помешали? Они, между прочим, на стенах пятна грязные закрывали… – не унималась Зинаида.
– Ты их-того…. Это… утюгом прогладь… – несмело предложил муж.
– Ага! Еще будешь мне тут указывать!
– Я тебе за Надьку бошку оторву! – зло проговорил Генка, собирая куски некогда бывшей табуретки.
– Бошку оторву! Тебе бы только что-то оторвать! А попробуй, почини! Давай, иди, шкандыбай к матери! Пусть Надьке врача вызывает. Скажи, что я на работу приду, как врач уйдет, – потребовала Зина.
– Какая работа? Кто с Лениным сидеть будет? – возмутился отец.
– Мы завтра СЭС ждем, зал в порядок привести надо. А с дочкой сам посидишь, не развалишься! Не до нее мне сейчас. Может, ее и вовсе в больницу увезут.
– Ну ты, Зинка, и стерва…
– Ухгу… – вызывающе глядя мужу в глаза, подтвердила Зинаида, и, покачивая бедрами, вышла на кухню. А ее походка и яркая внешность словно говорили, что ей уготовано иное будущее, далекое от жизни в этой убогой жалкой лачуге.
***
В доме жила крыса – огромная, больше 40 сантиметров, толстая и усатая. Хвост у нее был длинный и облезлый, шерсть черная, с рыжими подпалинами. Она выходила только тогда, когда Надька оставалась в комнате одна. Вот и сейчас – отец ушел на колодец за водой, а она уже тут как тут. Села и посматривает с любопытством на девочку своими маленькими глазками-бусинками. Отец говорил Наде, что одна крыса на человека не посмеет напасть, другое дело, если их много… Животное сидело у порога и двигало усами. Но что-то крыса держала в лапках… Надька кашлянула – облезлый грызун задергал хвостом и насторожился. Надюхе уж очень хотелось посмотреть, что же в цепких своих лапках прячет крыса. Крыса сделала несколько шажков в сторону девочки и положила на пол… кольцо!
Дверь протяжно и уныло заскрипела – вернулся отец. Крыса подскочила, хрюкнула и исчезла. Надюха молнией метнулась с кровати на пол, схватила колечко и засунула его под свою оттоманку.
– Папка, папка, – закричала Надюха, юркнув в постель, – Крыса-то опять приходила…
Геннадий снял валенки и теплую куртку, подаренную матерью, посадил Надьку на плечи и неуклюже поскакал по комнате. Надюха звонко визжала и пыталась достать потолок руками.
– У-у-у-у! Лошадка, лошадка, везет не шатко. На ней – дочка, скачем по кочкам, – уставший отец сбросил Надю на кровать, но она не унималась:
– Еще, папка! На закорки меня! Еще хочу!
– Уф-ф-ф, устал! Держи, дочка, хвост пистолетом! И не болей! Ты же мой маленький Ленин! – Геннадий ласково потрепал дочку по голове и заплакал.
***
Наконец-то Зинаида нашла время навестить свою сестру, двадцатидвухлетнюю Аннушку, и отдать ей подарок бабушки Степаниды. Ей очень хотелось посмотреть, что же досталось сестре, но она сдерживала себя. В своем же свертке она обнаружила несколько золотых колец, женских сережек, брошек и пачку облигаций 1927 и 1936 года.
Зинаида встретила сестру на главпочтамте, куда та устроилась после окончания техникума почтовой связи. С тех пор у Зинаиды стало одним ртом меньше. Сестры закрылись в подсобке, и Аннушка поставила чайник. Зина достала жареные пирожки с повидлом, которые так любила ее младшая сестренка. За чашкой чая Аннушка рассказала сестре о своем романе с белокурым красавцем Виктором, который возил начальника главпочтамта на черной Волге. Он уже сделал ей предложение и даже подарил колечко. Зинаида обиделась:
«Ну, ничего себе, такие события, а сестра решила только сейчас ей рассказать».
– Вообще-то, он должен был попросить у меня твоей руки, ведь я столько лет была тебе матерью…
– Ну ладно, не дуйся, – стала подмазываться к сестре Аннушка.
– Ладно… А что я тебе принесла… – вытащила из сумки бабкин сверток Зинаида.
– Ой, что это?
– Разверни и увидишь, – схитрила Зина.
Аннушка развернула тряпицу и нашла там… Клад драгоценностей…
– Боже, что это? Откуда это у тебя? – испугалась за сестру Аннушка.
