Полюс – 1

Здесь царил чёткий, безэмоциональный хаос ликвидации последствий. Команды сапёров с миноискателями прочёсывали периметр; их приборы отрывисто пищали, находя неразорвавшиеся заряды. Группы оперативников в чёрном с цифровыми планшетами маркировали каждую улику – осколки, гильзы, следы взрывчатки – жёлтыми пластиковыми маркерами. Санитары в белых комбинезонах с красными крестами на боку осторожно грузили на носилки завёрнутые в чёрный целлофан тела, аккуратно обходя криминалистов, которые снимали отпечатки с уцелевших поверхностей. Воздух гудел от работы генераторов и отрывистых, лишённых эмоций радиопереговоров.

– Раненых уже эвакуировали, – тихо сказала Маша, обходя зияющую дыру в полу. – Дети… дети в шоке, но физически целы. С ними работают психологи.

Настя молча кивнула. Её взгляд скользил по разрушениям, считывая картину боя. Холодная ярость закипала у неё внутри.

– Элеонора? – спросила Настя, останавливаясь перед стеной, где алая полоса брызг контрастировала с бледным мрамором.

Мария отвела взгляд; пальцы её непроизвольно сжали рукав халата.

– Её нашли в комнате психологической разгрузки, – голос Маши сорвался на хриплый шёпот. – Насть… там были дети. Они видели. – Она сглотнула, пытаясь вернуть самообладание. – Множественные переломы, черепно-мозговая… следы удушения. Это был не бой. Это была… расправа.

Настя закрыла глаза. Перед ней всплыло лицо Элеоноры – медная кожа, белоснежные волосы, безмятежная улыбка.

Они уже спустились к главному входу, когда к ним, запинаясь, подбежал молодой техник с портативным терминалом.

– Товарищ Игатова! Товарищ Яцева! – голос его дрожал от возбуждения. – Мы… мы кое-что выцепили! Из резервного буфера на минус первом. Кадры обрывочные, но…

Настя молча взяла у него терминал. На экране – в плохом качестве, но с ужасающей чёткостью – был запечатлён Николай. Он шёл по коридору, его фигура окутана алым свечением, а шрамы пылали, как раскалённые угли. Лицо – искажённое безумием, которое она видела лишь однажды, в детстве, когда с ним впервые случился приступ неконтролируемой ярости.

Она провела пальцем по экрану. Новая запись: пустой, освещённый аварийными лампами коридор. И вдруг воздух задрожал, затрещал, как разрываемая ткань. На секунду проступил силуэт – словно проявленный на плёнке призрак. Татьяна. Её фигура была искажена, не в фокусе, будто смотрели сквозь струящийся воздух. Мгновение – и кунай в её руке, холодный и точный, с молниеносной скоростью полоснул по горлу молодого охранника. Он даже не успел испугаться, лишь широко раскрыл глаза от удивления, прежде чем захлебнуться собственной кровью. Затем она растворилась, будто её и не было, оставив за собой только падающее тело и тонкую алую струйку на стене.

Настя замерла. Мир сузился до этого экрана – до предательства, которое было горше всего. Они не просто напали. Они убили своих. Они превратились в тех монстров, от которых когда-то клялись их отцы защитить этот мир.

Она медленно подняла взгляд – на техника, на Машу, на разгромленный вестибюль. Её грудь вздымалась от тяжёлых, прерывистых вдохов. Адреналин, ярость, боль и отчаяние смешались в один коктейль, который рвался наружу.

Тишину вестибюля, нарушаемую лишь техногенным гулом, разорвал не крик. То был животный, низкий, сдавленный, идущий из самой глотки, полный первобытной ярости и боли рык.

Со всей силы, вложив в движение всё – ненависть, отчаяние, бессилие – Настя швырнула терминал о ближайшую стену. Устройство разлетелось с хрустящим, уничтожающим звуком. Осколки пластика и стекла, словно слёзы, брызнули во все стороны.

