Чабанка

– Гена, возьми одного салабона к нам в УПТК.

– Ёпсь, Юрка, ты чего сдурел? Ты же знаешь, у нас полный штат.

– Если надо, я уйду с бригады.

– Ого, это уже серьёзно. На тебя, что КАМАЗом наехали?

– Нет, здесь другое. Он мой земляк. Аркадий Сон. Кореец из Талды-Кургана.

– Юрчик, я, конечно, понимаю, что ты хочешь земелю пригреть…

– Нет, Гена, не понимаешь. Все корейцы моего призыва оказались в третьей роте, если бы и Аркаша попал сейчас в третью роту, ему бы уже молодые портянки стирали. Но он попал к нам и, если я ему не дам поддержку, с меня мои земляки спросят, я своё лицо потеряю. Короче, помоги.

– О, чёрт! Ну, давай знакомь, а я подумаю, что можно сделать.

Так Тёха привёл к нам в УПТК ещё одного корейца по имени Аркаша. Аркадий Сон. Улыбчивый, очень сухой, жилистый, как бамбук. Сам себе на уме, работать он работал нормально, но там вагончик, например, прибрать или бачки помыть, это можно было донести до его салабонского сознания только через Юрку. Но моим парням Аркаша нравился, Лешка Близнюк начал тренироваться с ним рукопашному бою. Сон владел каратэ на очень высоком уровне. По слабости своей, травм серьёзных нанести сопернику он не мог, но его пробить было практически невозможно. Я пробовал.

Васькин бы пробил, с него станется, здоровый был бычара. От него за километр разило угрозой. Шли мы как-то вечером в гражданке к Сашке Баранову домой в гости, мы это Васькин, Войновский и я. Шли по поселку Котовского, по темной аллейке параллельной улице генерала Бочарова. Под цветущим кустарником вокруг скамейки собралась местная шелупень, с разбега было видно – бакланьё, человек десять, все, типа, тревожные до нельзя. Мы приближаемся, не меняя темпа. Один из бакланов, стоящий лицом к скамейке, повернул голову в нашу сторону, ссутулился по блатному и сделал шаг назад – это чтобы мы на него наскочили или обошли. Первое вело к драке, второе, по понятиям, к нашему избиению, так как, обойдя, мы бы показали свою слабость. Мы темпа не меняем идем не сворачиваем, только разговор свой прекратили. Наши лица попали в свет от окна на первом этаже, а крайним слева, к несчастью баклана, шёл Васькин. Парень немедленно сделал два шага вперед, с нашего пути долой, даже задницу свою втянул, чтобы мы её не задели. Мы прошли мимо. Нас не окликнули. Сзади только послышалось:

– Ты чего это обтрухался?

– Лохов испугался?

– Ага, вы их лица видели? Особенно у одного. Ну их на хуй.

Даже Аслан, наткнувшись на в стельку пьяного и злого бушующего Васькина на КПП, сделал всё возможное, чтобы драки не было, он почувствовал, что может проиграть в этом редком для себя случае. Был бы Васькин трезвый, он бы в жизнь не прыгнул на Аслана – это же смертный приговор. Но Юрик был пьян и Аслан понял, что потом то он Васькина убьет, но до потом надо ещё дожить самому и желательно здоровым. Так что Аслан разумно принял участие и помог Васькину в решении его личных проблем, о чем последний с удивлением нам утром и поведал.

В конце августа Аслан Гадиев зашел к нам в каптерку. Мы с Войновским там находились вместе в это время:

– Э, привет.

– Здравствуй Аслан.

– Отпуск еду. Не могу себе штаны военный найти. У меня рота размер нет. Помоги, брат.

Обращался он ко мне – я в каптерке, лычки на погонах, значит я крутой. К тому времени в первой роте с лычками были уже только чеченцы.

Кто же откажет уважаемому человеку? Нашли мы ему штаны к парадке. Видели его ступни, когда он штаны примерял. Не дай Бог такое! Месиво из сухожилий и костей.

Аслан в отпуск!!! Заслужил, наверное. Непосильным трудом. А парадка ему с его-то вельветовым костюмом на кой? Не-по-ни-ма-ю! Всё, что касается службы Аслана в нашей части, не понимаю!

Плац, утренний развод. Замполит части появился в сопровождении двух девиц. Гул затих, все старались получше разглядеть в утреннем тумане эти две ходячие проблемки. Не проблемами они быть не могли, иначе чего им здесь делать?