Зина поняла, что, в принципе, содержимое свертков одинаковое, и поведала сестре о приходе к ней бабушки Степаниды. Не рассказала она только о даре, который передала бабка ее дочери. Чего забивать девчонке голову.
– То-то она мне один раз приснилась… Поцеловала меня и сказала:
«Недобрый человек скоро появится рядом с тобой. Настоящая ведьма в шестом поколении. Берегись ее.» Я тогда так испугалась… А потом забыла… Значит, все это правда? Что это? От кого она меня предостерегала?
Пытаясь подбодрить сестру, Зинаида весело обняла ее и сказала, глядя ей в глаза:
– Все у нас с тобой будет хорошо! Мы с тобой все выдюжим, надо только держаться вместе!
***
С утра, хоть солнце было уже яркое, а небо ясное, за щеки пощипывал легкий морозец. Пьяненький, заросший щетиной, в огромном тулупе, не по размеру для его небольшого росточка, отец Зинаиды и Аннушки развозил по столовым ОРСа ящики с пивом и водкой. Рядом с ним важно восседала закутанная в платок Надюха, покрикивая и на лошадь, и на деда: «Но, лошадка, но! Деда, скажи ей!» Дед въехал на хозяйственный двор, остановил лошадь, и, запутавшись в зимней одеже, скатился с телеги. Степенно, не торопясь, по-хозяйски привязал лошадь, постучал в окно столовой и что есть мочи закричал:
– Девочки мои, красоточки! Привез вам молочка от бешеной коровки.
В наспех наброшенных на плечи пальто во двор выбежали молодые веселые официантки. Дед попытался заигрывать с ними. Он извернулся, подмигнул и огладил аппетитную попку одной из девушек. Она увернулась от смешного старика и погрозила ему пальцем. Со смехом официантки цепляли по ящику и уносили в столовую. В дверях появилась Полина Венедиктовна, свекровь Зинаиды, главный повар столовой, гроза официанток, поваров и грузчиков. Шеф-повар куталась в пуховый платок и пристально рассматривала работничка.
– Ты чего это, Алексан Михалыч, раскричался? И что это ты сегодня такой веселый? Поди, на грудь уже принял?
Дед Саша попятился и, стараясь не дышать на родственницу, тоненько проблеял:
– Что ты, Вини, Виниди, Вини-дикто-вна… Тьфу ты!
– Ах ты, черт чумазой! Никак не можешь мое отчество запомнить. Как врежу щас между глаз!
– Ты, это, ты не балуй, Диктовна! И вообще… мне надо Надьку кормить! Ребенок голодный, – не глядя на начальницу, дед суетливо засеменил к телеге, бережно снял внучку и понес ее в столовую. В дверях плотно стояла Венедиктовна. Дед Саша протиснулся мимо сватьи, словно кусок мокрого мыла:
– Извиняйте, мадам! А ну-ка, подвиньтися!
Ошарашенная такой наглостью, Полина Венедиктовна пропустила деда.
– Девочки мои! А ну-ка, быстро несите моей Надьке кашу! – гаркнул дед и, кряхтя, уселся на свое постоянное местечко, поближе к раздаточной.
– Дедка, каши хочу! – заорала Надька деду и тут же переключилась на официанток:
– Быстро, красоточки, каши! Манной! – внучка, подражая деду, прикрикнула на нерасторопных официанток и стала снимать с себя многочисленные одежки.
***
В столовой вкусно пахло кислыми щами, жареным луком и мясом. За столиками сидело несколько человек. Но ближе к обеду столовая ломилась от людей. В вотчине шеф-повара был налажен четкий порядок. Все сверкало чистотой, и даже на столиках стояли маленькие пластмассовые вазочки с искусственными цветами.
Дед Саша, подперев кулачком голову, с нежностью глядел, как его внучка, его кровинушка, уплетает вторую порцию манной каши. Перед ним стояла тарелка с макаронами и котлетой, жидкий чай в граненом стакане и три куска хлеба.
– Деда, ешь! – приказала Надька.
Дед хитро посмотрел на внучку, достал из-за пазухи початую бутылку, сделал несколько глотков, и, засунув в горлышко пробку из газеты, тихо запел:
– Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, так на Руси повелось! Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, горло ломая врагу! Черт, руки замерзли, – дед растер ладони и взял вилку. Поковыряв в тарелке, положил ее на стол.
– Горло, Надюня, врагу сломали, а жизню нашу всем вскочевряжили. Клавушка, бабка твоя, – стал жаловаться внучке старик, – бабушка-то твоя… Красавица…