Она стояла, тяжело дыша, грудью, как загнанный зверь. Сжатые кулаки дрожали, и из-под сомкнутых пальцев по запястьям медленно стекали тонкие ручейки крови – её ногти впились в ладони.

Глава 11

Москва, Кремль2 ноября 2074 года11:04

Кабинет дышал холодным, подавляющим величием. Ледяной свет ноябрьского утра, фильтруясь через бронированные стеклопакеты, ложился на идеально отполированный паркет широкими, безжизненными прямоугольниками. Он выхватывал из полумрака лаконичные стальные конструкции мебели – строгие, лишённые украшений, – и матовый блеск коммуникационных панелей, вмонтированных в стены из тёмного дуба. Воздух был стерилен и неподвижен, пах озоном от голографических проекторов и старой, въевшейся в дерево властью.

На дальней стене, между склонёнными алыми знамёнами, висела детализированная карта ССГ. Санитарно-Охранная Зона выделялась не просто пятном, а шрамом – сложным, пульсирующим переплетением багровых и чёрных линий, будто сама картография не могла передать её уродливую суть.

Сергей Волков стоял у окна, спиной к комнате. Его неподвижная фигура чётко вырисовывалась на фоне залитой стылым ливнем Соборной площади. В руке бессознательно переворачивалась зажигалка из матового титана. Всё внутри было сжато в тугой, холодный узел. Имплант на виске медленно пульсировал, создавая ложное ощущение внутреннего спокойствия.

Одиннадцать часов четыре минуты. Отчёт из Ленинграда опаздывал на тридцать четыре. В их мире такие задержки редко предвещали что-то хорошее. Молчание «Сферы» в условиях теракта было красноречивее любого доклада.

Его личный терминал, лежавший на столешнице из чёрного гранита, наконец издал сдавленный, прерывистый звук – не чистый сигнал, а хриплый, с помехами, будто продиравшийся сквозь электронные джунгли. Волков развернулся, движения его были экономны и точны. Он принял вызов, активируя запись разговора. Имплант загорелся ровным оранжевым светом.

Голограмма Анастасии Игатовой возникла над столом, мерцая и распадаясь на пиксели. Связь была плохой: изображение плыло, звук прорывался сквозь шипение и скрежет, словно слова тонули в море электронного шума.

«– …твы… повторяю, объект „Сфера-Ленинград“ подвергся… скоординированной атаке… множественные жертвы…»

Голос Насти был напряжённым, металлическим, выдавленным сквозь силу воли. Но даже сквозь сталь и помехи проскальзывали сломанные нотки. Волков отметил это, но виду не подал. Он не перебивал, выуживая факты из потока искажённых фраз.

«– …два синхронизированных взрыва… на главном входе и парковке… последующее проникновение… данные… серверная… полностью выжжена…»

Он мысленно выстраивал схему: диверсия – отвлекающий манёвр; основная цель – информация; уровень разрушений – критический.

«– …обнаружены… материальные следы… культа… Аста…» Помехи на секунду поглотили слово, превратив его в вой. «…Астарот… их опознавательный знак…»

Волков нахмурился, пальцы замкнулись вокруг зажигалки. Культ. Призрак, за которым они гонялись годами – без доказательств, лишь слухи, кровь и газетная истерия. Теперь они осмелились напасть на стратегический объект. Это уже не просто теракт. Это – вызов.

– Игатова, доложите обстановку с жертвами поимённо, – голос его прозвучал ровно, без эмоций, как стальной прут. – Мне нужны цифры и статусы для отчёта в ЦК.

На другом конце что-то хрустнуло – будто Настя сжала микрофон до треска. Голограмма дрогнула.

«– …сейчас не до… имён, товарищ… Волков… Мы не… знаем… какая именно… информация… попала к ним…»

Он остался неподвижен. Лицо – каменная маска. Его разум уже отсеивал личное, оставляя лишь тактическое: мотивация, уязвимости, цели.