– Всем водителям выйти из строя! – последовала команда майора Кривченко, – Построиться в одну шеренгу!

Ряды нашей роты заметно поредели, водители водились в основном у нас. Замполит пригласил этих, с позволения сказать, девочек пройтись вдоль строя. Стало понятным, что это опознание. Обе девицы одновременно показали пальцами на нашего Валеру Самотугу.

– Самотуга, на месте! Остальные, стать в строй! – замполит подождал пока ряды вновь заполнились и продолжил:

– Военный строитель, рядовой Самотуга, кру-у-гом! Посмотрите на этого ублюдка. Еще сегодня он стоял с вами в строю, а уже завтра он будет сидеть в тюрьме… до самого расстрела!

Строй напряженно молчал, шуткам не время.

– Такого у нас еще не было! Изнасилование! Этот подонок изнасиловал этих двух девочек.

– Что-о-о-о! Товарищ майор… – вскинулся Валерка…

– Молчать, животное! Прокурору будешь рассказывать. Прапорщик Корнюш, отконвоировать пока на нашу «губу» его.

– Есть! – громко, а мне шепнул, – Геша, давай за нами.

После развода я догнал прапорщика с Валеркой, шагающих к КПП. Валерка шел и оправдывался. Корнюш, казалось, слушал в полуха, у штаба только сказал:

– Я понял всё. Жди нас на КПП. Руденко за мной, к замполиту.

Мы зашли в штаб.

– Разрешите, товарищ майор?

– Входите. Ага, Корнюш и этот, как его, Плевако! Адвокаты, блядь! Если защищать пришли, то пошли на хуй! У меня у самого дочь и я ему обеспечу солнечный Магадан.

– Никак нет, товарищ майор, мы разобраться. Я, как командир и Руденко, как секретарь комсомольской организации.

– А Самотуга, что, сука, ещё и комсомолец? Этого только не хватало!

– Не в этом дело. Товарищ майор, скажите, что вам рассказали потерпевшие?

– Этот ваш Самотуга ехал, где-то там по полю, увидел девчат, остановил свою машину, напал и прямо в поле их изнасиловал.

Глаза майора горели праведным гневом, а старшина же спрашивал с подвохом, но в чём был этот подвох, уразуметь я пока не мог.

– В поле, значит, да?

– В поле. Ты куда клонишь, старшина?

– У меня есть несколько вопросов. А он их двоих сразу или по одной?

– …?

– А что делала вторая, когда он первую?.. А считается ли это групповым изнасилованием, когда один изнасиловал двоих?

До нас с майором дошло.

– От, бляди, объебать хотели! – уже с облегчением выдохнул Кривченко, – А ну, зови героя ко мне.

Мы с Корнюшем вышли, я не скрывал своего восторга.

– Здорово, товарищ прапорщик!

– Есть таки польза в чтении детективов!

– Я одно не пойму, зачем вы меня повели к замполиту?

– Мне свидетель был нужен.

– Свидетель чего? Вернее кому?

Корнюш только хитро посмотрел на меня. Вечером я уж постарался во всех красках расписать всем, как лихо старшина групповое изнасилование отмёл. Ничего, он заслужил. Разный он был.

В начале сентября, сбежал из части очередной наш салабон, меленький такой забитый молдаванин. И не то чтобы его сильно прессовали. Просто как-то там выяснилось, что у него сифилис. Как, откуда? Непонятно. Может он устыдился этого, а может забоялся, что бить будут, а может путь заражения, по его мнению, мы бы посчитали стрёмным и загнали бы его под шконку, как в путёвой хате, и это в лучшем случае. Не знаю. Но он убежал. Ума он был самого что ни на есть короткого, а поэтому было понятно, что убежал домой. Кстати, «убежал» говорили в нашей части, если солдата дней пять-семь не могли найти, так как просто отсутствовали много и регулярно. Если объявлять тревогу, после одного дня отсутствия бойца, то трибунал должен был бы жить в нашем батальоне, а офицеры бы в жизни не видели своего вожделенного очередного воинского звания. И кому это надо?

В соответствии с процедурой, направили письма в военкомат по месту жительства и домой бегунку. Ответа не получили. Тогда на родину героя поехал старшина Корнюш, а когда вернулся рассказал в курилке нам следующее:

– Ну псих, бля. Приехал я к нему в село, зашел в хату, там мамка его старая и жена…

– Он что женат был!!?