«– …Культ… – голос Игатовой пробился сквозь шум, и теперь в нём звучала чистая, обнажённая ярость. – …они здесь… их логово в СОЗ… предлагаю немедленно начать масштабную зачистку… выкурить этих тварей… раз и навсегда!»

Волков едва заметно покачал головой, хотя знал – она видит плохо.

– Операция такого масштаба невозможна, Игатова, – отчеканил он. – СОЗ – не пустое поле. Это живой конгломерат аномалий, незаконных поселений, бандформирований и интересов третьих сторон. Ввод регулярных войск будет равносилен объявлению войны на неподконтрольной территории. Мы потеряем больше, чем уничтожим. И ослабим границы.

– Они… должны… ответить! – связь на секунду стала чище, будто эмоция прожгла эфир.

– Они ответят. Но не ценой стратегической ошибки, – холодно парировал Волков. – Ваша задача – немедленно усилить контроль по периметру СОЗ. Перебросить мобильные группы, задействовать арктические эскадрильи беспилотников, ужесточить режим пропусков до максимума. Перекройте пути отхода и снабжения. Давите возможность их операций, но не лезьте в логово вслепую.

Он сделал паузу, чтобы подчеркнуть окончательность решения.

– Я даю добро на все ресурсы для усиления контроля. Но не на вторжение. Выделю дополнительный контингент из центрального резерва. Всё, что попытается выйти из Зоны без санкции, уничтожать на месте. Понятна задача?

Из динамика донёсся только звук её дыхания – тяжёлого, ровного, как работа поршня.

«– …так… точно…» – наконец выдавила она. Связь оборвалась. Голограмма погасла, оставив в воздухе лёгкий запах озона.

Волков медленно опустился в кресло. Тишина снова наполнила кабинет, вязкая и абсолютная. Он закрыл глаза, анализируя.

«Культ Астарот». Раньше – лишь точечные теракты на окраинах, демонстрации силы. Теперь – прямое нападение на ключевой объект «Сферы». Не эскалация – скачок. Они либо набрали мощь, либо… их кто-то ведёт.

Мысль, что за культом стоит внешний игрок – корпорации ООН или внутренние противники ССГ, – была неприятна, но всё более вероятна. Зачистка, о которой мечтала Игатова, сыграла бы им на руку: отвлекла бы силы, оголила другие рубежи.

Он открыл глаза – в них не было ни усталости, ни сомнений. Только холодная концентрация. Потянулся к терминалу, вывел код и открыл шифрованный канал.

– Анатолий Сергеевич, – голос вновь обрёл привычную сталь. – Ленинград подтвердил: атака носила признаки культа Астарот. Усильте группировку на границах СОЗ. Перебросьте второй и четвёртый моторизованные батальоны из-под Вологды и группу спецназа «Вепрь». Вводим режим «Караван»: всё, что движется из Зоны, досматривать с применением силы при малейшем сопротивлении.

Он слушал ответ, в глазах мелькнуло раздражение, затем – короткий, решительный кивок.

– Да, Игатова уже предлагала зачистку. Я отказал. И сейчас отказываю вам, товарищ Жарков. Слишком много переменных. Мы не можем позволить себе новую войну на истощение. Сдерживание, блокада, удушение – пока единственная разумная тактика.

Положив трубку, он вновь посмотрел на карту. Багровый шрам СОЗ казался теперь больше, глубже, живее – пульсирующим скрытой угрозой. Волков щёлкнул зажигалкой. Искра вспыхнула коротко, жадно.

***
Ленинград, НИИ «Сфера»2 ноября 2074 года11:27

Связь оборвалась тихим, финальным щелчком – похожим на захлопывание крышки гроба. В наступившей тишине гудели генераторы аварийного питания, а из вентиляции тянуло сладковатым, тошнотворным духом гари, смешанным с озоном и едкой химической чисткой, бессильной скрыть запах смерти.

Настя стояла у массивного стального стола, заваленного схемами и отчётами. Пальцы впились в холодную кромку металла так, что суставы побелели, слившись с бледностью кожи. Её лицо было маской ледяного спокойствия. Лишь тонкая вертикальная складка между бровей и чрезмерная собранность каждого мускула выдавали чудовищное внутреннее напряжение.

Резким, отточенным движением, лишённым всякой театральности, она швырнула на стол очки дополненной реальности. Лёгкий пластик ударился о поверхность с сухим, костяным щелчком. Тонкая дужка переломилась, и по линзам поползла паутина беззвучных трещин, искажая отражение потолочных светильников.

– Осторожничает, – голос прозвучал ровно, низко, почти механически, но в этой монотонности сквозила такая концентрация ярости, что воздух в комнате казался густым и колючим. – Сидит в своём стерильном кабинете и просчитывает политические риски, пока здесь… пока они вытирают ноги о нас.

Она не договорила, разжала пальцы и медленно, с ощутимым усилием воли, распрямила их. На ладонях, в тех местах, где ногти впивались в кожу, остались ровные алые полумесяцы. Она уставилась на них с холодным, отстранённым любопытством – будто изучала карту неизвестной местности.

– Он не осторожничает, Насть. Он делает свою работу. Как шахматист, который жертвует пешкой, чтобы не потерять ферзя, – голос Марии прозвучал тихо, но с непоколебимой твёрдостью. – Решения, принятые в гневе, – это мины на нашем же пути. Ты сама всегда это говорила.

Настя медленно подняла голову. Её взгляд – острый, безжалостный, как осколок льда – встретился со взглядом подруги. Ни ярости, ни боли, только холодная, бездонная пустота, в которой тонуло всё живое.

– Знаю. А ещё знаю, что они должны ответить. За каждого. Лично. А он предлагает нам играть в пограничников. Ставить заслоны, пока они отсиживаются в своей норе.

– А ты не задавалась вопросом, – Мария скрестила руки на груди, её тёмно-красные глаза, цвета старой крови, сузились, – почему «нора» прислала всего двоих? Вспомни почерк культа: хаос, паника, массовые атаки. А здесь… – она обвела рукой комнату, включая в её пределы всё здание, – …хирургическая точность. Идеально просчитанное время взрывов. Отвлекающий удар и основная цель. И главное… – она сделала паузу, давая Насте додумать мысль, – …зачем было выжигать серверную? Не украсть, не скопировать – уничтожить. Как будто кто-то пытался скрыть не сам факт кражи, а её следы. Или источник.

Настя молчала; её лицо не дрогнуло, но в глазах, в самой их глубине, что-то шевельнулось – холодная, змеиная тень сомнения.

– Подумай, – настаивала Маша. Её голос стал тише, но от этого лишь весомее. – Зачем культу, годами прятавшемуся в тени, такой демонстративный вызов? Рисковать своими лучшими оперативниками? И не спорь, – тут же прервала подругу Мария, подходя ближе. – Ты видела запись. Вихровы, если они действительно часть культа, действовали совсем не как эти фанатики. Ради чего? Ради вандализма? Или… – она чуть наклонилась вперёд, – …им нужна именно наша ярость? Нужно это самое вторжение в Зону – чтобы мы бросили туда все силы, отвлекли все взгляды… и освободили им поле для другого удара. Более важного.

Зерно сомнения – холодное, отточенное – упало в раскалённые недра её сознания. Оно не погасило ярость: та лишь ушла глубже, сжалась, превратившись в тяжёлый, плотный шар где-то в груди. Но заставило пересмотреть тактику.

В голове с бесстрастной чёткостью процессора замелькали факты: неестественная точность, демонстративная жестокость, выжженная серверная… И Вихровы. Вихровы, чьи лица так удобно остались на плёнке.