– Почему был? – старшина задумался, – А может теперь и был, придурок. Меня сразу к столу, а я голодный был, согласился. Вина не пил, но попробовал, значит, молдавское мороженое…

– А что это такое, товарищ прапорщик?

– Что не знаете? – ждал стервец этого вопроса, – Не знаете знаменитого молдавского мороженого? Мамалыга! Не смейтесь, это правда. Ну вот, ем я и расспрашиваю. Родственники ни в какую, не видели, мол, и всё тут. Что делать? Доел я, поблагодарил, вышел, зашёл за соседний дом, смотрю. Минут через пять его жена с котомкой вышла и пошла из села в сторону лесочка. Я за ней. Вывела она меня на шалаш в самом начале леса. Вот он родной! Ну думаю, сначала послушаю, что она ему расскажет о моем приходе, что посоветует, дура. А они и не разговаривали, этот гундос сифилисный её сразу завалил и давай драть.

– От пидор!

– Ни хрена себе! Жену родную?!!

– Убить козла!

– Ша! Вы послушайте дальше. Я сразу зашел им за голову и на его руке наручник щёлк и защелкнул, а второй уже на моей руке был защелкнут. От, думаю, весело будет, если она его сейчас от страха защемит, как сука кобеля, но нет, не защемила. «Вставай» – говорю, – «набегался ты и наебался. Как же ты свою жену дерешь с сифоном то?». Думал, она на этих словах в рожу его мерзкую вцепится. А она заплакала, встала и говорит «я знаю», – Корнюш сделал театральную паузу, – «но мы же осторожно, он же это.., как его.., ну, типа, не спускает в меня».

Слушатели заржали, а старшина подвёл итог так:

– Вот вам и любовь на фоне обильного виноделия. А вы говорите – мамалыга!

Вам смешно? И мне – нет.

Осень 1985 года. Симферополь

С развода меня выдернул Кривченко. Как обычно, не к добру, но до какой степени не к добру, я тогда и не подозревал.

– Бери Камышана в зубы и вези его в Симферополь.

– Куда?!

– Куда-куда, я сказал в Симферополь, – замполит был не в духе.

– На кой ляд…

– Поговори мне, совсем оборзел. Общественным обвинителем будешь, тебе не привыкать. Бумагу официальную тебе в штабе накатают.

– А почему в Симферополь? – я стал серьезным, – Он же служит в Одесском гарнизоне, значит и трибунал должен быть здесь.

Спросить сразу – «А почему, собственно? А что он натворил?», – в голову не приходило. Камышан был из крымской босоты и срок маячил ему всегда, что уже за спиной, что спереди.

– Гражданский суд его будет судить.

– Как гражданский? Военнослужащего не может судить гражданский суд.

– Если преступление совершено еще на гражданке, то может.

– На гражданке?!! Он же уже скоро год как в армии!

– Не знаю. Приказ из военной прокуратуры – сопроводить, доставить, обеспечить. Так что давай дуй в солнечный Крым, блядь. Там как раз бархатный сезон в разгаре.

– Есть дуть в Крым, – сдался я с неохотой.

Заныло у меня на душе, холодный пузырек нехороших предчувствий раздувался внизу живота. И предчувствия меня не обманули.

Вечером на пассажирском поезде «Одесса-Симферополь» мы с Камышаном выехали в столицу Крымской автономии. Плацкартный вагон, кругом люди, говорить без свидетелей мы могли только на перекурах и то, если никого с нами в тамбуре не было. Из обломков его рассказов я выяснил следующее:

Год назад, за несколько месяцев до призыва в армию, летом провожал Камышан свою зазнобу домой. Шли они через школьный двор, где встретили троих знакомых пацанов, поздоровались, пошли дальше своей дорогой. В подъезде дома подруги, по понятным причинам сугубо личного толка, задержались. Когда Камышан пошёл назад, то увидел, что на школьном дворе стоят милицейские машины. От греха подальше он это место обошёл. А на следующий день его арестовали.

Оказалось, что эти парни хотели изнасиловать какую-то девчонку. Но им не дали это сделать два военных прапорщика, проходивших мимо, и, к их чести, вступившиеся за девочку. За что им и были нанесены тяжкие телесные повреждения. Несовершеннолетняя потерпевшая не стала дожидаться, пока вернутся к прерваному, воспользовалась занятостью насильников и убежала. Она сразу обо всем рассказала родителям. Двоих парней вычислили уже ночью, а позже они показали, что Камышан был с ними. Он отпирался. Третий исчез. Его сначала объявили в республиканский розыск, а потом во всесоюзный. Найти не смогли, а без него дело рассыпалось. Те двое были малолетки, а третий уже совершеннолетний, причем ранее судимый. Камышана сначала выпусили под подписку о невыезде, а потом он был призван в армию. Он вообще думал, что дело закрыто. А вот оказалось, что нет. Мне же Камышан божился, что его на месте преступления не было. Ладно, думаю, посмотрим материалы дела.

Утром на вокзале нас встретила та подруга Камышана. Светка была девочка не видная, но вполне милая, приятная и по разговору совсем не дура. Она нам сказала, что под зданием суда нас ждёт адвокат Камышана. Мы прямо с вокзала поехали к зданию суда. Там познакомились с адвокатом – пожилой уже, небольшого роста, кругленькой женщиной. В здании суда нам дали возможность ознакомится с делом, меня определили официальным участником судебного процесса, Камышана не арестовывали – он, как военнослужащий, считался под военным конвоем, то есть конвой – это был я. А ещё Камышан подписался, что ознакомлен с обвинительным заключением.

Даже двух часов, которые мне дали на то, чтобы полистать толстенное дело, хватило для составления собственного мнения: Камышана там не было. Были свидетельские показания потерпевшей, данные сразу в тот же день. Она там четко описывает только троих и среди этих троих Камышана не было. Один из прапорщиков не мог опознать никого, у него тяжелое сотрясение мозга с последствиями – нарушены речь и слух. Второй «отделался» только удалением разорванной селезёнки, он опознал Камышана, но самого протокола опознания в деле нет, а есть только написанное от руки заявление этого прапорщика, где он заявляет, что узнаёт в предъявленном ему парне того, кто напал на него. Потом был от руки нарисованный план местности, но на нем не были отмечены фонарные столбы, а так как был вечер, возникал вопрос, а могли ли вообще прапорщики видеть лица. Я выписал себе на листочек, все ключевые фразы и номера соответствующих страниц уголовного дела, чтобы при необходимости ссылаться на них.

Рассказал мне Камышан, как проходило опознание. По его словам, его в наручниках привезли в больницу и просто завели в палату, где лежал после операции прапорщик.

– Узнаете?

– Узнаю, – прошептал потерпевший.

Полное нарушение процессуальных норм на лицо.

Потом я поговорил с адвокатом.

– Почему дело рассматривается сейчас, а не год назад?

– Только сейчас задержан четвёртый, некий Белозерцев.

– Четвёртый? Как по-вашему, был ли на месте преступления ваш подзащитный?

– Я думаю, нет.

– Почему же эти малолетки и следствие, а теперь, как я вижу, и этот Белозерцев упорно показывают на Камышана.

– Мне кажется, что дело было так – избив до беспамятства прапорщиков, преступники осознали, что потерпевшая убежала. Опытный Белозерцев, человек уже с уголовным прошлым понял, что их могут вычислить и арестовать. Для него это грозило очень серьезным сроком. Ведь меру наказания суд будет определять не только по 117, так как было покушение на изнасилование и по 101 – умышленные тяжкие телесные повреждения, но и с учетом отягощающей вину статьи 208 – вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность. А, следовательно, по всем статьям он может получить максимальные сроки, что даже при условии поглощения большим сроком меньшего, может обернуться для него лет так в десять, а то и в двенадцать.

– То есть, он мог пойти «паровозом»?

– Совершенно верно, – не споткнувшись о «паровоз», подтвердила адвокат, – Осознав это и используя свой авторитет, Белозерцев принудил несовершеннолетних преступников показать на присутствие ещё одного совершеннолетнего. Камышан был подходящей фигурой – ранее судимый, на учете. Они это знали.

– А почему именно Камышан?

– Мне кажется, он пришел на ум Белозерцеву потому, что полчаса назад проходил мимо. А это давало шанс на то, что у него нет алиби. Назвав любого другого, кого они не видели в тот вечер, могло получиться так, что у того было бы неопровержимое алиби. Это был бы прокол с тяжелыми последствиями. Мне кажется, что все было именно так.

– Похоже. Логично. И что делать?

– Будем основываться на материалах дела, на недоработках следствия.