– Чёрт, – сдавленно, без интонации, выдохнула Настя. Плечи, натянутые как пружина, на мгновение обмякли, сгорбившись под невидимым грузом ответственности. Она медленно, с видом крайней усталости, опустилась в ближайшее кресло. Пластик сиденья жалобно пискнул.

– Ты права, – произнесла она тише, глядя в пустоту перед собой. Это было не поражение – констатация нового расклада сил.

Мария молча подошла и села рядом, положив руку ей на предплечье. Прикосновение – твёрдое, тёплое.

– Сейчас главное – не поддаться на провокацию. Просчитать их настоящий ход. Понять, какую ловушку они поставили именно под твою реакцию. – Она сжала плечо Насти. – Обещай мне. Не поведёшься. Не загонишь нас всех в тупик, расставленный под твой гнев.

Настя перевела взгляд на подругу. Усталое лицо, тёмные круги под глазами – и непоколебимая верность. В этом взгляде она увидела не только товарища по оружию, но и ту самую девочку, с которой когда-то делила последнюю конфету, прячась от взрослых в тени Древа.

– Обещай, – мягко, но неумолимо повторила Маша. – Ты сейчас нужна не только «Прометею». Ты нужна Свете. Элеоноре. И… ты нужна мне. Я не хочу оставаться в этом аду одна.

Настя закрыла глаза. Перед ней всплыло не искажённое ужасом лицо сестры из медблока, а озарённое озорной улыбкой – как в детстве.

– Хорошо, – тихо, но чётко согласилась она. Голос был ровным, решение – принято. – Обещаю. Действуем по его плану. Укрепляем периметр.

Она открыла глаза. В их зелёной глубине теперь горел не огонь ярости, а холодный, неумолимый свет сжатой пружины.

– Но Вихровых мы найдём. Вне зависимости от того, пешки они или игроки. Их база, где они готовились к налёту… там должны быть ответы.

***
Москва, НИИ «Сфера»2 ноября 2074 года11:45

Тишина в кабинете Анастасии Игатовой была гулкой и неестественной – будто само помещение затаило дыхание. Её нарушали лишь мерное тиканье старинных настенных часов, доставшихся Насте в наследство от деда, и навязчивый, ровный гул вентиляции, вытягивающий из воздуха последние следы эмоций.

Света бесцельно бродила между стеллажами с архивными дисками и заваленным картами столом. Её пальцы нервно скользили по полированной поверхности, оставляя на пыли беспорядочные узоры. Беспокойство, липкое и тошнотворное, свилось в тугой, горячий комок под ложечкой. В отчаянии она схватила пульт и включила настенный экран.

«…экстренный выпуск. В результате дерзкого теракта в ленинградском филиале НИИ “Сфера” есть погибшие и пострадавшие. По предварительным данным, нападение совершили боевики культа Астарот…»

Голос диктора – ровный и бесстрастный – резал слух, словно лезвие скальпеля. На экране мелькали кадры: развороченный взрывом фасад, из окон которого валил чёрный, маслянистый дым. Санитары в стерильных комбинезонах выносили на носилках завёрнутые в чёрный целлофан тела – бесформенные и безликие.

Света замерла, вцепившись в спинку массивного кожаного кресла так, что пальцы онемели. Дрожь началась глубоко внутри, в самой сердцевине, и тут же вырвалась наружу.

Затряслись руки, побелели костяшки.

Воздух в комнате внезапно стал густым, тяжёлым – словно его вытесняла невидимая, тёмная масса. В висках застучало, знакомо и ужасающе.

«…среди погибших, по неподтверждённым данным, есть гражданский персонал…»

В ушах зазвенело, превращая голос диктора в отдалённое эхо. Перед глазами поплыли тени, краски мира поблёкли. Она снова почувствовала это – тёмную, живую энергию, поднимающуюся из самого нутра, откликающуюся на её ужас и гнев. Воспоминания о переулке, о трёх телах, о всепоглощающем мраке накатили новой, удушающей волной. Но на этот раз сквозь панический страх пробилось нечто иное – острая, почти злая решимость.