– Да, я обратил внимание, что недоработок много. А кроме этого, есть ещё и показания потерпевшей. Это же просто гвоздь!

– Да, и это тоже. Я думаю, что у нас есть очень неплохой шанс дело выиграть.

– Дай-то Боже!

Как обычно, я не мог заставить себя даже мыслить с точки зрения обвинения, я рассуждал только с позиции защиты.

По дороге домой к Камышану мы купили бутылку вина. У Светы был ключ от его квартиры – видно отношения у них перед призывом Камышана были самые что ни на есть серьезные. Я ожидал увидеть бедную, плохо обставленную хавыру, этакую крымскую «малину», но нет – маленькая двухкомнатная квартира в хрущевке выглядела ухоженной и не бедной, как для такого района Симферополя. Вечером пришла с работы мать, плакала. Отца у Камышана не было.

В отличии от меня, ребята оптимизмом не страдали. По их мнению, ничего изменить нельзя, все участники дела и самого судебного процесса будут или запуганы или куплены. Всё дело, оказывается, в отце Белозерцева. Его все знают, это известный местный уголовный авторитет, игровой98, человек страшный. Ходят слухи, что он играет на чужие жизни, его все боятся, это он, конечно же, сразу спрятал сына, а потом помогал скрываться ему от следствия на протяжении более года. Этот человек, зная по собственному опыту, какая большая разница между пятью и десятью годами заключения, сделает все возможное, чтобы «паровозом» пошел не его сын, а «лох сохатый» Камышан.

На следующее утро мы пошли в суд. Вчера я не обратил, а сегодня, благодаря толпе читающих, обратил внимание на доску «Помогите найти» перед входом в суд. Лучшей рекламы отцу Белозерцева, подумал я, найти было нельзя. Некоторых пропавших люди ассоциировали с его именем. В толпе физически ощущался страх, он передался и мне, до меня впервые дошло, что здесь не шутят, что я лезу в серьезное дело, что моя позиция «защитничка» может для меня плохо закончиться.

В зале суда находилось много людей, суд был бы закрытым, если бы изнасилование совершилось, но так как было только покушение, суд мог быть открытым. Родственники, друзья, знакомые четверых подсудимых, троих потерпевших и просто праздные любители чужой беды заполняли зал. Ввели подсудимых, все они были небольшого роста, но в двоих сразу читался малолетний возраст, не по росту, а по глазам, запуганным, затравленным. Третий отличался взглядом наглым, дерзким, вызывающим. Только третий был в наручниках, правда, конвой наручники сразу с него снял, как только тот оказался на скамье подсудимых, за деревянным барьером. К моему удивлению Камышана на скамью подсудимых не посадили, а определили ему место в первом ряду среди зрителей, крайнее, сразу напротив деревянного барьера. Хороший знак. Наверное, и здесь он считался всё ещё в армии, находящимся под моим конвоем, гражданская власть на него пока не распространялась. Хотя я сидел далеко от него, под окном, напротив скамьи подсудимых, рядом с государственным обвинителем в прокурорской форме и, при всем своем желании, если бы Камышан решил бежать, я не смог бы его остановить. Итак, напротив меня подсудимые, справа на возвышении суд, справа же от меня плечом к моему плечу прокурор, слева зал и небольшая трибунка для свидетелей.

Прокурор произвел на меня хорошее впечатление – высокий, сухой, вытянутое лицо в глубоких складках крупных морщин выдавало в нем человека властного, а глаза за не очень толстыми линзами очков – человека умного. Он радушно со мной поздоровался, мы познакомились. Удивило меня отсутствие за столом для защитников, стоящим прямо перед барьером, знакомой мне адвокатши. Там сидело четверо незнакомых людей – молодой человек, две женщины и старик с орденскими планками на пиджаке. Я подумал, что у кого-то из подсудимых может быть двое защитников, а наш просто опаздывает.

– Встать, суд идёт!