«Нельзя бояться. Надо контролировать. Сейчас. Прямо сейчас.»

Мысль была ясной и жёсткой, как удар камня по стеклу. Её разум и тело требовали действия, выхода, точки приложения этой клокочущей внутри силы. Она не могла сидеть сложа руки, как беспомощный ребёнок, пока где-то там гибнут люди, а её сестра…

Света резко развернулась и вышла из кабинета. Дверь с глухим стуком захлопнулась за ней, окончательно отсекая мир тишины и бездействия. В коридоре она почти столкнулась с молодым солдатом, что-то сверявшим по ручному терминалу.

– Тир, – выдохнула она. Голос прозвучал хрипло, сорванным. – Где тир?

Солдат, растерявшись, отшатнулся, увидев её бледное, искажённое внутренней борьбой лицо.

– Товарищ Игатова… на минус третьем… Но вас туда…

– Спасибо, – бросила она через плечо, уже направляясь к лифтам. Её движения были резкими, порывистыми.

Её не остановили. Вид внучки Льва Игатова, сестры Насти Игатовой – даже в помятом оранжевом худи и с горящими, лихорадочно блестящими глазами – действовал безотказно. Она спустилась на нужный этаж и, ориентируясь по тактильным указателям на стенах, вышла в длинный, слабо освещённый коридор, пахнущий оружейной смазкой, порохом и холодным металлом.

У входа на огневой рубеж, за пуленепробиваемым стеклом, дежурил сержант – невысокий, коренастый, с вечно усталым, обветренным лицом. Света узнала его – сержант Корнев. Он был немногим старше Насти и однажды, лет пять назад, увидев её, слоняющуюся по коридорам, с ухмылкой предложил:

«Что, скучно, бес? Пошли, научу стрелять – а то сестрёнка совсем ружья твои рукам не доверяет.»

Тогда Настя, узнав, чуть не снесла ему голову. Но сейчас… Сейчас Насти не было.

Корнев поднял на неё взгляд, и в его глазах мелькнуло удивление, а затем – мгновенное, острое понимание. Он, должно быть, уже слышал новости.

– Светлана… – начал он, но она перебила. Её голос дрожал, но в нём звучала сталь.

– Мне нужно внутрь. Одной.

– Ты же стрелять не умеешь, – констатировал он, не упрекая, а просто утверждая, глядя на её пустые, дрожащие руки.

– Я знаю. Но мне нужно. Выдай мне… что-нибудь. И… – она сглотнула, заставляя себя говорить чётко, – не заходи. Пожалуйста.

Он долго смотрел на неё, оценивая. Видел лихорадочный блеск в глазах, неестественную бледность, сжатую в комок ярости и страха. Тяжело вздохнул, закрыв глаза на мгновение. Девчонку явно не отговорить. Он молча развернулся, открыл массивный стальной шкаф с шипением разгерметизации и достал два тяжёлых электромагнитных пистолета.

– «Гроза-4», – коротко пояснил он, протягивая оружие. Холодный металл отдавал в ладони Светы ледяным весом. – Цели будут стандартные. Я наблюдаю через смотровое окно. И если Настя спросит, как ты сюда попала… – он посмотрел прямо, – …я буду всё отрицать. Ты сама сюда пробралась. Ясно?

Света лишь кивнула. Пальцы сомкнулись на рукоятках с неестественной силой. Она развернулась и, не говоря больше ни слова, прошла внутрь. Дверь за ней закрылась с глухим, окончательным щелчком.

Тир был пуст и погружён в полумрак, освещённый лишь тусклым, направленным светом над огневым рубежом, выхватывающим из тьмы шесть безликих мишеней в двадцати метрах. Воздух был спёртым, пах порохом от предыдущих стрельб и… страхом. Её собственным.