Начался процесс. Почти два часа ушло на представление всех участников, на процессуальные детали, на отводы и так далее. Я был удивлен дважды. Первый раз, когда зачитали, что Камышан ранее судимый не по уважаемой сто сороковой статье, как он всех уверял в части, а по позорной сто восьмой – заражение венерической болезнью. За такой обман на зоне бы его точно опустили, да и в стройбате он бы мог «под нарками» оказаться. Если в часть вернемся, придется мне решать для себя моральную проблему – говорить об этом или нет? Второй раз я был обескуражен тем, что у Камышана таки новый защитник. И этот защитник перед началом суда даже не поговорил со своим подзащитным, я то всё время был рядом с Камышаном и знал это точно. При представлении одна из двух женщин передала справку в суд, что теперь она защитник Камышана по причине болезни предыдущего адвоката. Здесь же на месте она подписала у Камышана соответствующую бумагу. Это был плохой знак, очень плохой знак! Вчера у меня не сложилось впечатления, что адвокат может заболеть, а вот то, что она будет бороться за Камышана, было четкое впечатление.

Короткий перерыв. В перерыве мы познакомились с новым адвокатом. Она сказала, что первая внезапно заболела и защитником назначили её. У неё времени на ознакомление с делом было достаточно и она считает себя в силах защищать Камышана. Слегка успокоенные, мы пошли на улицу перекурить.

После перерыва, судья больше часа зачитывал заключение следствия. Затем, на вопрос «Понимаете ли вы, в чём вас обвиняют и признаете ли вы себя виновными?» только Камышан ответил отрицательно. Белозерцев вину признавал частично, а малолетки полностью. К моему удивлению, один из малолеток оказался немым. Он слышал, но не говорил, речь его переводила женщина-переводчик, что затягивало процесс, в некоторой степени. Немой малолетка вызывал у всех присутствующих искреннюю жалость.

Отсутствовала на процессе потерпевшая. Вместо неё была её заплаканная мать. Еще один плохой знак для Камышана. Председательствующий на суде маленький, лысый, круглый, чебурашкообразный мужчина издал распоряжение: потерпевшую в суд доставить. При этих словах мать расплакалась ещё больше, её долго не могли успокоить, она дико голосила, в её вое слышалась глухая материнская безысходность, причина которой вскрылась позже. Допрос потерпевшей перенесли на послеобеденный час. Первым суд допросил потерпевшего.

Государственный обвинитель умело расставлял вопросы, ответами на которые потерпевший в самом лучшем свете мог продемонстрировать свое и своего товарища поведение и с самых скверных сторон осветить преступное поведение подсудимых. Потом наступил мой черёд. И здесь я впервые показал, на чьей я стороне. Как я не старался подчеркнуть свою беспристрастность, задавая вопросы, изобличающие преступников, пришел момент, когда я попросил прапорщика рассказать, как он опознал Камышана.

– Расскажите, как и при каких обстоятельствах вы опознали подсудимого Камышана?

При этом вопросе я почувствовал, как мне в спину вонзилась холодная сталь прокурорского взгляда.

– Ну, я лежал в больнице после операции. Завели в палату парня и я признал в нём того, кто на нас напал.

– Когда это было?

– В смысле? Я не понял вопроса.

– Ну, на какой день после операции? Или в день операции?

– На следующий.

– К вам в палату завели только одного парня?

– Да.

Я не делал никаких выводов, но каждый понимающий в таких делах человек мог легко из ответов прапорщика сделать выводы самостоятельно и выводы эти должны были быть однозначными. Я же с каждым вопросом, и я чувствовал это спинным мозгом, вбивал гвозди в свой гроб. А затем я их, для надежности, заменил на саморезы:

– Расскажите, как произошло нападение?

– Я уже рассказывал.

– Повторите, пожалуйста, ещё раз.

Хоть был я и общественным, но всё же официальным участником процесса и отвечать он был обязан. Правда, на этот раз он сократил свой рассказ до телеграфного стиля:

– Шли мы по улице, вдоль школьного забора.

– В какое время суток это было?

– Вечером.

– Было уже темно?

– Нет, не полностью, начинались сумерки.

– Дальше?

– Услышали голоса, потом женский крик. Поняли, там что-то нехорошее происходит. Мы сначала крикнули, нам ответили пьяные голоса. Мы с моим товарищем решили перелезть через забор и вмешаться.

– Пожалуйста, подробнее с этого места.

Прапорщик с негодованием посмотрел на меня. Я чувствовал, что и в зале зарождается глухое раздражение мною, моими вопросами. Как же – потерпевшие действительно герои. Многие ли сегодня, не зная, сколько там преступников, могли бы броситься на помощь жертве преступления? Честь и хвала таким людям! Но мне надо было добиваться своей цели, я действительно хотел выяснить правду и я шёл своим путем, задавая достаточно подлые, а порой и провокационные вопросы.