Она сжала рукояти пистолетов. Пальцы не слушались, были чужими, деревянными. Она никогда не держала в руках оружия. Никогда. Страх снова попытался подняться, сдавить горло, вышибить из рук тяжёлые «Грозы». Но его тут же затопила новая, тёплая волна, поднимающаяся из самого центра её существа. Сила. Она была здесь – тёмная и живая.

Света закрыла глаза, пытаясь вспомнить. Первый раз. Переулок. Паника. И – провал. Провал в чёрный, холодный мрак. Она оглянулась. Прямо за её спиной зиял глубокий, неосвещённый угол, куда не доставал ни один луч света.

«Хоть бы получилось… Как в тот раз…»

Мысль была отчаянной молитвой, шёпотом в пустоте собственного сознания. Она развернулась, сделала несколько неуверенных шагов назад – к самому краю светового круга, – а потом, собрав всю волю, всё своё отчаяние и гнев, рванула вперёд. В густую, обещающую тень.

И провалилась.

Но на этот раз всё было иначе. Это не был холодный, всасывающий мрак, вырывающий душу. Тьма обняла её, как тёплое, густое, почти живое одеяло. Всё вокруг погрузилось в мягкую, сияющую изнутри оранжевую дымку. Она не видела мишени – она чувствовала их, как слепой чувствует препятствия. Знала их местоположение с абсолютной, не требующей доказательств точностью. И знала, из какой точки этой тёплой тьмы ей нужно вынырнуть, чтобы оказаться к ним ближе.

Её тело двинулось само, повинуясь не мысленному приказу, а глубинному инстинкту. Не бегом – оно словно плыло, скользило сквозь эту оранжевую пустоту, невесомое и стремительное. Рывок. Она выскочила из тени под самым потолком, в дальнем углу тира. Ботинки на мгновение коснулись стены, прежде чем она оттолкнулась. Руки сами подняли пистолеты, приняв устойчивое положение. Она не целилась – просто указала стволами в сторону двух мишеней, отмеченных в её восприятии яркими янтарными маячками. Два выстрела. Два сухих, хлёстких хлопка. Две мишени разлетелись, осыпая пол пластиковыми осколками.

Снова провал. Тёплая, уютная тьма. Новый рывок. Теперь она была справа, почти у пола, вынырнув из тени, отбрасываемой пулеуловителем. Ещё выстрелы. Один прошёл мимо, оставив на стальной стене лишь выщерблину. Она не умела стрелять – но сила вела её, компенсировала неумение, направляя тело с невероятной точностью.

Она металась по тиру, как размытый, оранжевый призрак, появляясь из одной тени и исчезая в другой. Выстрелы гремели беспорядочно, но с пугающей эффективностью. Она падала на колени, скользила по холодному бетону, зависала под потолком, как паук. Это не было красиво или изящно – это было дико, инстинктивно, по-звериному эффективно. Но с каждым движением, с каждым новым «прыжком» она чувствовала всё больше уверенности, всё больше слияния с этой тёплой тьмой, которая была не врагом, а частью её самой.

Последний выстрел. Последняя мишень, отмеченная в её восприятии, разлетелась на куски – и её оранжевый маячок погас.

Тишина. Оглушительная после грохота выстрелов.

– Охренеть… – еле слышно, сквозь стекло, вымолвил Корнев, не отрывая глаз от смотрового окна.

Света стояла на огневом рубеже, грудь вздымалась, вырывая из лёгких спёртый, пропахший озоном воздух. Оранжевая дымка медленно рассеялась, как туман на утреннем солнце, вернув миру резкие, слишком яркие очертания.

Она опустила пистолеты, ощущая невероятную тяжесть в руках и во всём теле. И тут почувствовала влагу – тёплую, солёную, медленно ползущую по коже. Провела пальцем по щеке. Кончик пальца окрасился в густой, алый цвет. Из трещины кожы на щеке текла кровь. Белки были пронизаны плотной сетью лопнувших капилляров, делая её взгляд багровым, чужим и пугающе взрослым.